Глава 8. В июне 1866г форт Ларами был центром важных интересов для людей Запада, и последующие события показали

Совет в форте Ларами 1866г.

В июне 1866г форт Ларами был центром важных интересов для людей Запада, и последующие события показали, насколько важны были переговоры, начатые тогда, и какими бедственными и дорогостоящими были последствия тех слухов о ложной безопасности и враждебности индейцев Северо-запада, которые ходили по стране до начала 1867 года.

Мирная Комиссия прибыла на совет. Она состояла из самых высоких чиновников и имела большие интересы. Предложенный мир с сиу, арапахо и шайеннами, и ожидаемая уступка права прохождения к Вирджиния-Сити по реке Паудер и горам Бигхорн — нашим маршрутом — были вопросами личного интереса, независимого от трудностей, которые могут возникнуть при построении новых фортов и борьбы с индейцами войсками, численность которых была недостаточна, чтобы исполнить ожидаемую работу на основе постоянного и надежного мира.

Генерал Кук решительно постановил, что “должен быть мир”, и предупредил команду, покидающую форт Керни, что она должна избежать столкновения с индейскими охотниками, которые были на пути к Ларами, или двигающимися туда-сюда в ожидании совета.

После достижения места лагеря, наши караваны обычно формировали квадрат или загон, обеспечивая безопасность на ночь, в то время как караулы и конные патрули тщательно охраняли всех животных в стаде. Была предписана самая строгая дисциплина, и ничего не оставляли без присмотра. Офицеры энергично инструктировали новичков и готовили их к работе и возможным конфликтам, которые могли произойти в будущем.

Индейцам была запрещена всякая торговля; но те индейцы, которые действительно желали говорить в совете, могли посетить штаб и получить там небольшие подарки в виде табака или старой одежды, но никакого оружия, пороха и виски.

Поэтому наш лагерь около Ларами был расположен достаточно близко для этого дела, но достаточно далеко, чтобы не позволить солдатам встречаться с индейцами для любых целей, и, таким образом, избежать возможности столкновений, возникающих при торговле мехом, бисером и другими изделиями, в которых индейцы ничего не понимают, часто показывая своё разочарование, становясь мстительными и злыми.

На следующий день, 14-ого июня, фургоны послали к форту, чтобы получить сто тысяч патронов к винтовкам, и договориться о запасах для верхних постов, которые будут построены в новом районе. К сожалению, в форте не оказалось столько патронов; так что мы должны были надеяться на счастливый мир. Двадцать шесть фургонов дополнительных припасов были готовы, с единственным недостатком — погонщики и водители должны были быть из нашей команды; но такая экономия имела смысл, фактически, направив в вожатые вышедших из строя, на случай любой неприятности, и, таким образом, освободив лучшую часть наших солдат. Майор Бриджер сказал нам, что видел, как индейцы увозили на своих пони бочонки с порохом, выданные им; но это не вызвало никакого беспокойства.

Следующий день прошёл в покупках, которыми были заняты наши дамы, и, конечно, имел свои небольшие происшествия.

Длинный прилавок господ Баллока и Варда представлял сцену полного беспорядка, не превзойденного ни в одном популярном магазине Омахи. Индейцы, одетые, полуголые и совершенно раздетые; скво, одетые и раздетые в той же степени, как и их благородные лорды; дети, абсолютно голые, полуголые, или завёрнутые в ситец, оленью кожу или меха, смешались с солдатами гарнизона, погонщиками, эмигрантами, спекулянтами, полукровками и переводчиками. Здесь, чашки риса, сахара, кофе, или муки высыпались в свёрнутые петлей юбки или одеяло скво; а там, какой-то высокий воин, с гримасой удовольствия, облизывал мятный леденец на длинной палке. Яркие платки, красную ткань, блестящий ситец и сверкающие ленты передавали по тому же самому прилавку вместе с ножами и табаком, медными гвоздями, бисером и бесконечным потоком товаров, который имел законное хождение на границе. Комната благоухала сыром, селёдкой и “табачным дымом"; в то время как кусочки крекеров валялись под ногами, представляя интерес для маленьких индейцев, слишком больших, чтобы ездить на спине мамы, но ещё слишком маленьких, чтобы дотянуться до хороших вещей на полках или прилавке.

“ Wash-ta-la!” (“ очень хорошо ”) смешивалось с “ Wan-nee-chee!”, весьма похожее на “ не хорошо ”, указанное на человека или вещь; вся сцена была прекрасным местом, демонстрирующем привычки благородных краснокожих в торговом зале. Конечно, все эти индейцы думали, а многие выражали свои мысли словами, так, чтобы бесхитростный незнакомец не мог усомниться, что этот Бедлам, или Вавилонское Столпотворение, было лучшим образцом использования различных языков. Шайенны добавляли к своим словам активные и выразительные жесты, в то время как сиу использовали свой язык, а так же руки и пальцы.

Ко всем, был ли то белый, полукровка или индеец, Баллок, джентльмен из Вирджинии, гостеприимству и любезности которого мы были обязанные в 1867г, выказывал терпеливое внимание, а его клерки, казалось, одинаково хорошо говорили на языках сиу и шайеннов, как и на английском, когда это был необходимо.

Всё, что происходило здесь, правда, во всех подробностях, могла послужить сценой для фотографа, стремящегося изобразить индейские обычаи и нравы.

Палатка совета, конечно, была первым объектом интереса наших дам после того, как посещение магазина было закончено; и пока джентльмены были заняты делами квартирмейстера, мы посетили её. Сосновые доски были установлены вместо скамей на одной стороне помещения. Существовала уникальная и совершенная простота в договоренности, и такое внимательное отношение к церемонии, что ни одна потребность индейцев не была пропущена, но и они должны были приближаться к агентам Большого Отца с торжественным страхом и серьезным почтением.

Под навесами всех зданий, у порогов и подъездов, везде и повсюду, стояли пары, тройки или большие группы голодных, жующих индейцев всех размеров, полов и возрастов, одетые в самые немыслимые наряды и украшения, опрятные и чистые, что было обычным для индейцев Северо-запада.

Во время долгой поездки, с большим или меньшим интересом, мы ожидали посетить совет, и считали, что полковник, без успеха просивший командование остаться в Ларами в течение соглашения, будет допущен на совет, чтобы лучше ознакомиться с индейцами и изучать их расположение относительно нового маршрута. Но наше пребывание было сокращено к фактическим потребностям команды. Помимо этого, казалось, что в течение нашей остановки, каких-то индейцев посылали за другими индейцами, а индейцев, которые были фактическими владельцами спорного маршрута, не было вообще, когда они требовались.

“Человек, Боящийся Своих Лошадей” и “Красное Облако” не скрывали своей оппозиции, а последний, со всеми своими воинами, отказался участвовать в соглашении, и через несколько дней решительно продемонстрировал свою ненависть.

Но увидев только бездельничающих индейцев, и зная о предстоящей большой работе, которая должна будет сделана в подготовке к зиме и защите наших позиций прежде, чем нарастающее облако войны рассеется, мы с нетерпением ожидали выхода, а наш полковник постоянно подгонял нас вперед. Однако некоторые вожди, узнав, что наша команда шла в страну реки Паудер до заключения соглашения, продемонстрировали явную неприязнь. Один из них намекнул, что “через две луны в команде не останется на одного копыта”. Другой объяснил свой взгляд: “Большой Отец посылает нам подарки и хочет новую дорогу, но белый вождь идет с солдатами, чтобы украсть её прежде, чем индеец скажет да или нет!” Некоторые из нас признали в этом хорошую логику.

Но как только войска покинули свою стоянку, один из специальных уполномоченных прибыл к нам и сообщил, что очень много зависит от результатов обсуждения. Посыльный, которого отправили за ушедшими индейцами, возвратился избитый. Это было предупреждением для всех нас; тем не менее, дамы сохраняли хорошее расположение духа, и поскольку они не могли возвратиться, решили продолжить марш, но согласились ограничить свою езду верхом близостью каравана.

17-ого июня, хотя это было воскресенье, мы покинули Ларами, разбив лагерь у Девятимильного ранчо, на Платт. Мы прощались с Ларами без всякого сожаления. Норт-Платт и река Ларами, Ларами Пик, находящийся почти в шестидесяти милях, и его случайное обаяние, как место проведения совета, подвели итог всем его соблазнам. Как и в изящно построенном Ливенворте, так и в Ларами, вода доставлялась из рек, и хороший пожар невозможно было потушить без воды, если он начнётся.

Этим постом пренебрегали, как случилось со всеми пограничными станциями во время войны; занятый сменяющимся гарнизоном, складные ножи и штыки которого, столь полезные в своей сфере, в значительной степени повредили сосновые доски и штукатурку; плац был столь же бесплоден и лишён дерна, как и большое шоссе к Солт-Лейк-Сити. Генерал Денди, квартирмейстер поста, со своим хорошим вкусом и навыком, в 1866г решил обеспечить форт водой по разумной стоимости, и если его преемник воплотит его планы, очень может быть, что это изменит несчастный облик станции.

Ларами был выгодным местом для торговцев, владельцев ранчо и граждан, имеющих индейских жен; но, с некоторыми исключениями, это был самый неприветливый и бесплодный пост в нашей поездке. В посту тогда было четыре роты, но осенью они были укреплены. Позднее генерал Санборн, специальный уполномоченный индейской комиссии, сообщил, что, “в 1866г в форте Ларами, во время мира, было двенадцать укомплектованных рот; в то время как в форте Филип Керни, где все время шла война, было только четыре роты”.

К счастью, этого гарнизона оказалось вполне достаточно для защиты форта Ларами, и пост все еще был сохранён к нашему возвращению в 1867г.