История геополитики. Предмет геополитики

Геополитические идеи прошли длительное историческое развитие и апробацию практикой. Их высказывали еще философы и историки Древнего мира. Геополитическое мышление проявляется в учениях Средневековья и Нового времени. Геополитическую точку зрения излагали в своих трудах дея­тели Просвещения. Впервые теорию влияния среды на политическую историю излагают уже античные авторы.

Парменид (VI в. до н. э.) выдвинул идею пяти температурных зон, или поясов, земли: два холодных, два умеренных и один жар­кий (в центре), каждый из которых обладает своими политически­ми особенностями. Эту точку зрения разделял и Аристотель, пи­савший о политическом превосходстве промежуточной зоны, насе­ленной греками. Жители южных стран получают от самой природы пищу и одежду почти в готовом виде, удовлетворяя насущные по­требности легко и свободно, поэтому они не имеют внутреннего стремления к развитию (в том числе и территориальному) своих государств. Жители севера, напротив, слишком много энергии дол­жны затрачивать на поддержание жизни на своих территориях, по­этому у них не хватает сил для развития. И только в умеренном кли­мате можно найти идеальный природный баланс, способствующий расцвету государств.

Как отмечает Василенко И.А., все древние государства располагались на землях между 20 и 45 градусами северной широты, поэтому античные авторы были убеж­дены: политическая энергия генерируется в умеренных климати­ческих зонах, и исторические центры притяжения сдвигаются в на­правлении с юга на север (в пределах этой зоны). Интересно, что в наши дни теория климатических поясов в геополитике вновь дос­таточно популярна. Широкое распространение получила точка зре­ния, согласно которой история создавалась в пространстве между 20 и 60 градусами северной широты, где расположены сегодня ос­новные политические центры Европы, России, США, Японии.

Платон, Гиппократ, Полибий, Цицерон в своих сочинениях так­же указывали, что географическая среда влияет на политическую деятельность людей, свойства их политического темперамента, обычаи, нравы и даже общественный строй. Существовало мне­ние, что жаркий климат расслабляет характеры и люди легко по­падают в рабство, а северный, напротив, закаляет людей, что спо­собствует развитию демократических форм правления. Внимание философов и политиков к географии не было умозрительным, вместе с ростом городов-государств (полисов) возникали серьез­ные геополитические проблемы: как наиболее удобным и легко­доступным способом расширить жизненное пространство, прове­сти колонизацию свободных территорий, защитить свои владения от нашествия врагов.

Аристотель в сво­ей фундаментальной работе «Политика» впервые в истории по­литической мысли разработал геополитическую концепцию само-довления государства. Сегодня термин «самодовление государства» широко используется в геополитических исследованиях, поэтому обращение к аристотелевскому геополитическому наследию всегда актуально.

Концепция государственного самодовления у Аристотеля складывается из двух основных факторов: самодовления территории и самодовления населения. Территориальная политика государства должна быть направлена на то, чтобы в конечном счете «собирание земель» обеспечило жителей государства всем необходимым, «так как самодовление (территории) и заключается в том, чтобы ни в чем не было недостатка». Величину и значение государства следует измерять не количеством населения, а государственными возможностями: ведь у государства есть свои задачи, а потому величайшим государством следует признать такое, которое в состоянии выполнить эти задачи наилучшим образом.

Пропорции населения и размеры территории Аристотель опре­деляет, исходя из логических соображений: «...ведь закон есть не­кий порядок; благозаконие, несомненно, есть хороший порядок, а чрезмерно большое количество не допускает порядка». По его мне­нию, государство с крайне малочисленным населением на большой территории не может обладать самодовлением, государству же с чрезмерно большим населением трудно иметь правильное полити­ческое устройство. Поэтому в идеале государство должно заключать в себе такое количество населения, какое было бы прежде всего са­модовлеющим для устройства благой жизни на началах политичес­кого общения.

Общий характер территории государства Аристотель определяет из стратегических соображений: она должна быть труднодоступна для вторжения по границам, но иметь удобные выходы, в том числе тайный - для вывода жителей в случае военных действий. При этом с военной точки зрения ей надлежит быть «легко обозримой», что облегчит ее защиту. Главный город (столица) должен быть цент­ральным пунктом, имеющим тесную связь со всей территорией го­сударства - и материком, и морем, чтобы в случае необходимости из него можно было бы послать помощь во все стороны.

Внутри города важно устроить хорошее водоснабжение на слу­чай длительной осады врагов. Другое условие — чтобы в город лег­ко было доставлять продукты; далее - чтобы был удобный подвоз к нему разных стратегических материалов и сырья для обработки. По мнению античного философа, города, обращенные к востоку и проч­но защищенные от северных ветров, являются более благоприят­ными для здоровья жителей, и этот фактор также играет важное стра­тегическое значение.

Интересны рассуждения Аристотеля о стратегическом значении близости к морям, о морской силе и необходимых морских гаванях. Близость к морю дает не только геополитические преимущества государству, но может содержать дополнительные опасности, ко­торые, впрочем, можно избежать, выбрав правильную стратегию. Для этого порты и гавани должны быть особым образом располо­жены по отношению к столице: не составлять с ней одно целое, но и не слишком далеко отстоять, и над которыми столица должна господствовать благодаря своим городским стенам и иным военным укреплениям.

Близость к гаваням обеспечит экономические блага для главно­го города, если же возникнет какая-то опасность, ее легко предуп­редить изданием соответствующих законов, которые точно бы обо­значили, кому дозволено и кому запрещено прибывать в порты.

Далее Аристотель предупреждает правителей морских государств по поводу прибытия в порты большого числа иноземцев, «воспи­танных в иных законах», что способно пошатнуть право и мораль в государстве, а это противоречит хорошему управлению и небезо­пасно.

Аристотель дал стратегическую оценку многим географическим центрам античного мира, вполне логично объясняя их политичес­кое возвышение или, напротив, угасание. Вот, например, как он характеризует геополитическое превосходство Крита: «Остров Крит как бы предназначен природой к господству над Грецией, и геогра­фическое положение его прекрасно: он соприкасается с морем, вок­руг которого почти все греки имеют свои места поселения; с одной стороны он находится на небольшом расстоянии от Пелопоннеса, с другой — от Азии... Вот почему Минос и утвердил свою власть над морем, а из островов — одни подчинил своей власти, другие насе­лил...» [Аристотель. Политика.1997.].

Античные геополитические воззрения в средние века были со­хранены и преумножены в основном арабскими мыслителями: именно мусульманская культура явилась важным связующим зве­ном между античностью и эпохой Возрождения в Европе. Среди арабских ученых необходимо выделить геополитическое наследие Ибн Халдуна (1332-1406). Этот ученый разделял античную идею о климатических зонах, играющих стратегическое значение, и был убежден в преимуществах умеренного климата для развития госу­дарств. Оригинальным дополнением этих теорий является созданная им концепция исторических циклов.

Ибн-Халдун увидел движущую силу политической ис­тории в активности кочевых народов, которые обладают физичес­ким и моральным превосходством над оседлым населением. Ис­торические циклы начинаются с того, что кочевники, захватывая страны с оседлыми жителями, образуют обширные империи. За­тем в течение нескольких поколений правящие династии, ведя пре­имущественно оседлый образ жизни, постепенно утрачивают свои стратегические качества; в результате правление в империях ослабевает, и тогда из степей приходят новые кочевники - завоевате­ли, и история начинает свой очередной цикл.

Идея геополитического преимущества кочевников в мировой истории получила достаточно широкое распространение в более поздних научных исследованиях, особенно в Новое время. В Рос­сии эта идея развивалась П. Савицким, Н. Вернадским и Л. Гуми­левым.

Следующим этапом в развитии геополитических идей стала эпо­ха Просвещения. К проблеме влияния географического фактора на политическое развитие народов обращались Монтескье, Дидро, Руссо, Д' Аламбер, Ламетри. Сама концепция географического де­терминизма в общественных науках во многом сформировалась под влиянием их идей и сыграла в Европе решающую роль при возник­новении геополитики как науки.

Шарль Монтескье в своей известной работе «О духе законов» (1748) сформулировал кредо географического детерминизма: «Власть климата есть первейшая власть на земле» [Монтескье Ш. О духе законов.1900.].

Именно кли­мат оказывает, по мнению Монтескье, прямое воздействие на фи­зиологическое состояние людей, а значит, и на их психологию, что в свою очередь играет решающее значение при организации об­щественного устройства и учреждении политических порядков: «малодушие народов жаркого климата всегда приводило их к раб­ству, между тем как мужество народов холодного климата сохра­няло за ними свободу» [Монтескье Ш. О духе законов.1900.].

По мнению Монтесье, законы страны (точнее, «дух законов») должны соответствовать условиям географической среды, только тогда государство способно гармонично и успешно развиваться во времени и в пространстве. Здесь французский философ вплотную подходит к формулировке геополитического закона соответствия политики, права и территории, который сыграл впоследствии важ­ную роль в истории немецкой геополитической школы.

Начиная с XIX столетия пальма первенства в развитии геогра­фического детерминизма постепенно переходит к немецким уче­ным, среди которых прежде всего следует назвать Г. Гегеля, К. Риттера и А. Гумбольдта, предложивших несколько оригинальных гео­политических идей. Эти исследователи выступают уже с критикой вульгарного географического детерминизма, более зрело и взвешен­но подходя к интерпретации природных факторов и их влияния на политическую историю.

Г. Гегель (1770-1831) в специальном разделе введения к его лек­циям по философии истории, озаглавленном «Географическая ос­нова всемирной истории», подчеркивал: «Не стоит ни преувеличи­вать, ни умалять значения природы; мягкий ионийский климат, ко­нечно, очень способствовал изяществу поэм Гомера, но один климат не может порождать Гомеров, да и не всегда порождает их; под вла­стью турок не появлялось никаких певцов» [Гегель Г. Философия истории. 1935.].

Он полагал, что геополитическая карта мира естественным пу­тем разделяется на Старый и Новый Свет, и дело не только в том (как это обычно принято утверждать), что Америка и Австралия ста­ли известны значительно позднее остальных частей света. Америка и Австралия новы не только относительно, но и по существу: по всему их физическому и духовному характеру. Гегель обращает вни­мание, что архипелаг между Южной Америкой и Азией обнаружи­вает физическую незрелость: «Характер большей части этих остро­вов таков, что они являются лишь как бы земляным покровом для скал, выступающих из бездонной глубины и носящих характер чего-то поздно возникшего». Такой же незрелостью отличается, по его мнению, и Австралия: «... ведь если мы проникнем из английских владений вглубь страны, то мы найдем огромные потоки, которые, еще не прорыв себе русла, оканчиваются в болотистых равнинах». Относительно Америки и ее культуры он делал не менее безапелля­ционные выводы: «Америка всегда была и все еще продолжает быть бессильной в физическом и духовном отношениях» [Гегель Г. Философия истории. 1935.].

Гегель считает, что незрелость природного мира накладывает решающий отпечаток на духовный мир народов, населяющих эти «физически незрелые» местности, что в свою очередь определяет место народов на карте политической истории. Так, Америку — главную страну Нового Света, он не видел на карте всемирной истории XIX века, но пророчески указывал, что именно этой стране суждено стать цен­тром «всемирно-исторического значения», объясняя это опять-таки преимущественно психологическими и географическими фактора­ми: «В эту страну стремятся все те, кому наскучил исторический музей старой Европы. Говорят, что Наполеон сказал: эта старая Европа наводит на меня скуку».

Старый Свет — арену всемирной истории — Гегель делит на ос­нове характерных географических различий, предлагая такую ме­тодологию:

1) безводное плоскогорье с его обширными степями и равнина­ми; страны плоскогорий, как правило, прочно замкнуты в себе, но способны давать импульсы исторического развития и территори­альной экспансии;

2) низменности, переходные страны, прорезанные и орошаемые большими реками; здесь образуются центры культуры, обладающие уже значительными притяжениями (мы бы сегодня назвали их ци­вилизациями);

3) прибрежные страны, непосредственно прилегающие к морю; они должны выражать и сохранять мировую связь.

Гегель оставил интересный анализ всех трех географических аре­алов с точки зрения их роли в политической истории. Народы плос­когорий он охарактеризовал весьма скептически: в пустынях Ара­вии, в монгольских степях, в Южной Америке, на берегах Орино­ко, и в Парагвае почва неплодородна, люди беспечны и не собирают запасов на зиму, ведут патриархальную жизнь, и богатство их за­ключается лишь в животных, которые странствуют вместе с кочев­никами. Он не видел в кочевническом элементе генератор полити­ческой энергии, способный всколыхнуть и вдохнуть жизнь в дея­тельность мирных земледельцев равнин. Напротив, Гегель указывал на разрушительный и бессмысленный характер набегов кочевни­ков: «...они все растаптывают, а затем исчезают, как сбегает опусто­шительный горный поток, так как в нем нет подлинного жизнен­ного начала» [Гегель Г. Философия истории. 1935.].

Народы долин, орошаемых большими реками, — иные. В Китае, Индии, в Египте создавались большие царства и формировались крупные империи. Гегель объясняет это тем, что земледельцы, на­селяющие равнины, способны к регулярному кропотливому труду, заинтересованы в поземельной собственности и развитии правовых отношений. Это в свою очередь делает государство центральным политическим институтом, который жители поддерживают и раз­вивают во всех отношениях (в том числе и в территориальном).

Морские народы Гегель характеризует с явной симпатией: если низменность прикрепляет человека к земле, благодаря чему он ста­новится зависимым в бесконечном множестве отношений, то море выводит его из этих ограниченных сфер. Море вызывает представле­ние о чем-то неопределенном, неограниченном и бесконечном, и когда человек окунается в эту бесконечную стихию, у него возникает стремление выйти за пределы, раскрепоститься. Этого величествен­ного устремления за пределы земной ограниченности недостает ази­атским государствам, хотя сами они часто граничат с морем; для них море является лишь прекращением земли.

Народы моря для него — народы исторические, способные к творчеству на арене политической истории, но наряду с этим есть и неисторические народы — коренные жители Америки (индейцы), обитатели Африки. Гегель лишает неисторические народы права голоса в истории, соглашаясь с тем, что удел их — рабство и поли­тическая зависимость от европейцев. Так, в концепции Гегеля гео­графический детерминизм соединяется с расизмом: «...характер негров отличается необузданностью. Это состояние исключает воз­можность развития и образованности, и негры всегда были такими же, какими мы видим их теперь. Единственной существенной связью, соединявшей и еще соединяющей негров с европейцами, ока­зывается связь, выражающаяся в рабстве. В нем негры не видят ничего не подходящего для себя...» [Гегель Г. Философия истории. 1935.].

Влияние идей Гегеля на развитие геополитики в конце XIX— начале XX века было огромно. В гегелевской философии истории был заложен тезис, сыгравший решающую роль в развитии теории гегемонизма в геополитике, как в марксистском, так и в либераль­ном ее вариантах. Из гегелевской историософии прямо вытекала теория авангарда: авангард монополизирует историю, ибо в нем воплощен мировой дух. Поэтому остальные народы и культуры, не относящиеся к авангарду, не имеют права голоса в политической истории. Марксизм применил эту дихотомию в своем учении о все­мирно-исторической миссии пролетариата, неолиберализм — в уче­нии о «золотом миллиарде» и однополярном мире.

Современник Гегеля Карл Риттер (1779-1858) также внес суще­ственный вклад в развитие идей географического детерминизма политической истории. Он выдвинул идею иерархического деления мира в контексте единого глобального пространства. Риттер разде­лил геополитическую карту мира на континентальную (сухопутную) и морскую (водную) части. Границу между ними он опредилил в виде большого полукруга, проходящего через Перу в Южной Аме­рике и через южную часть Азии. Эта идея противостояния госу­дарств Суши и Моря в геополитике стала определяющей в XX веке. Именно у Риттера немецкие геополитики взяли все свои основные континентальные конструкции, на его труды часто ссылался Ратцель — основатель немецкой геополитической школы.

В рамках континентальной полусферы на геополитической кар­те мира Риттер выделил Старый и Новый Свет. Его аргументация в пользу такого деления несколько отличалась от гегелевской. Рит­тер обращает внимание в первую очередь на разницу в климатических особенностях Старого и Нового Света: первый отличается за­метным климатическим однообразием, тогда как второй - напро­тив, климатическими различиями. Это оказало значительное влия­ние на характеры населяющих континентальные страны народов: на менталитет, мораль, отношение к труду и стереотипы психоло­гического восприятия. Геополитическое единство старой Европы и существенные противоречия между странами Нового Света он объяснял, апеллируя именно к этим географическим особенностям в рамках континентальной дихотомии.

В России в XIX веке также начинается широкое распространение идей географического детерминизма. В. О. Ключевский, С. М. Со­ловьев, Б. Н. Чичерин, А. П. Щапов приводят в своих трудах инте­ресные примеры взаимосвязи географических и природных факто­ров в их влиянии на политическую историю славян.

Таким образом, к середине XIX века как в Европе, так и в Рос­сии был накоплен значительный запас геополитических идей, ко­торый и послужил фундаментом для формирования геополитики как науки.