Панарин А.С. 37 страница

мораль в обществе, в котором почти нечего потреблять, ибо люди уходят

из неблагодарной сферы производства в более многообещающую сферу

перераспределения и посреднических сделок.

Разумеется, дальнейшее усиление разрыва между накоплением общей

социокультурной (дескриптивной) информации и инструментальной

(прескриптивной), как и сопутствующий этому примат

перераспределительного начала над продуктивным, не могут длиться

бесконечно. Точнее говоря, продолжение этих процессов за некоторым

порогом грозит тотальным разрушением производительных систем и

превращением нации в распадающуюся "диаспору". Поэтому следует

предполагать наличие определенного социокультурного цикла, нынешняя

фаза которого должна в обозримом будущем смениться противоположной. С

одной стороны, обществу предстоит усилить фильт-

ры и протекционистские барьеры, призванные препятствовать дальнейшему

неупорядоченному приращению информации, преобразующей цели, но не

средства, с другой - резко повысить возможность перевода накопленной

дескриптивной информации в прескриптивную.

Попробуем рассмотреть эти два типа стратегии. Одним из наиболее

эффективных барьеров на пути неупорядоченных межкультурных

заимствований является мобилизация протекционистских идеологий. Яркой

разновидностью этого типа является национализм. Ни одно общество,

испытывающее потребность в мобилизации ресурсов для ускоренной

модернизации, не избежало национализма. И на Востоке (Тайвань, Южная

Корея, Япония), и на Западе (Франция времен голлизма) мы наблюдаем

примеры этого. Модернизационный национализм представляет особого типа

мембрану, проницаемую для прескриптивной информации (заимствование

производственных, военных, организационно-управленческих технологий),

но мало проницаемую для дескриптивной информации, модернизирующей

подсистему целей, но не средств.

Вероятно, российскому обществу в обозримом будущем не избежать

экспансии идеологии национализма как в ее культурно-протекционистских,

так и социально-мобилизующих формах и функциях. С другой стороны,

обществу предстоит на всех уровнях переходить от нынешней неудавшейся

представительской социально-политической системы к мажоритарной. В

деятельности политических партий на Западе давно наблюдается такая

особенность. Крупные партии, имеющие реальные шансы на власть, более

ответственно подходят к своей предвыборной пропаганде, стараясь

избегать заведомо невыполнимых обещаний. Напротив, мелкие партии,

фактически не имеющие шансов прийти к власти, мало заботятся о

прескриптивной информации. Информация, адресуемая ими избирателям,

представляет собой провоцирующий неумеренные притязания социальный

утопизм. Эти партии пребывают в свободном социокультурном поле, "не

опускаясь" до уровней, на которых формируются конкретные социальные

технологии. Они, в результате, усиливают эффект перевернутой

информационной пирамиды, дестабилизирующей общество. Ясно поэтому, что

общество, уставшее от нестабильности, но желающее сохранить

демократию, постарается перейти от многопартийной к двухпартийной

системе и ввести цензовые барьеры (например, пятипроцентную таксу для

участия в парламенте, или 51 % таксу для создания национальных

автономий от имени "табельной нации" - сегодня они могут создаваться

даже при условиях, когда табельная нация составляет менее четверти

населения, как, например, в Якутии). Словом, общество постарается

создать препятствия для деятельности безответственных "маргиналов",

всюду экспериментирующих с границами дозволенного и создающих опасные

прецеденты. Неизбежность установления у нас мажоритарной системы

становится все более очевидной, Но надо учитывать, что такие системы

бывают двух видов: центристские и поляризованные. Рис. А изображает

центристскую систему, рис. Б - поляризованную,

Левые

Центр

Рис. Б

Правые

Центристская система создает "царство умеренности", В условиях, когда

население напугано крайностями левого и правого экстремизма и их

готовностью доводить классовую или национальную борьбу "до конца",

основной контингент избирателей тяготеет к центру. Поэтому

конкурирующим партиям и их лидерам не выгодно выдвигать крайние

лозунги: это грозит политической маргинализацией. Позиции "левых" и

"правых" постепенно сближаются, ибо они с разных сторон дрейфуют в

сторону центра.

В этих условиях вероятно появление относительно немногочисленной, но

богатой идеями и яркими политическими характерами партии, которая

может выполнить ту же роль, какую

некогда выполняли свободные демократы в ФРГ. Обе крупные партии,

христианская и социал-демократическая, имели шанс прийти к власти,

только заручившись поддержкой этой небольшой центристской партии,

которая как бы "подправляла" политику каждой из них, заставляя не

слишком удаляться от центра.

Более драматичен механизм поляризованной мажоритарной системы. Здесь

имеют место социокультурные и политические циклы: нация то отдает свои

симпатии левым, создавая условия для своего рода красного

фундаментализма, монополизирующего политику, то, в следующей фазе

цикла, - правым, возрождая фундаментализм некогда поверженных "белых".

И та и другая из мажоритарных систем способна создавать сильную

политику смелых решений и ярких характеров, но приоритеты их различны.

Мажоритарная система центристского типа более чутка к экономическим

приоритетам, так как предполагает избирателя-прагматика, больше

ценящего практический успех, чем идеологическое вдохновение.

В центристских системах преемственность политического курса при смене

правительств наиболее велика. Напротив, в поляризованных мажоритарных

системах каждая пришедшая к власти партия обещает открыть новую

страницу истории; это тем более неизбежно, что поляризованные системы

предполагают идеологически экзальтированного избирателя, взыскующего

"великих целей" и "новых рубежей".

Ясно, что для нашей страны, настрадавшейся от великих экспериментов,

предпочтительнее была бы стратегия прагматического центризма, далекого

от экзальтированного мифологизма, Но этому мешает противоречие между

состоянием массового сознания и ориентациями политических элит,

Массовое сознание стало центристским: согласно проводившимся опросам,

крайние партии способны сегодня снискать поддержку не более 7-10

процентов населения.

Однако ожидаемый всеми центризм не должен быть топтанием на месте:

требуется принятие смелых решений, чтобы остановить страну на краю

пропасти. Для этого требуется мажоритарная политика сильного (но

умеренно настроенного) большинства. Требуются коалиции различных

партий вокруг идей и проектов общенационального характера. Вместо

этого мы пока что имеем множество не способных к диалогу группировок,

за каждой из которых стоит незначительное меньшенство населения (см.

рис. В),

Таким образом, политическая система лишена фокусирующей линзы,

способной вобрать и направить энергию нации,

>3E.

>'

s s

.?

\0? s

Политический спектр

Рис. В

Эффективная политическая система представляет собой механизм для

переработки социальных заказов нации в политические решения и

технологии их практической реализации. Если воспользоваться языком

кибернетики, то социальные заказы можно назвать "входом", получаемые

решения и технологии - "выходом". Сначала опишем проблемы, касающиеся

"входа".

Раскрепощенное после краха тоталитарной системы сознание нации (в

особенности молодых поколений) создает слишком обильный социальный

заказ на "входе" - никакая система, не говоря уже о крайне

расстроенной нашей, не способна такой заказ удовлетворительно

обработать и перевести в решения. Проблема усугубляется тем, что

система партийного представительства у нас только начинает

формироваться. Большинство из многочисленных групповых социальных

интересов пока что не представлено соответствующими партиями. Партии

же в демократической политической системе представляют своего рода

информационные фильтры, которые принимают информацию от

соответствующих социальных групп, классифицируют ее, отсеивая все

лишнее и экстравагантное, агрегируют социальную информацию в более или

менее стройные блоки, в результате чего невнятные социальные

требования и претензии получают форму партийной программы. И только

потом эти требования вводятся в политическую систему в качестве

"входа".

Г. Алмонд называет четыре "входных" функции политической системы: 1)

политическая социализация и рекрутирование сторонников различных

партий; 2) артикуляция социальных интересов; 3) агрегирование

интересов; 4) политическая коммуникация.

Ясно, что именно система сильного мажоритарного центризма лучше всего

приспособлена для выполнения этих функций, в особенности третьей и

четвертой, обеспечивающих интеграцию нации и социально-политическую

стабильность. Для рекрутирования сторонников и артикуляции интересов

достаточно "гласности", в условиях которой группы начинают осознавать

специфику своих интересов и получают право выдви-

гать требования. Но для того чтобы ввести социальные требования в

систему политического представительства и там согласовать их с

требованиями других общественных групп, одной гласности недостаточно.

Здесь требуется специфическая технология легитимации интересов -

признания их своевременными и законными, и затем - взаимного

согласования всех, признанных законными, социальных интересов.

Следовательно, политическая система выступает как система технологий,

перерабатывающая полуфабрикаты общественных мнений и запросов в

готовый общественный продукт, используемый в системе принятия и

реализации решений. Какие же именно технологии при этом используются?

1. Перевод информации из неофициальных каналов коммуникации в

официальные.

К числу деформаций, присущих антидемократическим режимам, относится

разрыв и противопоставленность официальных и неофициальных

коммуникаций, Социальные недовольства, неутоленные потребности,

массовая неудовлетворенность здесь не получают легального выхода,

принимая форму глухого ропота в очередях или "интеллектуальной

критики" на кухнях и в "курилках". Официальные же каналы коммуникации

полны наигранного оптимизма и благодушия: в них циркулирует такая

"информация", как победные рапорты с "великих строек", заявления о

всеобщем восхищении "политикой партии и правительства" и благодарности

трудящихся за заботу.

Но даже если оставить в стороне экстравагантности тоталитаризма и

взять нормальную практику организации и управления, то и она дает нам

свидетельства определенного разрыва между официальными и

неофициальными коммуникациями. Во-первых, официальные каналы носят в

основном отраслевой, специализированный характер и из всего объема

общественной информации избирают лишь узкопрофильную, соответствующую

им по назначению,

Между тем в условиях, когда различные виды общественной деятельности

становятся все более комплексными, узкоотраслевой способ сбора и

обработки информации становится все менее эффективным. В

межведомственные разрывы проваливается весьма дефицитная социальная

информация, которая считается "ничейной" и потому попросту не

учитывается. Во-вторых, структура официальных коммуникаций имеет

тенденцию устаревать, отставая от новых требований, игнорируя новые

социальные связи и новые потоки информации, Наблюдается правило:

всякая новая информация сначала циркулирует в неофициальных каналах

коммуникации и только затем, нередко с большим опозданием и изрядно

"процеженная",

попадает в официальные каналы, где готовятся управленческие решения.

Критикуя неэффективность жестко централизованных

политико-административных систем, М. Крозье подчеркивал: "Подлинный

смысл этой централизации заключается в воздвижении непроницаемого

экрана между теми, кто имеет право принимать решения, и теми, интересы

которых они затрагивают"4. Не принимаемые в расчет интересы находят

выражение в одних только неофициальных коммуникациях; между системами

официальных и неофициальных коммуникаций непрерывно возрастает разрыв.

"В результате те, кто стоит в стороне от рычагов управления, имеют

ценную социальную информацию, но лишены возможности ее использовать, а

те, кто имеет такую возможность, лишены информации"5. Социальный

кризис, выразившийся в майско-июньских событиях 1968 г. во Франции,

Крозье считает результатом этого разрыва между объемом наличной

информации и той ее частью, которая была затребована для принятия

решений. Взрыв явился не результатом экономического "кризиса

перепроизводства", а результатом перепроизводства идей, не

поместившихся в официальных каналах коммуникаций. В рамках

организационнокоммуникационной концепции М. Крозье отношения

модернизаторов-инвесторов, стоящих наверху, и находящихся внизу

"консерваторов-потребителей" выглядят совсем иначе, чем в схеме А.

Турена. Здесь управляющие группы, "верхи" выступают протекционистами,

тогда как "низы" оказываются носителями дефицитной информации,

отражающий скрытую общественную динамику интересов, потребностей и

статусов,

Следовательно, для информационного обеспечения общественного развития

недостаточно научно-технической революции. Информационная революция

должна носить социальный характер: обеспечить несравненно более

свободный перелив информации из неофициальных финалов коммуникаций в

официальные, управленческие, Без этого разрыв между количеством

производимой в обществе информации и количеством реально используемой,

обеспечивающей принятие решений информации будет возрастать. Поэтому

те социальные права, которых настойчиво добиваются менее защищенные

социальные группы, отгороженные от участия в решениях, для общества

являются способом расширения его способности воздействовать на самое

себя, снижать энтропию, накапливающуюся внизу социальной лестницы. Это

как раз те права, осуществ-

4 Crazier М. La societe bloque. P., 1971.?. 95.

5 Ibid. P. 95.

ление которых только и может создать адекватную назревшим потребностям

систему принятия решений и резко повысить уровень использования

социальной энергии, концентрирующейся в неофициальных коммуникациях и

не находящей выхода. Запаздывание в решении этой проблемы приводит к

тому, что эта энергия периодически срабатывает как стихийная сила,

способная разрушить институты, вместо того чтобы их обновить,

Отсюда понятно значение демократии. Демократия - это такой способ

социальной организации, при котором непрерывно накапливающаяся в

неофициальных каналах коммуникации информация имеет более или менее

беспрепятственный выход в официальные, организационно-управленческие,

что позволяет политической системе в целом не запаздывать с решениями.

Здесь, таким образом, изменения носят относительно непрерывный,

эволюционный характер, в отличие от тоталитарных систем, обреченных на

взрывы в результате "социального перегрева" (или относительного

перепроизводства информации, игнорируемой системой принятия решений).

Среди механизмов социальной системы, участвующих в обработке

дефицитной социальной информации, большая роль принадлежит системе

партийно-политического представительства. Здесь весьма существенно

различие между парламентскими партиями, основанными на принципе

социального представительства, и так называемыми "авангардными",

ориентирующимися на то или иное "великое всепобеждающее учение".

Представительские партии несут эмпирическую информацию о разнообразных

социальных интересах. Они работают как индуктивные информационные

системы, идущие от частного к общему, от эмпирического уровня к

теоретическим и идеологическим обобщениям. Авангардные партии не

столько слушают голос соответствующих социальных слоев и групп,

сколько ориентируются на априорное знание "всеобщего интереса" и

"светлого будущего", заключенное в "великих учениях". В

информационно-эпистемологическом смысле они близки процедурам

дедукции, идущей от общего к частному, Надо отметить, что известное

различие эпистемологических традиций между англо-американским

эмпиризмом и континентально-европейским рационализмом, ставящим общее

впереди частного, находит отражение в специфике соответствующих

политических систем. В англо-американской политической системе

доминирует представительский принцип, в континентально-европейской

заметную роль продолжает играть идеологический принцип, защищаемый

партиями авангардного типа.

Авангардная партия склонна учитывать интересы одного только

класса-гегемона, сведения о которых она получает не

эмпирическим путем, а преимущественно из теории. В результате

формируется весьма своеобразная система решений, ориентированная не

столько на социальную реальность, сколько на "идею". Рано или поздно

мифотворческая деятельность авангардной партии приводит к такому

конфликту с действительностью, который ведет к неминуемому

политическому краху.

Анализируя современный политический процесс в России, с удивлением

приходишь к выводу, что правящий демократический лагерь, клянясь в

верности идеологии либерализма и принципам представительства, на самом

деле тяготеет к установкам авангардной партии. В особенности это

касается социально-экономической политики. Монетаристская политика и

демонтаж прежней промышленной системы осуществляются не столько с

учетом реальных интересов и наказов избирателей, сколько в

соответствии с требованиями нового "великого учения" - чикагской

школы. Вместо того чтобы корректировать свою политику в соответствии с

растущим числом несогласных и разочарованных избирателей, правящие

демократы поспешили любую оппозицию зачислить в разряд

"красно-коричневых" - врагов рынка и демократии, мнение которых

заслуживает лишь "принципиального" игнорирования. Правящий лагерь

стремительно превращается в авангардную партию "всезнающего"

меньшинства, не способного "поступиться принципами". Разумеется, не

последнюю роль здесь играет могущественное номенклатурное лобби,

объединившееся с дельцами теневой экономики с целью недопустить

демократического пути "народного капитализма" - массовой

предпринимательской самодеятельности. Именно такой путь защищает

концепция "экономики предложения", входящая, наряду с монетаризмом, в

теоретическую систему "чикагской школы". Наши официальные реформаторы

предпочли взять только один ее компонент - монетаризм, ибо он

совместим и с монополиями в экономике и с этатистской доминантой в

политике. Но наряду с давлением указанного лобби большую роль в

формировании правительственной политики играет и традиция гегемонизма

и авангардизма, способная до неузнаваемости исказить самые

благонамеренные начинания правящих российских "демократов".

2. Опережающее развитие горизонтальных коммуникаций.

Для тоталитарных режимов характерно стягивание всех функций наверх -

гипертрофированное развитие вертикальных коммуникаций в ущерб прямым

горизонтальным (партнерским) связям. Полная недоверия к обществу,

ревниво относя-

щаяся к любым проявлениям независимой инициативы власть стремится

вмешиваться во все сферы общественной жизни, мелочно опекая и

регламентируя. Надо сказать, что этатизм традиционных авторитарных

обществ существенно отличается от этатизма тоталитарных режимов XX

века. Традиционные авторитарные режимы насаждают монополию центральной

государственной власти на политические решения', но вне политики, а

следовательно, и вне руководящего присмотра государства находятся

целые пласты народной жизни - хозяйственной, культурной,

семейно-бытовой, которые регулируются обычаем, традицией, а также

соседским общественным мнением и решениями общины.

Совершенно другой характер носит жизнь в современных тоталитарных

режимах. Здесь грань между политическим и неполитическим фактически

исчезает и в, веденье власти попадает вся жизнь человека, вплоть до

бытовой и семейной. Для того чтобы преодолеть этот новый вид этатизма,

буквально спеленающий общество, необходимо разобраться в его истоках.

Недоверие к гражданскому обществу, к инициативе снизу связано не

только с ревностью власти, отстаивающей свою монополию на решения. Не

меньшую роль играет здесь высокомерие идеологического доктринерства,

отвергающего не только многолетнюю национальную традицию, но и

народный здравый смысл. Как достаточно убедительно показали "новые

философы" во Франции, это недоверие определенным образом связано с

установками новоевропейского рационализма, противопоставляющего

"высокие" истины разума низменности и недостоверности чувственного

эмпирического опыта.

С этим выводом солидаризируется и М. Фуко - один из теоретиков

французского структурализма. В "Истории безумия" он показал, как

история государства, ориентирующегося на противостояние стихиям

народной жизни, приводила к появлению двух институтов - работного дома

и народного госпиталя. Зарождение мануфактурного производства

сопровождалось "научной организацией труда", связанной с уподоблением

человека бездушному механизму. Этому сопутствовало решительное

подавление тех сторон человеческой личности, которые связаны с

эмотивной сферой. То, что прежде выглядело нормальным и приемлемым,

стало третироваться как проявление болезненной, неадаптированной

психики. Так в новоевропейской культуре возникла идея невротика -

человека, неспособного действовать рационально и обуздывать свои

аффекты. Раннебуржуазная цивилизация выделила, абстрагировала

некоторые, адекватные ей стороны духовной и психической жизни, объявив

остальные ненормальностью, подлежа-

щей искоренению. Наряду с идеей работных домов, где перевоспитывали

согнанных с земли "бродяг", возникла идея народного госпиталя,

предназначенного для изоляции от общества всех, психологически

неадаптированных к нему. Новоевропейский рационализм, стремящийся к

уподоблению общества фабрике, создал, таким образом, прецеденты и

советского Гулага и небезызвестных "психушек", хотя по масштабам их

использования большевистские наследники планово-рационального

устройства жизни далеко опередили своих учителей. В России

сотрудничество интеллигенции с властью во имя обуздания стихий

народной жизни и ее принудительной модернизации сверху восходит к

временам Петра I.

Возникло устойчивое представление, будто любое попустительство

"народной стихии" и традиции чревато искажением стройной логики

"единого государственного преобразовательного плана".

Г. Флоровский приводит полную горького сарказма фразу современника

основателя империи. "Сочинил из России самую метаморфозис или

претворение". "Так реформа была задумана, так она была воспринята и

пережита. Сам Петр хотел разрыва. У него была психология

революционера. Он хотел, чтобы все обновилось и переменилось - до

неузнаваемости"6. Таким образом, в основе тоталитаризма лежит

рационалистическое недоверие к народному опыту и традиции, помноженное

на темперамент неистового революционаризма. В этатизме тоталитарных

режимов ощущается не один только всеограничивающий и скучный

бюрократический педантизм, но и революционаристское неистовство.

Именно оно сообщает этатизму его демоническую энергетику.

Государственная бюрократия выступает в обличье "гегемона", требующего

самоотказа от инициативы, обзываемой "своеволием", во имя светлого

будущего. Этатизм деформирует всю систему общественного управления; он

не только препятствует развитию местного самоуправления, но даже в

рамках собственной административной системы избегает разумного

делегирования административных функций сверху вниз. В результате

верхние этажи управленческой системы перегружены мелочными

функциями, а нижние скованы в ожидании руководящих указаний.

Иррациональность этой системы демонстри- рует следующий рисунок:

6 Флоровский Г. Пути русского богословия. Вильнюс, 1991. С. 82.

Некоторые простейшие проблемы могли бы быть решены на основе

непосредственной договоренности смежных звеньев? и б. Однако они

лишены права на такое "своеволие". Для того чтобы а мог обратиться к

б, ему предварительно требуется разрешение центра Л; управленческая

цепь удлиняется:

вместо а*>б действует а->А->б. Учитывая при этом, что между а и А,

так же как и между Л и б, существует -множество бюрократических

звеньев, реальное управленческое решение приобретает вид:

а->4-*3->2->1->А->5->6->7-*8->б. Густав Ле Бон приводит пример

действия этатистской системы во Франции. В городке? лопнула одна из

водопроводных труб, и в нее попали нечистоты из соседней

канализационной трубы. В рамках англо-американской традиции

гражданской самодеятельности городская коммуна или ассоциация жителей

квартала наняла бы бригаду водопроводчиков и проблема решилась в

течение нескольких часов. Французское насквозь политизированное

общество диктует другой путь. Жители обратились к своему депутату, тот

послал запрос в муниципальный совет города. На следующей день в

местной газете появился красноречивый памфлет, направленный против

"властей предержащих", вынуждающих трудящихся пить отравленную воду.

Вскорости к делу был подключен депутат национального собрания Франции,

произнесший в парламенте яркую речь с призывом положить конец

безобразиям в сфере коммунального хозяйства страны. Этот случай стал

предлогом, чтобы заявить о себе на страницах прессы десятку депутатов,