Глава 2. Предпринимательская деятельность в средние века (XIV - XVII). 19 страница

Фритредерские идеи воспринимало в основном дворянство (а не купечество) в лице лучших своих представителей. Им невы­годна была высокая цена иностранных товаров, которые дорожа­ли от высоких пошлин, вводимых правительством для защиты отечественных предпринимателей. Самым выдающимся писате­лем фритредерского направления был А. К. Шторх - известный экономист и преподаватель политической экономии великим князьям, Константину и Николаю Павловичам. Шторх был эко­номистом европейского масштаба, издал курс политической эко­номии на французском языке (1815 г.), труд "Соображения о природе национального дохода", занимался вопросами денеж­ного обращения и внешней торговли.3 Шторх был в основном последователем Адама Смита и принимал многие исходные по­ложения классической школы. Но он пытался добавить к "теории богатства", занимающейся производством, распределе­нием и накоплением материальных стоимостей, "теорию циви­лизации" ("просвещения" в русском переводе Вернадского), которая должна трактовать вопрос о нематериальных, духовных ценностях. Он считал, в отличие от Адама Смита, что труд не может быть непроизводительным. Труд врача, священника, чиновника создает нематериальные ценности, которые являются неотъемлемым продуктом цивилизации.

Печатным органом фритредеров был еженедельный журнал "Дух журналов" (1815-20 гг.). Он выступал против запретитель­ной системы, и это имело огромный успех у определенного рода публики. По мнению редакции, журналу удалось наголову раз­бить сторонников запретительной системы, в том числе и круп­нейшего из них - Мордвинова. Автор статьи "Выгоды свободной торговли" делает расчет, что потери России на запретительной системе составляют 35 млн. рублей. "Какая страшная потеря, и для чего? - Единственно для обогащения суконных наших фаб­рикантов". Предпринимателя здесь рассматривают не как произ­водителя, а как человека, присваивающего чужие деньги. В дру­гой статье, посвященной той же теме - "О мануфактурах в России" - дано сравнение мужика и фабричного: "Зайди в избу мужика: тепло, обуто, одето, хотя и в лаптях. Посмотрите же на фабричного: бледно, бедно, босо, наго, холодно, голодно... Мо­жет ли такой человек быть счастливым и сохранит ли нравствен­ность? И поневоле предается разврату и злодеянию...". Агитация повлияла на снижение запретительного тарифа в 1816 году. По мнению журнала, "те фабрики, которые возникли во время за­претительной системы, рушатся непременно. Многие спекулян­ты, или, сказать прямым русским словом, грабители, на равнинах общественного благосостояния создавшие огромные свои надеж­ды и богатства на счет бедности народной, падут в прах... Народ отдохнет от тягостей и лишений, которые принужден был тер­петь столь долгое время".1 Прославлялся не фабричный рабочий, а земледелец и кустарь, в свободное время (зимой) занимающий­ся "полезным рукоделием".

Несмотря на свои симпатии не только к свободе торговли, но и даже к политической свободе, "Дух журналов" горячо за­щищал крепостное право ("семейная связь" мужика с помещи­ком). "У нас нет изящных, чудных рукоделий, но почти нет нищих, народ живет в довольстве вообще, а не частно". Совпа­дение защиты свободы торговли и крепостного права не случайно: причина в реальных классовых интересах. К крепо­стному праву относились положительно как противники, так и сторонники фабрик.

Но богатые землевладельцы были заинтересованы в развитии промышленности их крестьянами (например, Шереметьев). И сама промышленность во второй четверти XIX века стала разви­ваться более активно. Это сказалось и на идеологии эпохи. Точку зрения эпохи на мануфактуру выражали славянофилы. В "Московитянине" И. Киреевский писал так: "мануфактурная промышленность имеет то важное значение, что она всегда есть и может служить орудием улучшения быта низших классов наро­да". Наиболее желательна кустарная промышленность, она пред­почтительнее и в нравственном отношении. Городская жизнь не пользовалась симпатией славянофилов. В городах должны созда­ваться фабрики, вырабатывающие предметы роскоши, а в селе -предметы необходимости. Славянофилы с симпатией относились к купцам, как характерной фигуре Древней Руси. В статье Копо-рова "Кулак и барышня" ("Московитянин", 1848, ч. 5), кулак представлен с истинно русскими чертами ума и, характера: "Русский человек несправедливо заклеймил кулака его не очень лестным прозвищем - несправедливо потому, что не отдал долж­ной чести труду и деньгам... Кулак - комиссионер, сводчик и довольно горемычный... Истинный кулак согласится скорее пре­терпеть, чем пуститься на плутни". "Все есть у кулака - и ум, и знание дела, и добросовестность, и предприимчивость; одного ему не хватает - капитала...".

Большое значение в будущем, радикально-романтическом направлении общественной мысли сыграли идеи Гакстгаузена, который изъездил почти всю Россию и выпустил книгу по ма­териалам наблюдений. Главное преимущество России он видел в том, что в ней нет пролетариата и революционеров. Он был против заимствования у Западной Европы как промышленно­сти, так и образа жизни. Промыслы России приводили его в восторг. Он считал, что в общине и в больших русских семьях есть существенные преимущества. Он их понимает так: "Члены общины постоянно помогают друг другу капиталом и трудом, и сообща же продают изготовленные изделия. Общины ремес­ленников посылают свои товары в город и на рынок, и всюду имеют свои собственные лавки. Они не образуют замкнутых цехов, как немецкие ремесленники, не остаются совершенно, свободными в пределах своей общины... Это свободные промышленные ассоциации, напоминающие об ассоциациях сен­симонистов". Ошибка в рассуждениях Гакстгаузена была в том, что русские кустари не образовывали ассоциаций, а работали самостоятельно. Утопизм в рассуждениях заключался и в том, что русский народ, в силу своей покорности и привычке к повиновению, якобы не нуждается в самостоятельности, поэтому не нужно ожидать распространения фабрик от частных лиц, лучше устроить из государственных крестьян артели, в которых работа будет производиться по команде и под надзором чиновников. Национально-русская форма фабрики, считал Гакстгаузен - это посессионная фабрика, основанная на принуди­тельном труде. Не нужно перенимать опыт у западного про­свещения, а направить при помощи Церкви стремление прос­того народа к образованию по должному руслу.

Большинство наших руководящих экономистов николаев­ской эпохи высказывалось примерно в том же смысле, напри­мер, профессор Санкт-Петербургского университета И. Горлов, экономисты 1840 - 50 гг. Тенгоборский, Н. Жеребцов. Послед­ний пишет, что та идея "общинности" (социализма), которая присутствует в восторженных головах на Западе как отдельная идея, уже существует на Востоке, так как не только крестьян­ское землевладение, но и вся крестьянская промышленность характеризуется "общинностью".

Совсем иначе относились к фабрике западники этой эпохи. Они не верили в "русский социализм". Западники признавали, "что русская община спасает интересы народа в настоящую минуту и дает ему средства бороться с несчастными обстоятель­ствами, его окружающими". Временное значение артели и об­щины западники подтверждали примерами точно таких же форм жизни, являющихся у всех первобытных народов; запад­ники думали, что с развитием свободы и благосостояния рус­ский народ и сам покинет эту форму труда и общежития. Убе­ждения эти принадлежали и современной им экономической науке, которая вместе с ними признавала общинный порядок "...не более как мероприятием против голода со стороны ни­щенствующего, младенческого народного быта" и не позволяла питать никаких надежд на приобретение им в будущем какого-либо политического и экономического значения.

Очень интересно отношение к выбору развития эконо­мических приоритетов России высказывает мыслитель 40-х го­дов XIX века, известный нам как один из основоположников революционной демократии - В. Г. Белинский Размышляя над социальной сферой русской жизни и источниках придания ей большего динамизма, Белинский обращается к проблеме бур­жуазии, то есть к тому явлению Запада, которое вызывало при­стальный интерес передового русского общества 40-х годов. Эстетически высокомерное, слегка брезгливое отношение то­гдашних русских мыслителей к европейскому мещанству (М. А. Бакунина, А. И. Герцена, Н. П. Огарева) в полной мере разделялось и Белинским. Однако стремительный экономи­ческий и политический рынок, осуществленный Западом при непосредственном участии "среднего класса", не может не за­ворожить ума и воображения Виссариона Григорьевича -поклонника резких мер по прорыву в будущее.

Вполне по-гегелевски обосновывая "разумность" существо­вания буржуазии самим фактом ее социального бытия, Белин­ский на материале истории Европы приходит к выводу о том, что "государства без "среднего класса" осуждены на вечное ничтожество". Расчет на социальную роль "среднего класса" в сочетании с темой индивидуализма ("...Где и когда народ ос­вободил себя? Всегда и все делалось через личности") как ос­новного параметра буржуазного миропонимания сливается у него с восприятием процесса освобождения и прогресса. Теперь ему ясно видно, что внутренний прогресс гражданского разви­тия в России начнется не прежде, как с той минуты, когда рус­ское "дворянство обратится в "буржуазию"".

Николай I и его идеологи были сторонниками патриархально­сти. Министр финансов Канкрин выражал идеи, удобные власти. У него сильные и богатые (предприниматели) угнетают слабых и бедных (рабочих). Государство в таких обстоятельствах должно учитывать интересы "униженных и оскорбленных". Канкрин писал: "Нет сомнения, что капиталы должны быть постепенно уничтожаемы для положения преграды слишком великому и не­равномерному их накоплению... чтобы восстановить нравствен­ность от чрезмерных богатств и дурных от этого последствий, чего ужасающий пример представляют нам римляне в последние времена своего существования. Чрезмерность накопления капи­талов сопровождается вредом для общества" (1846). Канкрин был против железных дорог и путешествий без нужды, которые сму­щают дух. Господствовавшая в официальных сферах доктрина не благоприятствовала крупным фабрикам (кроме государственных, казенных) и одобрительно относилась к мелкому, "народному" производству. В государственной экономической политике идеи А. Смита естественно поменялись на идеи Симонда Сисмонди.1 Образцом производства считалась фабрика некоего Жукова, где за поведением рабочих осуществлялся строгий контроль. "Стар­шие" из унтер-офицеров ежедневно вели журнал о поведении каждого рабочего, доносительство друг на друга вознаграждалось, при этом доносчик оставался неизвестным. По словам Жукова, его рабочие даже на улице отличались почтительностью. Но та­кая поддержка народного развития оставалась только деклараци­ей, отвлечением от себя народного гнева. Объективно интересы казны требовали развития промышленности, поэтому фабрикан­тов не особенно ущемляли и даже помогали им материально, а кустарную промышленность не финансировали и даже не давали кредиты.

В целом заметно, что точно так же, как усложнилась эконо­мическая жизнь, усложнились и экономические идеи предреформенной России. Они отражали сложность движения государ­ства по пути исторического прогресса. Естественные для периода первоначального накопления взгляды, выражаемые силами, не­посредственно не участвующими в процессе буржуазного разви­тия (дворяне, верхушка власти), приводили к фактическому из­вращению этих идей и, в конечном счете, незаинтересованности в их реализации. Наоборот, относящееся к активной предприни­мательской деятельности "третье сословие" мечтало об огра­ничении свободы, было настроено процаристски, не хотело само­стоятельности. Это причудливое сочетание идей и реальности, дополненное появившейся после победы над Наполеоном "русской идеей" об исключительности России, и способности русских преодолевать то, что другим не по силам, подготавливало почву для "прыжков в утопию", поисков "философского камня" для превращения отсталости в цивилизованность, социальной алхимии, утверждений, что именно отсталость и является пре­имуществом, позволяя "перескакивать" пройденные другими народами очень медленно этапы. Дидро как-то сказал о России: "Жаль, - это прекрасный плод, который гниет, не достигнув зре­лости". Это гниение, не без помощи своеобразных эконо­мических идей, было заложено, пожалуй, в начале XIX века, хотя в целом Россия в это время пробивалась в нужном направлении.