Игнатенко, А.В. Древний Рим: от военной демократии к военной диктатуре / А.В. Игнатенко. – Свердловск: изд-во Уральского университета, 1988. – С.43-58, 65-71

Оформление и эволюция патрицианского аристократического режима в Риме V-IV вв. до н. э.

Уже реформа Сервия Туллия свидетельствовала о высокой степени имущественной дифференциации в Риме. Последовавшие за изгнанием этрусской династии экономические трудности, вызванные разрывом с ремесленными и торговыми центрами Этрурии, неудачные войны с соседями, приведшие к уменьшению фонда ager Romanus, – все это еще более усугубило социальное расслоение. Происходило экономическое и политическое усиление одних патрицианских родов и семей за счет расширения земельных владений и усиления эксплуатации клиентов, плебеев, рабов и разорение других. Богатели на основе развития местного ремесла, торговли и использования труда привозных рабов-иноплеменников немногие плебейские фамилии. Все больше разорялась, впадала в нищету, попадала в долговую кабалу основная масса плебеев. Положение их усугублялось сокращением римской территории (когда этруски захватили весь правый берег Тибра), повышением цен на оружие – в связи с изоляцией от этрусских металлургических центров, активным привлечением плебеев к военной службе. Свободное население города Рима распалось на два социальных слоя, по сути дела, на два класса – на богатых и бедных, на класс свободных мелких производителей и класс крупных землевладельцев-рабовладельцев. Резкая имущественная дифференциация неизбежно вела к обострению социальной борьбы между богатыми и бедными, между патрицианской верхушкой и массой плебеев. Борьба эта осложнялась расслоением в среде самого плебса, что не только повлияло на ход плебейских выступлений и на содержание требований, но повлекло за собой оформление двух направлений в антипатрицианском движении.

Аграрный вопрос был главным в социально-политической борьбе V-IV столетий до н.э.

Экономической основой римской civitas все это время оставалась античная собственность на землю, специфика которой состояла в том, что она существовала в двуединой противоречивой форме: как собственность государственная и как собственность частная, квиритская, причем последняя всегда опосредуется первой. «Она выступает в двоякой форме, – разъясняет К. Маркс, – как государственная собственность и наряду с ней частная собственность, но так, что последняя обусловлена первою, в силу чего только гражданин государства является и должен быть частным собственником».

В Риме это выражалось в том, что существовало общинное, государственное поле – ager publicus – и частнособственнические маленькие приусадебные участки. Будучи собственником небольшого приусадебного участка в 2 югера (де-юре эта собственность считалась семейной, де-факто – была частной собственностью домовладыки), каждый полноправный гражданин имел право оккупировать на основе неписаного права оккупации земельные участки под пашню или пастбище ager publicus и владеть ими. Таким путем материализовался главный вид античной формы собственности на землю – коллективная, общинная, государственная собственность. Собственником этой земли была патрицианская община как объединение патрицианских родов, а в изучаемую эпоху – патрицианских семей. В V в. до н.э. общинная форма земельной собственности в виде ager publicus, несмотря на начавшийся еще в царский период процесс разложения, играла значительную роль. Но тогда же, в условиях ранней республики, начала складываться и вторая форма античной собственности – характерная для римской общины квиритская, частная собственность… Уже в законах XII Таблиц в ряде статей предусматривалась защита права собственности, нарушение прав собственника строго каралось (в статьях о потраве посевов, краже урожая, порубке деревьев и т.д.), рассмотрены способы приобретения собственности и т.д. Следовательно, вопрос о квиритской собственности был разработан в значительной степени. И хотя в законах речь шла еще о фамильной собственности, которую можно рассматривать как переходную форму – от родовой к частной собственности, сквозь семейную собственность все явственнее просвечивала фактически индивидуальная, частная собственность домовладыки.

В конце V-IV в. квиритская собственность постепенно поглощала государственную и становилась на этом этапе развития римской общины преобладающей. Но именно потому, что она всегда возникала на основе ager publicus (либо выкристаллизовывалась из первоначального владения участком на ager publicus, либо сразу дифференцировалась из новых завоеванных территорий как квиритская собственность), полным, квиритским собственником основного средства производства мог стать только полноправный член гражданской общины. Квиритская собственность была, таким образом, привилегией патрицианских семей, точнее, являлась индивидуальной частной собственностью домовладыки патрициев.

Таким образом, и первый и второй виды собственности были доступны только патрициям и через них, в ограниченной степени, – их клиентам. Плебеи же ни к общинным землям, ни к привилегированной собственности на землю по квиритскому праву доступа не имели – в этом одно из важнейших отличий их от патрициев. (Даже будучи собственниками небольших участков, они не могли расширять свои хозяйства за счет постепенного присвоения владений на государственной земле). В этом истоки длительной борьбы плебеев за участие в эксплуатации ager publicus, которая приняла особенно активные формы с начала V в. до н.э. и составила сущность социально-экономической истории раннерабовладельческой римской civitas.

В ходе завоеваний земельный фонд римской общины возрастал, поскольку 1/3 либо даже до 2/3 захваченных земель римляне обращали в государственное поле. В то же время по мере роста римского населения проблема малоземелья плебеев становилась все более острой. Аграрный вопрос уже с самого начала V в. до н.э. не сходил с повестки дня в политической жизни общины.

Ливий упоминает о борьбе плебеев за землю в рассказе о событиях 486, 456, 423, 420-419, 416-415, 414 гг. до н.э. Исходя из скупых данных консульских фаст либо старших анналистов, автор часто ограничивается сообщением о том, что в данном году вносили аграрный закон, и мы не знаем ничего конкретного о его содержании. Но из отдельных сведений можно сделать вывод: аграрные законопроекты нередко имели весьма радикальный характер, предлагая провести поголовный раздел всех земель, захваченных в тот или иной год у неприятеля, предоставить землю тем, «чьим оружием она была завоевана». По сути дела, народные трибуны выдвигали требование передела общественных земель. Таково было содержание законопроекта консула 486 г. Спурия Кассия, закона народного трибуна 456 г. Ицилия, законопроектов народного трибуна 413 г. М. Секстия, трибунов 394 г. Спурия Мецилия и М. Менения и др. Тем не менее в течение долгого времени борьба плебеев, несмотря на расширение земельного фонда общины, имела ничтожно малые результаты. Основные массивы земель, инкорпорированных в ager publicus, были сохранены за патрициями, обладавшими реальными возможностями для осуществления своего «права оккупации государственного поля». Плебеи же к эксплуатации новых земель по-прежнему не допускались либо получали лишь незначительную часть завоеванной территории в виде наделов по 2-7 югеров в отдаленных от Рима колониях-гарнизонах. Предоставляя плебеям землю вдали от Рима, оформлявшееся государство избавлялось от неспокойной и опасной части общества. Насколько же невелики были эти земельные подачки, можно видеть из того, что за 75 лет (с 450 по 376 г. до н.э.) плебеям, по подсчетам Ф.М. Нечая, досталось не более 105 тыс. га из 300 тыс., захваченных у окружающих племен, и получали они землю небольшими участками. В общей сложности землей были наделены не более 12-15 тысяч человек. Поэтому борьба плебеев за землю продолжалась вплоть до 367 г. до н.э.

Картину социально-экономической обстановки в Риме V-IV столетий до н.э. дополняет борьба плебейской бедноты против жестокого долгового права. При господстве натурально-хозяйственных отношений долговой вопрос естественно вытекал из самого малоземелья плебеев. В условиях V в. до н.э. задолженность значительной части сельского плебса и городских плебейских масс возросла из-за постоянных опустошительных набегов горных племен вольсков и эквов, из-за ежегодных мобилизаций в войско, из-за налогов и расходов на войну. Сообщения о частых голодовках, эпидемиях чумы, этих сопутствующих войне бедствиях, явно не вымышлены анналистами: сведения о таких событиях в первую очередь вносились в анналы. Долги и недоимки, возникавшие в сложившейся обстановке, было тем труднее ликвидировать, что цена меди из-за прекращения связей с рудниками Этрурии неуклонно повышалась. Все это имело результатом расширение долговой кабалы, жестокую эксплуатацию долговых рабов-nexi, учащение случаев продажи должников в рабство за Тибр.

В требованиях плебеев в первую очередь речь шла о снижении ростовщического процента. Результатом было постепенное снижение его до 12% годовых – по законам XII Таблиц в 450 г., до 10% – по закону 357 г., до 5% – в 347 г. до н.э. Логическим завершением этой линии явился закон Минуция 312 г., запрещавший ростовщический процент – мера нереальная, которая могла быть инспирирована лишь преобладающим в комициях крестьянским элементом. По мнению А.И. Немировского, последний закон не соблюдался, поскольку проведение его в жизнь парализовало бы торговлю и всякую предпринимательскую деятельность. Одновременно выдвигалось требование изъятия полученных кредитором процентов из первоначальной суммы долга. Такая постановка долгового вопроса дает основание В.Н. Дьякову считать, что тогда выдвигалось требование не отмены долгов, а лишь смягчения долгового права, и что вообще плебеи выступали за более развитый кредит, соответствующий новым формам производства и обмена.

Если верить источникам, борьба плебеев с патрициями носила сравнительно мирный характер. Но по отдельным эпизодам, полным напряженного драматизма, можно видеть, какого накала она по временам достигала. Рассказывается об ожесточенной борьбе на форуме, сопровождавшейся опустошением полей и разгромом патрицианских и плебейских усадеб. Иногда дело доходило до настоящих восстаний, как было в голодном 439 г. или в 377 г. до н.э., когда после галльского нашествия положение народных масс сделалось особенно тяжелым. Плебеи были разорены, обнищали, не имели средств для уплаты долгов, налогов. Борьба плебеев усилилась. Диодор и Ливий единогласно сообщают о грозных мятежах…

Волнения плебеев, связанные с долговым вопросом, традиция связывает с именем Манлия Капитолийского, который в 384 г. требовал исключить из суммы долга уже полученные ростовщиками проценты. Настоящее же восстание, поводом к которому послужили долговые обязательства, вспыхнуло в 377 г. Даже нашествие вольсков не прекратило борьбы в Риме, так что сенат вынужден был издать постановление о прекращении взыскания налогов и долгов на время войны. Подобный паллиатив, естественно, не мог удовлетворить плебеев, и вопрос о долгах вскоре снова был поднят в законопроекте плебейских трибунов Лициния и Секстия. Следует отметить, что борьба вокруг долгового вопроса носила значительно более острый характер, чем аграрная, а долговая кабала нередко являлась причиной острейших политических конфликтов. Возможно, объяснялось это более тяжелым, поистине безвыходным положением городской бедноты и как следствие – большей ее радикальностью.

Одной из распространенных и действенных форм борьбы плебеев были также сецессии – своеобразные военно-политические «забастовки», во время которых плебеи покидали город, отказываясь служить в римском войске. Источники относят сецессии к 494, 471, 449, 342, 287 гг. до н.э…

Что нам известно об этих сецессиях? Обычно, собравшись на Авентинском холме, который издавна был местом поселения плебеев и позднее оставался их политическим центром, и скрепив свою организацию различными обрядами и клятвами, повстанцы как бы посвящали себя плебейской богине Церере и тем самым освобождались от воинской присяги, данной римским властям. Затем уже в сопровождении семей они отправлялись на Священную гору либо в другое отдаленное от Рима место с намерением основать свое поселение. Так случилось в 494 г., когда плебеи покинули город как регулярное войско, с оружием и знаменами. Поскольку роль плебеев в римской военной организации была велика, а предпринимались сецессии обычно в момент внешней опасности, то правящая патрицианская верхушка вынуждена были идти на уступки: слишком большую опасность представляло мятежное войско, которое всегда могло повернуть на Рим, как это было в 449 г., когда плебеи подняли восстание против тирании децемвиров. Имели место, по-видимому, и настоящие военные мятежи, подобные событиям 342 г.

При оценке роли плебейских трибунов во всех событиях V-IV вв. отдельные исследователи полагают, что это были военные предводители плебейских (территориальных) триб, функционировавшие и ранее, до объединения общин. Возможно, что учреждение трибуната явилось, по сути дела, признанием за уже существовавшими должностными лицами плебейской территориальной общины права вмешиваться в деятельность патрицианских магистратов, защищая интересы плебеев перед общим правительством. Характерно, что клиенты в этой борьбе участия почти не принимали.

В длительной и упорной борьбе плебеи отстояли свое право на земельный фонд римской общины как право воинов на добычу. По закону Лициния – Секстия, принятому в 367 г. в результате десятилетней борьбы, они были, наконец, допущены к эксплуатации государственной земли. Однако содержание этого «плебейского» права оккупации ограничивалось всего семью югерами; тогда как земельный максимум для патрицианских семей был установлен в 500 югеров. Подобный закон, по мнению ряда историков, не мог быть принят в 367 г., ибо не соответствовал экономической и социальной обстановке IV в. до н.э. Но уже К. Маркс и Ф. Энгельс считали закон историчным и именно в нем видели доказательство ранней концентрации земельной собственности в Риме. В настоящее время многие ученые все больше склоняются к традиционным датировке и трактовке содержания закона… Следует отметить, что борьба плебеев за доступ к государственному полю, увенчавшаяся законом Лициния-Секстия, никоим образом не разрушала, а, наоборот, укрепляла античную форму собственности на землю, особенно во второй ее разновидности. Приобретение плебеями «права оккупации» в 367 г. и введение земельного максимума лишь способствовало постепенному превращению оккупированных участков в собственность по праву квиритов.

Частично решался в законе Лициния-Секстия долговой вопрос: выплаченные проценты засчитывались в погашение суммы долга, а для уплаты остатка вводилась рассрочка в три года. Более радикальное разрешение получил он по закону 326 г.: закон Петелия запрещал заклад личности за долги и тем самым ликвидировал кабальное рабство для граждан. Долговое рабство отныне уступило место рабству иноплеменников, и на такой основе рабовладение в Риме стало приобретать более развитую, классическую форму. Возможно, что акт этот явился юридическим закреплением порядка, который в течение какого-то времени уже фактически существовал.

В борьбе плебеев против патрициев нашли отражение и притязания богатой верхушки плебса. Эту тенденцию в антипатрицианской борьбе следует рассматривать особо, ибо здесь сталкивались интересы не бедных и богатых, а равно состоятельных слоев общества. В V в. до н.э. в Риме постепенно слагался весьма заметный в хозяйственной и общественной жизни слой зажиточного городского населения; это были плебейские фамилии Ицилиев, Минуциев, Требониев, Генуциев, Ливиев, Лициниев и др. Из Лациума, Сабинской области, Этрурии в Рим переселились богатые торговые семьи Огульниев, Фульвиев, Атилиев. Из этой-то среды и выдвигались настойчивые требования политических прав.

Уже в самом начале политической активизации плебса нередко обнаруживалась неоднородность интересов богатых и бедных плебеев. Ливий приводит много случаев, когда патрициям в тех или иных обстоятельствах удавалось расколоть плебс, привлечь его верхушку на свою сторону. Так было в 415 г. во время борьбы плебса за аграрный закон, выдвинутый народными трибунами Сп. Мецилием и М. Метилием: экономическая неоднородность плебеев привела к тому, что другие трибуны применили интерцессию и наложили на законопроект вето. Примеры политического «сотрудничества» богатых плебеев с патрициями могут дать события 414 г. (когда принятию закона о выведении колонии в г. Болы помешали трибуны – ставленники более имущих плебеев), а также обстановка 409, 394, 389 и других годов. Насколько сильно расходились интересы плебейской верхушки и бедноты, показывает и борьба, предшествовавшая принятию законов Лициния-Секстия, когда предложения по долговому и земельному вопросам народ принимал, а относительно допуска плебеев к консулату – отвергал. Со временем деление плебеев на богатых и бедных сделалось настолько значительным, что в антипатрицианском движении оформилось особое течение со своими требованиями, программой. Богатая плебейская верхушка, принадлежавшая к тому же складывающемуся классу рабовладельцев, что и патриции, требовала допуска к магистратурам.

Патрициат шел на уступки тем сговорчивее, что к этому времени многие патрицианские роды деградировали. Пагубную роль здесь сыграли войны V-IV вв. до н.э., истребившие свыше половины знатных родов. Имела значение и утрата влияния на клиентов, которые реформой Сервия Туллия были освобождены от обязанности участвовать в военных мероприятиях патрицианских родов и несли службу не по куриям, а в центуриях. При этом вообще снизилась роль клиентелы, что обрекало на упадок хозяйства многих патрициев, основанные на эксплуатации клиентов. Отмеченные социально-экономические сдвиги подрывали экономические позиции старой знати и неизбежно вели к ликвидации политических преимуществ патрицианской верхушки. И правящие круги готовы были пойти на сближение с богатой верхушкой плебейства ради укрепления своих же собственных позиций. Этой консолидации способствовали общие интересы землевладельцев и рабовладельцев из обоих сословий.

О политических успехах плебеев свидетельствовал целый ряд законов, расширявших их права. Для плебейской массы особо значительным был закон Валерия, который традиция относит к 509 г.; зaкoн пpeдocтaвлял вceм гpaждaнaм право апеллировать к центуриатным комициям против смертных приговоров, вынесенных высшими должностными лицами. Очень важен был для плебеев результат первой сецессии 494 г. – введение плебейского трибуната и эдилитета. Поскольку трибуны обычно избирались из наиболее влиятельных плебейских кругов, плебейская знать тем самым получала возможность влиять на политическую жизнь Рима. К тому же с данного времени сходки плебеев приобрели регулярный характер, а решения их получили обязательную силy сначала для плебса, с 449 г. – для всех граждан; все это тоже увеличивало влияние плебейской верхушки.

Первым шагом к сближению патрициев и плебеев может быть назван закон Канулея, допускавший богатых плебеев в патрицианскую среду посредством разрешения плебейско-патрицианских браков. Это была своего рода первая брешь в исключительности патрициата, предварительная мера к включению богатых плебеев в среду людей, обладавших правом занимать выборные государственные должности. Затем последовал ряд законов, открывавших плебеям, разумеется, самым знатным, богатым и влиятельным, доступ к различным должностям в государстве: в 444 г. – к военному трибунату с консульской властью, в 420 г. – к квестуре, в 367 г. – к консулату, в 364 г. – к курульному эдилитету, в 356 г. – к диктатуре, в 351 г. – к цензуре, в 337 г. – к претуре. Одновременно богатые плебеи получили допуск и к жреческим должностям: в. 367 г. они впервые были включены в жреческую коллегию; закон Огульния ввел плебеев в коллегии понтификов и авгуров. В результате к концу IV в. до н.э. плебеям сделались доступны все выборные должности, занятие которых прежде было исключительной монополией патрицианских родов. Конечно, все это касалось сравнительно небольшого слоя плебса, который по своему имущественному положению, образу жизни почти не отличался от патрициев.

Тем не менее отмеченная политическая тенденция существенно отразилась на социальной структуре римской civitas. На основе допуска немногих плебеев к политической власти к концу IV в. до н.э. произошло слияние патрициев и плебейской верхушки в одну социальную группу. Возник нобилитет – новая знать, привилегированная правящая группировка, присвоившая право – привилегию занимать высшие должности в государстве и со временем оформившаяся как землевладельческая верхушка римского общества. Именно на базе этой «служилой» знати позднее выросло особое сенаторское сословие.

Вся остальная масса народа, за вычетом новой, «служилой» знати, сохранила старое название «плебс». В него вошли бедные плебеи, клиенты, вольноотпущенники, пролетарии. Особенностью этого слоя общества была его крайняя неоформленность, расплывчатость и многочисленность состава. Богатые плебеи, входившие во всаднические центурии, со временем дали начало особому сословию – людей богатых, но не знатных – сословию всадников.

Так в результате длительного развития в начале III в. до н.э. в римском обществе появились новые общественные группы, социальная структура приобрела качественно новые черты и особенности: в основе разделения на сословия лежал теперь не принцип принадлежности к коренной римской общине, а принцип имущественного различия и социально-экономические и политические функции.

При характеристике раннереспубликанского общества особого внимания заслуживает вопрос о рабстве. Само его существование в Риме налагало отпечаток на характер всего общества, всех общественных и политических институтов. Большинство историков отмечают существование рабства и его значение уже в царский период, подчеркивая его роль в процессе образования государства в Риме и Италии. В раннереспубликанском обществе рабство продолжало развиваться, но еще долгое время не выходило из рамок патриархального, домашнего.

Наличие долгового, кабального рабства соплеменников в хозяйствах богатой патрицианской знати – одна из важнейших особенностей рабовладельческих отношений в раннереспубликанском Риме. Это видно уже из того, что долговому рабству большое внимание уделяют законы XII Таблиц, где излагалась правовая основа долговой кабалы. Nexus – долговой раб, в отличие от servus – раба-чужеземца, рабом в полном смысле не являлся, так как был свободнорожденным, и в юридическом смысле оставался свободным человеком. Но в силу своей задолженности он временно находился в положении раба и был обязан выполнять функции раба. Таким образом, его рабочая сила присваивалась без формального порабощения. Но и здесь не обходилось без фактического, а затем и юридически оформленного внеэкономического принуждения. Уже в обычной практике сложилась норма, которая позволяла кредитору в случае неисполнения договора нексума «налагать руку» на должника и либо принуждать его к труду в своем хозяйстве, либо бросать в тюрьму. Законы XII Таблиц закрепляли эту норму де-юре. Неоплатного должника, по тем же законам XII Таблиц, могли продать за Тибр (основными покупателями были этруски, сосредоточившие в своих руках работорговлю в Италии), и в этом случае на чужбине он становился настоящим рабом. Источники рассказывают о тяжелом положении nexi: их лишали свободы, вместе с сыновьями увозили из дома и заставляли выполнять самую тяжелую работу наряду с другими рабами либо даже заточали в темницу. Вообще с nexi обращались почти так же, как и с купленными либо военнопленными рабами.

Постепенно удельный вес долговых рабов падал, примитивные формы рабовладения сменялись более развитыми, откровенными формами эксплуатации, вырастающими из эксплуатации военнопленных. Количество рабов в Риме сильно возросло в V – начале IV в. до н.э. в пору войн с вольсками, этрусками, кельтами. Правда, к широкому обращению военнопленных в рабов римляне перешли лишь с середины IV в. до н.э., ранее они придерживались обычной практики победителей: переселяли завоеванное население в Рим в качестве людей неполноправных, но свободных. Однако источники дают материал и о продаже пленных в рабство. Так, Ливий сообщает о продаже в рабство жителей г. Фиден, этрусков из г. Вейи. Особенно же много рабов стали привозить в ходе войн IV-III вв.: в 344 г. были проданы в рабство 4 тысячи вольсков из Сатрика, в 307 г. – 7 тысяч, а в 293 г. – 3 тысячи самнитов. В эпоху Самнитских войн вообще началась массовая продажа военнопленных в рабство. Многочисленные сведения о продаже пленных содержат и другие источники.

Вопрос о структуре раннего римского общества и характере борьбы внутри него очень сложен и долгое время не находил однозначного толкования. В советской исторической науке вплоть до 50-х годов вопрос о классовой структуре римского общества вообще решался весьма схематично: в Риме, как и в любом рабовладельческом обществе, видели лишь два класса – рабов и рабовладельцев. К рабовладельцам при этом относили всех свободных, в том числе простых крестьян и ремесленников независимо от их имущественного положения. Двучленное деление никоим образом не исчерпывало всего многообразия и сложности отношений в римском обществе. Этот схематизм был тем более неприемлем, что уже сами древние изображали свое общество гораздо более сложным, разделенным на множество слоев, сословий, групп. Против такого упрощения в истории выступил в начале 1950-х годов С.Л. Утченко. Дискуссия, поднятая вокруг вопроса о социальной структуре римского общества, разрешилась тем, что стали различать два основных, антагонистических класса –рабовладельцев и рабов и третий, не основной – класс свободных мелких производителей. Однако и это еще не было окончательным решением вопроса, поскольку в Риме, как в любом античном обществе, «неравенства между людьми играли гораздо большую роль, чем равенство в каком бы то ни было отношении». Тем более трудно применять социальные категории к обществу той далекой поры, когда классы только оформлялись, когда общество, хотя и имевшее рабовладельческий характер, состояло главным образом из групп, которые детерминировались применительно к римской civitas как полноправные граждане – патриции и неполноправное, завоеванное население – плебеи, а по отношению к средствам производства, к имуществу – как состоятельные люди и малоимущие, неимущие. Однако, представляется очевидным главное: первый определяющий принцип породил сословия, второй – классы.

В римском обществе сословное деление не совпадало с классовым. Сословие в ранней республике было социально неоднородным: сословие плебеев, например, состояло из более или менее зажиточных землевладельцев, ремесленников, торговцев, обладавших рабами, а также из сельской и городской бедноты. И к тем группам богатых и бедных, с которыми мы сталкиваемся в раннем Риме, еще трудно применить критерий классовости. Ведь это было общество, где, хотя и существовало социальное неравенство, не имелось еще ярко выраженных классов, сам процесс классообразования не завершился. К тому же классовые отношения и различия здесь, по выражению С.Л. Утченко, были «всегда затенены, «опутаны» и как бы отодвинуты вглубь традицией и правовыми нормами». Длительное время не богатство являлось первоосновой знатности, а знатность и привилегированное положение становились предпосылками богатства. Лишь на определенной ступени общественного развития в дифференциацию общества вмешиваются и становятся самым действенным стимулом классообразования частнособственнические отношения и имущественное неравенство.

В ранней республике между патрициями, у которых были сосредоточены средства производства и политическая власть, и неимущей, бесправной массой плебеев проходил и главный фронт борьбы. Богатое плебейство также участвовало в антипатрицианской борьбе, но оно вело борьбу за политическую власть. Основное же социальное противоречие – между богатством и бедностью, которое «конкретизировалось в противоречии между мелким и крупным землевладением, между должниками и кредиторами», разрешалось в антипатрицианской борьбе широкой массы плебса. Таково было важнейшее направление социальной борьбы, пока труд свободных производителей еще преобладал над трудом рабов.

В оценке этой борьбы в раннереспубликанском Риме также нет единодушия. Категоричен в своей оценке В.Н. Дьяков, который, хотя и называет борьбу плебеев и патрициев «еще не классовой, а сословной», подчеркивая, что она происходила в «обществе с еще не завершившейся классовой дифференциацией», тем не менее считает ее антагонистической. Несколько иных позиций придерживаются А.И. Немировский и итальянский историк-марксист Де Мартино. Не считая плебеев классом, предпочитая называть их «основными производителями», А.И. Немировский видит в борьбе плебеев с патрициями на всех известных этапах «проявление классовой борьбы в формирующемся рабовладельческом обществе». Де Мартино, даже относя образование рабовладельческого государства в Риме лишь к IV в. до н.э., полагает, что история Рима уже в предшествующий период характеризовалась классовой борьбой, которая и определила характер государства. Классами-антагонистами он считает патрицианскую аристократию, с одной стороны, и клиентов и низшие слои плебса – с другой, хотя сам же замечает, что у клиентов и плебса были «совершенно различные социальные функции»: плебеи боролись против патрициев, а клиенты, остававшиеся в подчинении у патрицианских родов, оказывали последним политическую поддержку. Более четкой видит социальную структуру раннереспубликанского Рима Гюнтер. В качестве основных классов-антагонистов римского общества того времени он называет зажиточных землевладельцев из знати и незнатных семей и свободных мелких производителей (ремесленники, владельцы небольших участков). Отмечая наличие класса рабов, он подчеркивает его неосновную роль в социальной структуре, поскольку рабство еще не составляло основу производства. Наконец, весьма осторожен в своих оценках С.Л. Утченко: борьбу между патрициями и плебеями «в ее начальной стадии» он рассматривает как борьбу двух общин, позднее же, по мере усиления имущественного неравенства и экономической дифференциации, она, по мнению исследователя, переросла в социальную борьбу, борьбу против господства патрицианской родовой знати.

Таким образом, историки-марксисты не оспаривают, что в раннеримском обществе велась классовая борьба. Конечно, антипатрицианскую борьбу плебса в целом едва ли возможно приравнивать к классовой. Думается, что действительно классовой являлась лишь та борьба, которую вела плебейская беднота против богатых патрициев. Она была длительной, упорной, очень ожесточенной. Такой характер борьбы плебеев вскрывает особо непримиримую, антагонистическую сущность противоречий между патрициатом и плебейской массой. Богатые патриции-землевладельцы и рабовладельцы и крестьянско-ремесленная плебейская беднота – вот основные классы раннерабовладельческого римского общества. Конечно, необходимо учитывать, что в эпоху становления классового общества, когда общественное сознание, а тем более юридическая мысль были слабо развиты, не могло быть сколько-нибудь четких границ между социальными и правовыми категориями. Но именно эта борьба, хотя и велась она еще между незрелыми, неоформившимися классами, носила поистине антагонистический характер. Оформлявшиеся классы – класс крупных землевладельцев-рабовладельцев и класс мелких свободных производителей – в раннереспубликанском римском обществе были основными, поскольку сама civitas базировалась еще не на рабском труде, а на мелком крестьянском хозяйстве и независимом ремесленном производстве, которые, по выражению К. Маркса, «образуют экономическую основу классического общества в наиболее цветущую пору его существования». Между этими классами проходил главный рубеж, раскалывающий общество римской civitas на две большие социальные группы. Между ними велась ожесточенная экономическая и социально-политическая борьба. И антагонизм между ними в VI-V и даже в IV в. был основным классовым антагонизмом, хотя уже тогда рабство было прогрессивной формой эксплуатации.

Постепенно по мере допуска плебеев к общественной земле и превращения ее в частнособственническую, вытеснения долгового рабства рабством иноплеменников, усиления эксплуатации римской общиной завоеванного населения Италии и римскими рабовладельцами класса рабов грани между сословиями патрициев и плебеев стирались. Их интересы удовлетворялись, хотя и в разной степени, но одним и тем же путем: в ходе завоеваний, за счет захвата чужих земель, ценностей, пленных, обращаемых в рабов, за счет эксплуатации, направленной «вовне», – эксплуатации союзников и провинциалов. Как прежде патрициат, так теперь нобили и отчасти плебс превратили в объект эксплуатации завоеванное население Лация и других областей Италии, рабов-иноплеменников. В процессе развития рабовладения оформлялись новые основные антагонистические классы рабовладельческого Рима: класс рабов – из иноплеменников и класс рабовладельцев – из богатых патрицианско-плебейских семей; складывались и антагонистические противоречия между ними.

Итак, социальная структура царского периода – патриции, плебеи, клиенты, рабы; сквозь нее в условиях ранней республики только прорисовывались еще классы богатых землевладельцев-рабовладельцев, мелких свободных производителей и рабов; общество имело уже рабовладельческий характер, но пока еще раннерабовладельческий. Позднее на смену этому сословному делению пришла новая, более сложная социальная дифференциация: в результате слияния патрицианско-плебейской верхушки появился нобилитет, члены которого пополняли привилегированное сенаторское сословие; наряду с ним возникала другая привилегированная, торгово-денежная прослойка, которая много позже оформится во всадническое сословие – второе сословие класса рабовладельцев; а на другом полюсе – сельский и городской плебс Рима, так называемые «союзники» – население бесправной завоеванной Италии и рабы. Теперь классы выступали уже гораздо отчетливее. В ходе более чем двухвековой борьбы плебеев в Риме происходило и постепенное слияние патрицианской и плебейской общин, завершившееся к концу IV в. до н.э. В этих условиях сложилась новая социальная структура, а на ее основе – и новый политический порядок.

В V-IV вв. до н.э. интенсивное экономическое и социальное развитие, обострение классовой борьбы и рост территории Рима стимулировали бурную деятельность формирующегося государственного механизма и вместе с тем обусловливали его оформление. В первую очередь это отразилось на развитии системы магистратур, сложившейся именно в период ранней республики и охватившей со временем все сферы управления делами римской общины в Римско-Италийской федерации. Первоначально она находилась в руках патрициев, использовавших политические перемены конца VI в. до н.э. в своих интересах и создавших вместо власти рексов целый комплекс патрицианских выборных должностей.

Непосредственными преемниками рекса принято считать консулов. Однако относительно характера переходной власти, пришедшей на смену царской, мнения ученых расходятся. Белох, например, считал, что власть рексов была сменена диктатурой, которая являлась самой древней республиканской магистратурой. Мадзарино переходной властью называет претуру, а Де Санктис вместо рекса ставит даже целую коллегию из трех преторов, возникшую из командиров военных подразделений трех триб: двое из преторов сохранили за собой руководство войском, третий стал заниматься отправлением суда. В любом случае ученые считают возникновение консулата результатом довольно длительного государственно-правового развития.

В дальнейшем по мере усложнения задач государственного аппарата происходило разрастание системы маагистратур и развитие их в направлении специализации и определения круга полномочий каждой должности. Помимо консулата, который сделался высшей магистратурой, появились другие ординарные должности: цензура, претура, курульный эдилитет, квестура, экстраординарная магистратура диктатура и даже специфическая плебейская магистратура – плебейский трибунат. Каждая из магистратур постепенно приобретала более или менее четко ограниченную сферу деятельности.

Развитие системы магистратур происходило и путем введения принципа коллегиальности, которая в период расцвета республики являлась специфической особенностью всех без исключения ординарных римских должностей и которую исследователи считают прямым результатом борьбы плебеев против политической монополии патрициев. По мнению Де Mapтино, коллегия из двух консулов не случайно начинает фигурировать в источниках лишь со времени плебисцитов Лициния и Секстия, знаменовавших собой начало слияния правящей аристократической верхушки с наиболее зажиточными и политически активными слоями плебса. В ходе развития коллегиальности к середине IV в. до н.э. количество магистратов возросло до нескольких десятков. В числе их были 2 консула, 2 цензора, 2, а затем 4 претора, 2 курульных эдила, 4 квестора, 10 плебейских трибунов, 2 плебейских эдила, а также множество второстепенных должностных лиц, составлявших различные коллегии. К магистратурам тесно примыкали коллегиальные жреческие должности. Замещение всех этих постов было первоначально монополизировано узким, замкнутым кругом семей патрицианской знати. Но, как уже было показано выше, по мере консолидации патрициата с верхушкой плебейства высшие должности одна за другой становились доступны плебеям.

Римскую конституцию принято называть «неписаной», поскольку она знала сравнительно мало основных законов и публичное право зиждилось преимущественно на политической традиции, особенно это относится к периодам установления и кризиса республики. Но именно время становления республики, которое приходится на период наивысшей активности борьбы плебеев с патрициями, было ознаменовано рядом важных «конституционных» законов. Даже простой их перечень позволяет сделать вывод, что именно V-IV вв. до н.э. были для Рима временем оформления республиканского государственного аппарата. Начав с введения чисто плебейской магистратуры – плебейских трибунов с властью «запрещающего» характера в пределах померия и плебейских эдилов, плебеи добились допуска к консулату, затем к должностям курульных эдилов, цензоров, преторов, диктаторов. Вместе с тем плебеям открывается доступ в сенат, куда консулы по обыкновению вводили лишь бывших курульных магистратов. Одновременно плебеи проникают и в жреческие коллегии: особо велико было значение закона Огульния, допустившего плебеев в коллегию авгуров и понтификов. О возрастании политической роли плебеев свидетельствует, наконец, оформление трибутных комиций – нового вида народных собраний, которые стали избирать превратившихся в представителей всего римского народа плебейских трибунов с их правом вето относительно действий всех магистратов и с приобретённым правом присутствовать в сенате; сюда же со временем были перенесены выборы всех эдилов и квесторов.

И наконец, важное наблюдение, которое вытекает из анализа всей системы магистратур, состоит в том, что оформлялась она в тесной связи с военной организацией. Как и прежде, основные элементы государственного аппарата возникали из военной организации, на основе ее нужд и потребностей. Таковы были высшие магистратуры – претура, консулат, военный трибунат с консульской властью, выросшие из должности верховного военачальника. Таковы же квестура и цензура, первая из которых родилась из необходимости заботиться о содержании войска, о распределении средств, взимаемых на армию, и учитывать военную добычу; вторая – из потребности во всеобщем учете населения и имущества граждан – ради распределения воинской повинности и обусловленного военными же расходами налогового обложения. По мере того, как определеннее очерчивался круг полномочий каждого должностного лица, все более четко выявлялись полномочия, направленные на армию. Все высшие магистраты, за исключением цензоров, имели империум, все являлись военными командирами либо руководили какими-то связанными с войной отраслями. Сначала преторы, а затем консулы, обладая высшей властью (imperium majus), осуществляли верховное кoмaндoвaниe, проводили наборы в армию, назначали командный состав, распоряжались военной добычей, ведали военной юрисдикцией, имели право заключать перемирие с противником и т.п. Преторы с появлением консулов превратившиеся в их младших коллег и помощников, обладавших «уменьшенным» империумом (imperium minus), не только замещали консулов во время их отсутствия в Риме, ведая охраной порядка в городе, но и заменяли их в военных кампаниях. Квесторы первоначально в качестве помощников консулов, а потом уже как казначеи, сопровождали армии на войне и при этом распоряжались всей финансовой и хозяйственной частью войска: казной, военной добычей. Охраной города и особыми городскими отрядами стражи ведали эдилы. Откровенно военный характер имела такая экстраординарная магистратура, как диктатура. Назначавшийся в чрезвычайной обстановке и обладавший всей полнотой власти (imperium summum) диктатор был верховным военачальником. Чисто военной была и должность назначаемого диктатором начальника конницы. Даже полномочия цензоров имели прямое отношение к военной сфере: в их обязанности входило распределять граждан по центуриям, определять их воинскую повинность, в том числе включать в разряд всадников. Государственный аппарат и комплектовался главным образом из представителей нобилитета, прошедших школу военной службы. Хотя все ординарные магистратуры имели выборный характер, замещались они только теми гражданами, кто отслужил положенное число лет в армии, приобрел необходимый для носителя империума военный опыт и прошел все предшествующие ступени служебной лестницы.

В обстановке постоянных войн связи римских магистратов с войском изменили состав и характер сената. В него попадали теперь не родовые патриархи, а бывшие магистраты, которые обладали личным военным опытом, понимали значение военных вопросов в политической жизни Рима. И сам сенат, сделавшийся в республике постоянно действующим органом, расширял и уточнял свои военные полномочия, подвергался все большей «военизации». Полибий, перечисляя функции сената, отмечает, что этот формально совещательный орган при магистратурах ведал внешней политикой, устанавливал численность военных контингентов, назначал сроки воинских наборов и определял количественный и качественный состав пополнений, разделял провинции, а часто и районы военных действий между полководцами, руководил дислокацией армий, занимался снабжением войск, награждал полководцев, распоряжался военной добычей и т.п. По существу сенат сосредоточил у себя высшую военную власть в государстве.

Еще очевиднее военный характер формально верховного органа государственной власти – центуриатных комиций. В сущности это был, по выражению В.Н. Дьякова, «общевойсковой сбор для коллективного решения всем войском текущих вопросов – а именно: объявления и прекращения войны, а также ежегодного выбора военачальников». «Военизированный» порядок проведения центуриатных комиций сохранялся с небольшими изменениями вплоть до конца IV в. до н.э. И хотя вне сомнения формальный характер участия комиций в решении вопросов внешней политики, поскольку выносимые в собрание вопросы заранее были обсуждены и предрешены сенатом и сенат же своим авторитетом обязательно утверждал решения народных собраний, сама по себе традиция испрашивать согласия воинов-граждан свидетельствовала об особо значительной роли вооруженных сил и военного фактора в жизни Рима. Некоторые, правда, еще более формальные военные функции сохранили также куриатные народные собрания, утверждавшие выбранных магистратов и особым законом передававшие им право на верховное командование.

Таким образом, все важнейшие элементы раннереспубликанского государственного механизма были теснейшим образом связаны с военным ведомством. «Милитаризация» сената по своим политическим последствиям была самым значительным явлением. Именно причастность сената при рексах к решению вопросов, связанных с внешней политикой и военным делом, обусловила упрочение позиций этого политического оплота знати и самой патрицианской верхушки в царский период, ускоряя переход от порядков военной демократии к ранней государственной структуре. Со свержением Тарквиния Гордого захват власти в Риме патрициатом прежде всего выразился в присвоении сенатом сначала де-факто, а затем и де-юре права распоряжения войском и военачальниками, в том числе и верховным командующим. Завладев не только аппаратом управления, но и аппаратом принуждения, подчинив себе в силу авторитета всю деятельность комиций, сенат, этот прямой выразитель воли нобилитета, ставший из совещательного учреждения распорядительным и исполнительным органом, фактически превратился в высший орган государственной власти. Анализ политической жизни раннереспубликанского Рима свидетельствует о том, что высшая власть, в том числе военная, была сохранена за комициями лишь формально, это был простой декорум, демократическая маскировка аристократического, сначала патрицианского, позднее нобилитарного режима, явившегося политическим оформлением экономического господства определенных кругов крупных землевладельцев-рабовладельцев.

Будучи подчинена целям обогащения нобилитета, политика Римского государства была направлена на ведение агрессивных, захватнических войн. Военная жизнь для крестьян-воинов сделалась повседневным явлением; крестьяне в определенной степени были тоже заинтересованы в завоеваниях, поскольку рассчитывали на получение земель в Италии. Даже существовавшая в ту пору официальная трактовка военной службы не как повинности, а как почетной обязанности, права-привилегии, выгодной для рабовладельческого государства и господствующего класса, отражала характер обстановки в Риме. А главное - в первые столетия существования республики, в условиях неразвитого, примитивного, «технически слабого государственного аппарата», именно армия была орудием осуществления целого ряда основных функций римского рабовладельческого государства. О выполнении одних мы хорошо осведомлены: завоевательные акции легионов ярко отражены в источниках либо о них можно совершенно определенно судить по косвенным данным, в частности, по результатам завоевательных кампаний в Италии. (Не случайно мы осведомлены об этой функции римского государства и армии: внешняя, завоевательная функция в раннерабовладельческом государстве нередко выступает на первый план, заслоняет внутренние). Другая сторона деятельности армии, «внутригосударственная», чаще всего оставляется источниками в тени, о ней мало что сообщено. Однако при отсутствии специальных полицейских органов, шла ли речь о подавлении выступлений рабов или о репрессиях против отпавших италийских союзников, карательные функции неизменно возлагались на римские легионы. Специфика рабовладения обусловливала и особую экономическую роль армии, снабжавшей хозяйство Рима и Италии рабами, материальными ценностями. Таково было неопровержимо значительное влияние войн и военной организации на важнейшие элементы и структурно-функциональное оформление государственного механизма Римской республики. Своеобразие это, наряду с главным фактором – оформлением классов и обострением классовой борьбы, также сказалось на развитии политического строя, который к III в. до н.э. сменил примитивный патрицианско-аристократический и в силу значительной военизации всей политической жизни общества может быть определен как нобилитарный, военно-аристократический.