Глава 19. Скажу вам торжественно, что я много раз хотел сделаться насекомым

Скажу вам торжественно, что я много раз хотел сделаться насекомым.
Ф.М. Достоевский, «Записки из подполья».
Весь день перед занятием его мучила головная боль — неотвязная, сильная, оглушающая и жаркая; но она, по крайней мере, была постоянной, не накатывала неожиданно, перед этим отступив, пообещав обманчивое облегчение. Окружающие ненавидели и боялись его прочно и стабильно. Гарри пил обезболивающие зелья собственного производства до тех пор, пока не перестал чувствовать внутреннюю сторону левой руки и целиком — живот и спину. Чувствительность всего остального тела тоже поуменьшилась, в отличие от боли, которой все усилия Гарри были как с гуся вода.
В кабинете Снейпа было легче — там словно стояла какая-то защита от постороннего ментального мусора; кстати, почему бы и нет, учитывая, что Снейп — легилиментор и окклюментор? Но снаружи боль нахлынула с новой силой, и Гарри, пройдя несколько безлюдных коридоров и завернув за угол, прислонился к стене, чтобы не упасть. Стена была сырая и неприятно холодная.
К боли от чужих эмоций прибавилась боль в шраме — будь он неладен, этот Снейп со своей окклюменцией... Тошнило, как тогда, после сна о змее и мистере Уизли, и руки дрожали. «Если и дальше продолжать в том же духе, я скоро к Вольдемортовой бабушке развалюсь на кусочки».
Вольдеморт словно только мысленного упоминания и ждал, чтобы откликнуться; в шрам словно вонзили клинок... острый меч... Гарри показалось, что он слышит, как хрустнул череп, а потом Гарри забыл, где находится, что делает, как его зовут...
В ушах звенел чей-то безумный смех... он был счастлив, счастлив как никогда... он в буйном экстазе торжествовал победу... случилось нечто прекрасное, восхитительное, чудесное...
— Поттер! ПОТТЕР!! Мать твою, за что мне это... — удар по щеке выдернул Гарри из состояния счастья мгновенной вспышкой посторонней боли.
Смех всё звучал, и Гарри понял, что смеётся он сам. Едва он осознал это, смех прекратился, и Гарри закашлялся, опираясь одной рукой о холодный пол. Голова раскалывалась на части; не успел Гарри сквозь пелену боли подивиться тому, что там ещё есть, чему раскалываться, как его вырвало. Легче не стало — только ко всему прибавился отвратительный кислый привкус во рту.
— Tergeo… — вздохнул рядом голос, который Гарри теперь опознал как принадлежащий Блейзу Забини. — Скажи мне, Поттер, почему я уже второй раз нахожу тебя в тёмном закоулке и в кошмарном состоянии?
— Судьба твоя такая, — хрипло предположил Гарри и снова закашлялся. От вкуса рвоты снова тошнило, но Гарри чувствовал, что уже просто нечем.
— Ну ты и нагл, Поттер, — бесстрастно констатировал Забини. — Ну что ж... ты больше не смеёшься, как готовый пациент Сейнт-Мунго, моя миссия выполнена. Не смею отвлекать.
Забини упруго встал; Гарри совершил над собой значительное усилие и уцепился за запястье своего одноклассника. Рука у Гарри ходила ходуном, но цеплялся он надёжно.
— У тебя ко мне ещё какое-то дело? — холодно осведомился Забини.
— Прости меня... — пробормотал Гарри. — Прости... пожалуйста.
— П-простить? — голос Забини дрогнул, дал слабину. — За что же, по-твоему?
Гарри прикрыл глаза — всё равно слезились так, что почти ничего не было видно — и перечислил:
— За то, что убил твоего брата. За... первое сентября. За то, что... за то, что ты не можешь оставить меня умирать от боли в тёмном закоулке. Прости. Прости меня, Блейз.
Изнасилование Гарри упоминать не стал. В конце концов, это было нечто равнозначное тому, что Забини сам с ним сделал.
И вообще отдельная тема.
Мантия зашуршала, до Гарри донёсся тонкий запах одеколона — Забини то ли встал рядом на колени, то ли присел на корточки.
— Звучит так, будто ты лежишь на смертном одре, Поттер, и изрекаешь последнюю волю, — в голосе Забини не было ни капли того холода, который несколько секунд назад делал воздух подземелий куда более морозным, чем на самом деле.
— Почти так оно и есть, — откликнулся Гарри и попытался сесть. От резкого движения из носа полилась кровь; Гарри сжал губы — он не хотел вспоминать её вкус — но пришлось открыть рот почти сразу, иначе дышать было просто нечем. — Со мной примерно то же самое, что и в сентябре...
— Намекаешь, чтобы я снова тебе помог? — Забини аккуратно вытирал кровь с лица Гарри носовым платком.
— Нет! — Гарри возмущённо шарахнулся. — Я не... в смысле, я справлюсь как-нибудь... я не за этим просил прощения!
Так обидно Гарри бывало крайне редко. Возможность второй раз воспользоваться любовью Забини ему даже в голову не пришла; всё-таки для слизеринца в Гарри было маловато тяги к оборачиванию всего подряд к собственной выгоде. Он просил прощения потому, что должен был и хотел этого; он чувствовал себя виноватым.
Гарри выпустил запястье Забини, которое до сих пор сжимал, и отполз к стене; свернуться клубком не получилось, хотя Гарри старался — мешала слабость.
— Я тут полежу... — пробормотал он. — Может, умру, может, нет... приходи завтра, проверь, хорошо?
Гарри говорил вполне серьёзно, но Забини, кажется, принял это за плохую шутку и замахнулся, чтобы отвесить ему подзатыльник; Гарри непроизвольно дёрнулся — с раннего детства он успел усвоить, что замахивающиеся люди, как правило, ничего хорошего не приносят, и от них лучше держаться подальше. Но Забини притормозил свой замах, как-то беспомощно подержал руку в воздухе и зарылся пальцами в волосы Гарри.
— Сволочь ты, Поттер, — жалобно сказал Забини. — Знаешь же, что я тебя так не оставлю...
Гарри не знал и счёл за лучшее промолчать. Ведь до извинений собирался оставить?..
— Всё точно так же, говоришь?.. — задумчиво сказал Забини.
Гарри кивнул — боль перекатилась в голове ежом, толкнулась растопыренными иголками в виски и лоб.
— Тогда не будем отступать от проверенных средств... — Забини усадил Гарри спиной к стенке, поддерживая за талию и плечи. — Как легче станет — сразу блокируй.
Гарри слабо кивнул. Осторожные губы коснулись его лица: щёки, подбородок, скулы, виски, лоб, кончик носа, закрытые глаза, с которых Забини снял очки... живительные золотистые волны щедро текли в него, с лёгкостью перекрывая дорогу боли, исцеляя, освежая, как холодная вода в жаркий день... мысленная дверь скрипнула, и Гарри без труда прикрыл её; а потом, памятуя о том, как легко было Вольдеморту проломиться через амбарный замок, поставил кодовый — с паролем «Блейз», что было более чем справедливо — потом положил воображаемую руку на воображаемую дверь и залил её, сосредоточившись, воображаемым же металлом. Сплошным — если сбить, весь мозг повредится.
«Мерлин, какой бред».
Гарри открыл глаза.
— Всё.. заблокировал... — на коже засыхали остатки крови, говорить было неприятно. — Спасибо...
Забини не выпускал его из объятий, но смотрел насторожённо — словно ждал подвоха. Гарри даже не понял сначала, почему, но потом ему вспомнился сентябрь, и всё встало на свои места.
Второй раз плевать Блейзу в душу Гарри не собирался.
Он потянулся к Блейзу и робко — не оттолкнёт? — коснулся губами нервно сжатого рта. Чётко очерченные аристократичные губы дрогнули под касанием, раскрылись навстречу; горячий язычок скользнул по губам Гарри, руки обняли сильнее. Гарри положил ладонь на затылок Блейза, чтобы было удобнее, и целовал, целовал что было сил. Блейз отвечал так пылко и напористо, что Гарри в какой-то миг потерялся и позволил Блейзу вести — и не пожалел, потому что так бережно с ним не обращались даже близнецы. Словно он был сделан из хрусталя, сияющий, хрупкий и недосягаемый — тронь не так, и разбежится по каменному полу блестящими осколками, рассыпется сверкающей пылью.
— Куда тебя теперь? — Блейз тяжело дышал, а Гарри склонил голову ему на плечо — она, подлая, кружилась и начисто отвергала даже мысль о том, чтобы куда-то двинуться. — Не будешь же ты, в самом деле, сидеть здесь до завтра...
Гарри тихонько рассмеялся.
— Мне надо отлежаться.
— И где же ты можешь отлежаться? — вопрос был резонный. В спальне пятого курса Слизерина покой для Гарри был понятием весьма относительным. Вообще говоря, Гарри знал только одно место в Хогвартсе, где он мог расслабиться...
— Держись за меня, — велел Гарри и кое-как выудил из-за воротника мантии янтарного феникса на серебряной цепочке.
— А не наобо... — насмешливо начал Блейз.
-...рот ли... — закончил он уже на Астрономической башне. — Ого... портключ, да?
— Ага, — подтвердил Гарри. — А теперь надо встать, и пешком...
— Куда?
— В Выручай-комнату.
— Что за комната?
Гарри объяснил. В конце концов, даже если Блейзу вздумается туда зайти во время занятий Эй-Пи, комната его не впустит, потому что будет уже занята — Гарри проверял и знал, что дверь просто не появится. А сама по себе комната — не секрет.
Пока он объяснял, они успели дойти до седьмого этажа; какой-то жук, назойливо жужжа, летал над головами и даже ухитрился проскользнуть в комнату следом за Гарри и Блейзом.
В этот раз комната, конечно же, не выставляла пособий по защитной магии, вредноскопов и прочего; она ограничилась широкой кроватью, камином, пушистым ковром, несколькими низенькими бархатными пуфиками и торшером, дававшим мягкий оранжевый свет. Блейз фактически дотащил Гарри до кровати, усадил и опустился на колени — снять с Гарри ботинки.
— Я сам... — попробовал возразить Гарри, но Блейз только отмахнулся:
— Конечно, сам, только не сейчас. Ложись давай, закрывай глаза и спи.
— А ты? — вопрос вышел идиотский, и истолковать его можно было как угодно, но Блейз всё понял правильно.
— А я с тобой побуду.
Гарри стянул мантию, оставшись в джинсах и рубашке, и растянулся на кровати, наконец-то расслабляя позвоночник.
— Как здорово, когда ничего не болит... — блаженно промурлыкал Гарри себе под нос.
— А что, у тебя такое редко бывает? — Гарри не рассчитывал, что Блейз это услышит, но раз уж услышал, приходилось отвечать.
— Достаточно редко... — подобрал Гарри подходящее определение. — Да ты и сам знаешь...
— Знаю, — сдержанно и сухо согласился Блейз, и Гарри захотелось дать себе по макушке за неуместный намёк.
Он потянулся с кровати — Блейз немедленно отреагировал:
— Это ещё что за гимнастика?
Гарри не обратил внимания и сделал, что хотел — уцепился за ладонь Блейза и сжал, насколько хватило силы.
— У тебя сегодня день извинений? — криво усмехнулся Блейз.
Почувствовав, что начинает злиться, Гарри скатился с кровати — неуклюже, как мешок с картошкой, но изящество мало его заботило; приподнялся на локте, положил свободную руку на шею Блейза и мягко нажал, приближая лицо Забини к своему. Блейз послушно склонился к Гарри и сам нашёл его губы.
— Я люблю такие извинения, — мягко сказал Блейз, обнимая Гарри двумя минутами позже.
На мягком ковре было так же удобно, как и на кровати, и Гарри не торопился залезать обратно. Свет торшера не резал глаза, тепло от камина было уютным и обволакивающим.
— Это хорошо... — Гарри зевнул. — Потому что на словесные я сейчас не способен... — слова перешли в новый зевок.
Блейз рассмеялся. Гарри прикрыл глаза и обнял Блейза обеими руками; общее прошлое, полное боли, ненависти, обид словно осталось где-то за поворотом в одном из бесконечных коридоров Хогвартса. И захочешь отыскать и вернуть — не получится, не найдёшь, отрезанное не приклеишь, как было.
Жужжание жука, настойчивое, тревожное, навязчивое, раздражало; Гарри пытался заснуть, вдыхая запах одеколона Блейза, тонкий и пряный, но этот чёртов звук... Блейз чертыхнулся вполголоса и вытащил палочку.
— Гарри, ты знаешь какое-нибудь заклинание от насекомых?
— Не-а, — чистосердечно сознался Гарри. — Я их обычно тапками бью... или старыми газетами...
— Маггловский опыт? — подтрунил Блейз. — Тогда перейму-ка я передовые маггловские технологии... Wingardium Leviosa!
— Не помню, чтобы магглы пользовались заклинаниями, — Гарри с любопытством разлепил ресницы.
— Во-первых, так проще, — пояснил Блейз, нацеливаясь поднятым в воздух пуфиком на тревожно заползавшего по стене жука. — Во-вторых, если честно... я не хочу вставать.
Гарри улыбнулся. Блейз прицельно пустил пуфиком по жуку; жук взлетел со стены в последний момент, истерически жужжнув, но не успел — Гарри как игрок в квиддич готов был дать на отсечение что угодно, что пуфик попал в цель.
Пуфик отлетел в сторону Гарри и Блейза; приглушённый звук падения чего-то невыясненного сопровождался громкими ругательствами. Гарри рывком сел, нашаривая палочку, Блейз вскочил на ноги. Рита Скитер, скорчившись на полу у стены, баюкала явно сломанную руку.
— Ну и горазды Вы, мистер Забини, пуфиками кидаться, — мрачно сказала она. — И чем Вам жук помешал, скажите на милость?
— Откуда Вы здесь? — Гарри собрал разъезжающиеся ноги в кучку и тоже встал.
Блейз и Скитер посмотрели на Гарри, как на неизлечимого умственно отсталого.
— Не Вы один здесь анимаг, мистер Поттер, — ухмыльнулась Рита. — Как я вижу, мистер Забини уже догадался...
Блейз словно преобразился за эти короткие секунды, прошедшие с момента падения Скитер; расслабленный, мирный, он напрягся, ноздри хищно раздулись, губы сложились в победную, почти неприятную улыбку.
— Дражайшая мисс Скитер, — протянул Блейз чрезмерно вежливым тоном. — Какая радость, видеть Вас здесь, где Вам быть вовсе не полагается...
— Тогда в чём же радость? — резонно осведомилась Рита, вставая. — Может, я лучше пойду? Вам с мистером Поттером и наедине неплохо...
Гарри торопливо указал палочкой на дверь:
— Meus Locus Arcanus! Боюсь, мисс Скитер, Вам придётся задержаться.
— Задержаться так задержаться, — легко согласилась Рита. — Вы хотели о чём-то со мной поговорить? Или просто любите, когда за вами наблюдают?
Гарри покраснел, а Блейз только усмехнулся.
— Нет. Мисс Скитер, не за этим. Присаживайтесь на пуфик, их здесь достаточно, и поговорим.
Сам Гарри сел на кровать; Блейз рядом, переплетя пальцы правой руки с пальцами Гарри. Рита Скитер устроилась на пуфике и даже ухитрилась закинуть ногу на ногу.
— Я хотел бы обсудить с Вами, мисс Скитер, некоторые из Ваших статей, — вкрадчиво сказал Блейз.
— Вот как? — в нарочито утрированном изумлении вскинула брови Рита. — И какие же именно?
— Те, которые касаются мистера Поттера. Я полагаю, Вы понимаете, какого рода статьи я имею в виду.
— Я человек маленький, — Рита неловко пожала одним плечом. Гарри наложил Ferula на её сломанную руку; Скитер поблагодарила кивком. — Что редакция скажет, то и пишу.
— Я раз пять или шесть замечал подозрительно наглых жуков в прошлом году и в этом, — задумчиво сказал Гарри. — В волосах путались — например, на втором задании Турнира... вокруг летали... а потом появлялись статьи. И почему мне кажется, мисс Скитер, что Ваша редакция понятия не имеет о том, что Вы анимаг?
— Надо думать, у Вас хорошая интуиция, мистер Поттер, — хладнокровно отозвалась Рита.
— Тем не менее, я пожалуй, подойду к тому, ради чего затеял весь этот разговор, — вновь вступил Блейз. — Я знаю наизусть список зарегистрированных анимагов нашего столетия, и Вас там нет.
Рита поморщилась.
— Не верю, мистер Забини, что за молчание Вы хотите денег. В отличие от бедного репортёра, Вы не должны зарабатывать на жизнь, как можете...
— Какие деньги! — Блейз картинно взмахнул рукой. «Ох уж мне эта слизеринская страсть к эффектным сценам...» — Я хочу именно того, мисс Скитер, о чём Вы подумали.
— А где, по-Вашему, я буду брать деньги? — зло спросила Рита. — У меня, в отличие от присутствующих, нет наследства в Гринготтсе...
— А это уже не моя забота, мисс Скитер, — беззаботно ответил Блейз. — На свете есть много других прекрасных профессий. Не обязательно быть репортёром. Кроме того, разве мне требуется навсегда отлучить Вас от пера? Я всего лишь настоятельно прошу Вас отныне и навсегда воздержаться от статей, порочащих Гарри.
Гарри удивлённо распахнул глаза — этого он услышать не ожидал; логически, послушав весь предыдущий разговор, Гарри допускал и такой вариант, но...
— Шантаж, мистер Забини — уголовно наказуемое деяние, — напомнила Скитер.
— Какой шантаж? — очень натурально удивился Блейз. — Никакого шантажа — просто просьба, почти дружеская.
— А если я её не выполню, Вы раззвоните на всю Британию, что я незарегистрированный анимаг, — криво усмехнулась Рита. — Хороши просьбы.
Блейз подарил ей почти ласковую улыбку.
— Какие есть, мисс Скитер. И благодарите Мерлина за то, что мы с Вами не наедине. Быть может, в таком случае Вы согласились бы придержать перо реплик на двадцать раньше.
Гарри зябко передёрнул плечами.
— Воздержусь уже от комментариев... — Скитер как-то обмякла на своём пуфике, растеряла уверенность и кураж.
— И правильно сделаете, — уверил её Блейз.
— А какой репортаж получился бы! — вздохнула Рита. — Запретная любовь в Хогвартсе, умирающие от боли в тёмных закоулках ученики, таинственные портключи...
— Ключевое слово, мисс Скитер — это «бы», — напомнил Блейз.
— Печальней в мире нету слов, чем быть могло, но не сбылось, — ехидно вставил Гарри свои два кната.
— Вам весело, мистер Поттер? — угрюмо покосилась на него Рита.
— Не более, чем было Вам, пока Вы писали, что я псих, маньяк и патологический лгун, — ответствовал Гарри.
— Я не могу дать гарантий, что другие не будут писать о мистере Поттере, — предупредила Скитер, обратившись к Блейзу.
— Такого эксклюзива, как Ваш, им всё равно не написать, — усмехнулся Блейз. — Поэтому беспокойтесь о себе. И учтите: если в печать просочится хоть что-то из информации, которую могли знать только Вы — за исключением, конечно, мистера Поттера — аврорат наведается к Вам в тот же день, и все, кто на этом острове понимает английскую речь, будут знать о Вашей маленькой тайне.
— Можете не сгущать краски, мистер Забини, — буркнула Рита. — Я всё поняла. За моим авторством о мистере Поттере в газетах не появится больше ничего.
— Прекрасно, — Блейз удовлетворённо кивнул. — Я рад, что мы друг друга поняли, мисс Скитер.
— Могу я теперь уйти? — раздражённо поинтересовалась Скитер.
— Гарри, если считаешь нужным, то выпусти мисс Скитер, — Блейз улыбнулся.
Гарри пожал плечами и взмахнул палочкой:
— Finite Incantatem. Можете идти, мисс Скитер.
— Спасибо за разрешение, — зло сказала Рита и вышла, хлопнув дверью.
— Теперь травля уменьшится как минимум раза в два, — Блейз рассеянно взъерошил себе волосы; отблески огня в камине заиграли на бордово-чёрных прядях. — Удачно кинул пуфиком, в самом деле...
— Слушай, ты волосы не красишь? — не удержался Гарри.
— Нет, — Блейз опешил. — А что?
— Просто такой цвет... — смущённо промямлил Гарри. — Такой необычный...
— Тебе нравится? — улыбнулся Блейз.
Если бы кто-то ещё неделю назад сказал Гарри, что между ним и Блейзом Забини будет происходить такой спокойный и дружелюбный разговор с отчётливыми элементами флирта, Гарри поднял бы этого самозваного пророка на смех.
— Нравится... — Гарри пропустил меж пальцев несколько мягких прядей. — Слушай...
— Что?
— В прошлом году... — с опаской сказал Гарри. Хоть бы не ляпнуть глупость, не обидеть снова. — Как ты сумел всё это... устроить? Администрация школы ведь знала, что никакой Элоизы нет?
Блейз некоторое время смотрел Гарри в глаза, пытаясь, видимо, углядеть там издёвку, насмешку или отчуждение. Ничего такого не нашёл и вздохнул.
— У тебя есть право на объяснения, я думаю... ложись и отдыхай, а я тебе сказку на ночь расскажу.
— Совсем сказку? — уточнил Гарри язвительно, поняв, что Блейз не обиделся и, кажется, не собирается этого делать.
— Не совсем, — отозвался Блейз. — Можно даже сказать, совсем не сказку... — рассеянно прибавил он.
Гарри вытянулся на пахнущей свежестью кровати; Блейз сел на полу, держа руку Гарри в своей.
— Только не перебивай, ладно? — попросил он. Гарри кивнул. — Отлично...
Блейз вздохнул и негромко заговорил, глядя на огонь и иногда стискивая пальцы Гарри почти до боли.
— После третьего курса я совсем сошёл с ума... помнишь, я тогда дал тебе пощёчину? Казалось, сиди и радуйся, ненавистный Поттер будет мучиться во веки веков, но... не мог я тебя так оставить. И я испугался. Я понял, что без тебя... чёрт, никогда не говорил таких слов... ну, ты понял. А тут как раз пришло время паломничества, рано, но ничего не сделаешь... а, ты же о нём не знаешь. Я не так начал.
Мой род происходит от самой Кассандры; от одной из ветвей, их было много, древние греки были на редкость любвеобильным народом... и всегда кто-то в поколении — эмпат, или пророк, или ещё кто-нибудь... как правило, средний или младший. Старший обычно без особенного дара... он становится главой семьи. Я младший, нас было только двое — я и Девон... я — пророк... меня с детства учили Прорицаниям, настоящим... мне их преподавал кентавр, они почти все пророки либо отличные толкователи... а этот бред, который нам даёт Трелони, вообще бесполезен. Дар открывается после паломничества. Паломничество в нашей семье — это открытие дара... тьфу, повторяю одно и то же. Надо измениться коренным образом, сходить в какое-нибудь священное место или ещё что-нибудь сделать — что потянет, это индивидуально... первые из рода чаще всего ходили пешком в Мекку, потому и называется паломничество, хотя на самом деле это полный дурдом.
Когда приходит срок паломничества, каждый из нас вычисляет сам. Берутся дата рождения, дата зачатия, дата дня вычисления... много чего берётся, тебе неинтересно, но можешь это проверить, если хочешь, в библиотеке Хогвартса про это есть, но никто не интересуется — с таким-то профессором Прорицаний... у моего отца, например, уже у самого дети появились, когда пришёл срок. В паломничестве он и погиб, кстати... мне было тогда четыре.
Я сказал матери, что мой срок — это будущий учебный год. И что мне, дескать, кровь из носу требуется половину года провести юношей, половину девушкой. Вжиться в другой пол, понять иную сторону бытия... уже и не помню точно, что я там плёл. На самом деле мой срок был тем же летом, всего на две недели. Я сказал матери, что поеду к бабушке, бабушке написал, что завёл подружку и хочу пару недель отдохнуть подальше от матери, она у меня строгая. Дело техники — написать несколько ни к чему не обязывающих писем, велеть домашнему эльфу отправлять их раз в несколько дней — бабушке из Ривьеры, матери от бабушки, и никому не рассказывать о поручении. Мама и бабушка на ножах, не общаются, так что не разоблачили бы. Сам отправился в лес, без палочки... жёг травы, собирал ягоды, слушал ручьи... от волков на дереве прятался, отмахивался горящими ветками от каких-то ещё зверюг с острыми зубами. В общем, проникся природой по самое не могу. Очнулся после этих двух недель на какой-то глухой поляне, весь одухотворённый, радостный — дар раскрылся. Тут же, на месте, гадал по каким-то травкам-муравкам, пробовал. Угадай, на кого я гадал? На тебя, светел Мерлин... нет, не на «плюнет — поцелует — к сердцу прижмёт — к чёрту пошлёт», хотя с меня, идиота, сталось бы... гадал, разлюблю тебя или нет. Вышло, что без тебя я не смогу.
Долго я там сидел, гадал и перегадывал, медитировал, грибы специальные ел, для расширения сознания... кентавры, кстати, без этих грибов не обходятся, они у них чуть ли не в метаболизм встроены. И всегда одно и то же. Либо ты, либо ничего, дырка от бублика. Сам понимаешь, веселей мне от этого не стало.
Потом начался учебный год. Помнишь, уже после того, как ты стал чемпионом, я подошёл к тебе поговорить, а ты послал меня далеко и надолго? Тогда, под деревом у озера... я, конечно, понимаю теперь, что ты был прав — теперь, когда ты в двух шагах, и ничего против меня не имеешь. А тогда я готов был вести себя, как герой любимых романов Панси Паркинсон: пойти разреветься в подушку, посудой в стенки покидать, убить кого-нибудь в сердцах и пуститься в бега... я был в истерике, в самой настоящей. Потом как-то дотянул до середины декабря, уехал домой, там меня уже ждала мать со всем, что нужно девушке... Это был самый настоящий финт ушами, Гарри. Я переоделся в девушку, наложил эти иллюзионные чары, и мы отправились в Министерство. Там историю про закрытый пансионат в Северной Америке проглотили без труда, даже не спросили, как мальчика могут отправлять по обмену в пансионат для девочек... я эту дыру в рассказе заметил уже после того, как всё изложили Фаджу. Сидел, как на иголках... обошлось, Фадж — тупица. Мать предоставила все документы для обмена, пансионат такой и правда есть, она им сама заведует — вот только в семье Забини никогда не рождались девочки, и ученицы такой там попросту не могло быть. Об этом, разумеется, в Министерстве не знали — кто бы им сказал? Так всегда в старых чистокровных семьях, секрет на секрете и тайной погоняет, пусть они и дутые по большей части, секреты эти, бутафорские...
С Дамблдором оказалось и того проще. Мы с матерью выложили ему историю про обмен, добавили специальный жалостливый рассказ о том, что бедная девочка, то есть Элоиза, не ладит с однокурсницами, и хорошо бы ей сменить обстановку на семестр... Директор согласился, я уже думал, всё получилось... а потом мать вышла из кабинета, а Дамблдор поймал меня за локоть и сказал: «Удачи тебе с ним, Блейз». Меня как пыльным мешком стукнуло... наверное, он отличный легилиментор, иначе откуда бы ему знать? У меня ко всему этому латентные способности, я даже не чувствую никак, если ко мне в голову лезут.
Потом ещё мадам Помфри посвятили в затею в переодеваниями — правда, не объяснили ей, зачем оно, и то хлеб. С тобой как-то подружились... я ходил и надеялся, как последний кретин, что мне что-нибудь светит, ходил и надеялся, надеялся... смешно сказать, к Седрику Диггори ревновал. Да и вообще к каждому столбу; хотя так восторженно ты смотрел только на Диггори, на столбы внимание редко обращал...
Потом всё пошло хуже. Мать начала подозревать, что что-то не так; слава Мерлину, у неё нет ни капли крови Кассандры — не то раскусила бы. Был бы жив отец, наверняка поймал бы меня на вранье сразу, как я заикнулся бы об этой притянутой за уши затее с мифической Элоизой... Плюс статьи Скитер просто выводили мать из себя, ей казалось, они порочат весь наш род. И мадам Помфри давила: ей не нравилось, как заживает ожог от соплохвоста, ещё что-то... она говорила, вредно так долго быть под чарами иллюзии. Директор тоже давил. Раза четыре вызывал в кабинет, кормил своей лимонной приторной дрянью и интересовался, как идёт покорение тебя. Я честно говорил, что никак. Он всё кивал, а в последний раз по-отечески предложил покончить с маскарадом, раз ничего не получается. Долго и нудно вещал о правде и лжи, о том, что мне надо пойти и признаться тебе во всём, извиниться за все прошлые и будущие грехи... я соглашался и понимал, что так не сделаю. А потом была та статья... где ты говорил, что предпочитаешь мальчиков. Меня и сорвало с катушек. Дальше ты и сам знаешь...
Хуже всего было объясниться с матерью. С Министерством она сама договаривалась, наплела им что-то про какие-то семейные обстоятельства, мол, надо было срочно вернуть дочь в пансионат, спасибо за участие, милый Корнелиус. Директор администрации своей тоже что-то наврал, убедительно, наверно — никто ничего не спрашивал и подозрительно не смотрел. От одноклассничков во главе с Малфоем я сумел всё скрыть... тогда сразу, как ты исчез из спальни, вернул чары на место, вышел гордо под улюлюканье Кребба с Гойлом, собрал вещички и смылся из Хогсмида на «Ночном рыцаре». Видел по пути, как ты летаешь над Хогвартсом.
Эй, ты уже спишь? Молчишь, значит, спишь...
А в этом году я чуть не рехнулся первого сентября — сначала, когда увидел тебя, потом, когда ты... высказался. Обидно было, кстати, до жути... я всё лето тобой бредил, домовые эльфы простыни едва до дырок не достирали... умом понятно, что ты-то обо мне летом не думал, а всё равно обидно. Ау, Гарри, спишь? Спишь. Спи... бледный какой. Раз спишь, скажу... когда проснёшься, ни за что не буду этого говорить... я люблю тебя. Жить без тебя не могу. И эта треклятая любовь будет со мной до конца — я гадал, я теперь не могу ошибаться, когда гадаю.. если бы не так любил, убил бы тебя на хрен, честное слово — за то, что стал от тебя зависеть. Никогда ни от кого не зависел, никому не подчинялся... а если скажешь спрыгнуть с Астрономической башни — спрыгну. Ну, разве что поцелуй потребую напоследок, но спрыгну обязательно. Я-те-бя-люб-лю. Чёртовы романы Панси — это я оттуда таких слов понабрался.
Какой ты милый, когда спишь...
Блейз замолчал и безнадёжно уткнулся лбом в край кровати.
Гарри заснул спустя минут двадцать после того, как дыхание самого Блейза стало мерным и медленным.