Панарин А.С. 32 страница

последними, не имеет достаточного культурного престижа для того, чтобы

самостоятельно формулировать цели,

Второе противоречие касается отношений производства и

"собирательства". Как уже отмечалось, современная система

общественного производства производит не все; природные блага, равно

как и демографические ресурсы - рост численности рабочей силы,

состояние ее здоровья, предрасположенность к труду - все это

наследуется в качестве дарового продукта. Но чем интенсивнее

производство и шире его масштабы, тем сильнее давление на

невоспроизводимые ресурсы, производство которых общество по сей день

не обеспечивает. Не выдерживают возрастающих нагрузок природа,

человеческое тело и психика, семья и другие институты, оказавшиеся Д

"пасынками прогресса". Именно здесь решающая роль принадлежит

политике. Только мощное политическое "лоббирование"

в пользу не кредитованных обществом, но интенсивно эксплуатируемых

ресурсов, а также человеческих способностей и социальных институтов,

может воспрепятствовать их окончательной деградации, что привело бы к

тотальному экологическому, антропологическому и социокультурному

кризису.

Следовательно, современная политика выступает в двух противоположных

ипостасях: как разновидность мощных преобразующих общественную среду

технологий, с одной стороны, как средство противодействия

технологическому хищничеству в отношении невоспроизводимых ресурсов

или незащищенных социальных институтов (и отдельных групп населения),

с другой стороны. Как показал пример знаменитого нефтяного эмбарго

арабских стран после ближневосточного кризиса 1973 г., политика в

состоянии активно влиять на технологии. Именно эмбарго дало толчок

структурному сдвигу, связанному с переходом от энергоемких к

энергосберегающим технологиям. Любую социальную группу можно

рассматривать как держателя определенных ресурсов; при этом не только

объем и качество этих ресурсов влияют на статус данной группы, но и

наоборот: организованное сопротивление группы бесплатным

экспроприациям ее ресурсов способно сделать данные ресурсы дефицитными

и вызвать далеко идущие Изменения как в системе производства,

использующего эти ресурсы, так и в статусе группы, являющейся их

держателем.

Современная политическая борьба складывается вокруг двух

взаимосвязанных проблем: вокруг ресурсов и вокруг центров принятия

решений, Экспроприация ресурсов или отстранение от участия в решениях

- вот два основных показателя социальной ущемленности.

И поскольку "ресурсом" в постиндустриальном обществе стали не только

традиционные средства, но и образование, наука, здравоохранение,

культура, досуг, то политика утратила прямую соотнесенность с так

называемыми "производственными отношениями"; группа интересов и группа

давления (т.е. те, кто претендует на долю ресурсов, и те, кто

претендует на участие в решениях) возникают во всех сферах

общественной жизни и политизируют их.

Чтобы раскрыть природу современной власти, надо понять ее

нелокализуемый, всеобщий характер. Это противостоит и марксистскому

представлению о власти как надстройке, и классическим либеральным

воззрениям на власть как особую подсистему, в "нормальном" случае

отделенную от самодеятельного гражданского общества, которое

приглашает ее лишь на роль "ночного сторожа".

12*

Тайна власти состоит, в первую очередь, в культурной (духовной)

гегемонии: по-настоящему управляет людьми тот, кто управляет их

помыслами. Вторая ступень реализации власти связана с организацией:

здесь мы видим неравенство организаторов и организуемых, во-первых, и

организованных и неорганизованных, во-вторых. Наконец, третье

основание власти, третья ее ступень, касается ресурсов. Причем

решающую роль играет не собственность, а фактическое распоряжение

ресурсами, что дает нам противопоставление распоряжающихся и

нераспоряжающихся теми или иными общественными ресурсами.

Соответственно этим трем основаниям мы имеем и три основные формы

политических противоречий: противоречия социокультурные, противоречия

социально-организационные, противоречия по поводу распоряжения

ресурсами.

Это, в свою очередь, позволяет классифицировать различные стороны

политологической теории: политическую культурологию, политическую

социологию и политическую экономию (не следует смешивать с

традиционным ее пониманием, ибо факторы общественного богатства, как и

факторы социального неравенства в постиндустриальном обществе иные,

чем в индустриальном).

Глава 2

ПРИРОДА КУЛЬТУРНОЙ ГЕГЕМОНИИ (Социокультурные противоречия

современного общества)

 1. ИНФОРМАЦИОННОЕ НЕРАВЕНСТВО И ПОЛИТИЧЕСКИЙ ГЕГЕМОНИЗМ

Современная цивилизация давно порвала с натуральным хозяйством и

подчинила людей отношениям обмена. Однако следует признать, что до сих

пор научная мысль больше обращала внимание на экономическую сторону

этого процесса, изучая разделение труда, роль рыночных отношений,

появление "частичного", специализированного рабочего и других форм

профессиональной стратификации. Между тем натуральное хозяйство

кончилось не только в области экономики. Это относится и к области

информационного обеспечения в широком смысле слова.

Прежде каждая социальная группа производила необходимую для своей

жизнеориентации информацию самостоятельно, внутри себя. Основой

профессий был производственный опыт,

накапливаемый в рамках группы (цеха, сословия, корпорации) и

передаваемый от поколения к поколению.

Но наряду с профессиональными субкультурами обособлялись тесно с ними

связанные и столь же автономные и устойчивые внепрофессиональные.

Система ценностей также в значительной степени была

сословие-традиционной; сосуществовали автономные культурные миры, лишь

частично пересекающиеся в определенных точках. Индустриализация и

урбанизация внесли качественные изменения в эту систему. Основой

профессии все чаще выступает не внутрипроизводственный опыт, а система

народного образования. Появляются обособленные формы единого, сначала

в национальном, а со временем и в мировом масштабе, духовного

производства, которое выступает как централизованная система

производства знаний и формирования норм, транслируемых и передаваемых

затем отдельным потребителям. Отныне не только те или иные

профессиональные группы (а также отрасли и подотрасли производства)

живут "чужой" информацией, полученной от системы образования и науки,

но и группы и организации внепрофессионального толка также формируют

свои установки, оценки и вкусы под влиянием больших систем науки,

искусства, политики, средств массовой информации. Так возникает одна

из важнейших социальных дифференциации: выделяются группы,

интегрированные в большую систему духовного производства, и группы,

пытающиеся в духовно-информационном отношении жить по-старому, больше

опираясь на свой повседневный эмпирический опыт, на свои традиции и

ценности, чем на "фабрики мнений". Социальное время каждой группы

делится на простое, предназначенное для воспроизводства традиционной

матрицы группового поведения, и прибавочное, в течение которого она

пользуется услугами большой системы духовного производства. Такие

понятия, как групповая (классовая) лояльность, групповой (классовый)

подход, групповая замкнутость, отражают позицию, которую можно назвать

архаичной в контексте нового разделения труда и крушения натурального

информационного хозяйства.

Такова позиция культурного гетто. Группа, в информационном смысле

замкнутая на себя, рискует потерять ориентацию относительно "больших

целей" и меж группового пространства, а вместе с тем утратитть

сочувствие и понимание Других социальных групп,

Изоляционистская позиция нередко обосновывается своего Рода

натуралистическим оптимизмом, полагающим, что время "рано или поздно

все расставит по своим местам". Дело, однако, в том, что в современном

обществе отсутствует естественный порядок мест и положений: отношения

производства,

т.е. социальные технологии проникают повсюду, размывают прежние

традиционные статусы и позиции, подвергая их давлению новых ценностей

и новых социальных групп, пробивающих себе место под солнцем. Всякая

позиция и статус выступают как результат группового взаимодействия и

социальных решений, вместо того чтобы быть выражением какой-то

"неподвластной искажениям" логики - экономической, социальной,

культурной. Поэтому те, кто желает отмолчаться в политике, замкнуться

в себе, на самом деле самоустраняются от решений, которые определят и

их собственную судьбу. В этом смысле понятие "базиса" как чего-то

автоматически предопределяющего все остальные отношения и позиции,

является мистифицирующим. Ни одна из современных социальных подсистем

не является "базисной" в смысле способности следовать только

собственной логике и одновременно предопределять поведение остальных.

В системных типах связи любая подсистема выступает одновременно и

определяющей и определяемой; в быстро развивающихся системах роль

подсистемы-генератора изменений может принадлежать любой социальной

функции.

Но вернемся к рассмотрению культурных функций в политике. С позиций

культуролога человек есть существо, ставящее свои отдельные частные

цели и потребности под знак общего смысла. Смысл - центральная

категория в науках о человеке и в человеческом самоопределении. В

знаменитых "Этюдах о самоубийстве" Э. Дюркгейм доказал, что главной

причиной растущего числа самоубийств в высокоразвитых обществах

являются не несчастья или материальные лишения, а сбои в системе общей

жизнеориентации - потеря смысла жизни. Прежде смысл жизни не был столь

острой пробле-;

мой, ибо человек чувствовал себя "запрограммированным" традицией и

подчиненным жестким нормам своей группы, в которой ему суждено было

пребывать от рождения до смерти. В современном массовом и

высокомобильном обществе индивид утратил эти помочи и то и дело встает

перед необходимостью индивидуального выбора и самоопределения. Правда,

в Европе нашлись пророки, попытавшиеся развенчать этот "субъективизм"

свободы и показать, что на самом деле за каждым актом нашего

свободного по форме целеполагания стоит скрытая необходимость,

детерминирующая наши поступки. У Маркса она приняла форму

экономического детерминизма (неосознанных, но предопределяющих

экономических причин), у Фрейда - детерминизма подсознательных

влечений.

Маркс и Фрейд мыслили в рамках парадигмы "технического века",

уподобляющей человека механизму, управляемому

целиком извне. Современная постиндустриальная и постмодернистская

культура и связанная с нею постклассическая наука "вернули" человеку

его свободу, а значит и ответственность, отвергнув идеологию

пандетерминизма.

Как заметил по этому поводу В. Франкл, "тот, кто собирается

манипулировать людьми, должен сначала овеществить их, а для этой цели

внушить им доктрину пандетерминизма,,, Экзистенциальный анализ считает

человека существом, ориентированным на смысл и стремящимся к ценностям

(в противоположность ходячему психоаналитическому представлению о

человеке как существе, детерминированном преимущественно влечениями и

стремлением к наслаждению)"1.

Два великих "учителя заподазривания", задумавшие бросить вызов всем

"религиозным" и "сентиментальным" представлениям о человеке как

существе, устремленном ввысь, пытались привязать его к "низу", к

базису, понимаемым то как неотступная материальная забота, то как не

менее неотступная сексуальная.

К счастью, традиционная культурно-религиозная парадигма, запрещающая

подобного рода редукционизм, сегодня восторжествовала, найдя себе

опору в новейших научных направлениях, Политолог не должен упускать из

виду эти духовные приоритеты, поддаваясь соблазну "чисто объективных"

и строго научных описаний человеческого поведения в политике. Как

писал об этом Гадамер, я становлюсь объективным лишь тогда, когда

признаю свободную субъективность другого, то есть его способность

отличаться как от моих предожиданий, так и от его собственного

прошлого облика2.

Статус духовных факторов настолько велик, что их действие невозможно

переоценить. Политологический анализ любой социальной группы или

субъекта, любого общественного движения и процесса непременно должен

учитывать двойственный характер человеческих акций в политике: с одной

стороны, политика есть способ преследования групповых интересов и

целей, с другой - способ интеграции этих специфических целей в систему

общественного самоопределения в целом, соотнесенности частного с

тотальным, группового - с общенациональным, Сколько бы ни пыталась

бихевиористская школа игнорировать этот второй аспект, остается

несомненным, что вне особого поля напряжения между групповым и общим

интересом политики нет.

' Франкл В. Человек в поисках смысла. М., 1991. С. 83, 115. 2 См.:

Гадамер Г. X. Истина и метод.

Влияние любой политической партии определяется двумя критериями: 1)

широтой ее социальной базы - тех групповых интересов, которые она

представляет и "лоббирует"; 2) способностью выдвинуть общезначимый

проект будущего, общенациональную перспективу. Первый критерий

касается материального (в широком смысле) производства, второй -

духовного. В традиционном обществе обе эти функции - социального

представительства и глобального проектирования отсутствуют. Первая -

потому, что здесь не существует политики как технологии изменения

группового статуса; статус каждого сословия наследуется и таким

образом запрограммирован заранее. Вторая - потому, что смысл жизни и

истории также записаны в великой книге судеб, интерпретируемых

канонически - религией. Следовательно, духовного производства как

творчества в сфере самоопределения общества в пространстве и во

времени тоже не существует. И только индустриально-урбанистические и

социокультурные сдвиги нового времени породили новый, технологический

способ отношения человека не только к природной, но и к социальной

среде.

Отныне различные общественные группы соревнуются в выдвижении проектов

лучшего будущего, ибо считается общепризнанным, что будущее можно

творить. Решающим критерием дифференциации при переходе от

традиционного общества к современному становится само отношение к

производству общества. Выделяются группы с прогрессистской позицией,

которые не чувствуют себя связанными священными узами с прошлым, с

историческим наследием и полагают, что мир подлежит переделке, и

группы с традиционалистской позицией, полагающие, что человек не

вправе посягать на историческое наследие. Ясно, что отношения их не

являются равными. Традиционалистские группы чувствуют себя исторически

имущими, ответственными наследниками завещанного "отцами" (часто они

являются и социально имущими: дворянство, купечество, зажиточная

прослойка крестьян). Прогрессистские группы, напротив, считают себя

обделенными пасынками национальной истории, которым нечего терять в

прошлом и все предстоит обрести в будущем. Важно подчеркнуть, что мы

здесь описываем дифференциацию общества не на классы в обычном

понимании, не в рамках отношений материального производства, а в

рамках отношений производства самого общества, в контексте

политических технологий. Одни группы не признают нового

технологического отношения к обществу, рассматривая установившийся

порядок как естественный (природный, космический, божественный).

Другие группы, напротив, считают ис-

торические порядки сконструированными. Они даже на прошлое проецируют

современный технологический образ "построенного" общества,

сконструированного в угоду тому или иному классу (хотя вряд ли этот

"фабричный" образ уместен применительно к традиционному обществу). Их

идеологизированная "проницательность" состоит в том, чтобы за внешними

формами естественного и священного порядка ("не нами созданного и не

нам подвластного") разглядеть следы технологических усилий, следы

классового социального производства.

Пресловутый "классовый подход" марксистов - это, в сущности,

технологический подход к общественному порядку как сконструированному

в угоду той или иной социальной группе. Представьте себе теперь, что

эти два подхода к обществу - традиционалистский и технологический -

непосредственно сталкиваются, как они столкнулись у нас в 1917 г. Одни

выступали с позиций "естественного порядка", который надо защитить и

сохранить, и в этом отношении чувствовали себя связанными историей,

традицией, моралью - всем тем, что лежит по ту сторону

технологического принципа. Другие чувствовали себя свободными от этих

уз. Победа большевиков показала, что современный мир в самом деле

подвержен действию политических технологий, что общественные отношения

в общем виде можно представить как организационные отношения:

отношения социальных групп по поводу производства самого общества (не

путать с материальным производством).

Некоторые стороны этого процесса уже описаны в западной "социологии

действия". Как пишет один из ее представителей, А, Турен, <общество не

является "естественной" системой, существующей независимо от

акторов. - участников системы действия. История представляет собой

социальную драму их противоборства, ставкой которого является контроль

за производством общества самого себя путем использования знаний,

накопления ресурсов, переворота в системе ценностей>3.

Подобно политической экономии, политология также оперирует понятием

экспроприации, но вкладывает в него более кардинальный смысл: она

показывает, как определенные социальные группы экспроприируют у других

не собственность или другие материальные основы существования,а

экспроприируют самое историю. XX век - это панорама развертывания

"чужих", навязанных историй. Захватившие власть в городах социальные

группировки "ведут" деревню, навязывая ей со-

3 Tourain A. La societeinvisible: Regard 1974-1976. P., 1977. P. 10.

вершенно чуждую ей модель будущего, развитые страны ведут за собой

развивающиеся - туда, куда последние сами ни за что не попали бы и,

может быть, не захотели бы попасть.

В этом аспекте современные массовые социальные миграции населения из

деревни - в город, из провинции - в центры, из отсталых регионов - в

развитые могут быть оценены как миграции из мест, где историю пассивно

"потребляют", в места, где ее производят, словом, как попытка изменить

свой статус в системе современных политических технологий.

СПТ - система политических технологий включает, вопервых, целевую

подсистему - крупномасштабные общекультурные "задания", или проекты,

которые противопоставляются дискредитированному историческому

прошлому. Во-вторых, - мобилизационную подсистему, способную подчинить

разрозненные общественные силы одному проекту, и, наконец, подсистему

накопления ресурсов, изымаемых из повседневного потребления для того,

чтобы служить будущему.

Целевую подсистему не следует смешивать с одной из классовых

идеологий. "Идеология отражает ориентации особенного исторического

субъекта. Культурная модель соотносится с иным уровнем - глобальным,

она отражает ориентацию общества, цивилизации. Исторические субъекты

противостоят друг другу - взаимодействуют и конфликтуют в рамках одной

и той же культурной модели"4. Модель "глобальных заданий" формируется

вне того институционального поля, которое может контролироваться

определенным классом или социальной группой. Она касается самого духа

времени - господствующей на данном историческом этапе общественной

мотивации, воодушевляющей людей разной социальной принадлежности.

Идеологии соревнуются между собой в том, какая из них лучше угодит

этому духу времени, персонифицирует и конкретизирует такие глобальные

социокультурные установки, как, скажем, свобода, процветание,

социальная мобильность, или - равенство, освобождение от эксплуатации,

социальная справедливость. Универсальный характер культурной модели

связан с исследованными социологией досуга и массовых коммуникаций, а

также теорией референтных структур процессами культурной интеграции и

межгруппового информационного обмена: беспрепятственным проникновением

доминирующих образов, престижных моделей, эталонов поведения в самые

различные профессиональные и этнические субкультуры. Со-

4 Tourain A. Production de la societe. P., 1973. P. 30.

временный человек формируется глобальной, не знающей социальных

перегородок системой духовного производства. Для открытого еще К.

Марксом перехода от "местноограниченных" индивидов ко

"всемирно-историческим" недостаточно развития экономического обмена:

средств экономической интеграции районов,стран,регионов.

Классическая политическая экономия еще имела дело с "местными"

индивидами, ибо экономическая система сохраняет относительно

устойчивые отраслевые различия и обособленность

территориально-производственных комплексов, а также профессиональную

специализацию, препятствующую свободной миграции рабочей силы.

Напротив, для перехода от одной субкультуры к другой сейчас нет

необходимости менять местожительство или профессию: средства массовой

коммуникации непрерывно сдвигают и сталкивают те или иные культурные

слои, выравнивая поле культуры, создавая единое социокультурное

пространство. Это означает, что система производства сознания стала

действительно глобальной, она производит все более универсальных

людей, тогда как экономическая система остается в основе своей

относительно замкнутой и специализированной, привязывающей индивидов к

более или менее устойчивым группам.

Став участниками глобального культурного обмена, люди уже никогда не

смогут вернуться к парциальному существованию, к обособленным картинам

мира. Отныне господствует новый способ бытия в мире - как вызов всему

замкнутому и устойчивому. И только теперь люди начинают вступать в

отношения в качестве агентов системы политических технологий, т.е. по

поводу того, в каком направлении, каким образом и в чью пользу следует

менять условия существования и проектировать будущее. Вместе с

открытием новой роли системы духовного производства раскрывается и

новая роль языка политической культуры - как средства производства

глобальных социальных проектов, как элемента политических технологий.

Язык способен не только отражать социальные реальности, но в каком-то

смысле и порождать их, собирая из бывших разрозненных атомов социума

новые, осознающие себя общности. Об этом онтологическом потенциале

словотворчества писал еще Г.П, Федотов: <Наша эпоха уже не знает

бессознательно-органической стихии народа. Оттого так безмерно

вырастает влияние интеллигенции (даже низшей по качеству, даже

журналистики); оттого-то удаются и воплощаются в историческую жизнь

новые, "умышленные", созданные интеллигенцией народы>5. Необычайно

актуально звучат эти

5 Федотов Г.П. Судьба и грехи России. СПб 1991. Т. 1. С.251.

слова сегодня, когда новые гуманитарные элиты "по памяти" творят

народы, "собирая, оживляя давно умершие исторические воспоминания,

воскрешая этнографический быт"6.

Разнообразие сторон реального мира указывает и на разнообразие

языковых парадигм - своего рода заклинаний культуры, вызывающих из

мрака, актуализирующих в нашем сознании новые контуры и смыслы бытия,

В связи с этой ролью языка открывается и особая роль культурных элит,

организующих социальные туманности, дающие им определенный образ и

чувство идентичности.

История XX века убедительно продемонстрировала незавидное положение

тех социальных групп, которые своевременно не обзавелись своими

культурными элитами или не завоевали расположение "чужих" элит.

Общности, оставшиеся социально безъязыкими, оттесняются на обочину

истории, их интересы не принимаются во внимание, не учитываются

общественным мнением и системами принятия решений. Так, в России

оказалось практически безъязыким мещанство: в стране не нашлось

культурной элиты, которая бы легитимировала образ жизни этого слоя,

перевела его потребности на язык признанных ценностей. Утратив

духовную лигитимность, этот слой был обречен. Аналогичной оказалась

судьба и многих других "безъязыких" социальных групп. Проводимое

неоконсерваторами различие между "молчаливым большинством" и

"крикливым меньшинством" принадлежит, на наш взгляд, к наиболее

значительным критериям политологического анализа. Крикливое

меньшинство способно узурпировать образ большинства и тем самым

повлиять на его будущее. Пример с рабочим классом в России,

превращенным большевиками в "революционный авангард" и

дезориентированным на многие десятилетия, достаточно убедителен.

Поэтому так важно при обсуждении перспектив той или иной социальной

общности, института или даже политического режима в целом выявить их

статус в культуре, специфику их языкового самовыражения, их

способность прорваться в коммуникационное поле мира и породить

завораживающий образ или тонизирующий социальный миф.

При объяснении нынешних неожиданных, прямо-таки обвальных социальных и

геополитических сдвигов в Восточной Европе и во всем пространстве

Евразии также можно пользоваться этой концепцией "языков культуры".

Духовная культура современности - это невидимая, но влиятельная

церковь мира. Тех, кого она "отлучает", рано или

6 Там же.

поздно настигает крах в силу растущей изоляции, потери идентичности и

необходимого социального тонуса. Поэтому вопрос о том, какие именно

"церкви" в современном мире являются реально действующими, располагают

влиятельным клиром и многочисленной паствой, имеет прямое отношение к