Сюжетная символика «мцыри» и действительность

На предшествующих страницах были названы те очевидные аналогии, к которым неизбежно ведут основные образы поэмы: героя, родины, монастыря-тюрьмы (сюда относится и образ природы). Эти образы очерчены еще в экспозиции: они предва­ряют и объясняют действие произведения, его сюжет. Но и сю­жет «Мцыри», повествование о трехдневных (по сути двух­дневных) блужданиях юноши, при всей его «эмпиричности», обогащается по мере своего развития дополнительными смыс­лами — сверхсмыслами. Если не принять во внимание под­спудной логики произведения, — эпизоды и картины, состав­ляющие поэму о Мцыри, перестанут восприниматься как необходимые, внутренне мотивированные, покажутся читате­лю, пожелавшему задуматься над ними, случайными, имею­щими прежде всего лишь описательное значение. На самом же деле весь образный и сюжетный материал поэмы пронизан мыслью не менее, чем, например, такое редкое по своей интел­лектуальной насыщенности стихотворение Лермонтова, как «1831-го июня 11 дня». Разница между ними лишь та, что ин­теллектуальность этого стихотворения предстает в форме пря­мой поэтической логики, тогда как в «Мцыри» она проявляет­ся преимущественно в объективных образах. В этом смысле по типу своей художественной структуры «Мцыри» близок к ряду лирических произведений Лермонтова позднего периода («Со­сед», «Морская царевна», отчасти даже «Три пальмы») — «объективным» и «сюжетным» — и менее связан с ранней ли­рикой поэта, построенной в значительной мере на основе пря­мых самохарактеристик и обобщений.

Смысл всего того, что видит Мцыри во время своих блужда­ний, вытекает из ситуации и из признаний героя. «От душных келий и молитв», из мира неволи и порабощения Мцыри пыта­ется убежать на родину, в край, который представляется ему воплощением его жизненных идеалов. Мцыри не удалось до­стигнуть своего идеального отечества и даже найти к нему до­рогу. Но дни, проведенные юношей вне монастырских стен, на воле, в поисках этой дороги, даются как средоточие всех воз­можностей жизни — ее радостей, опасностей, борьбы.

Ты хочешь знать, что делал я На воле? Жил — и жизнь моя Без этих трех блаженных дней

Проблематика и символика поэмы Лермонтова «Мцыри»__________ 683

Была б печальней и мрачней Бессильной старости твоей.

Этот «трехдневный» яркий и свежий сон о жизни, видение огромного мира, ослепительно прекрасного в своем добре и зле, составляет художественную основу поэмы. В рассказе о стран­ствованиях Мцыри развертывается лирически обобщенная картина жизни, ее стихий и ликов, обращенных к человеку, современнику Лермонтова*.

Но Мцыри, попав на волю, не просто «живет» и странствует. Хотя он и теряет представление, где он находится и куда он бежит (строфа 9), он все же ищет пути. Тема поисков пути не получает в произведении широкого развития, но она присут­ствует в нем. Мцыри признается, что его «трудный путь» но­чью не озаряла ни одна звезда, что он в следующую ночь «пус­тился дорогою прямой», но «с пути сбиваться стал», что он, стремясь разглядеть дорогу, «стал влезать на дерева», что даже конь способен его превзойти, найдя «прямой и краткий путь» на родину, и что бог (об этом сказано в черновой редакции) не показал ему, юноше, блуждающему «во тьме ночной», «желан­ного пути». <...>

Мцыри, у которого цель была ясно намечена, как уже гово­рилось, не только соответствовал личности самого Лермонтова и его современников, но, согласно подразумеваемой концепции поэмы, стоял в этом смысле выше их, мог служить им в какой-то мере образцом. Внутреннее значение образа Мцыри для Лер­монтова не вызывает сомнений. Критическая, острая, неуго­монная мысль поэта не обходила вопроса о его собственном месте и судьбе в современности и о возможных вариантах его отношений с эпохой. Лермонтов томился по цели, раздумывая о своем пути, и тема пути и выбора его — далеко не всегда на­званная и сформулированная поэтом — звучала не только в «Мцыри», но и в других его произведениях². <...>

Блуждания Мцыри продолжаются двое суток, а третьи сут­ки он проводит в беспамятстве. Впечатления первых суток окрашены преимущественно в светлые тона, вторые сутки го­раздо тяжелее для Мцыри — атмосфера поэмы сгущается и мрачнеет. Эти изменения легко могут быть мотивированы фи­зиологически (Мцыри постепенно растрачивает свои силы) и

* Эта мысль совпадает с некоторыми положениями в статье: Гире-евД. Поэма о великой любви к родине // М. Ю. Лермонтов. Мцы­ри. Пятигорск, 1948. С. 24.

Д. Е. МАКСИМОВ

Проблематика и символика поэмы Лермонтова «Мцыри»

психологически (он все больше и больше теряет надежду). Но за этой ближайшей обусловленностью стоит другая, отодви­нутая, уводящая читателя за текст произведения и сущест­вующая в сознании Лермонтова как общий закон, согласно которому всякий восставший современник поэта неизбежно приближается к тупику, к катастрофе или к разочарованию.

Оказавшись на воле, наедине с природой, Мцыри последова­тельно приобщается к трем сменам ее каждодневного бытия: ночной, утренней, полуденной (строфы 9—11). В изумитель­ных стихах, относящихся к этому месту, утверждается един­ство природы и воспринимающего ее сознания героя. Крен в сторону романтической условности, который обнаруживался в строфе 8 («...столпясь при алтаре, вы ниц лежали на земле»; «рукою молнию ловил»), сменяется здесь реальным, точным и в то же время лирически-проникновенным изображением при­роды и душевного состояния Мцыри:

Внизу глубоко подо мной Поток, усиленный грозой, Шумел, и шум его глухой Сердитых сотне голосов Подобился. Хотя без слов, Мне внятен был тот разговор, Немолчный ропот, вечный спор С упрямой грудою камней. То вдруг стихал он, то сильней Он раздавался в тишине...

(Строфа 10)

Естественно, что дополнительные смыслы, возникающие здесь под давлением общей концепции поэмы, менее отчетливы и рационализированы, чем в других ее частях. Значение этих строф, если смотреть на них с высоты общих идей произведе­ния, — в демонстрации разнообразия, богатства и щедрости жизненной стихии, в которой страшное (шакал, змея, грозя­щая бездна) и прекрасное (высокие травы, сырые листы, рас­светный ветерок) неотделимы друг от друга. Стихи о «божьем саде» растений, о кустах с волшебными голосами и о чистоте неба являются в поэме вершиной жизнеутверждающего нача­ла. Это единство с землей выступает как бы поэтическим про­образом того недостижимого для беспокойного духа и вместе с тем вожделенного умиротворения, о котором в полуриториче­ской форме и с присоединением религиозного мотива было ска­зано Лермонтовым в стихотворении «Когда волнуется желтею­щая нива...».

Следующее звено поэмы — встреча Мцыри с грузинской де­вушкой у горного потока. Образ девушки как бы рождается из полуденного зноя. Жизненные силы природы достигают здесь своего максимального напряжения и обнаруживаются уже в новом качестве. Впечатление легкой и светлой плоти, сопро­вождающее образ девушки, создается особыми, вполне лермон­товскими средствами. Видение девушки первоначально возни­кает перед героем и читателем, как и образ соседа из «тюремного» стихотворения Лермонтова, облекаясь в звуко­вую форму. Говорится о ее голосе, о шуме шагов, опять о голо­се и высоком смысле его звуков, о «простой песне», которую она пела, и о том, что воспоминание о ее пении не покидает души героя-рассказчика. И уже после этого звукового, «воз­душного» приступа девушка постепенно материализуется: сна­чала пластически (как шла), потом живописно (наряд, загар), и не только живописно (наряд беден), наконец — в своей ду­шевной женской сущности:

И мрак очей был так глубок, Так полон тайнами любви...

(Строфа 13)

В результате образ девушки приобретает поразительную за­конченность и полноту.

Ни риторики, ни традиционного перечисления признаков женской красоты, к которому прибегал великий английский поэт в портретах своих героинь, например Лейлы в «Гяуре» *, здесь, в лермонтовском изображении грузинки, мы не найдем. Даже характеристики Марии из «Полтавы» (песнь первая) и Тамары из «Демона» (редакции 1838 и 1841 гг., строфа 7) на фоне этого изображения выглядят несколько риторическими и условными.

Барон Е. Ф. Розен в статье о Лермонтове, между прочим, выражает неудовольствие по поводу того, что чувство Мцыри к девушке у потока не развито**. Очевидно, суждение Розена объясняется его приверженностью к традиционно-романтиче­ским поэмам с развернутым любовным сюжетом. В поэме Лер­монтова, вопреки установившимся обычаям и традиции его собственного творчества, любовный сюжет существует лишь

* Об этом см: Жирмунский В. Байрон и Пушкин. Л., 1924. С. 161—

162 и др.

** Барон Розен. О стихотворениях Лермонтова // Сын отечества. 1843. Кн. 3. С. 17.

Д. Е. МАКСИМОВ

Проблематика и символика поэмы Лермонтова «Мцыри»

эмбрионально, едва намечается. Лермонтов стремился предста­вить в «Мцыри» всю полноту лирических откровений жизни и явно не хотел сосредоточиваться на каком-либо одном из ее проявлений, даже на таком, как любовь.

И однако сжатость и грациозная сдержанность в изображе­нии возможной возлюбленной Мцыри и его возможной любви не помешали поэту приоткрыть внутреннее, глубинное значе­ние этого эпизода у потока. Образ девушки с кувшином возни­кает в поэме рядом с самыми чистыми, живыми и заветными образами природы, вбирает в себя их поэзию и отдает им свою человеческую прелесть и свое человеческое тепло, — то, что звучит в голосе певуньи:

Грузинки голос молодой, Так безыскусственно живой, Так сладко вольный, будто он Лишь звуки дружеских имен Произносить был приучен.

(Строфа 12)

И эта человечность в характеристике грузинки, как бывает у Лермонтова, сочетается с чертами ее острого женского обая­ния. Тем самым содержание ее простого и, по сути своей, иде­ального образа становится еще более полным и гармоничным.

Любовь, готовая пробудиться в Мцыри, — это начало особой сферы, особого жизненного пути, которым пробовали идти многие герои Лермонтова. На этот путь влекло Мцыри не толь­ко жгучее воспоминание о девушке, но и предвкушение покоя, веющего от нее самой и ее сакли с голубым дымком.

Но любовь, обещавшая гармонию и успокоение, не заслони­ла в глазах Мцыри его путеводную цель. «Струя», которая «светлей лазури», не отвлекла парус от бурь и исканий. Со­блазн любви и отдыха был преодолен героической волей юно­ши — он не вошел в саклю к девушке. <...>