Глава 17. Сон его переходил в кошмарные видения

Сон его переходил в кошмарные видения.
Говард Лавкрафт, «Ужас в Данвиче».
Снег продолжал сыпать, как сумасшедший; день за днём, день за днём крупные белые снежинки, изящные и хрупкие, неустанно падали с неба, и сугробы вокруг Хогвартса всё увеличивались — некоторые уже давно перегнали Гарри по росту. Как ни странно, стало немного теплее — может, потому что прекратился бешеный ветер. Можно было подумать, что кто-то там, наверху, решил сделать конец ноября и начало декабря спокойными — как будто для контраста с началом года.
Солнце показывалось очень редко; всякий раз, когда Гарри смотрел на небо, оно было серым и испещрённым белыми пятнышками падающего снега. Хогвартс был погружен а атмосферу уныния и глухой тоски; может быть, из-за погоды, может быть, из-за серии статей Риты Скитер, где она «исследовала» множество разных вещей, от жажды власти и подростковых комплексов до гомосексуализма и высшей Трансфигурации. Разумеется, не было статьи, где хотя бы с десяток раз не зацепили бы Гарри.
А ещё может быть, что от декрета об образовании номер двадцать пять, вышедшего сразу после квиддичного матча Гриффиндор-Слизерин. «Настоящим главный инспектор Хогвартса получает непререкаемые полномочия, согласно которым он может назначать любые наказания, налагать любые санкции, лишать учащихся школы любых ранее данных им привилегий, а также отменять решения остальных членов преподавательского состава касательно упомянутых наказаний, санкций и привилегий. Подпись: Корнелиус Фадж, министр магии, орден Мерлина первой степени, и т.д. и т.п.» Амбридж ходила по школе, раздуваясь от осознания собственной важности и используя этот декрет направо и налево; три факультета ходили по струнке, бросая на инспектора Хогвартса ненавидящие угрюмые взгляды, слизеринцы — все, за исключением Гарри — ходили по школе с видом полноправных хозяев. Порой Гарри думалось, что Эй-Пи ещё не распалась только потому, что он был изгоем на своём факультете, и всякий, имеющий глаза, мог это видеть. Впрочем, глаза во всей школе, похоже, имелись только у членов Эй-Пи, а со стороны остальных на обычные неприязнь, ненависть и страх по отношению к Гарри наложились ещё и презрение с яростью, предназначавшиеся Слизерину в целом. Гарри каждый день благодарил Мерлина за то, что не может больше этого чувствовать — только видеть, замечать по косвенным признакам; но при этом его грызли два факта: во-первых, это было не навсегда, и метафорическая дверь в мозгу грозила открыться в любой момент, во-вторых, благодарить следовало вовсе не какого-то замшелого Мерлина, а живого и осязаемого Блейза Забини, обиженного на Гарри до глубины души. И Гарри, обдумывая каждое слово, которое сказал тем вечером, признавал, что был идиотом и сволочью; и самое меньшее, что он мог сделать — это извиниться, но Забини не оставлял ему и этой возможности. Даже на Прорицаниях, где они по-прежнему «работали» в паре, Забини игнорировал Гарри; это его показное безразличие и раздражение воздвигали между ними стену, о которую даже боязно было биться — в воображении Гарри она была окутана колючей проволокой.
Это было похоже на жизнь в бутылке — весь остаток ноября и больше половины декабря. Приглушённые звуки, неразборчивые шепотки за спиной, одиночество — толстые стеклянные стены вокруг; иногда удушье от отчаяния, горечь и неимоверная усталость. Гарри не знал наверняка, но ему казалось, что пятнадцатилетние дети не могут, не должны так уставать — только те, кому уже перевалило за семьдесят; тупое, свинцовое безразличие — будь, что будет, не потому, что я доверяю судьбе, а потому, что мне уже всё равно, я слишком устал, чтобы видеть хоть какую-то разницу.
Гарри заглушал всё это книгами; так яростно, пожалуй, он не учился даже на первом курсе, когда только начинал понимать, как устроен этот чёртов магический мир. Он глотал теперь знания непрожёванными кусками, читал книгу за книгой, писал эссе вдвое-втрое больше заданной длины, тренировался в одиночку в Выручай-комнате до изнеможения; упав на подушки весь в поту, тяжело дышащий, с ноющими пальцами и плечами, раздражённый тем, что не может практиковаться в нападении и защите больше, чем практикуется, он призывал с полок десяток-другой книг и читал их до поздней ночи, пока глаза у него не закрывались сами собой. Гарри теперь часто ночевал в Выручай-комнате, чаще, чем в собственной спальне. Никто всё равно не мог проверить, там ли он — защитные заклинания Гарри аккуратно и регулярно обновлял. Но время от времени Гарри всё же ложился спать в подземельях, памятуя о том, что за защиту заклинаний могут проникнуть домашние эльфы, и об этом известно также и Снейпу. Вообще говоря, в обязанности декана входило проверять иногда факультетские спальни на предмет отсутствия детей в своих постелях. Даже странно, что Гарри ни разу не сделали выговора на эту тему. То ли Снейп не утруждал себя проверкой, полагая, что, коль скоро никто не попадается на ночных блужданиях по школе, то пусть блуждает, то ли считал нужным прикрывать Гарри. То ли Дамблдор велел Снейпу не докучать Гарри такой ерундой, как соблюдение комендантского часа; когда Гарри в размышлениях доходил до этого места, его пробирал нервный смех. Слава Мерлину, книги помогали не думать об этом всём, и Гарри жадно читал день за днём, вынуждая преподавателей раз за разом ставить его в пример остальным. Пару раз это даже обидело Гермиону, которую он начал потихоньку вытеснять с пьедестала Главной-Всезнайки-Хогвартса, но не мог же Гарри объяснить ей, почему он учится хорошо. Это было бы достаточно муторное объяснение, учитывая, что большую часть своей жизни Гарри скрывал от окружающих и исповедоваться кому бы то ни было не собирался.
Если вдуматься, нормального человека все эти изнасилования, вольдеморты, яды и прочее довели бы до сумасшествия. И, безусловно, нельзя сказать наверняка, что они не довели до этого его самого. Скорее уж, правило сработало и с ним — почему бы и нет?
На последнем перед каникулами занятии Эй-Пи Гарри объявил, что ничего нового они сегодня проходить не будут, только повторят пройденное — чтобы у изученного было меньше шансов выветриться из голов.
— Практикуйте всё, что хотите, из того, что мы учили. Всем всё понятно? Приступайте, — замолчав, Гарри понял, что все как-то выжидательно на него смотрят. — Что случилось?
— Гарри, — Гермиона робко потянула его за рукав — кажется, прикасаясь к Гарри, она чувствовала себя более уверенно. — Ты не мог бы показать нам…
«Задницу, что ли?», — раздражённо подумал Гарри.
— … показать заклинание Патронуса.
— Никто из нас не умеет его вызывать, — подхватила Сьюзен Боунс.
— Это было бы здорово, — глаза Майкла Корнера блестели от любопытства.
— Покажи нам, Гарри. Пожалуйста, — Невилл выглядел таким робким, словно просил одолжить пару сотен галлеонов.
— Ну, в принципе… — Гарри не был против самой идеи, но не был уверен, что всё ещё может вызвать Патронуса. Что он использует в качесте счастливого воспоминания? Где у него такие?
— Правда, покажи нам, — поддержал Фред. — Никогда ещё не видел настоящего Патронуса.
Гарри вздохнул. В последнее время он вздыхал то и дело — это странным образом успокаивало.
— Все знают, что такое Патронус и как его вызывают? — несколько человек помотали головами. — Тогда я сначала объясню. Патронус — это воплощение лучшего, что есть в человеке, квинтэсенция всего хорошего, что в вас есть. Как правило, он выглядит как существо, близкое вам по духу или что-то для вас значащее. Например, мой Патронус — это анимагическая форма моего отца. Чтобы вызвать его, необходимо сосредоточиться на лучшем воспоминании в вашей жизни. Необходимо не просто вспомнить, но и почувствовать себя счастливым, как тогда — только в таком состоянии можно вызвать Патронус. Это заклинание считается сложным по двум причинам: во-первых, не у всех достаточно жизненного опыта, чтобы счастья хватило на полноценный Патронус, во-вторых, эти чары требуют большой концентрации. Сконцентрироваться вообще крайне трудно, а перед лицом дементоров вдвойне. Я полагаю, все помнят, что действие дементоров оставляет мало шансов быть счастливым.
Все покивали — никто ещё не забыл нашествие дементоров в Хогвартс-экспрессе и на матче Слизерин-Хаффлпафф на третьем курсе.
— Самая большая проблема, пока практикуешься, это найти подходящее воспоминание. Это на самом деле сложно, — Гарри задумался, покусывая нижнюю губу. Он не вполне был уверен, что сам вызвал Патронуса летом в Литтл-Уингинге — могло быть так, что мёртвый Седрик ему помог? Потому что сконцентрироваться тогда получилось хреново, что ни говори… и сейчас Гарри совсем не чувствовал себя в настроении вызывать Патронусов. Он не мог припомнить навскидку ничего счастливого. Например, вчера вечером в этой комнате он вспомнил подряд двадцать сжигающих заклятий, от Incendio до Cremo, и был собой доволен. Но это, разумеется, совершенно не то.
— Покажи?.. — Рон замолчал на полуфразе — Гарри поднял руку.
— Хорошо. Наверно, во втором семестре я даже буду вас этому учить.
Гарри вытащил палочку и задумался. Сойдёт воспоминание о последнем матче, когда близнецы ради него отказались от мест в команде и разругались с Анджелиной Джонсон? Мелочная, неправильная радость… но она была.
Может, и сойдёт. Со стимулятором.
Гарри дотянулся до сидевшего слева Фреда и переплёл свои пальцы с его. Близнец выглядел слегка удивлённым, но не возражал; это прикосновение всколыхнуло в Гарри то самое настигшее его на квиддичном поле состояние ребёнка, получившего подарок, на который никогда не расчитывал… счастье понимания, что тебя не бросили. Не оставили. Не предали. Жар тонких рук и звонкий смех…
— Expecto Patronum!
Величественный олень ступал по комнате — такой чёткий, что можно было разглядеть каждую шерстинку и отличить радужку от белка; серебристое сияние держало любопытных, сразу возжелавших потрогать несчастное животное, на приличном расстоянии. Олень неторопливо обошёл комнату и, кивнув своему создателю, растаял в воздухе.
— О-о… — восхищённо протянула Джинни. Её даже не смутил тот факт, что Гарри зачем-то держался за руки с её братом — слишком её впечатлил Патронус.
— А теперь начинаем занятие! — велел Гарри. — Встаём, берём палочки и к делу!
Его слушались беспрекословно; казалось даже, что им всем это нравится — когда им уверенно говорят, что делать, объясняют ошибки, поощряют и выговаривают. Его маленькая армия. Они действительно пойдут в бой, если он прикажет; Гарри хотелось верить, что всё дело в пропагандистских способностях Ли Джордана. В конце концов, Гарри не собирался никого тащить в бой. Он и сам способен справиться, если что.

* * *

В этом году в школе на каникулы оставались многие; и Гарри не мог на Рождество перебраться в спальню седьмого курса Гриффиндора, под крылышки Фреда и Джорджа. Это огорчало, но было закономерно; «хорошенького понемножку», полагал тот парень наверху, который управлял судьбой Гарри, и дёргал за ниточки, делая своему подопечному очередную пакость.
Гарри засиделся за задёрнутым пологом кровати допоздна; книга по ментальной магии, позаимствованная в Запретной секции без ведома мадам Пинс, оказалась интересной и невероятно толстой. Почему-то ни одна книга по этому разделу магии не была в свободном доступе; можно подумать, много кто пылал желанием заниматься таким трудоёмким делом. То, что изучал Гарри, было не более чем пособием для чайников, как выразились бы магглы; в магическом мире такого термина не было, зато сами пособия были — к счастью для чайников.
Он читал, пока не заснул, не погасив Люмос на привешенной к пологу палочке; чтобы свет не мешал, Гарри уткнулся лицом в подушку.
Внезапная боль вспыхнула в шраме; она всё усиливалась и усиливалась, вырывая у Гарри слёзы и редкие вскрики; он спал, и ему было так больно, как никогда раньше; и в один момент ему стало так больно, что голова, по ощущениям, разлетелась на кусочки, как гнилая тыква, и он, сумев на секунду открыть глаза, забылся полусном-полуобмороком.
…Его тело было гладким, мощным, гибким. Он ловко проскольнул на животе между блестящими прутьями металлической решётки, по холодному полу. Было темно, но он прекрасно видел всё вокруг, правда, в каком-то странном, пульсирующем свете... Он повернул голову. Вроде бы, в коридоре никого нет... Хотя... Там, впереди, на полу, свесив голову на грудь, сидит какой-то человек... Контуры его тела мерцают в темноте...
Гарри высунул раздвоенный язык, пробуя воздух на вкус... И почувствовал запах этого человека... Он жив, но задремал... Сидит перед дверью в конце коридора...
Гарри томило желание укусить этого человека... этому надо противостоять... у него другая, очень важная задача...
Но человек шевельнулся... Он вскочил на ноги, и с его колен упал серебристый плащ; Гарри видел над собой размытые, дрожащие очертания человека... Тот вытащил из-за пояса волшебную палочку... У Гарри не осталось выбора... Он взметнулся над полом и нанёс несколько сокрушительных ударов, один, другой, третий, каждый раз глубоко вонзая зубы в человеческую плоть, чувствуя, как ломаются рёбра, ощущая горячий поток крови... так знакомо, почти привычно… она такая сладкая — человеческая кровь… кости хрустят, как крекеры, он сминает их…
Человек кричал от боли... потом затих... беспомощно привалился к стене... кровь хлестала на пол...
Больно… во лбу… так больно…
— Поттер, мать твою, ПРЕКРАТИ ОРАТЬ!!
Гарри рывком сел, задыхаясь от страха: он же не хотел больше никого убивать, никогда, ни за что, снова кровь на языке, снова боль… Голова раскалывалась вся, целиком, боль текла по телу вместе с кровью; каждый удар сердца отдавался в шраме огнём, и Гарри вздрагивал.
Мистер Уизли. Это был мистер Уизли. На него напали… Гарри напал…
— Надеюсь, ты больше не планируешь вопить среди ночи? — раздражённо поинтересовался тот же голос, что его разбудил.
«Нет. Не планирую». Гарри, морщась от боли, натянул джинсы и футболку, сунул ноги в кроссовки и выскочил в общее пространство спальни.
Забини, собиравшийся забраться обратно в собственную постель, обернулся.
— А, так ты решил продолжить свои вокальные упражнения в другом месте? — едко поинтересовался он. — Похвально, Поттер.
Малфой лежал с отдёрнутым пологом и, закинув руки за голову, с интересом наблюдал за встрёпанным Гарри. Но, к его глубочайшему сожалению, бесплатного спектакля в виде полночной перепалки Гарри и Забини не последовало — Гарри кинул на Забини странный диковатый взгляд и выбежал из спальни.
Пустые коридоры. Длинные лестницы. Бег — шаги гулко отдаются, отражаются эхом от стен; Гарри нёсся через ступеньки, бежал, что было сил, дрожавшие на полу пятна лунного света мелькали в глазах; голова болела и кружилась, хотелось упасть и заплакать, но Гарри решительно не мог себе этого позволить.
Гриффиндорская башня. Гарри резко затормозил перед портретом Полной Дамы, охранявшей вход. Блин, и какой же у них сегодня пароль?..
— Пропустите меня, пожалуйста, — безнадёжно попросил Гарри.
Обитательница портрета была явно не в восторге от того факта, что её разбудили. И к тому же разбудил ученик другого факультета, не знающий пароля.
— Нет пароля — нет прохода, — сухо ответствовала она.
— Мне очень нужно... мне срочно надо поговорить с Фредом и Джорджем Уизли, — умолял Гарри.
— Подождёшь до утра, — Полная Дама была неумолима.
— Мне нужно сейчас!.. — Гарри сорвался на отчаянный крик. — Послушайте... если горгульи у кабинета директора открывают мне без пароля, может, и Вы откроете?
Полная Дама вытаращилась на Гарри в полном недоумении.
— Там ты и есть тот Наследник, о котором по школе пятый год ходят слухи? А доказательства есть?
Гарри без лишних слов выхватил палочку, шепнул заклинание и взрезал себе ладонь. Кровавый след на портрете некоторое время портил светлое платье Полной Дамы, а потом впитался.
— Да, — неохотно признал портрет. — Ты — Наследник. Но из этого не следует, что я должна пропускать тебя без пароля.
— Следует, — возразил Гарри, кожей чувствуя, как уходит время. — Я требую открыть мне! По праву моей крови!
Полная Дама скривилась и с явной неохотой отодвинула свой портрет. Походило на то, что портреты тоже должны были ему подчиняться, но явно не желали.
Дверь спальни мальчиков, над которой было написано «Седьмой курс», открылась под рукой Гарри без пререканий. Где находятся кровати близнецов, он помнил отлично; и совсем не удивился, обнаружив их спящими вместе в постели Джорджа.
— Фред, Джордж, проснитесь, — Гарри присел на край кровати, задёрнув полог. — Проснитесь, пожалуйста...
— Гарри?
— Что случилось?
Фред тёр сонные глаза, Джордж убирал спутанные волосы с лица; они выглядели такими милыми, такими безмятежными, что Гарри не выдержал и спрятал лицо в ладонях.
— Что случилось? — близнецы обняли его за плечи.
Боль ослепляла; он отвык от неё, он забыл, как это бывает. Его рвало бы от боли, если бы он не помнил, что для этого нет времени, он не может себе этого позволить...
— На вашего отца напали. Мне приснилось... Он в Министерстве, там на него напала огромная змея, она кусала его, столько крови повсюду... — выдохнул Гарри.
— Тебе приснился кошмар, — неуверенно запротествовал Джордж.
— Нет! — выкрикнул Гарри и судорожно сглотнул — ужин с каждой новой порцией боли подкатывал к горлу. — Это не сон, это было на самом деле! Я был этой змеёй, это я сделал!..
— Ты уверен?
— Да... на него в самом деле напали, надо срочно звать какую-нибудь помощь... — выдавил из себя Гарри.
— Мы пойдём к директору, — решил Фред.
Гарри молча кивнул. Какой бы сволочью Дамблдор ни был, вряд ли он оставит Артура Уизли умирать. В конце концов, это восстановило бы против директора Хогвартса всю семью Уизли.
Глубоко заполночь Дамблдор всё ещё был в кабинете; из-за закрытой двери с медным молоточком в форме грифона доносились голоса. Фред постучал и, не дожидаясь «Войдите», толкнул дверь.
Дамблдор сидел за письменным столом в кресле с высокой спинкой; перед ним лежали какие-то бумаги, горела свеча. Он чуть подался вперёд и попал в круг света: белоснежная ночная рубашка, расшитый малиново-золотой халат. Впрочем, на лице — ни тени сна.
— Добрый вечер, молодые люди, — приветливо сказал он. — Что привело вас ко мне?
— Директор, сэр, Гарри приснился сон... — заговорил Фред.
— Это не сон, — перебил Гарри. Это было. Мистера Уизли... его покусала змея. Огромная змея. В Министерстве. Он сейчас истекает кровью. Это было наяву...
— Как ты это видел? — спокойно спросил Дамблдор. — Наблюдал сверху, или, быть может, стоял рядом?
— Я... я был змеёй. Я сам сделал это... — Гарри запнулся и замолчал.
Дамблдор кивнул с таким видом, словно ничего другого и не ожидал.
— Эверард! — громко позвал он. — И Вы, Дилис!
Волшебник с желтоватым лицом и короткой чёрной чёлкой и пожилая ведьма с длинными серебристыми локонами с соседнего портрета сразу открыли глаза, хотя за секунду до этого, казалось, очень крепко спали.
— Вы слышали? — спросил Дамблдор.
Волшебник кивнул; ведьма сказала: «Естественно».
— У этого человека рыжие волосы, и он носит очки, — добавил Дамблдор. — Эверард, Вы должны поднять тревогу, пожалуйста, сделайте так, чтобы его нашли те, кто нужно...
Оба кивнули, скрылись за рамами своих портретов и исчезли. На одной картине остался лишь занавес, служивший фоном, а на другой — внушительное кожаное кресло. Гарри заметил, что многие бывшие директора и директрисы — хотя они весьма убедительно похрапывали и даже пускали слюни во сне — украдкой бросают на визитёров любопытные взгляды, и наконец-то понял, кто разговаривал в кабинете, когда они подошли к двери.
— Эверард и Дилис относятся к числу самых знаменитых людей, стоявших во главе Хогвартса, — Дамблдор стремительно обогнул Гарри и близнецов и подошёл к фениксу, спавшему на шесте у двери. — Их известность такова, что портреты обоих имеются во всех важных магических учреждениях. А поскольку они вправе свободно перемещаться по собственным изображениям, то всегда могут разузнать, что где происходит...
Дамблдор нежно погладил Фоукса по золотистому хохолку; феникс мгновенно проснулся и поднял голову.
— Нужно будет предупредить, — очень тихо сказал директор.
Феникс кивнул, обвёл взглядом комнату, махнул Гарри крылом и исчез во вспышке пламени.
Через камин Дамблдор вызвал в свой кабинет деканов Слизерина и Гриффиндора и ввёл их в курс дела. Снейп, сразу было видно, не был счастлив необходимостью посреди ночи пробуждаться из-за Гарри Поттера, и Гарри устрашился бы количеству отработок, число которых мелькало в обещающем взгляде Снейпа, если бы ему ещё было до этого дело.
На самом деле ему было плохо; шрам продолжало жечь, словно какой-то садист с силой водил по отметине раскалённой кочергой, в висках слоны танцевали канкан, ноги подкашивались. Гарри цеплялся за близнецов, чтобы не упасть, и они, очевидно, принимали это всего лишь за волнение и испуг после такого сна. Он и был бы испуган, если вдуматься; если бы не был придавлен, разбит и смят в лепёшку скопившимися в стенах Хогвартса ненавистью, страхом, презрением, отвращением, яростью... они ждали его, ждали, когда он ослабеет и впустит их... беловато-синяя, искрящаяся волна боли, не сдерживаемая ничем, захлёстывала его — она слишком долго копилась, чтобы быть хотя бы немного сдержанней...
Любовь близнецов могла бы помочь, но они не знали ничего ни о боли, сжигавшей Гарри, ни о ментальной магии... они сильно тревожились об отце и немного о Гарри, которому снятся такие нехорошие сны.
Со стены справа, с самого верха, послышался крик: это вернулся слегка запыхавшийся Эверард.
— Дамблдор!
— Какие новости?
— Я кричал, пока не сбежались люди, — волшебник промокнул брови висевшим у него за спиной занавесом, — сказал им, что слышал, как внизу что-то двигается. Они сомневались, верить мне или нет — Вы же знаете, внизу нет портретов, с которых я мог бы что-то видеть — но всё же пошли проверить. Так или иначе, через несколько минут они уже принесли его. Выглядит он неважно, весь в крови... когда его уносили, я перебежал на портрет Эльфриды Крэгг, чтобы хорошенько всё рассмотреть...
— Прекрасно, — кивнул Дамблдор. — Насколько я понимаю, Дилис увидит, как его доставят...
Буквально через секунду ведьма с серебряными локонами тоже вернулась на свою картину. Она, кашляя, упала в кресло и сообщила:
— Да, Дамблдор, его привезли к Сейнт-Мунго... пронесли прямо под моим портретом...у него жуткий вид...
— Благодарю Вас, — кивнул Дамблдор и развернулся к профессору МакГонагалл.
— Минерва, я прошу Вас пойти разбудить остальных детей Уизли.
— Разумеется... — профессор МакГонагалл, в тапочках, клетчатом халате и ночном чепчике, вышла из кабинета.
— С ним... всё будет в порядке? — непривычно робко спросил Фред, делая шаг вперёд.
Гарри уже не услышал ответа Дамблдора — лишившись половины поддержки, на ногах Гарри уже не устоял и упал на пол, как мешок с картошкой. Падение словно взболтало всё содержимое головы. Нестерпимая боль иглой прошила Гарри от виска до виска, и он потерял сознание.
— Гарри! Гарри! Очнись! Ennervate, ну же… — обеспокоенный голос Сириуса вырвал Гарри из забытья.
Голова Гарри покоилась на коленях Джорджа. Шрам неотвязно ныл, атмосфера была душной и давящей, но ничего такого, как в Хогвартсе. Высокие тёмные потолки, паутина и мебель, которая с виду готова покусать любого неосторожного, который на неё присядет. Гриммаулд-плейс, двенадцать.
— Зачем... очнуться?.. — пробормотал Гарри, снова закрывая глаза. Ему не нравится этот мир — так зачем, чёрт побери, силой выдёргивать его из обморока?
— Слава Мерлину, ты пришёл в себя, — облегчённо вздохнул Сириус. — Фред и Джордж сказали, ты ужасно всех напугал, когда упал. Почему ты потерял сознание?
Гарри зажмурился сильнее. Ему не хотелось думать, что с ним будет, когда он вернётся в Хогвартс.
Была, кажется, такая сказка... о Русалочке, которая с помощью магии обрела ноги вместо хвоста, но каждый раз, когда она ступала по земле, это было больно, словно она ходила по лезвиям ножей... а она ещё и танцевала...
Вот это, примерно, и произойдёт. Незамысловатое событие «Танец Русалочки». Зажигательный такой рок-н-ролл.
— Мне... мне было больно. Я упал. Может, ударился головой...
— Больно? Что болело? — Сириус выглядел всерьёз встревоженным, а уж о близнецах и говорить было нечего.
— Шрам, — часть правды Гарри скромно умолчал.
— Этот шрам? — Фред не уточнил, но всем и без того было ясно, какой из шрамов Гарри имеется в виду.
— Да. Он с самого начала болел... сильно. Я кричал во сне, мне сказали... я всех в спальне разбудил.
— Они переживут, — решил Джордж. — А сейчас как ты себя чувствуешь?
— Сейчас он немного болит. Совсем чуть-чуть. И слабость небольшая... я полежу, и всё пройдёт, — торопливо заверил Гарри.
— Полежит он, как же, — фыркнул Фред. — Сириус, у тебя в доме есть какие-нибудь лекарства? Укрепляющее, восстанавливающее?
Сириус растерянно пожал плечами.
— Не знаю... при моих родителях тут точно ничего такого не водилось, а когда дом стал штабом Ордена, если что-то и было, при мне никто никогда не пользовался...
— Ясненько, — Фред осторожно переложил Гарри на диван и встал. — Пойдём, братец Фордж, сварганим лекарство одному чересчур скромному мальчику из чего найдём.
Гарри засмеялся бы, если б у него были силы.
После того, как Фред и Джордж напоили Гарри неизвестного происхождения гадостью — при отвратительном вкусе гадость пахла свежей клубникой, и Гарри подозревал, что это была злостная уловка со стороны близнецов, призванная обмануть бдительность больного, в гостиной воцарилось тягостное молчание. Заботиться больше было не о ком, и Фреду, Джорджу, Рону, Джинни, Сириусу и самому Гарри нечем было отвлечься от грызущей тревоги за мистера Уизли. Послание от миссис Уизли не привнесло оптимизма: «Отец пока жив. Я срочно отправляюсь в больницу. Оставайтесь на месте. Как только будут новости, я сообщу. Мама». Слово «пока» определённо не так уж обнадёживало.
Это было тягостно — сидеть (в случае Гарри, правда, лежать) в гостиной далеко заполночь, смотреть на огонь в натянутом молчании и думать о мистере Уизли, за жизнь которого боролись сейчас целители Сейнт-Мунго. В жизни Гарри ещё не было такой длинной ночи. Один раз Сириус неуверенно предложил пойти спать, но ответом ему послежили только возмущённые взгляды; Гарри держался поближе к близнецам — ему было холодно, и они обнимали его, но думали при этом не о нём. Впрочем, Гарри было достаточно их тепла; не ной шрам так надсадно, он, наверное, смог бы уснуть, пока они все ждали новостей... а может, и не мог бы — памятуя о том, что ему уже приснилось сегодня ночью.
В десять минут шестого дверь распахнулась, и вошла миссис Уизли — бледная, но улыбающаяся. Гарри даже не слушал, что она говорит — облегчение затопило его: он никого не убил, мистер Уизли сумел выжить...
— Даже думать не хочу, что могло бы случиться, если бы не ты, Гарри, — миссис Уизли крепко обнимала несопротивляющегося Гарри. — Артура могли не найти вовремя, и было бы слишком поздно! Но, спасибо тебе, он жив, к тому же Дамблдор успел придумать хорошее объяснение, почему Артур был... там, где он был. А иначе ты даже не представляешь, в какую беду он мог бы попасть!..
Гарри было, мягко говоря, неловко выслушивать искренние благодарности, но он молча вытерпел все незаслуженные похвалы своей персоне.
Сириус тоже получил от миссис Уизли свою порцию благодарности — за то, что присмотрел за детьми. Крёстный в ответ отмахнулся и пошёл готовить завтрак на всех, горько бросив через плечо, что рад был сделать хоть что-нибудь. Гарри мог бы поспорить с Сириусом на тему того, насколько это приятно — по жизни находиться на передовой, но вряд ли крёстный стал бы слушать.
Во второй половине дня, после того, как немного поспали, они все вместе отправились в больницу Сейнт-Мунго. Тонкс и Грюм сопровождали их, пока они ехали в метро; Гарри сомневался, что от двух человек в случае нападения будет большой толк, но, в любом случае, от него ничего не зависело.
Они стояли перед большим старым зданием из красного кирпича, где располагался магазин под названием «Отто Драт & Заблес Тид Лтд». Здание имело унылый, заброшенный вид. В витринах были кое-как расставленны несколько щербатых манекенов в перекошенных париках, одетых по моде десятилетней давности. На покрытых вековой пылью дверях висели одинаковые большие вывески: «РЕМОНТ».
— Так, — сказала Тонкс и поманила своих подопечных к витрине, пустой, если не считать на редкость уродливого манекена в зелёном нейлоновом переднике и с выпавшими искусственными ресницами. — Все готовы?
Все кивнули, столпившсь около неё. Тонкс наклонилась очень близко к стеклу, так, что оно запотело от её дыхания и тихо обратилась к уродливому манекену:
— Здорово! Мы пришли навестить Артура Уизли.
Манекен еле заметно кивнул и поманил визитёров пальцем на шарнирах. Тонкс подхватила под руки Джинни и миссис Уизли, шагнула сквозь стекло и исчезла.
Фред, Джордж и Рон вошли следом. Гарри оглянулся на кишащих людей: обшарпанные витрины «Отто Драт & Заблес Тид Лтд» никого не интересовали, и исчезновение целых шести человек прошло совершенно не замеченным.
— Вперёд, — рыкнул Грюм, пихая зазевавшегося Гарри в спину; они вместе шагнули в витрину и оказались словно под прохладным водопадом — но тут же вышли с другой стороны, нимало не промокнув.
Там, куда они попали, не было ни манекена, ни витрины, в которой тот стоял. Перед ними простирался переполненный приёмный покой больницы. Многочисленные маги и ведьмы сидели рядами на шатких деревянных стульчиках. Некоторые выглядели вполне нормально и лениво перелистывали старые номера «Ведьмополитена»; зато на других было страшно смотреть: слоновьи хоботы, лишние руки, торчащие из груди, фиолетовые ослиные уши, свиные пятачки — пациент с последней проблемой живо напомнил Гарри Дадли. В приёмной было шумно, как на улице — многие пациенты издавали весьма странные звуки. Изо рта какой-то дамы с потным лицом, которая непрестанно обмахивалась «Ежедневным пророком», через равные интервалы с пронзительным свистом вырывалась струя пара, а в углу сидел неряшливый маг, который при каждом движении начинал звенеть как колокольчик; при этом его голова так отчаянно вибрировала, что бедняге приходилось держать себя за уши, чтобы она не отвалилась.
Между рядами ходили волшебники и ведьмы в светлых жёлто-зелёных мантиях. Они задавали вопросы и делали пометки в блокнотах, совсем как Амбридж на своих инспекциях. На груди у каждого, заметил Гарри, была вышита эмблема: перекрещенные волшебная палочка и кость. Надо полагать, это и были целители.
Миссис Уизли узнала в справочном бюро, куда им идти, и повела всех за собой. Гарри удивило, что палаты здесь не нумерованные, а поименованные — мистер Уизли, например, лежал в палате имени Дая Льюэллина.
Тонкс и Грюм остались в коридоре; Гарри, не чувствуя себя членом семьи Уизли, тоже хотел не входить, но миссис Уизли затащила его туда едва ли не силком.
Маленькая полутёмная палата освещалась сбившимися в кучу в середине потолка хрустальными шарами; в палате было только три пациента, считая мистера Уизли. Последний выглядел вполне бодрым, хотя и изрядно осунувшимся.
— Привет! — мистер Уизли отбросил газету. — Молли, Билл только что ушёл, сказал, попозже обязательно к тебе зайдёт.
Гарри не хотел ничего слышать о Билле и был рад, что тот ушёл.
— Как ты себя чувствуешь, Артур?..
Гарри держался в стороне, пока мистер Уизли общался со своей семьёй. Он вообще подозревал, что лишний здесь.
— Гарри, — окликнул его мистер Уизли.
— Да, мистер Уизли?
— Огромное тебе спасибо, — по-видимому, мистер Уизли не держал на Гарри зла. Ну, он ведь и не знал, что Гарри был змеёй, не так ли? — Если бы не ты, я бы так и истёк там кровью.
— Пожалуйста, — неловко пробормотал Гарри; ему казалось, он покраснел весь, с головы до ног. — Я... с Вами всё теперь будет в порядке?
— Конечно, Гарри, не беспокойся обо мне, — широко улыбнулся мистер Уизли.
Гарри был счастлив, когда они все вышли, и Грюм с Тонкс зашли поговорить с мистером Уизли.
Близнецы немедля вытащили телесного цвета шнуры — свои знаменитые Подслуши — и протянули всем по концу. Гарри, следуя примеру тех, кто уже однажды пользовался этим приспособлением, сунул кончик себе в ухо и прислушался.
—..они всё обыскали, но змеи не нашли. Такое впечатление, Артур, что она напала на тебя, а потом взяла и растворилась в воздухе... Но вряд ли Сам-Знаешь-Кто рассчитывал, что змее удастся пробраться внутрь?
— Думаю, он послал её на разведку, — пророкотал голос Грюма, — ведь ему самому пока ничего не удалось сделать. Видно, он пытается разузнать, с чем ему предстоит иметь дело. Если бы не Артур, мерзкая тварь пробыла бы там гораздо дольше... Стало быть, Поттер утверждает, что видел, как всё произошло?
— Да, — напряжённо сказала миссис Уизли. — И знаете, похоже, Дамблдор давно ждал, что с Гарри случится нечто подобное.
— Да уж, — отозвался Грюм, — но мы всегда знали, что в этом пареньке есть что-то странное.
«Да ну? — мрачно подумал Гарри. — Интересно, и что бы это такое могло быть?»
— Утром я говорила с Дамблдором, — прошептала миссис Уизли. — Мне показалось, он очень беспокоится за Гарри.
— Конечно, беспокоится, а как же иначе, — проворчал Грюм, — если мальчишка видит всякие вещи глазами змеи Сами-Знаете-Кого. Поттер-то, ясное дело, не понимает, что всё это значит, но если Сами-Знаете-Кто завладел им...
Гарри отбросил Подслуши; ему не хватало воздуха.
— Какая чушь, — дрогнувший голос выдал Гарри с головой; он совсем не был уверен, что это чушь. Быть может, этим можно было объяснить многое... например, то, как всю поставленную защиту прорвало болью в шраме. Кто мог это сделать, кроме Вольдеморта?
Фред и Джордж обняли его за плечи, и он попытался не замечать испуганных, шокированных взглядов Рона и Джинни.