ГЛАВА 4. Начальник Харьковского жандармского управления Петр Ксенофонтович Попов не сразу приехал в Екатеринослав

Начальник Харьковского жандармского управления Петр Ксенофонтович Попов не сразу приехал в Екатеринослав, решив сначала побывать в городах, где были крупные анархистские группы, и до Рождества посетил Курск, Кишинев, Белосток, Николаев и Одессу. Везде за анархистами было установлено тщательное наблюдение. Так как зам. департамента полиции Виссарионов приказал всем начальникам охранных отделений пока никого не арестовывать, кроме, конечно, участников тяжелых преступлений и крупных «эксов», то анархисты чувствовали себя вольготно, устраивали митинги и собрания, распространяли листовки со своими заявлениями и экстремистскими призывами.

В Одессе Попова ждала любопытная информация. В середине декабря сюда из Парижа приехала супружеская пара – Лемче Гринберг и Перли Нейдорф (впоследствии выяснилось, что это вымышленные имена Лемче (Леонида) Тетельмана и Элины Слувис). Они поселились в гостинице «Новая Италия», и вскоре их там навестил Борисов. После этого визита его след был утерян, в самой гостинице из анархистов больше никто не появлялся. Попов велел тщательно вести за супружеской парой наблюдение и продолжать держать в поле зрения конспиративную квартиру, где Борисов обычно проживал в Одессе.

После Рождества Попов отправился в Киев. Здесь начальник охранного отделения полковник Николай Николаевич Кулябко давно держал всю группу под контролем, получая исчерпывающую информацию от своего осведомителя Дмитрия Богрова. Богров был особенно ценен тем, что занимал в группе ведущую роль и находился в приятельских отношениях с самим руководителем Сандомирским. Удивляло, что агент – из богатой еврейской семьи, живет в роскошном отцовском доме и почему-то сам вызвался сотрудничать с охранкой.

Попов пожелал с ним встретиться. Агент произвел на него двоякое впечатление: с одной стороны, как будто охотно обо всем рассказывает, с другой – держится свысока и даже надменно. Взгляд у него был тяжелый, и, когда говорил, смотрел не на собеседника, а мимо него. Довольно презрительно отзывался о своих товарищах, возмущался, что, устраивая «эксы», большинство из них делят деньги между собой, а в группу отдают крохи. «Они мне все надоели, – говорил он скучным голосом, – я бы с удовольствием ушел от них, но не могу этого сделать, так как нужен Кулябко». Сам он тоже участвовал во многих «эксах», в группе являлся казначеем, распределяя общественные деньги на покупку оружия и взрывчатых веществ.

Кулябко не знал, что в киевской группе работает еще один осведомитель – Шубин, который был напрямую связан с департаментом, а теперь подчинялся Попову. Беседуя с Богровым, Петр Ксенофонтович понял, что тот много утаивает от своего начальника. Так, он скрыл от него, что в декабре в Киеве прошла конференция анархистов-комму­нистов, которая приняла Резолюцию об объединении всех анархистских сил России и проведении в будущем такого же Всероссийского съезда. Делегаты поддержали идею Борисова о создании отряда и террористических действиях, а сам Богров высказал довольно странные мысли о необходимости обратить усилия террористов на крупных политических деятелей России и чуть ли не самого царя. Борисов остался недоволен его выступлением, и, видимо, ему не доверяет.

Складывалось впечатление, что агент Кулябко мало что знает о боевом отряде и посвящен только в дела Тыша и Сандомирского. О Тыше Дмитрий отзывался как об очень энергичном и предприимчивом человеке, преданном Борисову.

– Вы знаете, где сейчас находится Тыш? – небрежно спросил Петр Ксенофонтович, всем видом показывая, что сам это знает, но ему интересно выяснить осведомленность Дмитрия.

Богров принял его игру и уверенно сказал:

– В конце декабря выехал в Женеву, не сегодня-завтра должен возвратиться в Россию. На станции Казатин он прямо в поезде передает груз связным, сам выходит и оттуда на перекладных возвращается в Киев.

Попов его сухо поблагодарил за информацию, вытащил из кармана 150 рублей и с удовлетворением отметил, что этот «барчук» охотно взял деньги и довольный вышел из кабинета. «Вот и пойми этих людей», – усмехнулся Попов. Его всегда интересовала психология человека, ставшего осведомителем. Одно дело, когда его вербует охранка или заставляет нужда, другое – когда добровольно приходит такой обеспеченный тип, как Богров.

Иногда попадались просто удивительные люди: то ли авантюристы от природы, то ли любители необычных приключений, то ли всерьез увлекающиеся профессией сыщика. Таким был хорошо известный всем начальникам охранных отделений Украины Бенцион Моисеев-Мошков Долин, он же «Ленин», «Александров» и «Шарль». Этот человек всегда заранее чувствовал, когда могла наступить опасность его разоблачения и сам себя «сажал» на длительные сроки в тюрьму или мог напроситься в камеру на 1,5–2 месяца, чтобы выяснить у заключенных необходимые ему сведения. У него везде были свои люди, представлявшие ему за деньги любую информацию. Зато и гонорар он требовал в несколько раз больше, чем получали его коллеги. Аленский-Богров не годился ему даже в подметки.

Что-то в киевском агенте Попову не нравилось. Он посоветовал Кулябко быть с ним предельно осторожным.

– Да я его, Петр Ксенофонтович, знаю несколько лет, – убеждал его Кулябко. – Игрок, любит шикарную жизнь, но это не мешает ему сотрудничать с нами. Мы много раз проверяли его информацию по другим каналам, все сходилось.

– В таком случае, Николай Николаевич, вы лично несете ответственность за его информацию. По нашим сведениям, в Киев скоро прибудут Таратута и Абрам Гроссман. Вот когда от вас потребуется четкость действий, чтобы проследить, с кем они тут будут связаны, и вовремя всех арестовать. А Тыша нужно срочно брать. Богров сообщил, что не сегодня-завтра он встречается со связными в Казатине. Я пошлю туда телеграмму, чтобы его задержали. Если не получится, придется вам брать его в Киеве.

– Хорошо, постараемся.

– Дубинский как себя ведет?

– В справке департамента считается членом боевого отряда. Часто отсутствует в городе, возможно, выполняет задания Борисова.

– Он человек опасный, ограбил в прошлом году завод Бродского и принимал участие в ограблении почты в Верхнеднепровске, есть похожее описание свидетелем его внешности. Давайте-ка одновременно с Тышем арестуем Дубинского и Сандомирского. Посмотрим, что предпримет Борисов. Кого он еще бросит на этот участок? Да, так и решим. Арестуйте этих двоих сегодня же в ночь. Буду ждать от вас сообщений.

На следующий день он отбыл в Екатеринослав. Клингенберг устроил в его честь в розовом зале Дворянского собрания обед с приглашением узкого круга людей. Александр Михайлович много говорил о Столыпине и Государственной Думе.

– Как ни говорите, – рассуждал губернатор, – а Столыпин все-таки сумел подавить революционное движение. Надеемся, 905-й год никогда не повторится.

Слушая его речи, Богданович усмехался про себя, вспоминая, как еще недавно Клингенберг критиковал Столыпина и самого Богдановича за бездействие и плохую работу полиции.

Попов был не из тех, кто поддавался лести и мог расслабиться от уделяемого ему внимания. За весь обед он ни разу не улыбнулся. Держался со всеми сухо, был немногословен. Под конец сказал, что перед ними всеми стоит очень важная задача, возложенная премьер-министром, а в его лице государем, – ликвидировать обширную сеть террористов. Он рассчитывает на помощь всех тут присутствующих.

Попову выделили самый лучший номер в гостинице «Франция»: с четырьмя комнатами, двумя ванными и туалетами, совершенная лишняя для него роскошь. Он выбрал для себя две комнаты: спальню и кабинет, а в остальные помещения закрыл двери.

Вечером с докладом к нему пришел Богданович. Встретились, как старые друзья, однокурсники и коллеги, вспомнили университет, петербургскую жизнь, поговорили о детях. У Попова было трое сыновей и пять внуков, но один сын еще не женат. Пошутили, что могли бы и породниться. Но, увы, дочь Ивана Петровича уже вышла замуж и живет в Париже. От разговора о детях незаметно перешли к делу. Богданович обстоятельно доложил о положении дел с анархистами в Екатеринославе. Для наглядности он передал Попову список с фамилиями и адресами людей, входящих в группу наблюдения, и записи агентов в виде «Дневников»: кто, где бывает, кто, к кому ходит, на что Попов заметил, что надо во всех городах рекомендовать такие дневники. Однако Богданович пока затрудняется сказать, кто из этих людей непосредственно входит в боевой отряд, настолько они себя ведут осторожно. Даже «Ленин» пока не смог выяснить, кто в Екатеринославе является связным Борисова.

– А сам «Ленин» не захотел войти в местную группу?

– Нет.

– Ему видней.

Так как Богданович теперь был как бы его правой рукой, они обсудили общую картину по всем городам. Иван Петрович одобрил решение Попова арестовать Тыша. Таким образом перекрывалась одна из главных жизненных артерий отряда – снабжение оружием. Куда трудней будет перекрыть другую артерию – финансовую, вынуждающую боевиков постоянно проводить крупные экспроприации. В связи с этим Богданович рассказал о недавнем крупном ограблении и убийстве землевладельца Дуплянского, которые тоже могут быть связаны с отрядом Борисова. По предварительной версии убийц было четверо. На месте обнаружено два трупа, один из них, судя по оставшимся после пожара эмблемам на пуговицах и погонах шинели, – студент Киевского технологического института. Сделали запрос в Киев, но от Кулябко пока не пришел ответ.

– Жаль, я об этом не знал, когда с ним встречался. Он слишком доверяет одному своему агенту и расслабился. Сыскной отдел у него работает плохо. Пошли завтра с утра ему телеграмму от моего имени, чтобы к вечеру был ответ по этому студенту, одновременно такую же телеграмму направь ректору института, – Петр Ксенофонтович задумался. – В других местах губернии были сообщения о раненых в день этого убийства?

– Каждый день таких случаев бывает много. Но недавно, три недели спустя после ограбления, в полтавской больнице случайно выявили с огнестрельным ранением жителя Екатеринослава Иннокентия Рывкинда, ныне обучающегося в Киевском университете. Его лечил хирург Боков. Хирург утверждает, что пулю вынимал не он, а держал его в больнице, причем в инфекционном отделении, как психического больного. Вся история поступления туда Рывкинда выглядит весьма запутанной.

– Рывкинд! Эта фамилия есть в списке киевской группы, однако ни Кулябко, ни его агент не сообщили мне о его длительном отсутствии в городе. Ты, несомненно, прав, он тоже связан с убийством Дуплянского. Его надо срочно доставить в Екатеринослав.

– Его родные пригласили в Полтаву лучшего у нас адвоката Лакерника, и тот добился, чтобы ему провели психиатрическую экспертизу. Обе семьи почему-то срочно решили уехать в Америку, выставив дома на продажу.

– Рассчитывают на его побег. Надо усилить охрану арестованного. Срочно сообщите об этом в полтавское управление и начальнику тюрьмы.

– Кухарка Рывкиндов показала, что в начале ноября Иннокентий приезжал к родителям с двумя друзьями, прожили там недолго и уехали за границу. О друзьях его ничего не могла сказать, так как никого из них в лицо не запомнила и в студенческих эмблемах не разбирается. По времени их проживание там совпадает с ограблением.

– Иосте сообщали?

– Да. В Женеве появился анархист Арон Могилевский, тоже студент Киевского университета, только курсами старше, чем Рывкинд, очень необщительный.

– Вот вам и еще один участник убийства. Кулябко все проспал. Три или четыре человека исчезли из анархистской группы, а он об этом ничего не знает или не придал этому значения. Странно! Кто же был второй убитый? А у вас анархисты исчезали?

– Трудно сказать. Они же не сидят на месте. Самый активный из них – Наум Марголин, недавно уехал к семье в Америку.

– Надо срочно узнать если не адрес, то хотя бы в каком городе в Америке живет его жена. Попробуем там его поискать. Но это отнимет слишком много времени.

– Я уже отдал такое распоряжение, – сказал Иван Петрович, внешне оставаясь спокойным, но внутри уязвленный тем, что Попов дает ему указания, которые он сам давно отдал своим подчиненным.

Попов поднялся, давая понять, что разговор окончен.

– Ты сейчас домой?

– Домой. Уже одиннадцать.

– А я пройдусь в управление, может быть, пришло сообщение о Тыше.

– С завтрашнего дня к тебе будут приставлены пять человек.

– Хорошо. А мы с тобой давай каждый день здесь собираться в это же время.

Иван Петрович ушел. Попов посидел еще некоторое время за столом, раздумывая над тем, почему Кулябко не в курсе таких важных событий, как исчезновение из города трех или четырех анархистов, и что все-таки за гусь этот его агент Аленский. Он решил тут же, не откладывая в долгий ящик, написать запросы Кулябко, ректору технологического института, своему агенту Шубину и заведующему заграничной агентурой Гартингу, чтобы тот проверил по своим каналам Могилевского и Марголина, и только после этого отправился в управление. Туда успел заехать Богданович, предупредив всех дежуривших сотрудников о визите Попова. Когда подполковник приехал, все были на своих местах и держали наготове документы, которые ему могли понадобиться.

Первым делом он взял телефонограммы из Киева и Казатина. Кулябко сообщал, что Сандомирского и Дубинского арестовали в съемных квартирах и препроводили в Лукьяновскую тюрьму. При обыске ни у того, ни у другого ничего не нашли. Оба вели себя вызывающе. На допросе отрицали связь с отрядом и Борисовым. Дубинскому пришлось подсунуть в карман пиджака листовку с Заявлением об образовании отряда и ограблении почты на станции Верхнеднепровск. Он впал в истерику, кричал, что его спровоцировали, обещал дойти с жалобой на Кулябко до самого Николая II. «Сработали топорно, – усмехнулся Попов, – но зато у Кулябко теперь есть неопровержимые улики».

Не менее важное сообщение было и в другой телеграмме: Тыша успешно взяли на станции Казатин вместе с двумя связными. Все трое этим же поездом отправлены в Киев.

Это был первый удар по отряду Борисова. Сам Сергей с некоторых пор стал замечать, что за ним следят, поэтому постоянно менял адреса, о которых знали только Хана и Ита, а они в свою очередь получали их от третьей связной в Одессе: Эсфири Розенбаум, студентки Высших женских курсов. Лично они не встречались, оставляя записки в условленном месте в Александровском парке.

Вместо Тыша за доставку оружия стала отвечать Люся Янкелевич, девушка, которую порекомендовал Сергею сам Наум. В помощники ей он выделил еще пять человек. Они встречали ее в условленных местах и развозили груз по городам. Весь маршрут транспорта пришлось поменять. О нем знали только Борисов, Штокман и Люсины помощники. Сама Люся была связана с узким кругом людей из группы Рогдаева. В Киеве она бывала редко, в Екатеринославе всегда останавливалась у Пизовых.

Тем временем в Екатеринославе полным ходом заработала лаборатория по производству бомб. Ита теперь часто отвозила бомбы в Киев, где напрямую связывалась только с Андреем Кротовым. О нем из местных анархистов никто не знал, поэтому о поездках Иты не были в курсе ни Аленский, ни осведомитель Попова Шубин.

* * *

Вскоре на помощь работникам лаборатории «Дяде» и Михаилу Минцу из Женевы был вызван Иоста. Здесь его как старого друга встретил Николай Рогдаев, поселив в двухкомнатной квартире на Грековской улице в доме № 8 Бруни, где Карлу Ивановичу и предстояло делать бомбы.

С тоской смотрел он из своих окон на серые доходные дома Екатеринослава, вспоминая прогулки по набережной Женевского озера, Английский сад, мост через Рону, остров Руссо с застывшим навеки в кресле великим французским мыслителем. «Непыльная» работа кончилась раз и навсегда. Как предупредил его Гартинг, после раскрытия всей сети анархистов его тоже арестуют и посадят вместе со всеми в тюрьму. Месяца через три освободят и отправят в Женеву или Париж. Там он распространит легенду о побеге из тюрьмы, отдохнет и снова вернется к своей прежней жизни.

Однажды к нему пришла девушка, представившаяся Евой – молодая, очень симпатичная, интеллигентного типа барышня, из уст которой странно было слышать слова о бомбах и взрывчатых веществах. Она мило улыбалась, долго поправляла перед зеркалом пышные каштановые волосы, пудрила щеки, раскрасневшиеся от сильного ветра, как будто пришла на свидание к молодому человеку. По квартире поплыл тонкий запах духов, который Карл Иванович уже стал забывать, – так давно он не был с женщиной. Ева достала из сумки записную книжку, карандаш и, также мило улыбаясь, стала подробно расспрашивать его, что ему необходимо для оборудования лаборатории: видно было, что она сама во всем прекрасно разбирается. Карл Иванович предложил ей чаю. Ева вежливо отказалась, взяла подмышку свою сумочку и, мило улыбнувшись на прощанье, обещала доставить все предметы по списку через неделю.

В указанный срок два здоровых мужика втащили в его квартиру буфет, якобы им заказанный в мастерской краснодеревщика Жилинского. В нем оказались коробки с пробирками, колбами, двумя примусами и пироксилином. Вечером пришла Ева, спросила, все ли ему привезли, что он просил, и обещала через четыре дня, в пятницу, зайти за готовыми бомбами. При одной мысли, что он должен будет без всякой практики, на основе только теоретических знаний производить опыты с пироксилином, Карлу Ивановичу становилось плохо. Он достал из чемодана схемы, которые штудировал в Женеве, и целый день снова их разбирал, производя в уме весь технологический процесс.

На следующий день бомба была готова. Вечером он поехал испытывать ее на городское кладбище. Зайдя в самую его глубину и трясясь от страха, так что готов был вот-вот потерять сознание и упасть на соседнюю могилу, он вытащил из корзины свое изделие и со всего размаха бросил в маячивший впереди высокий памятник. Последовал оглушительный взрыв, к небу взметнулись красные языки пламени. Где-то вдалеке, около ворот раздались свистки и крики сторожей кладбища. Иоста стал осторожно пробираться к кустам, которые привели его к Ульяновской улице.

Дальше работа пошла веселей. В пятницу, к приходу Евы были готовы четыре бомбы. Ева осталась довольна Карлом Ивановичем, поцеловала его в щеку и быстро ушла, попрощавшись до следующей пятницы. Она была в дорожном костюме, бомбы укладывала в чемодан, из чего Иоста решил, что она отправилась на вокзал и, борясь с нахлынувшими на него нежными чувствами к этому очаровательному созданию, доложил об этом Попову.

Попов приставил к дому Карла Ивановича агента, но Ева больше не появлялась. Рогдаев приказал ему самому отвозить бомбы к нему на квартиру. Иногда за ними приходили Софья Гутнер, Амсей Котляревский или его 17-летняя дочь Фейга. Эти трое, Рогдаев и его заместитель Войцеховский были основным окружением Карла Ивановича (считая его нужным для отряда человеком, Борисов оберегал его от чужих глаз). Иосте вполне хватало общения с этими людьми, чтобы получать важную информацию и передавать ее Попову.

Через некоторое время он стал отвозить свои бомбы в Шляховку, хозяину дома на Штольной, 11 Самодурову. Так стало известно, где находится основная лаборатория отряда по производству бомб, их склад и типография. Карл Иванович считался человеком Борисова, поэтому при нем открыто говорили обо всех делах. Вскоре Попов имел полный список всех анархистов Екатеринослава, выделив отдельно тех, кто входил в боевой отряд. Постепенно ему удалось узнать руководителей анархистских групп других городов и имя новой связной, занимавшейся вместо Тыша транспортировкой оружия, – студентки из Киева Люси Янкелевич. Петр Ксенофонтович был доволен: информация поступала к нему непрерывным потоком.

Начальнику одесского охранного отделения пришла «мудрая» мысль – открыть на Торговой улице кафе, владельцами которого были его осведомители братья Гринберг. Кафе стало центром для всех анархистов города и местом конспиративных явок. Ничего не подозревающие анархисты обсуждали вслух свои дела и передавали через братьев записки нужным людям. Этим же вечером все это становилось известно полиции. В поле ее зрения попали не только боевики во главе с Яковом Кучурой, но анархисты, входящие в группы, которые еще недавно возглавляли Кирилл Новомирский, Иуда Гроссман и Лазарь Гершуни.

Гроссман и Гершуни в настоящее время сидели в тюрьме, Кирилл Новомирский неожиданно прибыл из-за границы в Одессу и стал частым гостем в кафе. У него была цель: объединить всех местных анархистов, отделив их от разного рода налетчиков и воров, прикрывающих свои деяния именем анархистов. Ему удалось провести общее собрание всех анархистских групп города, изложив им программу совместных действий против самодержавия, которая, естественно, была далека от террористических планов Борисова. Он призвал всех товарищей отказаться не только от крупных терактов, но и от практики «мандатных писем» и мелких «эксов». На следующий день после собрания Новомирский вместе с группой наиболее активных анархистов оказались в тюрьме.

Таким образом, по Киеву, Одессе и Екатеринославу у Попова была уже достаточно ясная картина. Меньше сведений было по Кишиневу, Калуге, Николаеву, Симферополю и Севастополю, но и они постепенно расширялись, благодаря агентам и... Эрделевскому. Константин, по поручению Борисова, проводил в этих городах организационную работу. И повсюду за ним неотступно следовали десятки филеров, раскрывая адреса анархистов и их конспиративные связи. Однако наружное наблюдение не давало таких зримых результатов, как внутреннее, а вводить в эти группы осведомителей уже не имело смысла: огромная работа приближалась к концу.

Удалось раскрыть и Еву. Ею оказалась Эсфирь Финкельштейн – опытная революционерка, которая у агентов проходила под кличкой «Стуня». Ева вела себя крайне осторожно: дважды агенты ехали с ней из Екатеринослава до Одессы, и оба раза на привокзальной площади Ева бесследно исчезала.

Неуловимыми пока оставались Люся Янкелевич и все связные Борисова. Янкелевич оказалась не менее опытной подпольщицей, чем «Стуня». Временами Петру Ксенофонтовичу представлялось, что это одно и то же лицо. Агенты усиленно искали девушку в России и заграницей.