ГЛАВА 3. Наступило Рождество, оставались считанные дни до Нового года

Наступило Рождество, оставались считанные дни до Нового года. Елена Ивановна прислала еще два письма с настойчивым приглашением Лизе и Николаю приехать к ним на праздники. Лизе хотелось как можно скорей поехать в Ромны, но неудобно было оставлять в такую трудную минуту родных, поэтому они решили Новый год встретить в Екатеринославе, а затем уже ехать в Ромны.

Это был самый грустный в семье Фальков Новый год. Артем уехал на несколько дней в Киев к своей невесте. Хотя о свадьбе уже не могло быть и речи, он хотел объясниться с ней и ее родителями и уговорить девушку приехать в Америку. Вид у него был несчастный, как у всякого влюбленного, вынужденного расстаться со своей мечтой. Домашние его жалели, уверяя, что он там найдет еще лучшую партию. Одна только Анна молчала, так как она тоже оставляла в России свою любовь. Никто другой, кроме Мстислава, в чужой Америке ей был не нужен.

Хуже всех приходилось Зинаиде. Она наотрез отказалась ехать в Америку. Григорий Аронович устроил ее в другую семью, но каково ей было после стольких лет жизни у Фальков привыкать к чужим людям? Все праздничные блюда и традиционные пироги с капустой и яблоками были смочены ее горькими слезами. Одно утешение, что здесь оставались Лиза и Николай. Они договорились, что она будет их навещать каждое воскресенье.

Степана тоже устроили в другой дом, но старший сын уговаривал отца оставить работу и переехать к нему.

Праздничный стол, как всегда, был с шампанским и обильный. Тостов не произносили, желали одного: чтобы успешно решился вопрос с побегом Иннокентия и скорей его увидеть. Григорий Аронович посидел немного за столом и позвал Семена в кабинет играть в шахматы, откуда сразу по всему дому пошел запах крепких сигар.

Сарра Львовна недовольно покачала головой: с его больным сердцем это категорически было противопоказано. Однако пусть они лучше находятся в кабинете, чем в пустой столовой, где, кроме стола и стульев, уже все было вывезено. Остальным она предложила перейти в гостиную. Там оставались кое-какие картины и папины любимые антикварные вещи. Елка на этот раз была непривычно маленькой и сиротливо пряталась в углу, вызывая своим видом еще большую грусть. Зато на рояле стояли зажженный подсвечник и ваза с белыми розами – Сарра Львовна не отступила от своих правил.

– Лиза, поиграй что-нибудь, – предложила мать. – Помнишь, ты как-то играла чудесную музыку, я тебя еще просила повторить. Не вспомнишь, какую?

Лиза улыбнулась. Еще бы не помнить! Она тогда прибежала сюда взволнованная от стихотворения Тютчева, которое Николай написал для нее в книге Блока, и пальцы сами заиграли то, что потребовала в тот момент ее душа – концерт-фантазию Бетховена.

– Мамочка, это был Бетховен.

Стоило ей сесть за рояль, как пальцы сами, как в прошлый раз, побежали по клавишам, и по всему дому полилась волшебная музыка. Однако радости в этот раз никто не испытывал. Тетя Лия и Зинаида начали вытирать слезы. Анна сидела мрачная, думая о Мстиславе. Сарра Львовна вся была в мыслях об отъезде и здоровье мужа, которое ее очень тревожило: он все время держался за сердце. Один только Николай не мог налюбоваться на свою Лизоньку. На ней было розовое платье, то самое, в котором она два года назад выступала на мамином благотворительном вечере. Щеки ее раскраснелись от выпитого шампанского, и это ей очень шло. Она играла, искоса посматривая на него и улыбаясь. Сколько времени они уже вместе, а сумасшедшие волны так и бегают между ними, вызывая желание сорваться с места и броситься в объятья друг другу. И еще эта музыка, которая будоражит душу и уносит в неведомую даль.

Скоро все домочадцы отправились спать. Лиза и Николай вышли на улицу. Он тут же обнял ее, и они стали целоваться, не замечая прохожих, которых в эту новогоднюю ночь было на улице полным полно. Кто-то созорничал и запустил в них снежком, тут же раздался дружный хохот

– Я не дождусь, когда мы поедем в Ромны, – сказала Лиза, когда он выпустил ее из объятий. – Теперь у меня остаешься только ты и твоя семья. Вдруг я им не понравлюсь?

– Такая красавица не может не понравиться, а братья все, как один, в тебя влюбятся. Я сам как будто только что тебя увидел и влюбился, вот что ты со мной делаешь. Ты – колдунья или великий маг?

– Я твоя жена, и ты сам меня еще больше околдовал.

Екатерининский проспект весь сиял от ярких гирлянд на домах и в витринах магазинов. Около гостиницы «Франция» электрическими кружевами были опутаны все деревья. На бульваре мальчишки зажигали бенгальские огни, пускали из ракет фейерверки. В небе тут и там расцветали огромные букеты сверкающих звезд.

Около входа в Городской парк была построена высокая горка с ледяной дорожкой. Взрослые и дети со смехом и визгом скатывались с нее на ногах, образуя внизу кучу малу.

– Поедем? – предложил Николай.

– Страшно, – поежилась Лиза, но покорно пошла за ним наверх.

Они подождали, пока перед ними тронется с места парочка. Крепко прижав к себе Лизу, Николай двинулся за ними. Лиза замерла, подчиняясь его крепким рукам. В самом низу парочка неожиданно упала. Николай ловко перепрыгнул через них и, сделав еще несколько шагов, остановился, все так же крепко обнимая Лизу.

– Ну и ну! – воскликнула она. – Как это тебе удалось устоять, я думала, мы сейчас упадем и переломаем все кости.

– Разве мог я уронить такую драгоценность, – засмеялся довольный Николай. – Сам не знаю, как получилось. Знал, что нельзя упасть, и не упал. А теперь идем на Днепр. Там народ катается с обрыва на санках и картонках.

– Нет, уж. Я достаточно натерпелась страху.

– Не знал, что ты такая трусишка. Попросим у кого-нибудь санки. Ты не представляешь, как это здорово – кататься с горы в новогоднюю ночь.

– Ну что с тобой делать, идем. Только на ногах я больше не поеду.

– Поедешь, куда ты денешься.

* * *

Второго января они выехали в Ромны. Задолго до этого, решив уже ехать к родителям, Лиза и Николай несколько дней ходили по магазинам, выбирая подарки. Лизе хотелось приобрести всем что-нибудь особенное, в результате она накупила столько коробок с одеждой, детскими играми, куклами, посудой, конфетами и пирожными, что их багаж составил 6 чемоданов. Кроме того, Григорий Аронович настоял, чтобы они перевезли в Ромны несколько картин и антикварных вещей, которые он не хотел продавать, а отправлять в Америку уже было невозможно: у них и так набиралось слишком много вещей. В это число попали почти все антикварные часы, скульптуры, статуэтки, настольные лампы, старинная серебряная посуда. Все это под руководством отца было аккуратно упаковано в коробки из-под шляп и зашито в мешки. До вокзала их везли три извозчика.

В Ромнах было намного теплей, чем в Екатеринославе. Ночью прошел дождь. Утром ударил небольшой морозец, опушив все деревья и кусты белым кружевом. Пока они ехали на извозчике (сзади ехали еще две подводы с вещами) к своей Новолозовской улице, Лиза вертелась по сторонам, любуясь фантазией природы. У нее было прекрасное настроение, ей сразу понравился этот маленький провинциальный город с аккуратными белыми хатами, садами и скверами.

– Посмотри, – восхищенно говорила она Николаю, когда они проезжали мимо какого-нибудь сквера, – какая красота, – и напевала из «Зимних грез» Чайковского.

Как Николай и надеялся, Лиза понравилась Елене Ивановне: его любимая женушка умела показать себя с самой лучшей стороны. По вечерам они вместе музицировали, и Лиза с удовольствием пела мамины любимые арии и романсы. Лиза и для него предстала здесь совсем другой: веселой, раскрепощенной. Она возилась с маленькой Олесей. Как девчонка, бегала наперегонки с его младшим братом Ваней и его друзьями, вела с мамой «светские» разговоры о музыке и искусстве высказывала искренний интерес к увлечениям братьев: цветам и лошадям.

Гриша и Илья в ее присутствии краснели, теряя дар речи. Гриша принес ей из оранжереи букет белых лилий. Лиза в благодарность поцеловала его в щеку, отчего бедный малый зарделся и выскочил из комнаты, как ошпаренный. Николай от души посмеивался над братьями. Он отдыхал в этой домашней обстановке, забыв обо всех невзгодах, обрушившихся на них в последнее время. Жаль, что не было отца. Илья Кузьмич не смог на эти дни вырваться из Минска, хотя ему тоже теперь не терпелось познакомиться с Лизой, о чем он написал им сюда, в Ромны, письмо. Николай был рад, что отец смирился с его женитьбой, и у них наладились прежние отношения.

Праздники праздниками, но в доме как обычно было много дел, и каждый занимался своими обязанностями. Мама возилась в хлеву с животными и курами. Илья с утра до вечера пропадал в конюшне, там теперь из конюхов остался один Иван, со вторым, Потапом, пришлось расстаться из-за отсутствия средств. Гриша расчищал в саду дорожки и укрывал еловыми лапами стволы саженцев от зайцев, повадившихся из Сабуровского леса грызть по ночам кору.

Николай колол дрова, относил их в дом и в летнюю кухню, куда мать поместила новорожденного теленка, подтапливая там по ночам печь. Работал он с удовольствием, так что вскоре вспотел и сбросил с себя овчинный полушубок.

Лиза взялась ему помогать таскать дрова, но она только мешала своей суетливостью, и он отправил ее гулять с Олесей и Ваней на горку. К обеду он сел передохнуть на лавочку перед летней кухней, раскинул на спинке руки и долго смотрел в чистое безоблачное небо, наслаждаясь тишиной, изредка нарушаемой легким поскрипыванием снега под ногами мамы. Вот шаги удалились к сараю, вот снова повернули к летней кухне, вот заскрипели по дорожке к дому, хлопнула дверь. Снова хлопнула дверь, но шагов не слышно.

Николай повернул голову и увидел на крыльце маму. Она улыбалась и, подняв к глазам руку от солнца, смотрела в сад. Там, по дорожке, в белой шубке и белом шерстяном платке, отодвигая ветки деревьев, шла Лиза и улыбалась ей в ответ. Николай вздрогнул, вспомнив свой не такой уж давний сон. На другой руке Лизы повисла уставшая Олеся. Он подошел к ним, взял сестренку на руки.

– Ваня там остался? – спросила Елена Ивановна, все так же улыбаясь и любуясь Лизой: уж больно хороша она была, раскрасневшись от прогулки и игры с детьми.

– Он с горки катается.

– Пора бы и обедать, – сказала Елена Ивановна.

– Пойду, скажу за ним, – предложил Николай и, одержимый видениями из своего сна, поспешил в сад, который с детства знал наизусть: каждое дерево, каждый кустик, каждую грядку. Вначале шли черешня, вишня, яблони, груша, слива; за ними – кизил, фундук, кусты смородины, малины, крыжовника, садовой ежевики. В конце сада Гриша вместо забора высадил кусты маклюры. Они разрослись, отгораживая теперь сад от небольшой березовой рощи плотной колючей стеной. За рощей идет проезжая дорога, за ней – глубокий овраг, в котором зимой детвора устраивает катание на санках и лыжах. Это и называлось у них горкой.

Николай открыл незаметную для постороннего глаза калитку, вошел в рощу, наполненную в этот час солнцем и щебетом птиц. Кругом – покой и умиротворенье, никакого намека на поваленные деревья и бурелом. Откуда они взялись в его сне?

Он подошел к оврагу, усыпанному детворой: кто катался на санках, кто – на лыжах по отливающей серебром лыжне. Были здесь и крутые ледяные дорожки с колдобинами по всему пути, которые нужно перепрыгнуть и суметь устоять на ногах. На это был способен не каждый. В детстве они любили с братьями хвастаться друг перед другом, постоянно приходя домой с разбитыми носами.

Николай посмотрел на самую длинную дорожку, обрывающуюся внизу крутым трамплином. «Эх, была, не была!» – стукнул он себя задорно по бедру и бросился вниз, перепрыгивая через колдобины, сгибая, когда надо, колени и пружиня ноги. Вот и трамплин! Он подпрыгнул высоко вверх и опустился в глубокий снег, устояв на ногах. Он посмотрел назад.

Вслед за ним по дорожке ехал Ваня, широко расставив руки и наклонившись вперед всем корпусом. «Сейчас упадет», – подумал Николай, и точно, на очередной колдобине брат споткнулся, упал лицом и рыбкой заскользил вниз. Николай бросился наверх, поймал его перед самым трамплином и крепко к себе прижал. Лицо у брата было ободрано в кровь, нос распух, став фиолетового цвета, из глаз катились слезы.

Николай набрал снегу и приложил к его носу.

– Что же, Ванюша, мы скажем маме?

– Пусти меня, я не маленький.

Ваня вырвался у него из рук и отскочил в сторону. Николай снова взял его на руки и стал взбираться наверх.

– Я умею, Миколка, честное слово умею, это я случайно упал, – шептал ему горячо в ухо малыш.

– Конечно, случайно, и я так много раз падал.

Наверху появились Гриша с Олесей.

– Миколка, – важно говорила маленькая сестренка, подражая Елене Ивановне, – что же вы не идете обедать, мама и тетя Лиза вас ждут?

Николай посадил Ваню на одно плечо, попросил Гришу подсадить Олесю на другое и, пошатываясь от тяжести, пошел к дому. Через несколько шагов он остановился.

– Ну-ка, друзья, признавайтесь, тетя Лиза вам понравилась?

– Понравилась, – дружно протянули Олеся и Ваня.

– Она очень красивая, – смущенно добавил Гриша. – Я таких видел только на картинках.

– Вот и славно. Значит, будете ее любить?

– Бу-де-м!