Глава 5. Подъем предпринимательской деятельности во второй половине XIX в. - начале XX в. В России 1 страница

Самым благоприятным временем для развития предприни­мательства в России был период с конца 50-х гг. XIX в. до Пер­вой мировой войны (1914). Причем нарастание предпринима­тельской активности ощущалось в течение всего периода, вне зависимости от реформаторской деятельности царей, прави­тельства, от кризисов или благоприятной конъюнктуры. Рос­сийское общество было подготовлено к преобразованиям всем ходом предшествующего внутреннего и международного разви­тия. И в этом смысле реформы 60-х годов были скорее не причиной, а следствием того, что Россия постепенно теряла свою патриархальную целостность, поворачивалась лицом к европейским образцам строения общества и образа жизни. Сложность и некоторую преждевременность этих преобразова­ний продемонстрировал период контрреформ Александра III, но в целом этот процесс был неостановим даже законодатель­ным путем; его удалось исторически временно приостановить путем тотального насилия и фактического уничтожения самой активной части общества. Но то, что период активного пред­принимательства был недостаточно длинен, свидетельствует о том, что силы традиционности и недифференцированности в российском обществе были достаточно сильны, и они не хотели нарушать свою целостность чересчур активными действиями. Итак, с одной стороны - желание новизны и стремление про­явить свою предприимчивость, с другой - желание иметь дело с повторяющимися или даже неизменяемыми вещами, и это чувство усиливается на фоне неудачных реформационных по­пыток изменить ситуацию.

Пытающийся решить это противоречие субъект - сам государь или правительство, даже при условии революционных преобразо­ваний - не может существенно изменить конечного набора наи­более важных основ, постоянно содержащихся в обществе: "какие бы революции ни происходили в обществе, какие бы ре­формы ни делали правительства, - все остается, но является только в иных сочетаниях сил и перевеса, больше ничего".1 Наиболее эффективной может стать только та форма, которая глубже других дифференцирована, поскольку расслоение явля­ется признаком активности. "Уравненная и несосредоточенная" форма социального существования оказывается самой непроч­ной и бесплодной: в данном случае - община, крепостничество, самодержавие. В этой связи показательной является борьба двух начал, укорененных в землевладении и в общественном созна­нии. "Вековое", общинное (коллективное) начало приходит в столкновение с началом индивидуалистическим. Коллективист­ская тенденция выразилась в установлении порядка, по кото­рому выкупщиком земли становится община, а не отдельный крестьянский двор; только "столыпинские" преобразования закрепляют статус индивидуалистического начала, которое в тот момент противоречит состоянию большинства.

Еще одно постреформенное противоречие касалось отноше­ний имперской структуры, в рамках которой целостность вос­принимается как самоцель и вступает в непримиримые проти­воречия с демократическими, децентралистскими тенденциями, тем более что реформы двигались "с окраин в центр".

Но, самое главное, перспектив буржуазного развития не ви­дел никто, кроме самой буржуазии, часто стремящейся отмеже­ваться от самой себя. Народ по-прежнему не интересовался никакими конституциями и общественными правами, а богат­ство немногих среди всеобщей недостаточности сильно раздра­жало. Дворянство, чиновничество, интеллигенция по-своему хотели перемен, но даже самые думающие из них не хотели представить буржуазную цивилизацию как будущее для России, не видя в ней никаких общечеловеческих ценностей. Многим из них была глубоко чужда мысль о замене империи буржуаз­ным экономическим и конституционным строем: "надо бунто­вать народ и не забивать ему голову материями, которые довели Запад до полного гниения". Западные социальные движения были неприемлемы для интеллигентных россиян, так как эти движения останавливались перед собственностью, боялись ее разрушения, не покушались на личные свободы людей. К. Ле­онтьев, возвращающийся к нам философ конца XIX века, писал об этом настроении российской общественности так:"... ибо не ужасно ли и не обидно ли было бы думать, что Моисей входил на Синай, что эллины строили свои изящные акрополи, рим­ляне вели Пунические войны, что гениальный красавец Александр в пернатом каком-нибудь шлеме переходил Граник и бился под Арбеллами, что апостолы проповедовали, му­ченически страдали, поэты пели, живописцы писали и рыцари блистали на турнирах для того только, чтобы французский, не­мецкий или русский буржуа в безобразной своей одежде благо­душествовал бы "индивидуально" и "коллективно" на развали­нах всего этого прошлого величия?...". Он видел грядущий ужас потрясений, но в чем-то его предпочитал современному буржу­азному ничтожеству, хуже и безнадежнее - некрасивее - кото­рого не было для него ничего. На Западе тоже были такие на­строения, но традиция частной собственности, гражданских прав и реального взгляда на вещи пересилила их. Буржуазный строй некрасив, особенно на стадии первоначального накопле­ния, но он соответствует человеческой природе на существую­щей стадии развития. В России этот путь осваивался чаще ин­стинктивно, чем сознательно, и рыхлость российской почвы не давала ему прочного основания.

Достигнув крупных успехов в усилении власти, укреплении централизованного хозяйственного и политического режима внутри страны и российского державного статуса во внешней политике к середине XIX в., Российское государство, всегда играющее роль основного субъекта преобразований в стране, неожиданно для себя теряет инициативу, впадает в застой и терпит неудачи в сфере мировой политики. Особенно чув­ствительным было поражение в Крымской войне, которая на­глядно показала стратегическое отставание России от ведущих западных держав. Эта ситуация подготавливает постепенный поворот к реформам, призванным ослабить государственное закрепощение внутри страны, разбудить задавленную частную инициативу, дать некоторую свободу рыночным отношениям и предпринимательству.

Активизация деятельности предпринимателя всегда происхо­дит при частичной деструкции государственного сектора, а это не нравится представляющим государство реформаторам. "Либера­лизация" и более свободная экономическая деятельность в пер­вые десятилетия (жизнь почти поколения людей) не только лечит общество, сколько раскалывает, а порой и взрывает его.

Через ряд переходных колебаний экономической и поли­тической нестабильности страна вступает в эпоху контрреформ. Вместе с тем контрреформы - это не отрицание реформ, а опре­деленное их следствие и способ разрешения противоречий, ре­формами порожденных. Это продолжение начавшегося витка модернизации общественной, экономической системы, но уже более жесткими средствами: средствами авторитарных и тотали-стических режимов. Ценою нового государственного закрепоще­ния, путем ухудшения ранее данных государством свобод и по­слаблений частному хозяйственному интересу, путем хищ­нического использования людских и природных ресурсов эти режимы добиваются успеха в осуществлении модернизации, в осуществлении своих целей внутри и вовне, но через какое-то время с неизбежностью обнаруживается историческая недолго­вечность их успехов. После фазы застоя страна вновь вступает в эпоху подготовки к новым реформам.1 Это самое общее описание содержания происходящих со второй половины XIX в. процессов.

Период подготовки к реформам продолжается с 1857 до 1861 г., выражаясь прежде всего в выдвижении различных ва­риантов реформ и выработке такого варианта, который давал бы простор развитию новых общественных и хозяйственных отношений, но под контролем государственного аппарата и при условии обеспечения интересов помещичьего землевладения и высшего чиновничества.

19 февраля 1861 года появляется главная реформа, провоз­глашенная Манифестом об отмене крепостного права. Не ме­нее важные реформы проводятся в последующие десятилетия:

· земская (1864) - учредившая выборные органы местного са­моуправления;

· судебная (1864) - провозгласившая независимость судей, гласности, состязательности судебного процесса; были вве­дены суд присяжных, адвокатура, мировые суды;

· цензурная (1865) - ввела карательную цензуру (печатать можно все, кроме запрещенного законом) вместо предва­рительной;

· городская (1870) - заменила сословные органы самоуправ­ления бессословной городской думой и городской управой;

· военная (1874) - замена рекрутской повинности всесослов­ной воинской повинностью;

· финансовая - сосредоточение государственных доходов в государственном казначействе, централизация финансового контроля, создание Госбанка, публикация росписи государ­ственных доходов и расходов;

· университетская - восстановила автономию университетов, отменила корпоративные организации студентов.

Несмотря на огромное общественное значение и важность, великие реформы не были завершены, энергии для их прове­дения из-за слабости главной движущей силы - третьего сосло­вия было недостаточно. Не решен важнейший - аграрный во­прос, власть монарха не ограничена конституцией, нет законо­дательной власти (кроме указов царя) и политических партий (балансирующих интересы основных социальных групп).

Это не случайно, так как власть опасается распространения новых начал на все стороны общественной жизни России, не без основания усматривая в том подрыв основ самодержавия. После смены самодержца реформы продолжаются, но более жесткими методами. За счет ограбления "раскрепощенной" деревни и кре­стьян, администрация Александра III к концу 80-х - начало 90-х гг. создает условия для бурного развития индустрии, прежде всего тяжелой. На этой волне развивается перестройка графа С. Ю. Витте, пытающегося осуществить промышленное совершенство­вание России, но поражение в Русско-японской войне демонст­рирует отставание России, несмотря на индустриальный рост. Причина отставания - архаичность, отсталость основного сектора российской жизни - аграрного, который поставлен в ужасные условия и является не фундаментом государства, а трясиной, за­тягивающей любые попытки общественного переустройства. За преобразование этого сектора берется П. А. Столыпин, серьезно затронув еще более консервативное, чем самодержавие и крепо­стничество, основание русской жизни - крестьянскую общину. Чрезвычайная радикальность этой реформы обусловила и ради­кальность контрреформационного отступления: в этом смысл Февральской и Октябрьской революций, ликвидация "столыпин­ского кулачества", уравнение и передел земель в пользу общины, колхозы и т. д. Краткое описание реформ, проводимых с второй половины XIX в. и до Второй мировой войны, дает представле­ние об основных обстоятельствах, влияющих на развитие пред­принимательства в этот период. Влияние это было благоприят­ным как никогда более, но специфика российских условий давала о себе знать.

Великие реформы второй половины XIX в. связаны с име­нем царя Александра II, взошедшего на престол в 1855 г. после смерти своего отца, Николая I. Характер и воспитание нового государя, как и у многих русских царей, были достаточно про­тиворечивыми. Гувернер генерал Мердер хотел сделать из царе­вича послушного и исправного солдата, а Василий Андреевич Жуковский, известный поэт, приглашенный для воспитания Александра, убеждал его, что главное в жизни - это свобода и порядок; но вокруг будущего императора царили насилие и произвол. Это порождало противоречивость черт личности го­сударя и его реформаторской политики. Александр II всю жизнь оставался человеком мягким и нерешительным, доступ­ным внешним влияниям, но в то же время до самого послед­него момента не желающим ни с кем делить власть абсолют­ного монарха. Проведение реформ - это инициатива, скорее всего, не царя, как это было при Петре I и Александре I, а дав­ление общественных потребностей и влияние либерального окружения.

Во время Крымской войны, затеянной Николаем I якобы ради освобождения Православной Церкви, тысячи россиян гибли в Крыму и на Кавказе от пуль и бомб, а десятки тысяч -из-за недостатка провианта, медикаментов и медицинской по­мощи вообще. Не было умелых военачальников, достаточного количества врачей, из-за плохих дорог невозможно было под­везти солдатам самое необходимое. И это в стране, которая оп­равдывала бедность своих граждан необходимостью быть гото­вой к войне и обороне и основные средства которой тратились на вооружение. Деньги, ассигнованные на провиант и перевя­зочный материал, уплывали в карманы чиновников и интен­дантов. Свои реформы Александр II начал именно с армии. Он назначил князя Муравьева-Карского председателем комиссии, которая расследовала все злоупотребления в армии и воинском управлении. В результате в 1856 году в отставку ушло большое число офицеров и чиновников. Были уничтожены аракчеевские военные поселения, а их жители стали государственными кре­стьянами. В день коронации новый царь помиловал декабри­стов. С крестьян сняли 23 миллиона рублей недоимок.

Заботой новой власти с самого начала стала мощь армии в ущерб другим сферам жизни, войско было увеличено до 1 миллиона солдат, а во время войны бюджет армии увеличился до 2 миллионов рублей, в 20 раз больше, чем на просвещение. Полученный в 1870 г. для строительства железных дорог ино­странный заем в 20 миллионов рублей был потрачен на воору­жение армии. С 1874 г. была введена всеобщая воинская по­винность, в результате которой все мужское население с 21 года должно пройти воинскую службу в течение 5-7 лет; то есть в самые плодотворные годы рабочая сила отрывалась от общест­венного производства и собственного совершенствования. Воз­можно, в результате принятых мер была выиграна Русско-турецкая кампания 1877 - 78 гг. и освобождены Балканы, но теперь уже акционерное общество "Грегор Кон-Гравиц", а также и другие опять наживали миллионы за счет казны и лишений русских солдат. В эти годы не было открыто ни одного универ­ситета, а Министерство просвещения возглавлялось самыми случайными людьми.

Система хозяйствования и отношений в постреформенное время развивалась, но очень медленно и противоречиво, осо­бенно в сельском хозяйстве, которое оставалось основой обще­ственного хозяйства все постреформенные годы. Тяжелее всего приходилось основной производительной силе - крестьянству, которое в результате реформы 19 февраля 1861 г. перешло из рук помещиков в руки государства. Была отменена феодальная собственность на работников, крестьяне объявлялись лично свободными, становились юридическими лицами, могли поку­пать (и продавать) землю, дома, совершать сделки. Реформа предполагала постепенность проведения: в течение двух лет должны были быть составлены уставные грамоты с конкретны­ми условиями освобождения крестьян, затем крестьяне стано­вились "временнообязанными" до момента перехода на выкуп и должны были в течение 49 лет выплатить долг государству, купившему землю для крестьян у помещика. После этого земля должна была стать собственностью крестьян. Эта вроде бы ра­зумная постепенность сразу поставила крестьян в сложное и очень неопределенное, при российской неорганизованности, положение, что само по себе не только не стимулировало более активное ведение хозяйства на "своей земле", но нарушило вообще всякую деятельность. Прежде всего было ясно, что на­логи превышали доходность земли, но теперь уже крестьяне были как бы "ничьими" и могли рассчитывать только на себя.

При отсутствии достоверной информации по губерниям с февраля 1861 года пошли слухи, что объявление воли задер­живается помещиками. Например, в Казанской губернии Спас­ский, Чистопольский, Лаишевский уезды три месяца были в напряжении, барщинные повинности не исполнялись, во мно­гих имениях начались порубки леса. Когда, наконец, было по­лучено "Положение", ему никто не поверил. На этой почве получило решающее значение полумистическое толкование местным раскольником Антоном Петровым некоторых слов "Положения" в пользу "истинной воли". К нему стали стекать­ся ходоки за "истинной волей". Когда приехали арестовать Петрова сначала исправник, потом предводитель дворянства, и, наконец, присланный из Петербурга генерал-адъютант Апрак­син, то защищать его собралось в село Бездна более 10 тысяч человек, многие приехали за 100 верст и более. Собравшиеся и не думали оказывать сопротивление Апраксину и встретили его хлебом-солью, как царского посланника. Три залпа крестьяне выдержали, не дрогнув, и только закрывали лица рукавицами. Они думали почему-то, что больше трех залпов не будет, но когда стали еще стрелять, все в ужасе разбежались. По сведени­ям, собранным на месте мировым посредником Н. А. Кры­ловым, число убитых было не менее 100 человек.1 Всех волне­ний в первые два года было 1100 случаев. "Нежинские крестья­не в четырех селах в числе трех тысяч душ, - писал помещик Галаган, - объявили, что они считают землю своей собственно­стью и ни за что не будут за нее работать". Но о веру в монар­хическое государство разбилось все недовольство крестьян. Начался подрыв производительных сил, крестьянского, а, сле­довательно, общественного хозяйства: рабочий скот распрода­вался, запашки расширялись за счет сенокосной и пастбищной площади. Снова не имея возможности работать на себя, кресть­яне решили не работать вообще. Следствием был сильный го­лод зимой 1867 - 68 гг. в Рязанской, Тульской, Орловской, Ко­стромской, Псковской и Новгородской губерниях, в 1873 году -голод в Самарской губернии и в Поволжье. Община как основа производства сохранялась, а значит, сохранялись архаичные формы хозяйствования, которые противоречили капитализации промышленности и становлению капиталистических отноше­ний. Земля не приносила крестьянину никакого дохода, даже не была в его собственности, поэтому крестьяне держались за общину: в тяжелых условиях жить сообща было легче. В 1887 году в 50 губерниях Европейской России 80 % крестьян­ского землевладения было в общинном пользовании, а 20 % в подворном, единоличном. Почти все подворные владельцы бы­ли на юго-западе: в Полтавской, Киевской, Волынской, По­дольской, Витебской, Минской областях, и все крестьянство литовское и прибалтийское. В остальной России было сплош­ное общинное земледелие, что и предопределило последующую расстановку общественных сил.

Если рассматривать дальнейшую эволюцию крестьянской общины, то "мир" все более уравнивал условия жизни и произ­водства своих членов "по справедливости", то есть, как в пер­вобытном обществе, лишал производственный процесс движу­щей силы. Через 10 - 15 лет после реформы произошел переход от распределения земли по семьям к распределению земли по едокам (мужским душам), потом по рабочим силам, потом ста­ли распределять землю и на женщин. Здесь происходила борьба между двумя некапиталистическими принципами - уравнитель­ным, складывающимся по трудовому мировоззрению, подрав­нивающим всех выделяющихся работой или состоянием; и тра­диционным, по мужским душам, по семьям. За традиционный принцип были кулаки, так как он позволял сохранить имею­щееся благосостояние. Кулаки защищали право собственности, которую не хотели передавать бедным. Неимущие защищали принцип затраченного труда. Последних было гораздо больше, поэтому достаточно явной была тенденция в сторону передела "по рабочим рукам", то есть уравнительная. Увеличивалось ко­личество общин с уравнительным распределением, постоянно росла уравнительность самих переделов. Крестьянство, пред­ставленное после реформы само себе, действовало по своим понятиям.

Процент деревенских торговцев и кулаков был очень мал. Но такое положение не было следствием капитализма, а следствием его неразвитости: крестьянство не имело законной возможности богатеть. После реформы положение крестьян в целом стало ху­же, количество среднезажиточных крестьян уменьшилось, а зажиточных не увеличилось. Это нельзя было объяснить только действием капитализма. С 1861 по 1900 гг. в руки крестьян пе­решло около 20 миллионов десятин бывшей помещичьей зем­ли, причем средний размер дворянских и купеческих имений также не увеличился, а даже уменьшился за все это время. Вы­деления из крестьян мелкой крестьянской буржуазии не за­мечено в общих результатах движения сельскохозяйственной промышленности; она работала в рамках общины и для удовле­творения ее нужд, а не для продажи. Это характерно не для капитализма, а для экономической политики полуфеодального автократического государства, основанной на непосредственном отчуждении в пользу государства продуктов малопроизводи­тельного труда крестьянских масс.

С 1861 года по начало XIX века доходы России возросли в 6 раз, а численность населения - только в 2 раза. При почти неизменной производительности труда и личной свободе кре­стьян это означало лишь усиление эксплуатации со стороны государства. Главные сборы производились именно с крестьян, в 1877 году 70 % бюджета лежало на крестьянах, очень много было недоимок. Крестьяне обрабатывали 140 миллионов деся­тин земли в пользу государства, самим крестьянам оставался минимальный доход. Государство не всегда тратило деньги на общее благо - по-прежнему огромные суммы тратились на воо­ружение, содержание двора, чиновничества, раскрадывались -но со своей стороны также было недовольно доходами. Даже к концу XIX века (1897 г.) земледелием занималось 86 % населе­ния при очень низкой производительности труда. Из всей сум­мы национального дохода в 6 миллиардов рублей на долю зем­леделия приходилось 3 с небольшим миллиарда. Тогда как национальный доход должен был равняться (учитывая 86 % населения в сельском хозяйстве) 12 миллиардов рублей. Еже­годный доход на человека не превышал 74 рубля в 1894 г. и 63 рубля в 1900 г. В Англии доход составлял 273 рубля, во Франции- 233 рубля, в Германии - 184 рубля, а в Австрии-127 рублей (1894 г.). Если бы земледельческий доход поднялся до 12 миллиардов рублей, то на душу населения приходилось бы по 160 рублей.

В России сохранились пережитки крепостничества: круп­нейшие помещичьи латифундии, полуфеодальные формы экс­плуатации крестьян, общинное землевладение с мелочной уравнительностью. Крестьянин после реформы стал собствен­ником земли, помещик не мог ее забрать для увеличения своей запашки, но продать свой надел крестьянин не мог. Чтобы за­платить подати и выкупные платежи, крестьяне все больше продавали своего хлеба, причем основная масса крестьян эту продажу осуществляла сразу после сбора урожая по низким це­нам. Средний крестьянский надел в 7 десятин (1 десятина -1,096 га) не обеспечивал достаточного минимума, в стране со­хранялась отработочная система, и помещичье хозяйство дер­жалось на крестьянском малоземелье.

Результат такого положения оказывался двояким: с одной стороны, невозможность физического существования среди постоянной нужды, недоимок и голода, с другой - отсутствие всяких представлений о возможности политического и эконо­мического переустройства, что создавало горючий материал для стихийных взрывов. Вся неудовлетворенность крестьян проявля­лась в форме новых религиозных сект: евангельского направле­ния (молокане, духоборы), сектанты, по официальным сведениям их было 200 тысяч (1893 г.), а по неофициальным - 2 миллиона человек.1

В целом для второй половины XIX века после проведения экономической реформы характерны черты архаичного хозяйства: господство земледельческого производства и низкий уро­вень развития производительных сил, очень сильная отсталость от железнодорожного строительства, промышленности. При капитализме эксплуатация работников происходит на почве улучшения способов производства и роста национального бо­гатства, а орудием является развитие производительных сил. Основная же черта экономической политики докапитали­стического строя - пользование доходами малопроизводитель­ного труда и общий подрыв главной отрасли национального производства - земледелия. Во Франции, например, такой про­цесс наблюдался во времена Людовика XIV и Людовика XVI (XVIII век).

Более плодотворно для России развивался в постреформен­ный период процесс железнодорожного строительства, который существенно убыстрял капитализацию страны. В пострефор­менный период издержки по перевозке бьши настолько велики, что исключалась возможность транспортировки основных мас­совых товаров на дальние расстояния. Известно, что затраты на перевозку водным путем уральского железа в Москву и Петер­бург составляли в начале XIX века до 70 % себестоимости на месте его производства. В действительности же цена уральского железа в столичных центрах примерно втрое превышала заво­дскую, так как включала дополнительную торговую прибыль и прочие наценки. Но особенно были велики издержки по пере­возке на гужевом транспорте. Поэтому вопрос об удешевлении перевозок путем внедрения парового транспорта стоял чрез­вычайно остро для развивающегося капиталистического хозяй­ства России.

После реформы толпы крестьян, продав свои участки, устре­мились в города, увеличивая количество предложения свободных рук и снижая их цену. Этот фактор и иностранные займы позво­лили России создать железнодорожную сеть во второй половине XIX века - это универсальное средство связи в громадной стране с разбросанным 126-миллионным населением. В Европе желез­нодорожное строительство явилось результатом промышленного переворота; в России, наоборот, строительство железных дорог стимулировало индустриализацию и капитализацию.

В этот период в правительственных кругах была разработана программа стимулирования притока иностранных капиталов в частное железнодорожное строительство на основе учета миро­вого опыта, которая была четко сформулирована управляющим Государственным банком Е. И. Ламанским, тесно связанным с капиталистическими кругами России. Он подчеркивал, что только "частная собственность, привлечение иностранных ка­питалов и пособие от правительства - единственно возможное решение задачи устройства у нас железных дорог". Для обсуж­дения железнодорожного строительства была создана Особая комиссия. Комиссия считала, что главным преимуществом частной системы в железнодорожном деле является быстрота сооружения железных дорог, поэтому нужно всячески поощ­рять частный капитал. Железнодорожное строительство из-за неэффективности казенного управления передается на условиях концессии в частные руки.

Концессионный период железнодорожного строительства длился в России 15 лет (1866 - 1880 гг.). За это время было вы­дано 53 концессии на постройку частных железных дорог дли­ной 15 тысяч верст. Железнодорожное строительство вызвало появление целой группы железнодорожных "королей", тесно связанных с банками, иностранным капиталом, правительствен­ной бюрократией и придворными кругами. В их среде были вы­ходцы из кругов дворян-предпринимателей - П. Г. фон Дервиз, К. Ф. фон Мекк, С. Д. Башмаков, а также из числа откупщиков и купечества - П. И. Губонин, С. И. Мамонтов, И. С. Блиох, С. С. Поляков и другие.

Успехи железнодорожного строительства сочетались с ар­хаичной системой управления этим процессом. При получении концессии ни определение стоимости строительства, ни выдача правительственных гарантий не обходились без поддержки в высших сферах и без содействия чиновников Министерства путей сообщения и Министерства финансов. Члены царской семьи и сам император держали 70 % акций железной дороги. Правительство гарантировало прибыль по акциям железной дороги, но прибыль при таком ведении дел была не всегда, поэтому концессии оплачивались из бюджета, а значит, из кар­манов налогоплательщиков и за счет иностранных займов, ко­торые тоже выплачивались с процентами из налогов. Зна­чительная часть полученных по акциям средств тратилась аристократами за границей или попадала в руки иностранных дер­жателей облигаций. Поэтому в записке купечества, торгующего на Нижегородской ярмарке, в 1887 году высказывалось пожела­ние, чтобы "впредь русские дороги строились на русские капи­талы и из русских материалов". Строительство железных дорог и способствовало развитию предпринимательства, и сковывало его, так как перекачивание капиталов непроизводительному дворянству замедляло концентрацию капиталов на чисто бур­жуазной основе, ограничивало свободу предпринимательской инициативы. В 60-х гг. XIX в. в России насчитывалось 1626 км железнодорожных путей, а к концу XIX века их было уже около 50000 км. Более половины дорог было построено на иностран­ные инвестиции.

Железные дороги обеспечивали подвижность трудового насе­ления, что являлось необходимым условием экономической жиз­ни - рабочие массово передвигались в новые экономические рай­оны. В результате внедрения железнодорожного транспорта взамен гужевого в 70-х гг. себестоимость перевозок каменного угля снизилась по сравнения со себестоимостью его добычи почти в 4 раза, а к 1893 г. - примерно в 6 - 7 раз. Железнодорож­ный транспорт вытеснял речной. В 1861 - 77 гг. грузооборот на железной дороге возрос в 25 раз, а на речном транспорте всего лишь на 59 %. Речной флот в условиях конкуренции должен был перестраиваться и искать новые возможности. 55 % всего состава волжских пароходов принадлежали единолично купцам-судовладельцам, в большинстве своем выходцев из крестьян "судовшиков". Наиболее зажиточные из них владели 5-7 па­ровыми судами, к их числу относились крупные пароходники И. С. Колчин, братья Каменские, Дегтяревы, Милютины и дру­гие. В 70-е гг. усиливается роль крупного капитала в волжском направлении. Владельцами свыше 30 % наиболее мощных паро­ходов были восемь акционерных обществ и товариществ на паях. Первое место по числу парового флота принадлежало обществу "Самолет", за ним шли общество "Кавказ и Меркурий" и "КамскоВолжское пароходное общество". Кризис в Волжском паро­ходстве заставил компании технически переоснащаться, заменять колесные суда так называемыми американскими.

Железнодорожный транспорт наряду с успехами имел и суще­ственные трудности, которые особенно обострились в середине 70-х гг., после первых лет эксплуатации. Поделенная между 52 компаниями железнодорожная сеть России не представляла единого целого ни в экономическом, ни в техническом, ни в эксплуатационном отношении. Железные дороги имели раз­личные технические условия постройки, профили и типы железнодорожного полотна, станций, сигнализации станционных путей. Полный произвол царил в области системы железнодорожных тарифов. С конца 70-х гг. встал вопрос о коренной ре­организации железнодорожного хозяйства в плане его центра­лизации и огосударствления. Форсированные темпы развития промышленности во многом осуществлялись за счет средств, накопленных в сельском хозяйстве, что привело страну на ру­беже XIX - XX вв. к глубокому кризису.