Глава 21. — Погоди! Ты принял меня за другого

— Погоди! Ты принял меня за другого!
Акутагава Рюноскэ, «Рассказ об одной мести».
Утром четырнадцатого Гарри даже попробовал пригладить волосы водой; но, судя по всему, единственным возможным способом борьбы с ними было бритьё наголо. На такие радикальные меры Гарри не решился и отправился завтракать с победно торчащим вертикально вверх вихром на макушке.
В Большом зале было мало народу; в Хогсмид отпускали через час после завтрака, и многие предпочитали отоспаться и поесть потом в «Трёх мётлах» или у мадам Паддифут. У последней Гарри ни разу не был и надеялся, что Блейз его туда не поведёт — по слухам, там была обстановка специально для влюблённых парочек, слащавая до невозможности. Кстати говоря, Блейза тоже ещё не было видно, как и близнецов. Гарри торопливо проглотил пару тостов, запил соком и вымелся из Большого зала — пока упомянутые трое не явились.
Полтора часа до встречи с Блейзом он провёл на Астрономической башне, варя про запас обезболивающее и снотворное; подался бы в библиотеку, но мадам Пинс резонно посчитала, что в выходной никто не будет ломиться за знаниями, и устроила день ревизии — составить список должников, наметить план закупки новых книг, пятое и десятое...
Активировав портключ, Гарри оказался у библиотеки и уже оттуда сбежал по лестницам в холл.
Блейз уже ждал его; заметно нервничал — покусывал губы, сплетал и расплетал пальцы. Выглядел он ожившей картинкой из журнала, и Гарри мгновенно почувствовал обтрёпанность своих брюк, истоптанность ботинок, мятость зимней мантии, отсутствие перчаток и лохматость шевелюры. Хотя Блейзу, кажется, не было до всего этого никакого дела.
— Привет, — лицо Блейза осветилось улыбкой; Гарри впервые понял смысл этой довольно затасканной метафоры. Такая улыбка действительно светится, сияет... любовью? «Почему это слово встревает всюду? Куда ни ткнись, везде оно причастно».
— Привет. Идём?
— Идём, — согласился Блейз.
Филч подозрительно покосился на Гарри, но не нашёл, к чему бы придраться, и беспрепятственно выпустил из замка. Между Гарри и Блейзом висело напряжённое молчание; или это Гарри казалось, что напряжённое, потому что он решительно не знал, о чём говорить. Официальных свиданий у него, пожалуй, прежде не было. Что вообще на них принято делать?
Так, в молчании, они дошли до Хогсмида. Снег хрустел под ногами, падал с неба — на этот раз не липкими громоздкими хлопьями, а крохотными изящными снежинками, словно в танце опускавшимися на слепящую поверхность дороги.
— Куда хочешь пойти? — нарушил тишину Блейз.
— Не знаю, — неуверенно откликнулся Гарри. — Может, просто погуляем?
— Давай...
На витрине одного из магазинов висела уже изрядно обтрепавшаяся бумажка с портретами сбежавших из тюрьмы Пожирателей Смерти и министерским воззванием к осторожности.
— И это — всё, что Фадж может сделать, — Гарри слегка раздражённо ткнул рукой в сторону бумажки. — Как можно быть таким идиотом?
— Его ведь выбрали не за ум, — откликнулся Блейз. — Он обещал всем спокойную жизнь, а после войны хотелось именно её. Но теперь он долго не протянет в своём кресле.
— Думаешь?
— Ну должен же и он когда-нибудь понять, что Тёмный лорд вернулся, — Блейз в подкрепление своих слов слегка взмахнул рукой в чёрной облегающей перчатке.
Гарри покосился на руки Блейза и отчего-то вспомнил муфту Элоизы.
— По-моему, Фадж в это поверит только тогда, когда Вольдеморт лично явится к нему в спальню.
Блейз засмеялся.
— Вряд ли Тёмный лорд так поступит... к тому же вдруг Фадж подумает, что ему это приснилось?
— Такая рожа? — Гарри вспомнился возродившийся Вольдеморт, который, безусловно, не мог рассчитывать даже на утешительный приз ни на одном конкурсе красоты. — Его сразу хватит инфаркт от такого кошмара...
— Что, Тёмный лорд настолько ужасно выглядит?
— А почему ты зовёшь его Тёмным лордом? Так делают обычно Пожиратели Смерти... — Гарри искоса взглянул на Блейза.
Блейз помолчал, сунул руки в карманы и ответил:
— Я так привык. Мой отец был Пожирателем...
— Но ведь он умер, когда тебе было четыре?..
— Он приучил мать так говорить ещё до моего рождения... — Блейз помедлил, подбирая слова. — Понимаешь, всё наше поколение — оно выросло на сказках о Тёмном лорде и Мальчике-Который-Выжил. Только большинству детей рассказывали сказку о злом лорде и практически святом мальчике, а детям Пожирателей — о могущественном лорде, который почти победил смерть, но был непонятно как убит маленьким мальчиком, а значит, этот мальчик — сила, которая может разрушать. Когда мы подросли, нам говорили не связываться с тобой, держать нейтралитет — вернётся лорд или нет, непонятно, а от странной силы, отразившей Аваду, надо держаться подальше.
Гарри моргнул. О таком аспекте он не думал.
— Вероятно, Люциус Малфой велел своему сыну подружиться с тобой. Решил, что лорд больше не появится на горизонте, а знаменитость Мальчика-Который-Выжил полезно иметь в союзниках... мне не так давно рассказали про вашу встречу с Малфоем в поезде на первом курсе, — Блейз усмехнулся. — Правда, такой дальновидный был только он один. Остальные решили, что лучше не совать своих детей туда, где можно получить по шапке... В восемьдесят первом всех нас преследовало Министерство, авроры обыскивали дома регулярно, вся страна была как пьяная — избавились, спаслись, можно больше не бояться, теперь море по колено... И все Пожиратели, кто сумел откреститься от Азкабана, не хотели больше ни во что ввязываться. Но определённый пиетет к бывшему повелителю сохранили... эвфемизмом «Тот-Кого-Нельзя-Называть» или «Вы-Знаете-Кто» мы пользуемся в официальной обстановке, а обычно говорим «Тёмный лорд». Привычка.
Блейз замолчал.
— Вот как... — неопределённо протянул Гарри; он решительно не знал, что сказать в ответ на это.
— Именно так, — откликнулся Блейз.
— А твоя мать... она...
— Она не Пожирательница Смерти, — уверенно сказал Блейз. — К нам приходили летом от Тёмного лорда, агитировали... но она отказалась. Заняла нейтралитет. Я был с ней полностью согласен...
— Это хорошо, — искренне сказал Гарри.
— Рад, что тебе нравится, — хмыкнул Блейз.
— Не будь колючим, — попросил Гарри; Блейз удивлённо взглянул на него.
— Хорошо... слушай, раз уж у нас такая беседа о политике, не расскажешь мне, почему отказался тогда принять руку Малфоя?
— Он мне не понравился, — признался Гарри. — Я тогда практически подружился уже с Роном Уизли, а Малфой взялся оскорблять его. И вообще вёл себя очень нагло. Я не люблю, когда люди думают о себе слишком много.
— Понятно... ты хотел попасть в Гриффиндор? Я помню наше распределение... ты кричал, отшвырнул Шляпу...
— Туда ей и дорога, старому куску фетра, — буркнул Гарри. — Да, я очень хотел в Гриффиндор. Мне до этого сказали, что из Слизерина вышли все тёмные волшебники, да и с Малфоем, который уже попал в Слизерин, я успел рассориться и понимал, что просто так этого он не оставит.
— Ты... до сих пор хотел бы учиться в Гриффиндоре? — осторожно спросил Блейз.
Гарри долго молчал, прежде чем ответить.
— Сейчас мне хотелось бы никогда не знать, что я волшебник, и не ездить в Хогвартс.
— Ты серьёзно? — потрясённый Блейз остановился.
Гарри тоже притормозил и повернулся лицом к Блейзу — до этого они брели по дороге бок о бок. Снег падал на ресницы и губы Гарри, не тая; оседал тонким белым слоем, холодил кожу, тянул ресницы книзу.
— Вполне. С каждым годом мне становится всё хреновей и хреновей, уж извини за подбор слов. Сначала один Малфой травил, а остальные держались подальше и наблюдали. Потом ты прибавился из-за брата. На третьем году практически весь наш курс Слизерина уже был против меня. На четвёртом — этот кретинский Турнир, Крауч, Вольдеморт. Теперь Амбридж с декретами, Министерство с достойным лучшего применения упорством выдаёт дерьмо за варёную сгущёнку... Веселей, сам видишь, не становится. Я уже устал. Просто устал. Дурак я был до одиннадцати лет, не ценил жизни у магглов. Думал, у них так плохо, что хуже некуда...
Блейз открыл рот, подумал немного и закрыл. Гарри махнул рукой.
— Да это всё не к тебе относилось. Я просто... объяснял. Накопилось.
— А-а... — протянул Блейз нерешительно. Наверное, всё ещё думал, что эта своеобразная хроника была высказана ему в упрёк. На самом деле — в упрёк самому Гарри, который не сообразил в одиннадцать лет послать куда подальше всех вестников из подозрительных магических школ и вцепиться обеими руками в милых людей Дурслей...
— Слушай, ты почему без перчаток или варежек? — Блейз очень резко сменил тему, но Гарри был только рад.
— Потому что у меня их нет, — пожал Гарри плечами.
— У тебя же руки мёрзнут! — Блейз поймал руки Гарри в свои и согрел дыханием. Гарри стоял столбом, непривычный к такой заботе.
— Да всё нормально, — возразил Гарри. — Я привык.
— Когда мёрзнешь — это плохо, — тряхнул головой Блейз и быстро поцеловал руки Гарри; порозовел и отпустил.
— Э-э... может, зайдём в «Три метлы»? — неловко предложил Гарри, сам залившись краской до воротника.
— Давай зайдём, — с облегчением согласился Блейз; видно было, что он не планировал целовать Гарри руки, по крайней мере, не на улице, где все желающие могут понаблюдать.
В «Трёх мётлах» было мало народу, и никого знакомого. Гарри и Блейз, купив сливочного пива, сели за дальний столик в углу. Гарри грел руки о кружку, а Блейз задумчиво рассматривал лицо Гарри.
— Что ты во мне такого увидел? — не выдержал Гарри.
— Глазищи такие зелёные, — улыбнулся Блейз. — У тебя зрачки сегодня маленькие, обычно расширенные, потому что ты много читаешь, а сегодня ещё ничего не читал, кроме того объявления про Пожирателей. Зелень ярче кажется.
Гарри снова покраснел — да когда же он уже избавится от этой детской привычки?! — и опустил взгляд к пиву.
— Ты меня нарочно смущаешь?
— А я смущаю? — удивился Блейз.
— Да ну тебя, — фыркнул Гарри.
Блейз тихонько рассмеялся.
— Ты лучше скажи, как ты перевёл последний текст по Рунам? Я не совсем понял во втором отрывке... — набрёл Гарри на безопасную тему.
— А, там правда такая заковыка.. — Блейз тоже любил Руны, и занимательный разговор безо всяких скользких моментов склеился легко.
Они просидели в «Трёх мётлах» с полчаса, изрисовав рунами четыре салфетки, когда с улицы раздались крики. Гарри насторожённо поднял голову, прислушиваясь; кто-то кричал заклинания, кто-то от боли.
— Что там происходит?
Блейз тоже прислушался и пожал плечами.
— Не знаю... может, на Хогсмид напали?
Остальные посетители уже высыпали на улицу, а мадам Розмерта скрылась в комнате позади стойки — может быть, тоже пошла наружу, но через чёрный ход. Гарри залпом допил пиво и встал.
— Пойдём туда тоже. Что-то мне неспокойно...
Гарри переступал через порог, когда в него буквально влетела какая-то девушка, перед этим тоже сидевшая в «Трёх мётлах»; она остановилась, тяжело дыша, увидела, с кем столкнулась, и закричала. Её крик резал Гарри уши, и он поспешил прошмыгнуть мимо неё на улицу — благо она не пыталась его задержать. Только стояла и отчаянно кричала, словно Гарри наложил на неё Круцио.
На улице был ад; Гарри резко остановился — по глазам ударил яркий красный цвет, разлитый по снежной белизне. Вспышки заклятий носились над землёй; Гарри взглянул туда, куда они все летели, и увидел... себя.
Гарри номер два с лёгкостью отражал всё, что отправляли в него другие, успевая между делом отвечать Авадой, Круцио или каким-нибудь режущим заклятием.
— Petrificus Totalus! — заорал Гарри, опомнившись от первого потрясения. Упускать двойника было никак нельзя.
Гарри номер два отразил и Петрификус, но звук голоса настоящего Гарри привлёк его внимание; двойник ухмыльнулся оригиналу одним углом рта и аппарировал, оставив разозлённого, сбитого с толку Гарри стоять посреди улицы с поднятой палочкой.
— Поттер, стоять!.. — Гарри только успел распознать Долиша в авторе этого дурного вопля, когда со спины Гарри захлестнуло Инкарцеро.
— Да я и так никуда не бегу, — Гарри перекатился с бока на спину. Над ним маячили лица авроров: Тонкс, Кингсли, Долиш, Грюм и ещё несколько человек, совсем Гарри незнакомых.
— Он ещё и хамит! — возмутился Долиш как-то визгливо и пнул Гарри под рёбра. — Стоять!!
«Это он Блейзу, — понял Гарри, повернув голову и увидев бледного Забини с палочкой в руках и сжатыми губами. — Да не надо меня защищать... ну попинают... ничего серьёзного не сделают».
— Он ни на кого не нападал! — Блейз досадливо сунул палочку в карман.
— А полная улица свидетелей? — парировал Долиш.
— Я готов подтвердить под Веритасерумом, что последние полчаса Поттер провёл со мной в «Трёх мётлах» и никуда не отлучался! — чётко выговорил Блейз.
— Ты сын Каролины и Агиса? — неожиданно спросил Грюм, разглядывая Блейза в упор.
— Д-да, — сбился Блейз. — А что?
— Ничего, — ответствовал Грюм. — Под Веритасерумом, говоришь?
— Да! — Блейз вздёрнул подбородок. — Тот, кто нападал, аппарировал пять минут назад!
— Чушь какая! — не преминул отреагировать Долиш, которого никто не спрашивал.
— Помолчи, Долиш, — прорычал Грюм. — Поттер, бежать не будешь?
— Куда? — искренне заинтересовался Гарри.
— Тогда Finite Incantatem и пойдём в замок, разбираться.
— В чём здесь разбираться! — Долиш ткнул носком ботинка Гарри в бок. — Этот маньяк совсем распоясался.
Вокруг рыдали, кричали, увещевали... жертв было много. И каждая из них готова была присягнуть, что на неё напал Гарри Поттер. Пусть даже им и объявят официально (что вряд ли произойдёт), что он ни при чём, они не поверят. Надо же им проклинать кого-то.
— Держись от него подальше, Долиш! — не выдержала Тонкс. — Какого хрена ты бьёшь задержанного?!
Гарри неуклюже поднялся на ноги — голова закружилась, и он вцепился в Кингсли, чтобы не упасть.
— А что ты его защищаешь, Тонкс? Кажется, ты с ним по разные стороны баррикад...
— Это ещё никем не доказано, — процедила Тонкс. — Доказано, наоборот, что прошлые нападения совершал двойник Поттера, а не он сам.
Долиш и Тонкс продолжали зло спорить, когда Кингсли, покачав головой, повёл Гарри следом за Грюмом.
Разбирательство вновь окончилось в пользу Гарри; замечательное Priori Incantatem плюс свидетельские показания Блейза (которого, впрочем, выслушали со всем тщанием и отправили прочь из кабинета, поблагодарив за сотрудничество) доказали, что нападение совершил кто-то другой (как будто Гарри сам этого не знал). Потом отбыли и авроры, дописав свой протокол или как называлась эта официальная бумажка. Гарри остался наедине с Дамблдором.
— Хочешь чаю, Гарри?
— Нет, спасибо, — благоразумно отказался Гарри, памятуя о подсунутом ему в прошлом году ушлым директором чае с Веритасерумом.
— Как хочешь, Гарри, — Дамблдор поднялся из-за стола и прошёлся взад-вперёд по кабинету. — Не знаешь ли ты что-нибудь о том, как этот неизвестный сторонник лорда Вольдеморта так успешно притворяется тобой?
Гарри пожал плечами.
— У меня только догадки, сэр. Скорее всего, это чары иллюзии, потому что волосы для Многосущного зелья взять было неоткуда... ну, насколько я знаю — неотк...
Гарри замолчал на полуслове. Дамблдор стремительно обернулся и буквально впился в Гарри взглядом.
— Ты что-то вспомнил?
— Д-да... — с запинкой сказал Гарри. — В прошлом году...
— Что тогда случилось?
«Я вообще удачливый». «Действительно удачливый?». «Да. А что?». «Можно прядь твоих волос?». «Можно. Но зачем?». «Там, где я родился, принято верить, что, делясь волосами, везучий человек делится и любовью своей судьбы. Так я могу отрезать прядь?». «Отрезай». «Caedo. Спасибо». «Не за что».
— Профессор Дамблдор, Вы можете выяснить, не примкнул ли к Вольдеморту один ученик Дурмстранга? — Гарри тщательно подбирал слова. — В прошлом году он был на последнем курсе, приезжал как кандидат в чемпионы Турнира...
— Имя?
— Поляков. Сергей Поляков. В прошлом году он отрезал прядь моих волос...
Слава Мерлину, Дамблдор не стал спрашивать, зачем Полякову понадобились волосы Гарри; по прошествии более года самому Гарри эта причина казалась смехотворной, особенно в свете нападений. Тогда у него были довольно длинные волосы — летом тётя Петуния не гнала его в парикмахерскую...
Директор углубился в разговоры через камин; Гарри тем временем ёрзал в неудобном, слишком большом кресле и кидал неприязненные взгляды на портреты бывших директоров, брюзжавшие что-то о безответственных дерзких мальчишках.
— Он стал Пожирателем Смерти в прошлом июле. Видимо, тогда и передал твои волосы лорду Вольдеморту.
— И в августе начались нападения... — закончил Гарри.
Как можно было быть таким идиотом, ну как?..
— Я попрошу тебя не раздавать впредь части своего тела направо и налево, Гарри, — отечески вещал Дамблдор, сев обратно за стол. — Как видишь, они имеют стратегическое значение...
— Я больше не буду, сэр, — мрачно сказал Гарри. Настолько детских фраз он не произносил лет с шести.
— Я верю тебе, Гарри, и верю в тебя, — кивнул Дамблдор.
— Я могу идти, сэр? — на душе у Гарри было препогано. Ему хотелось забиться в какой-нибудь угол с чашкой какао и книгой и не думать ни о Пожирателях, ни о собственной безграничной дурости.
— Конечно, можешь, Гарри.
Спустившись по лестнице, Гарри уловил за охраняемым горгульями выходом какие-то гневные вопли; он не сумел разобрать слов, но узнал голоса. Фред, Джордж и Блейз. «О нет...»
Гарри набрался храбрости и шагнул в коридор. Вопли сразу же смолкли; две пары синих глаз и одна пара чёрных — и все кипящие негодованием — уставились на него.
«Почему всё, за что я ни возьмусь, превращается либо в трагикомедию, либо в фарс?»
— Гарри! — возопили хором все трое. Гарри затравленно посмотрел на них.
Выяснять, что именно они успели не поделить («что» — потому что насчёт «кого» и так было ясно), у Гарри не было никакой охоты. Конечно, это было позорным малодушием, но он испытал истинное облегчение, когда крылышки янтарного феникса мягко толкнулись ему в ладонь. На Астрономической башне было холодно — до того самого момента, когда Гарри, разбежавшись, прыгнул и превратился в дракона. Изрядная часть Запретного леса лишилась сегодня верхушек крон — злой на самого себя Гарри выжигал их направленными струями, вымещая все свои ярость, стыд и страх. Последний относился к области объяснений с близнецами и Блейзом; Гарри не представлял себе, что он им скажет. Если вообще соберётся говорить.
Ему действительно хотелось никогда в жизни не отправляться в Хогвартс.

* * *

В субботу, через неделю после злополучного похода в Хогсмид, состоялся квиддичный матч между Слизерином и Хаффлпаффом. Эту неделю Гарри пережил с трудом.
В результате нападения восемь человек было убито, двадцать шесть страдали от обычных последствий Круциатуса и режущих заклятий, одному отсекло мизинец на правой руке. Школа погрузилась в состояние нервного, истерического страха, нерассуждающего, как у загнанной в угол крысы; так Гарри не боялись и не ненавидели ещё никогда. Бесполезно было объяснять кому-то, что это не он, а какая-то сволочь под действием Многосущного зелья; все, кроме членов Эй-Пи, не вняли тому простому факту, что авроры, вроде бы задержавшие преступника с поличным, отпустили его практически сразу. Все видели чёрные волосы, зелёные глаза, круглые очки, шрам на лбу, и ориентировались на то, что видели; коридоры пустели на три метра вокруг, когда по ним ходил Гарри. Он предпочитал не гадать, что было бы, не будь у него защиты эмпата — наверное, в тот же день, четырнадцатого, и умер бы от боли.
Он окружал себя постоянным заклятием защиты; из-за угла в Гарри кидали заклятия подножки, парализующие, отбрасывающие и много ещё какие. Один хаффлпаффец шестого курса выскочил в понедельник прямо перед Гарри и попытался пустить в него Аваду; в Хогсмиде у него убили младшую сестру. Гарри усыпил сошедшего от горя с ума мстителя и оттранспортировал к мадам Помфри. Медсестра долго причитала и благодарила Гарри; говорила что-то про сумасшедшие времена и войну. Гарри был с ней согласен, но его лично это всё не спасало. Если бы его так не боялись, то травили бы, как это умеют только школьники; детская жестокость доходит до того, чего взрослому садисту никогда не придумать. Но никто не хотел рисковать, переходя в открытое противостояние с маньяком, убийцей, психом и так далее по списку. Одни слизеринцы, в основном старших курсов, понимали, что Гарри ни при чём — кому-то, он был уверен, рассказали родители, кто-то и так знал Гарри. Но ему от этого было ничуть не легче.
Матч начался в гробовом молчании; ни одной из трибун не хотелось шуметь. Игру вообще подумывали отменить в этот раз, но сами же студенты Хогвартса воспротивились. Мадам Хуч скороговоркой произнесла речь о том, что надо играть честно, а кто не будет, тому придётся плохо, и дунула в свисток. Гарри свечкой взмыл в небо — так легче следить и за снитчем, и за трибунами. Мало ли, вдруг ещё кто-нибудь в ажиотаже решит избавить от него землю.
Слизеринская команда, уверенная, наглая, беспардонная, забивала хаффлпаффскую напрочь. Тот мститель, что кидал в Гарри Авадой, был охотником в команде своего факультета, и новенький, разумеется, не успел сыграться с командой и вообще чувствовал себя неуютно. Ловец Хаффлпаффа, Соммерби, тоже был новичком — в прошлом году ведь не было квиддича, а ещё раньше ловцом был Седрик... воспоминание всерьёз расстроило Гарри. Он хотел бы увидеть Седрика во сне ещё раз, но тот никак не являлся, и Гарри начинал потихоньку подозревать, что две предыдущие встречи ему просто приснились, безо всякого подтекста. Плюшевая мышка, которую Гарри носил с собой всегда, тоже не вселяла надежды; зловредный дом номер двенадцать мог выудить её образ из мыслей самого Гарри, что было даже более вероятно, чем то, что дом вклинился в размышления явившегося по сне призрака.
Поэтому Гарри парил над полем, высматривая снитч, и ругался шёпотом себе под нос — дул жуткий ветер. Скорей бы уж поймать мяч и уйти отсюда...
На двадцатой минуте, когда счёт Слизерина уже на семьдесят очков превысил счёт Хаффлпаффа, снитч наконец показался; после пятиминутной погони Гарри без труда ухватил его, оставив Соммерби далеко позади, показал добычу мадам Хуч и приземлился. Слизеринская трибуна ликовала, а остальные три угрюмо молчали. Гарри вздохнул, отдал снитч мадам Хуч и пошёл в раздевалку. Жизнь положительно с каждым днём становилась не только небезопасней, но и неинтересней.