ГЛАВА 13. В поселке Шляховке, у Самодурова, Лиза была всего один раз

В поселке Шляховке, у Самодурова, Лиза была всего один раз. По просьбе Борисова для таких встреч Рогдаев снял конспиративную квартиру на Военной улице. Два раза в месяц – 9 и 23 числа, Лиза приходила туда в четыре часа дня после гимназии. Деньги сразу брала с собой из дома

Первыми обычно приходили «Дядя» или Миша Минц, затем с перерывами в 15 минут появлялись товарищи из Харькова, Николаева, Симферополя, Курска, Севастополя и других городов. Этих людей она знала только по кличкам. Последним прямо с поезда появлялся самый старый по возрасту анархист «Кудлатый» – с пейсами, седой бородой и спутанными длинными волосами, торчащими из-под черной шляпы.

Как-то Лиза ему сказала, что у него очень приметная внешность, и он может обратить на себя внимание полиции. «Кудлатый» засмеялся, ушел на кухню и через пять минут из нее вышел молодой человек, держа в руке парик и отклеенные пейсы.

– Ну, что, Лиза, – довольно улыбался он, – я разочаровал вас или, наоборот, понравился. Мне сюда приезжать и встречаться с вами – одно удовольствие.

– Нет, уж, пожалуйста, оставайтесь прежним. У меня очень ревнивый муж.

Теперь она при каждом удобном случае говорила, что она замужем. С одной стороны, ей это было приятно, с другой, – чтобы к ней не приставали с ухаживаниями.

В шесть часов она уже была свободна и, как ни в чем не бывало, возвращалась домой. Если у Николая выпадало свободное время, они встречалась с ним в центре и шли в кино или театр.

В марте на 9 число у них давно были куплены билеты в Зимний театр на премьеру Горького «Мещане». Но сколько раз приходилось убеждаться, что заранее нельзя ничего загадывать. Убили Караваева, его похороны назначили как раз на этот день. Николай предложил ей пойти в театр с Лялей, обещав за ними зайти после спектакля.

Лиза всегда нервничала, когда у нее в портфеле лежала крупная сумма денег, и с ними надо было сначала ехать в гимназию. К этому, наверное, невозможно привыкнуть. Вот и сейчас она всю дорогу от самого дома крепко прижимала к бедру свой набитый учебниками и тетрадями ранец, нащупывая с правой стороны твердую пачку денег.

От остановки трамвая до гимназии были две короткие улицы. Она собиралась повернуть за угол, как вдруг услышала сзади торопливые шаги и громкий шепот: «Не оборачивайся!» Кто-то коснулся ее свободной руки, вложив туда записку. Лиза еще крепче прижала к себе ранец, не решаясь смотреть по сторонам. Впереди промелькнула фигура в широком коричневом пальто и шляпе. Рогдаев? Его-то здесь можно было ожидать меньше всего. Записка жгла руку. Лиза вошла в здание гимназии и, поднявшись на свой этаж, поспешила в туалет. В записке было всего четыре слова: «Все арестованы. Немедленно беги».

Лиза бросила записку в унитаз. «А вдруг эта провокация или кто-то решил меня разыграть?» Теперь она сомневалась, что фигура в пальто принадлежала Рогдаеву. Однако, кто-то, зная, что она должна сегодня ехать на конспиративную квартиру, предупредил ее. От волнения она вся взмокла, пальцы рук дрожали и не слушались. Она с трудом расстегнула ранец. Толстая пачка денег никак не хотела проходить в сливную трубу, закупорив проход. Унитаз доверху наполнился водой.

В дверь стучала мадам Дебуа, торопя учениц на урок.

– У меня болит живот, – громко крикнула Лиза, – я сейчас, – и стала рукой проталкивать в трубе деньги. Вода хлюпнула и с шумом побежала в освободившееся пространство.

– Фальк, это вы там? – спросила надзирательница, узнав Лизу по голосу.

– Все в порядке. Я сейчас выйду.

Лиза, улыбаясь, вышла из кабинки.

– Можете не спешить, урок начался. И что у вас за вид? Идемте за мной.

Дебуа приоткрыла дверь класса и подозвала учительницу: шел урок английского языка. Этот язык был не обязательным предметом, но по решению Григория Ароновича обе дочери его изучали. Ляля тоже была в этой группе.

– Ничего страшного, – сказала молодая англичанка миссис Адам, которую все гимназистки любили за доброту, – мы начали с повторения. Идите Фальк к доске и расскажите о том, как образуются глаголы будущего и прошедшего времени.

Лиза поставила к стене ранец и стала уверенно рассказывать правила, которые хорошо знала.

Учительница заметила ее взволнованное лицо и дрожащие кончики пальцев, которые она усиленно прятала под фартук.

– Что с вами Фальк, вы не здоровы?

– Со мной все в порядке, – бодро сказала Лиза, боясь, что миссис Адам и дальше будет ее мучить вопросами. Можно сесть?

– Садитесь.

Не успела она сесть за парту, как ней пришла записка от Ляли: «Что случилось?» Лиза повернулась к ней и весело улыбнулась, а у самой в голове бешено носились мысли: что делать? как предупредить Колю и куда бежать? Ей вспомнился их недавний разговор, когда она сказала ему, что обещала товарищам по группе выполнять разные поручения. «Что значит разные?» – спросил он. «Пока не знаю, но не опасные», – успокоила его Лиза, чтобы закрыть эту тему. «Не опасные, – усмехнулся он, – таких в нашем деле не бывает. Любое, даже мелкое, поручение может оказаться опаснее самого крупного». Он всегда во всем прав. Он умный, он сумеет найти выход из любой ситуации. Вечером после театра они встретятся, проводят Лялю, и по дороге домой она ему все расскажет.

После занятий они пошли с Лялей в кондитерскую Менца и просидели там целых три часа, вдоволь наевшись пирожков и пирожных. Разговор был только о Володе. Лиза успокоила ее, что Володя обещал перед отъездом поговорить с Наумом Давыдовичем и обязательно это сделает после похорон Караваева. И Володя, и Николай были расстроены гибелью доктора, как будто потеряли самого близкого человека.

– Он мне вчера звонил, – грустно улыбнулась Ляля, – сказал, что несколько дней ему придется побыть с женой доктора. У нее что-то с сердцем.

– Неисправимый человек. Ему надо уезжать в Петербург, а он будет до последней минуты сидеть у постели больного.

– Я пыталась еще раз поговорить с отцом. Он на меня накричал, маму довел до истерики и пригрозил нас обеих отправить к своему брату в Николаев. Я его не пойму. Он меня очень любит, и так мучает.

– Любит, но личные интересы для него дороже.

В театре Лиза немного успокоилась, а когда вечером за ними пришел Николай, и она увидела его расстроенное лицо, решила пока ничего ему не рассказывать, вдруг пронесет. В группе и раньше шли массовые аресты, ее это никогда не касалось: она не делала бомб, не носила их в корзинах, не участвовала в «эксах» и терактах, а о конспиративной квартире на Военной улице знал ограниченный круг людей.

Дома Лиза сразу принялась гладить свое гимназическое платье и рубашки Николая. Николай готовил ужин и, как обычно, посмеивался над ней: охота была ей заниматься лишней работой. Лиза упрямо делала свое дело, напевая негромко арию Джильды из «Риголетто».

– У тебя получается лучше, чем у нашей примы Приваловой. Она старовата для этой роли, к тому же невысокого роста и полная.

– Ты не прав. Мне до нее далеко.

– Думаешь, тебе консерватория что-нибудь даст? В консерватории поставят голос, остальное все равно будет зависеть от тебя. Знаешь, как говорит нам профессор Протодьяконов: «Придете на производство и забудьте все, чему вас здесь учили». Конечно, он несколько утрирует, но я с ним согласен: училище – это школа знаний, а завод – школа жизни. На Брянке я знаю все оборудование и всех людей, половину мастеров и инженеров немедленно бы уволил из-за низкой квалификации и отношения к рабочим. А дирекция завода? Вместо того чтобы развивать производство и внедрять новое оборудование, сохраняет ручной труд и платит людям копейки. Там, где сейчас 100 человек, могли бы работать 20, и зарплата у них увеличилась бы в несколько раз.

– А остальным куда деваться, обратно в деревню?

– Для остальных открывать новые участки и цеха. Так делают в Германии. Немцы заботятся и о количестве, и о качестве своих изделий, заодно улучшают условия труда.

– За границей рабочие тоже бастуют…

– Их требования не сравнить с требованиями наших рабочих. Я как-то был на кондитерской фабрике Лурье. Женщины возят на тележках огромные бидоны с повидлом и сиропом. Я взялся одной помочь, и еле сдвинул тележку с места. Все это можно механизировать… Все готово. Садись за стол.

Только он стал раскладывать по тарелкам котлеты, как раздался звонок в дверь. Кто-то громко закричал: «Полиция! Открывайте!»

Лиза вздрогнула и посмотрела на Николая. Он увидел на ее лице неописуемый ужас.

– У нас ничего нет, успокойся, – Николай поцеловал ее в щеку и пошел открывать дверь.

В коридор ввалились пятеро жандармов во главе с толстым усатым приставом и двое понятых, пожилые супруги из соседней квартиры. Пристав сунул ему в лицо ордер на обыск.

– Ищите, – спокойно сказал Николай.

Двое жандармов прошли на кухню, один полез на антресоли в коридоре, еще двое принялись за комнату.

Николай уже пережил здесь два обыска (второй после побега Сергея). Это было отвратительное зрелище: все было перевернуто вверх дном. И сейчас жандармы бесцеремонно высыпали на пол содержимое ящиков из шкафа и письменного стола, перетряхивали каждую книгу, каждый лист тетрадей. Грязные сапоги безжалостно топтали кружевное белье Лизы. Один с силой рванул занавески на окне. Они с грохотом рухнули вниз вместе с карнизом, увлекая за собой горшки с цветами. Жандарм пошевелил сапогом разбитые осколки и землю. Затем стал вытаскивать из уцелевших горшков растения с корнем и встряхивать их – вот что никогда не пришло бы Николаю в голову. Он с облегчением вздохнул, когда там ничего не оказалось.

Они сидели с Лизой на сундуке, который был перевезен сюда из дома Фальков. Лиза вся дрожала. Он обнял ее, крепко прижимая к себе.

– Встаньте, – приказал один из жандармов, попробовав приподнять крышку сундука, но он оказался заперт.

– Т-а-к, – протянул с ядовитой усмешкой пристав. – Давайте ключ.

Николай никак не мог вспомнить, где находился ключ, – там лежали в основном вещи, оставленные Саррой Львовной. Он сам туда заглядывал всего один раз, когда вроде этих жандармов искал анархистскую литературу.

– Ты не помнишь, где ключ? – спросил он Лизу. Та пожала плечами

– Вскрывай, – приказал усатый жандарму.

Тот просунул в узкую щель кинжал, с силой на него нажав. Крышка быстро открылась. Сыщики выгребли на пол все содержимое: шубы и пальто Сарры Львовны, отрезы тканей, шелковые платки и шали. На самом дне стоял небольшой старинный сейф Фалька с особым шифром для замка. Сейф когда-то понравился Николаю, и Григорий Аронович ему тут же его подарил.

– Как я понимаю, от сейфа ключа тоже нет, а шифр вы забыли, – издевался пристав. – Давай вскрывай, – опять приказал он жандарму. – Я знаю эти сейфы, они с потайным дном.

Жандарм вертел его в разные стороны, вонзал кинжал в замок и под крышку – безуспешно. Тогда усатый поднес к замку револьвер и выстрелил. Замок разлетелся на части. В сейфе лежали дорогие украшения, оставленные Лизе перед отъездом матерью. Свою бижутерию она держала в шкатулке.

Жандарм сантиметр за сантиметром ощупывал пальцами стенки сейфа. Прошло больше часа, кукушки выскочили в очередной раз и прокричали половину третьего. Понятые устало переминались с ноги на ногу.

– Ваше благородие, – обрадовано воскликнул жандарм, – нашел кнопку от второго дна, она – с головку булавки.

– Возьми что-нибудь острое и нажми. Да вот хоть заколку из волос мадемуазели.

Жандарм протянул руку к Лизиной голове. Та увернулась и сама вытащила из косы заколку.

Дно в сейфе приподнялось, под ним оказалось еще одно, узкое пространство, где лежали крупные деньги и какие-то листки бумаг. Для Николая это была новость: он понятия не имел о втором дне. Лиза вздрогнула, по ее бледному лицу пошли красные пятна.

Пристав подозвал понятых, вытащил все на стол. Один из жандармов сел составлять протокол.

– Это ваши деньги? – обратился усатый к Николаю.

– Мои, – опередила его Лиза, – мне их оставили родители, когда уезжали в Америку.

– Это так? – спросил он Николая

– Так, – кивнул головой Николай (и тут он вспомнил их визит к Пизовым и разговор об общей кассе).

– Тогда сколько здесь, вы знаете?

– Две тысячи, – опять опередила его Лиза

Усатый стал рассматривать листки бумаг.

– А это что за записи?

– Люди, которым я давала деньги в долг.

– Выдано 9 декабря – 200 рублей, 23 – 250, 9 января – 300, 23 – 350… – Он вытащил из кармана блокнот. – Посмотрим, в какие дни вы и ваши сообщники, по наблюдениям наших агентов, посещали конспиративную квартиру на Военной улице. Все числа совпадают… Т-а-а-к, – протянул он и откинулся на спинку стула с такой силой, что тот затрещал, готовый развалиться на части. Потом подскочил, как резиновый мяч, и подошел вплотную к Лизе, сверля ее острыми глазами. В нос ей ударил резкий запах сапожного дегтя и махорки.

– Это еще не все. Вы на улице часто встречались с государственными преступниками: Итой Либерман, Ханой Шлимович и другими людьми Борисова, которые передавали вам от него задания и деньги. («Какой ужас, – пронеслось в голове у Лизы, – они все знают. Кто же нас выдал?») Неко­торые из них бывали у вас дома. Елизавета Григорьевна и Николай Ильич! Вы арестованы за связь с «Боевым интернациональным отрядом анархистов-коммунистов». Доказательства вам будут предъявлены в ходе следствия.

Околоточный вынул ордера на арест.

– Николай Ильич к этим деньгам и записям не имеет никакого отношения, – сказала Лиза. – Это мои личные записи.

– А это, мадемуазель, выяснит следствие, – усмехнулся усатый. – Кстати, вы законная жена арестованного или его сожительница? Как нам записать в протоколе?

Лиза выплеснула на него поток ненависти. Ошеломленный всем увиденным и услышанным, Николай, наконец, пришел в себя и стал собирать необходимые вещи. Лиза ничего не могла делать. Николай надел на нее теплую кофту, пальто, сверху накинул большой шерстяной платок, вложил ей в руку саквояж с нижним бельем. Затем приготовил все для себя.

На улице собрались любопытные. Впереди всех стоял недовольный хозяин дома Серегин. Николай успокоил его, что завтра же пришлет к нему брата, чтобы заплатить за квартиру вперед.

– Это недоразумение, – сказал он, – нас скоро отпустят.

Их повезли в разных пролетках. Прощаясь, Лиза прижалась к нему мокрой щекой, повторяя, как заведенная:

– Прости меня, Коля, прости. Я не хотела тебя подводить!

Он шепнул ей, чтобы она твердо стояла на том, что эти деньги ей оставил отец, он будет говорить то же самое.

– Володя завтра же вызовет из Киева Мишу. Он нас вызволит.