Раздел 2. Миссия России 2 страница

...Однако, несмотря на все усилия, предпринятые большевиками «костер мировой революции» разжечь не удалось.

[В 1923 г. была предпринята, пожалуй, последняя широкомасштабная попытка разжечь «костер мирорвой революцию» - в Германии.

Cлово А.Колпакиди и Е.Прудниковой: К 1923 г. экономика Германии вошла в тяжелейший кризис; закрывались заводы, количество безработных выросло до 5 миллионов человек, инфляция приняла невероятные размеры, начались голодные бунты. Резко выросло влияние коммунистов. И тут в действие вступила Советская Россия, точнее Коминтерн… Кого только не было в августе – сентябре 1923 года в здании советского посольства! В Германию отправилась группа эмиссаров ЦК – Пятаков, Рудзутак, Радек, Крестинский – и военных, в числе которых были такие знаменитые «красные генералы», как Якир и Уборевич; туда послали группу специалистов по тайным операциям. Советские инструкторы располагались открыто, без всякой конспирации, в здании советского представительства в Берлине. Помещение советского посольства больше всего напоминало Смольный в октябрьские дни… В России тоже готовились. Троцкий отменил демобилизацию в РККА. Началась переброска конницы к польской границе. В Петроградский порт стягивали сухогрузы, загружая их продовольствием для германских товарищей, готовили эшелоны. По стране прошла мобилизация тех, кто свободно владел немецким языком. 4 октября 1923 года Политбюро утвердило дату начала вооруженного выступления: германская революция должна была стартовать 9 ноября. Однако при проверке готовности оказалось, что страны Антанты каким-то образом оказались в курсе секретных планов большевиков, кроме того, выяснилось, что в Германии оружия приобрели гораздо меньше, чем потратили денег: «12 готовых к выступлению дивизий», как оказалось, существовали только на бумаге[23]...]

И к началу 1920 г. во всем своем драматизме встал вопрос о выживании страны, пока остававшейся без «помощи мирового пролетариата». А ситуация, действительно, была крайне серьезной: продукция промышленности сократилась по сравнению с довоенным уровнем в 7 раз; (выплавлялось только 3% довоенного производства чугуна; угля добывалось в 3 раза меньше, нефти в 2,5 раза; производство хлопчатобумажных тканей сократилось в 20 раз); затоплены шахты; развален транспорт, а кроме того – эпидемии, голод и почти поголовная неграмотность. Большинство заводов остановлены – рабочие, уходят в деревню, чтобы спастись от голода или изготовляют в холодных заводских цехах зажигали для продажи. Они деклассируются - а правящая партия теряет свою социальную базу. Множатся вооруженные восстания крестьян, не согласных и далее терпеть «продразверстку». Продолжает существовать и опасность новой иностранной интервенции

В этих условиях в качестве вынужденной меры Ленин «вернул» страну к рыночной экономике (НЭПу) как к временному и, по его мнению, весьма короткому «отступлению»; главной же задачей по-прежнему оставалась форсированная подготовка «субъективного фактора» в ведущих странах Европы и США.

Однако НЭП многими и многими в России был воспринят как «предательство идеалов революции». Например, «Вестник агитации и пропаганды», журнал РКП/б/, подчеркивал тогда, что «новый экономический курс вызвал в некоторых местах большую сумятицу... Порой указывали, что это «отступление» - начало чуть ли не отката от наших программных пунктов и что мы чуть ли не вступили в период какого-то «пересмотра» и «ревизии». Летом 1921 года было проведено Всероссийское совещание заведующих агитотделами губкомов и областкомов РКП/б/ - было представлено 48 губкомов и 5 областкомов. Совещание продемонстрировало, прежде всего, большую растерянность многих не только молодых, но и старых членов партии перед вопросами новой экономической политики». В ноябре 1921 г. тот же журнал вынужден был отметить, что «в данный момент в Союзе (комсомоле - Ю.К.) существуют некоторые колебания и непонимание вопросов новой экономической политики».

Психологически точно это «состояние души» изображено в романе И.Эренбурга «Рвач», написанном в 1925 г., т.е. «по горячим следам» событий. Герой романа, молодой человек, приезжает в Москву в 1921 г. Вот его переживания: «Выросший в артиллерийско-пайковой атмосфере военного коммунизма, всемерно преданный его недвусмысленным навыкам он (герой романа - Ю.К.) никак не мог расшифровать путанного облика Москвы, переживавшей тогда первый год НЭПа. Наш герой растерянно оглядывался где-то на Петровке - ему казалось, что он обойден с тыла коварным противником». И далее. «Как на вернисажи, граждане собирались созерцать витрины гастрономических лавок. Трудно описать трогательные физиономии всех этих вновь обретенных друзей: молочных поросят, сигов, лососей. Деньги перестали быть абстрактным наименованием». Герой романа видит вокруг себя рестораны, в которых веселятся женщины в роскошных нарядах и мужчины во фраках - «Фраки... Задумывались ли вы когда-нибудь, уважаемые читатели, уделяющие немало времени раздумьям над мировой революцией, над грядущей пролетарской культурой - над судьбами этих маскарадных вериг?.. Они исчезли в семнадцатом году. Прошло четыре года - каких, читатель! Были и незабываемые радио Чичерина, и бои за Перекоп, и сотни тысяч детских гробов, была вера, мука, смерть! Кто же помнил тогда о фраках? Казалось, все взрыто до самого пупа земли: все наново перепахано, от старого не осталось и следа. Прошло четыре года. В один... будничный день тотчас как из-под земли выскочили эти живые покойнички». Вскоре герой романа получил возможность почувствовать новую атмосферу в стране, так сказать, изнутри - его пригласили в ресторан, чтобы сделать «деловое предложение»: «Тогда было одно, а теперь совсем другое! - говорит герою романа его собеседник, - разве я против революции? Да она наша кормилица! Прежде здесь (в ресторане - Ю.К.) всякие там сиятельства зады полировали. А теперь сиятельства в Константинополе сапоги ваксят... Ты не понимаешь, где пульс! Вот вчера мы перепродали кооперативу «Электрик» бязь «Текстиля». А все счета - горторгу в Баку. По четыреста «лимонов» за подпись плюс ужин в ресторане... А если ты войдешь в дело - мы весь мир перевернем! Нам партийный (герой романа вступил в партию на фронте - Ю.К.) прямо-таки до зарезу нужен. Я, сам знаешь, не разиня. Ты тоже хвост не станешь сосать! Плюс партбилет! Да мы всю Ресефесер купим! Шик пойдет - шампанское с утра вместо чая!» А когда наш герой решил с помощью кулаков разъяснить, что он «не за то проливал кровь в гражданскую», официант строго унял его со словами: «Извольте, гражданин, не скандалить. Это вам не семнадцатый!» [24].

Однако примерно, к началу 1925 г. реальная обстановка заставила пересмотреть прежние оптимистические прогнозы относительно сроков «пролетарских революций» в ведущих странах. На Западе начался промышленный бум – возникновения «революционной ситуации» в близком будущем, понятно, ожидать уже не приходилось.

...И вот с чем большевики остались один на один. Царская Россия являлась аграрной и сырьевой страной: у неё отсутствовала, к примеру, собственная автомобильная и авиационная промышленность; она импортировала 100% алюминия, 100% никеля, 85% металлорежущих станков.

Но к 1925 г. даже такая промышленная база уже была восстановлена и задействована.

Это означало, что объективно РОССИЯ ОКАЗАЛАСЬ В ЛОВУШКЕ: 1) в октябре 1917 г. страну переводили в качественно новый сценарий развития, лишь рассчитывая на немедленную и всестороннюю (прежде всего, экономическую и военную) государственную помощь извне; 2) помощи в обозримом будущем не будет; 3) существующий промышленный потенциал не позволяет ни обеспечить «гражданский мир» внутри страны, ни сохранить территориальную целостность в случае вполне возможной военной интервенции.

Абсолютно практически встал вопрос о спасении страны. Конкретно это означало: а) немедленно разработать и б) принять как директиву сценарий развития России, который ориентировался бы преимущественно на внутренние возможности.

В партии развернулась острейшая дискуссия. В самом деле, если «строительство социализма» в СССР без «мировой революции» безнадежно, а ее нет, и неизвестно, когда она произойдет - то каковы перспективы страны? Должен ли меняться курс, которым до сих пор следовало политическое руководство?

Победила позиция Сталина. В соответствии с ней, СССР сможет выстоять, не перерождаясь в буржуазное государство, и даже развиваться самостоятельно. Предпосылки для этого имеются: у власти остается партия пролетариата; земля и подавляющая часть важнейших средств производства принадлежит государству, а не «частному сектору»; страна обладает гигантскими природными ресурсами, огромной территорией. Значит, можно и нужно создавать новую промышленную базу, которая сделала бы Советский Союз экономически самодостаточным. На этой основе в будущем был бы решен вопрос о «полной победе социализма в СССР», а Советский Союз стал бы «примером для подражания» и «оплотом борьбы» рабочих капиталистических стран. Однако в этих условиях «победа социализма в СССР» еще не стала бы окончательной: в результате агрессии капиталистические отношения в СССР могут быть реставрированы; следовательно вопрос об «окончательной победе социализма» в Советском Союзе решается лишь после прихода к власти «партий пролетариата» в нескольких развитых странах Европы и США.

Тем самым, была заявлена принципиально новая, государственническая позиция: отныне Россия стала рассматриваться как самоценность, а не как «хворост в костер мировой революции».

В этой же связи Сталиным было предложено и совершенно иное решение вопроса о «социалистической революции» в ведущих европейских странах. Предлагалось не тратить больше силы и гигантские ресурсы на создание там «субъективного фактора» - т.е. не сводить все к формированию и всесторонней поддержке (в частности, через Коминтерн) «пролетарских партий». При существующих тенденциях экономического развития Европы надеяться на успех этой работы было бы наивно! Теперь предлагалось способствовать «созреванию революционной ситуации». В январе 1925 г., выступая на Пленуме ЦК (текст выступления был впервые опубликован лишь 22 года спустя), Сталин сказал: «Задача развязывания революции на Западе для того, чтобы облегчить себе, т.е. России, доведение до конца своей революции, из пожелания превратилась в чисто практическую задачу дня». Конкретно же это означало: всеми имеющимися силами и средствами способствовать тому, чтобы «Советская Россия имела по соседству одно большое в промышленном отношении развитое или несколько советских государств». И далее: «война не может не обострить кризиса внутреннего, революционного, как на Востоке, так и на Западе, – в связи с этим не может не встать перед нами вопрос о том, чтобы быть готовыми ко всему». Конечно, отмечал он тут же, «наше знамя остается по-старому знаменем мира». Однако «если война начнется, то нам не придется сидеть сложа руки, – нам придется выступить, но выступить последними. И мы выступим для того, чтобы бросить решающую гирю на чашку весов, гирю, которая могла бы перевесить». Поэтому нужно «готовить свою армию, обуть и одеть ее, обучить, улучшить технику, улучшить химию, авиацию и вообще поднять нашу Красную Армию на должную высоту»[25]. Иными словами, Сталин исходил из того, что только новая Мировая война (которая была возможна) обострит повседневные экономические проблемы и «закрутит гайки» в политической и правовой сферах в соседних странах так, что почти гарантированно возникнет «революционная ситуация»)[26]. И тогда СССР окажет пролетарским партиям этих стран прямую военную помощь.

Данная позиция означала: нужна индустриализация СССР. А значит, вставал новый вопрос – о темпах индустриализации. Дискуссия продолжалась.

Сначала ведущей была точка зрения «правых коммунистов» во главе с Н.Бухариным: индустриализация в рамках и на базе НЭПа. Даже если «мировая революция» не начнется, «мы, – говорил Н.Бухарин в 1925 г. на XIV съезде ВКП/б/, – можем строить социализм даже на этой нищенской технической базе,...этот рост социализма будет во много раз медленнее,...мы будем плестись черепашьим шагом, но...все-таки мы социализм строим и...мы его построим».

На первый взгляд, у него были основания для оптимизма. НЭП уже принес зримые результаты: с 1923 по 1928 гг. темпы роста тяжелой промышленности составили около 29%, а легкой промышленности – более 21%; к 1928 г. был превзойден довоенный уровень промышленного производства. К тому же, России удалось прорвать дипломатическую и торговую блокаду. Так, в 1924 г. были установлены дипломатические отношения с Англией, Италией, Норвегией, Австрией, Грецией и др. Если в 1920 г. имелись торговые отношения лишь с 7 государствами, то в 1921 г. их число увеличилось вдвое; к 1922 г. Россия торговала с 18 странами, в 1923 г. – уже с 28.

В действительности же, было опаснейшей иллюзией думать, что СССР успеет стать экономически мощным государством, «плетясь черепашьим шагом». Обозначу лишь некоторые причины.

1) Нужно помнить, что до 1917 г., совокупный англо-французский капитал контролировал до 72 % русского угля, железа, стали и 50 % русской нефти. По состоянию на 1918 г. английские и французские капиталовложения в России оценивались приблизительно в 8 млрд. долларов. После октября 1917 г. практически все иностранная собственность советским правительством была конфискована. Было бы очень наивным полагать, что ни у кого из бывших владельцев не возникнет желания - при подходящем случае, еще раз попытаться вернуть свое имущество в России военным путем.

2) Внимание промышленно-финансовых кругов ведущих мировых государств разумеется, не могли не привлекать гигантские ресурсы восточной части России. И стремление завладеть ими - не скрывалось уже в период интервенции. Так в момент, когда англо-французские войска и боеприпасы пошли в Сибирь, «Бюллетень» Английской промышленной федерации, самого мощного объединения английских промышленников, написал: «Сибирь – самый большой приз для цивилизованного мира со времени открытия обеих Америк!»

3) Лидеры Запада — реалисты. И они, разумеется, не оставили без внимания заключительные строки Декларация об образовании Союза Советских Социалистических Республик, принятой 30 декабря 1922 г.: «новое союзное государство... послужит верным оплотом против мирового капитализма и новым решительным шагом по пути объединения трудящихся всех стран в мировую Социалистическую Советскую Республику», а также официальную формулировку цели Коммунистического Интернационала, как она была заявлена летом 1924 г. на V Конгрессе Коминтерна: борьба «всеми средствами за низвержение международной буржуазии и создание международной советской республики, как переходной ступени к полному уничтожению государства». Вряд ли не насторожил лидеров Запада и п. 1 Устава Коминтерна: «Международное товарищество рабочих представляет собой объединение коммунистических партий различных стран в единую пролетарскую партию и, являясь вождем и организатором революционного движения пролетариата всех стран, борется за... установление диктатуры пролетариата, за создание всемирного союза социалистических советских республик».

4) В 1927 г. харбинской и сеульской резидентурами разведки ОГПУ независимо друг от друга был добыт совершенно секретный документ – так называемый «Меморандум Танаки». В нем от имени премьер-министра и министра иностранных дел Японии генерала Танаки были впервые изложены военные планы Японии. В частности, указывалось: «Японско-советская война, принимая во внимание состояние вооруженных сил СССР и его отношения с иностранными государствами, должна быть проведена нами как можно скорее. Я считаю необходимым, чтобы императорское правительство повело политику с расчетом как можно скорее начать войну с СССР». Справедливости ради, отмечу, что вопрос о авторстве названного документа остается открытыми до сих пор. Но в любом случае, многие годы японская внешняя политика разворачивалась по направлениям, намеченным в нем. В самом деле, в документе указывалось, например: «Япония не сможет устранить свои затруднения в Восточной Азии, если не будет проводить политику “крови и железа”....Если мы сумеем завоевать Китай, все остальные азиатские страны южных морей станут нас бояться и капитулируют перед нами. Имея в своем распоряжении все ресурсы Китая, мы перейдем к завоеванию Индии, стран бассейна Тихого океана, Малой и Центральной Азии и, наконец, Европы». После разгрома Японии в 1945 году «Меморандум Танаки», среди прочих, стал официальным документом на Токийском трибунале, осудившем японских военных преступников... Неизвестно, знал ли о «Меморандуме Танаки» Н.Бухарин, но Сталину о нем было доложено незамедлительно. [И еще: это сегодня все знают, что ни в 1927, ни в 1928 г. Япония не начала войну против СССР.]

5) И на подобном «фоне»: в начале 1924 года комиссия ЦК РКП(б), обследовавшая состояние Вооруженных Сил, сделала такой вывод - «Красной Армии как организованной, обученной, политически воспитанной и обеспеченной мобилизационными запасами силы у нас в настоящее время нет. В настоящем виде Красная Армия небоеспособна».

[И последнее — уже из нашего времени. Вот позиция З.Бжезинского в отношении России 90-х гг.: «перед Соединенными Штатами стоит дилемма: «Может ли Россия быть мощным и одновременно демократическим государством? Если она вновь обретет мощь, не захочет ли она вернуть свои утерянные имперские владения и сможет ли она тогда быть и империей, и демократией?» Поэтому: децентрализованная Россия оказалась бы «не столь восприимчива к призывам объединиться в империю». России, «устроенной по принципу свободной конфедераци и, в которую вошли бы Европейская часть России, Сибирская республика и Дальневосточная республика – было бы легче развивать более тесные экономические связи с Европой, с новыми государствами Центральной Азии и с Востоком»[27].]

Итак, учитывая сказанное - у руководства СССР объективно имелся единственный выход: индустриализация в сверхбыстром режиме и начиная с создания средств производства для тяжелой промышленности. Что, естественно, требовало внерыночного перераспределения средств = «выхода из НЭПа».

Сталин должен был решить вопрос и об источниках финансирования такой индустриализации. А здесь ситуация сложилась тупиковая. Запад готов был предоставить займы Советскому Союзу, но только при условии а) выплаты миллиардных долгов царской России и б) прекращения поддержки рабочего движения в других странах. Но ведь в свое время большевики вышли из всех договоров и обязательств царского правительства, и в первую очередь — отказались от обязательства возвращать долги по его займам. Не поддерживать же «пролетарские партии» - значило свернуть борьбу «за окончательную победу социализма в СССР». То есть, выход оставался единственный: искать ресурсы внутри страны.

[Вот еще одна важная оценка А.И.Колпакиди и Е.А.Прудниковой: к концу 20-х гг. «положение в стране обострилось; НЭП явно захлебывался, поскольку, чтобы чем-то торговать, надо что-то производить. Для того чтобы поднять промышленность, нужны были деньги – много денег, и люди – много людей. Ни того, ни другого не было. Отсталое сельское хозяйство связывало 80% населения – а толку от него было чуть. Крестьяне едва-едва кормили себя сами, да еще и отказывались сдавать хлеб по государственным расценкам, а платить им по рыночным было нечем. Промышленных товаров почти не производилось, все – от лопат до тракторов – ввозили из-за границы»...]

Поэтому Сталин, в конце-концов и «взял на вооружение» идею Е.Преображенского: «Такие страны, как СССР должны пройти период первоначального накопления, очень щедро черпая из источников досоциалистических форм хозяйства… Мысль о том, что социалистическое хозяйство может развиваться само, не трогая ресурсов мелкобуржуазного, в том числе крестьянского хозяйства, является несомненно реакционной мелкобуржуазной утопией».

Это означало неизбежность «коллективизации» - инструмента энергичного централизованного накопления зерна на экспорт как источник валюты для нужд «сверхиндустриализации».

Таким образом, вывод Советского Союза из ловушки объективно требовал мобилизационного сценария. Во всем его неизбежном драматизме и трагизме.

Неизбежном - ведь при этом кардинально упрощался подход к сложнейшему вопросу о соотношении интересов человека и страны. Он в иных условиях должен был бы решаться, примерно, так: при отсутствии частной собственности на основные средства производства и эксплуатации человека человеком целью сохранения и укрепления страны (целого) является обеспечение духовно-нравственного и интеллектуального развития каждого живущего в ней человека. Понятно, что на практике добиться этого не столь легко, но стремление к такому решению вопроса — гарантирует политическое руководство от роковых ошибок. Между тем «ситуация ловушки» диктовала кардинальный «крен» в сторону «интересов страны»: либо мы любой ценой сохраняем целое, либо мы его теряем - и тогда ни о каких «интересах человека» говорить просто не придется.

Человеческая цена сделанного тогда выбора: «интересы страны» обеспечиваются работой системы государственных учреждений; значит, в «ситуации ловушки» государство (как аппарат, в т.ч., разумеется, и карательный) со временем может оказаться над людьми, с реальной опасностью - превратиться в каток, давящий любого, кто хотя бы засомневается в априорной приоритетности интересов целого...

[Итак, индустриализация в сверхбыстром режиме и начиная с создания средств производства для тяжелой промышленности.

Вот экспертная оценка одной из главных составляющих проделанной в последующие годы работы — результатов начатой с 1929 г. программы военного строительства (И.Бунич): «...создавалась и развертывалась невиданная по масштабам и технической оснащенности армия. Работа... проведенная Сталиным с того момента, как он сосредоточил в своих руках всю полноту государственной и партийной власти, потрясает воображение как одно из чудес света. В самом деле, вспомним, что основу населения СССР в начале и середине 30-х годов составляла многомиллионная масса крестьянства, видевшая в своей жизни только два механизма - топор и соху. Эту массу легко можно было, конечно, мобилизовать, посадить на коня, научить стрелять из винтовки или крутить штурвал боевого корабля. Но нужно было другое. Необходимо было, во-первых, создавать кадры военно-воздушных сил. Не элитарные кадры пилотов первой мировой из гусарских, кавалергардских и морских офицеров, а сотни тысяч летчиков, штурманов, радистов, авиаинженеров, техников, ремонтников, оружейников. Нужно было создать высококвалифицированные кадры авиационной промышленности. И создать все это из дикой и первобытной крестьянской массы. И не это даже главное - а то, что все это было создано менее чем за 5 лет! Но это только авиация. А танки? Десятки тысяч танков требовали не одну сотню тысяч специалистов в самых разнообразных областях. И все они появились за пять лет! А ведь их всех еще нужно было до этого учить читать и писать! Далее — флот! Самый сложный вид вооруженных сил, требующий от личного состава мощного багажа технических знаний. Более 200 подводных лодок — больше чем у всех морских держав вместе взятых — было построено с 1933 по 1940 год, и каждая лодка имела два подготовленных экипажа. Какая же немыслимая гигантская работа была проделана! Вспомним, что если наверху каким-то чудом уцелели несколько царских генералов и полковников, то на среднем и низшем уровне военного управления не осталось никого - все поручики, ротмистры, капитаны были перебиты до единого человека или бежали за границу. Из старого наследства не осталось ничего - все было создано заново»39.

Итог: к лету 1941 г. РККА стала крупнейшей армией мира. В сухопутных войсках имелось 303 дивизии, 16 воздушно-десантных и 3 стрелковые бригады. Войска располагали 117 581 орудием и минометом (почти в 3 раза больше, чем на то же время у Германии и ее союзников), 24 488 самолетами (в 5 раз больше) и 25 886 танками (в 6 раз больше). В первой половине 1941 года советская промышленность выпускала 100% танков и 87% боевых самолетов новейших типов, завершив переход только на выпуск этих образцов[28].

Человеческая цена: страна надрывалась - ежегодный прирост военной продукции в 1938—1940 гг. втрое превосходил прирост всей промышленной продукции в стране.]

Хочу особо подчеркнуть: «мобилизационный сценарий», как ни покажется это сегодня кому-то странным, вернул очень многим ощущение, что «дом не достроен, но его стены растут» (И.Эренбург).

Ключевой точкой здесь стала статья Сталина «Год великого перелома. К ХII годовщине Октября», напечатанной в «Правде» осенью 1929 г. Вот смысловой стержень статьи: «Истекший год был годом великого перелома на всех фронтах социалистического строительства. Перелом этот шел и продолжает идти под знаком решительного наступления на капиталистические элементы города и деревни... Из этого следует, что партия сумела целесообразно использовать наше отступление на первых стадиях новой экономической политики для того, чтобы потом, на последующих ее стадиях организовать перелом и повести успешное наступление на капиталистические элементы». Иными словами, Сталин провозгласил окончание отступления. Он объявил об индустриализации и коллективизации - как о новом этапе «строительства социализма»! Социализм же (как было ясно тогда для значительной части населения страны) - это, когда люди станут жить не по «законам чистогана». Иначе говоря, у людей снова появился Смысл-Альтернатива.

И их реакция не заставила себя ждать! Опять процитирую И.Эренбурга. Вот как он, тогда корреспондент газеты «Известия», передал атмосферу 1932 г.: «Время было необычайное; вторично шквал потряс нашу страну; но если первый - в годы гражданской войны - казался стихийным, был связан с борьбой между различными классами, с гневом, ненавистью, тоской - то коллективизация и начало строительства тяжелой индустрии, разворошившие жизнь десятков миллионов, были определены точным планом, неотделимы от колонок цифр, подчинены не взрывам страстей, а железным законам необходимости».

Приведу оценку 30-х годов, сделанную современным публицистом С.Черняховским: сложившийся в 30-е гг. «мобилизационный стиль требовал не только постоянного напряжения — он требовал постоянной готовности к подвигу, реальной готовности к героизму, то есть совершению поступков, за которые ты платишь самим собой, но которые служат чему-то большему, нежели просто твое биологическое существование. Иначе говоря, этот стиль требовал быть и постоянно оставаться человеком, отличие которого от животного в первую очередь в том, что человек имеет нечто, за что он готов умереть, а животное — не имеет. Этот стиль требовал все время подстегивать самого себя, все время не давать возобладать над собой биологическому началу, стремящемуся стать хозяином твоей социальной оболочки и подчинить себе твою интеллектуальную сущность... Сталин — или нечто, что можно обозначить этим именем, — представлял стиль и Мир... движения вперед, мир умения перешагнуть через свои слабости. Мир, где человек с каждой новой победой над обстоятельствами восходит на новую степень своего родового существования... Общество, где познание важнее потребления. [Его альтернатива] напротив, представляет собой мир расслабленности. Общество "ням-ням", где развитие потребления занимает место развития человека. Где биологическое торжествует над социальным и интеллектуальным. Где перепроизводство комфорта рассматривается как практика, способная заместить дефицит творческого начала. Где съесть — важнее, чем узнать, а потребить — важнее, чем создать».

Хочу быть правильно понятым. Ведь 30-е гг. - это и период, когда страна начала платить «по счетам» большевиков-земшарников. Поэтому 30-е гг. - это еще и: сотни «красных эшелонов» на Восток со «спецпереселенцами» и голод в самых плодородных районах страны с многочисленными случаями каннибализма; система ГУЛАГа; 8-ми суточные морские «этапы» (1400 миль по Японскому и Охотскому морям) на 4-5 ярусных нарах в трюмах парохода «Джурма» из бухты Находка (из владивостокского транзитного лагеря) до бухты Нагаева (до Магадана, «столицы Колымского края»); золотые прииски и оловянные рудники Дальстроя. Да мало ли что еще...

Я просто утверждаю, что были люди, множество людей, которые ощущали тогда жизнь, как землекоп с трассы Москва-Донбасс - о нем писал И.Эренбург: «Да мы в сто раз счастливее проклятых капиталистов! Они жрут, жрут и дохнут - сами не знают, для чего живут! Такой прогадает, смотришь - и повесился на крюке! А мы знаем, для чего живем: мы строим коммунизм. На нас весь мир смотрит!» Или как девушка из маленького села под Томском: «Очень трудно все понять, но я учусь. Я в город поеду. Теперь если хочешь учиться - все тебе открыто. Такая я счастливая - что не скажешь!».

Добавлю к этому несколько наблюдений и суждений, сделанных Лионом Фейхтвангером в период его десятинедельного пребывания в Москве (1937 г.)[29]:

«...я симпатизировал с самого начала [большевистскому] эксперименту, поставившему себе целью построить гигантское государство только на базисе разума».

«Как Вы можете жить, - спрашивают меня [москвичи], - в таком морально скверном воздухе, которым вам приходится там дышать. Даже если Вы лично и имеете возможность работать там в комфорте и тишине, то неужели Вас не беспокоит окружающая Вас нужда, которую можно было бы устранить разумным урегулированием вещей. Неужели Вас не раздражает явная бессмыслица, окружающая Вас? Как можете Вы выносить жизнь в стране, экономика которой определяется не разумным планированием, а жаждой одиночек к наживе?»