Трактаты. Диалоги. Притчи. 34 страница

Дух его отдалял его от всяких привязанностей и делая его пришельцом, пресельником, странником, выделывал в нем сердце гражданина всемірнаго, который, не имея родства, стяжаній, угла, где главу прилонити, сторицею больше вкушает удовольствій природы, удовольствій простых, невинных, беззаботных, истинных, почерпаемых умом чистым и духом несмущенным в сокровищах вечнаго.

Не успел приехать он в Переяславль, как разумный Тамара поручил знакомым своим уговаривать его, чтоб паки к сыну опреділился он учителем. Сковорода не соглашался, зная предразсудки его, а паче домашних его, но приятель его, будучи упрошен от Тамары, обманом привез его в деревню к нему ночью спящаго. / 81 /

Старик Тамара не был уже тот гербовый вельможа, но ласковый дворянин, который хотел ценить людей по внутреннему достоинству их. Он обласкал его дружески, просил быть сыну его другом и руководствовать его в науках. Любовь и откровенное обхожденіе сильнее всего действовали всегда над Сковородою. Он остался у Тамары с сердечным желаніем быть полезным, без договора, без условій.

Уединеніе руководствует к размышленіям. Сковорода, поселясь в деревне, подчиня докуку нужд необходимых попеченію любимаго и возлюбившаго его господина, обезпеча себя искренностію его, предался любомудрію, то есть исканію истинны.

Часто в свободные часы от должности своей удалялся в поля, рощи, сады для размышленія. Рано поутру заря спутница ему бывала в прогулках его и дубравы собеседники глумленій его. Лета, / 82 / дарованія душевныя, склонности природныя, нужды житейскія звали его попеременно к при- \444\нятію какого-либо состоянія жизни. Суетность и многозаботливость светская представлялась ему морем, обуреваемым безпрестанно волнами житейскими и никогда пловущаго к пристани душевнаго спокойствія не доставляющим. В монашестве 3, удалившемся от начала своего, видел 4 он мрачное гнездо спершихся страстей, и за неименіем исхода себе, задушающих бытіе смертоносно и жалостно. Брачное состояніе, сколько ни одобрительно природою, но не приятствовало безпечному его нраву.

Не реша себя ни на какое состояніе, положил он твердо на сердце своем снабдить свою жизнь воздержаніем, малодовольством, целомудріем, смиреніем, трудолюбіем, терпеніем, благодушеством, простотою нравов, чистосердечіем, оставить все искательства / 91 / суетныя, все попеченія любостяжанія, все трудности излишества. Такое самоотверженіе сближало его благоуспешно к любомудрію.

Душа человеческая, повергаясь в состоянія нисших себя степеней, погружаясь в зверскія страсти, предаваясь чувственности 5, собственной скотам, принимает на себя свойства и качества их: злобу, ярость, несытость, зависть, хитрость, гордость и проч.; возвышаясь же подвигом добрыя воли выше скотских влеченій, зверских побужденій и безсловесных стремленій, восходит на высоту чистоты умов, которых стихія есть свет, разум, мир, гармонія, любовь, блаженство, и от оных заимствует некоторую силу величественности светлости 6, разуменія вышшаго, пространнейшаго, далечайшаго, яснейшаго и превосходнейшей святости в чувствія, которыми, преисполняясь внутренно А, являет Б / 92 / в воображении В состояніе бытія человеческаго иногда одобрительно, иногда наказательно, увещательно, предварительно и указательно.

Сковорода видел опыт сего порядка и силы природы в себе самом и описывает сіе в оставшихся по нем записках своих тако:

А Премудр. Соломон, гл. 18, ст. 17 и 19. Прим. автора.

Б Тацит, философ, политик, ученый, писатель, описывая обстоятельства Цинны с Армениусом, не пропустил упомянуть виденнаго Цинной сна. Читай о сем летопись Тацита (гл. 1, 45, арт. и гл. II, арт. о Германикусе). Прим. автора.

В Сократу часто снился один сон; оный казался ему в различных видах, но всегда приказывал одно: «Сократ, прилагайся к музыке и упражняйся к оной!». Как совершеннейшая музыка есть философія, то Сократ, последуя сновиденію, больше и больше побуждался прилежать к оной, обращая всю любовь и ревность к мудрости. Так он толковал сон свой. Критон, друг Сократов, пришол объявить ему, что завтре, по приговору суда, должен он умереть. Сократ сказал ему: «Так и быть сему, но не завтре. Мне снился сон в сіе же утро, что женьщина необыкновенной красоты явилась мне в длинных ризах и, назвав меня по имени, говорила: через три дня прибудешь ты в плодоносную твою Пифію». Прим. автора. \445\

«В полночь, ноября 24 числа, 1758 года, в селе Каврай казалось во сне, будто я разсматриваю различныя охоты житія человеческаго по разным местам. В одном месте я был, где царскіе чертоги, наряды, музыки, плясанія; где любящіеся то пели, то в зеркала смотрелись, то бегали из покоя в покой, снимали маски, садились на богатыя постели и проч. Оттуда повела меня сила к простому народу, где такія же действія, но особенным образом и порядком производились. Люди шли по улице с скляницами в руках, шумя, веселясь, шатаясь, как обыкновенно в черном народе бывает; так же и любовныя дела сродным себе образом / 101 / происходили у них. Тут, поставя в один ряд мужеск, а в другой женск пол, разсматривали, кто хорош, кто на кого похож и кому достоин быть парою. Отсюда вшел я в постоялые домы, где лошади, упряж, сено, расплаты, споры и пр. слышал. Наконец, сила ввела меня в храм некій обширный и прекрасный: тут якобы в день сошествія святаго духа служил я литургію с діяконом и помню точно, что возглашал сіе громко: «Яко свят еси, боже наш» и пр. до конца. При сем по обоим хорам пето было протяжно: «Святый боже...» Сам же я, с діяконом перед престолом до земли кланяясь, чувствовал внутренно сладчайшее удовольствіе, котораго изобразить не могу. Однако и тут человеческими пороками осквернено. Сребролюбіе с кошельком таскается и, самаго священника не миная, почти вырывает в складку. От мясных обедов. которые / 102 / в союзных почти храму комнатах отправляемы были и в которыя из олтаря многія двери находились, во время литургіи дух шибал до самой святой трапезы. Тут я видел следующее ужасное позорище. Как некоторым не доставало к явствію птичих и звериных мяс, то они одетаго в черную ризу человека, имевшаго голыя колена и убогія сандалія, убитаго, в руках держа при огне, колена и икры жарили и мясо, с истекающім жиром отрезывая и отгрызывая, жрали; и сіе делали аки бы некіе служители. Я, не стерпя смрада и свирепства сего, отвратил очи и вышол. Сей сон не меньше усладил меня, как и устрашил».

Я пишу жизнь человека сего в христіянском веке, стране, народе и исповеданіи. Да прочтут книгу христіянства, святое писаніе, и увидят, что человек 7 толико же способен 8 быть прозорливцом 9, как и зверем 10, неразумливый / 111 / да не разумевает!

Сковорода начал чувствовать вкус в свободе от суетностей и пристрастій житейских в убогом, но безпечальном состояніи, в уединеніи, но без расстройки с самим собою. Лжемудрствующее самолюбіе, сія преукрашенная дщерь внешняго 11 разума, не могла обаять сердце его. Величественное свойство мыслящаго бытія, волю, углубил он со всем умствованіем \446\ ея и желаніями в ничтожность свою и поверг себя в волю творца, предавшись всецело жизни и любви божіей, дабы промысел его располагал им, яко орудіем своим, амо же хощет и яко же хощет.

Когда человек исходит из круга самомненія, самопроизволенія, самолюбія своего, почитая все то землею пустою, непроходною и безводною, тогда чистый дух святый занимает все чувствія его и возстановляет царствіе 12 истинны, то есть возжигает в нем способности 13 внутреннего чувства / 112 / огнем любви своея. Тогда высокое познаніе и разуменіе по мере расположенія внутренняго и внешняго возникает из средоточія всех вещей, аки тончайшій, проницательнейшій огнь, с неизъясняемым удовольствіем поглощаясь бездною света. В таком состояніи чувствіе человека взирает на дух вседержителя с радостію и поклоненіем, и сим-то образом смиренное самоотверженіе человеческое может созерцать то, что есть в вечности и во времени, ибо все близ его, все окрест его, все в нем есть.

Григорій, наполняясь живыми чувствіями истинн, изображал то пером в сочиненіях простых, но сильных. Между прочіими написал он стихи А: «Оставь, о дух мой вскоре!..» Старик Тамара, прочтя оные и узнав от него, что то была забава его, сказал ему: «Друг мой! Бог благословил тебя дарованіем духа и слова».

Все время бытности его у Тамары проходило в обученіи сына его словесным наукам и языку, а себя благочестію и самодовольству. / 121 /

А Сіи стихи и многія другія находятся у друга его. Прим. автора.

Наконец, молодому воспитаннику его надлежало поступить в другой круг упражненій, пристойных по свету и по роду, а Сковороде судьба предуготовила званіе издалече.

В Белгород прибыл на епископскій престол Іоасаф Миткевич — муж, исполненный благосердія, добродетелей, ученія. Сему архіерею был известен по законоискуству и по старой приязни игумен Гервасій Якубович, находившійся тогда в Переяславле. Іоасаф пригласил Гервасія разделить с ним епархіальные труды и дружественную жизнь. Гервасій приехал в Белгород и, видя ревность Іоасафа к наукам, представил ему о Сковороде одобрительнейше. Епископ вызвал его к себе через Гервасія. Сковорода немедленно прибыл и поволе Іоасафа принял должность учителя поезіи в Харьковском училище 1759 года.

Отличный образ его мыслей, ученія, жизни скоро обратил к нему вниманіе / 122 / всего общества тамошняго. Он одевался пристойно, но просто; пищу имел состоящую из зелій, плодов и молочных приправ, употреблял оную ввечеру по захожде-\447\ніи солнца; мяса и рыбы не вкушал не по суеверію, но по внутреннему своему расположенію; для сна отделял от времени своего не более четырех часов в сутки; вставал до зари и, когда позволяла погода, всегда ходил пешком за город прогуливаться на чистой воздух и в сады; всегда весел, бодр, легок, подвижен, воздержен, целомудр, всем доволен, благодушествующ, унижен пред всеми, словоохотен, где не принужден говорить, из всего выводящій нравоученіе, почтителен ко всякому состоянію людей, посещал больных, утешал печальных, разделял последнее с неимущими, выбирал и любил друзей по сердцу их, имел набожество без суеверія, ученость без киченія, обхожденіе без лести. / 131 /

Год протек, и он, оконча срочное время, приехал к Іоасафу для препровожденія обыкновеннаго в училищах времени отдохновенія. Епископ, желая удержать его более при училище, поручил Гервасію, как приятелю его, уговаривать его, чтоб принял он монашеское состояніе, обещевая довести его скоро до сана высокаго духовенства. Гервасій начал советовать Сковороде, предлагая желаніе архіерея, благовидность польз его, предстоящую ему в сем поприще честь, славу, изобиліе всего, почтеніе и, по его мненію, щасливую жизнь.

Не таковы долженствовали быть предложены побужденія для сердца Сковороды. Он, выслушав сіе, возревновал по истинне и сказал Гервасію: «Разве вы хотите, чтобы и я умножил число фарисеев? ежте жирно, пейте сладко, одевайтесь мягко и монашествуйте! А Сковорода полагает монашество в жизни / 132 / нестяжательной, малодовольстве, воздержности, в лишеніи всего ненужнаго, дабы приобресть всенужнейшее, в отверженіи всех прихотей, дабы сохранить себя самаго в целости, во обузданіи самолюбія, дабы удобнее выполнить заповедь любви к ближнему, в исканіи славы божіей, а не славы человеческой». Гервасій убеждал его милостію архіерея, дружбою своею, пользою церькви, но Сковорода, тверд духом и правилами, возразил ему в ответ: «Благодарствую за милость, за дружбу, за похвалу; я не заслуживаю ничего сего за непослушаніе мое к вам при сем случае». Гервасій, зная недостатки его и думая, что он, нуждаясь содержаніем и знакомством в чужой стороне, должен будет согласиться на предложеніе его, оказал ему остуду. Григорій, приметя сіе, решился скоро. На третій же день, дождавшись в передней выхода его, подошол сказать ему всесмиреннейше: «Прошу вашего высокопреподобія на путь мне благословенія». Гервасій, не глядя / 141 / на него, благословил его с досадою, а Сковорода, с миром отошед, тотчас отправился к новому приятелю своему в деревню Старицу, в окрестности Белгорода. \448\

Старица было место изобильное лесами, водотечами, удоліями благоприятствующими глубокому уединенію. Сковорода, поселясь тамо, паче всего прилежал к познанію себя и упражнялся в сочиненіях, относительных к сему. В лишеніях своих, призывая в помощь веру, не полагал оной в наружных обрядах одних, но во умерщвленіи самопроизволенія духа, то есть побужденій от себялюбія происходящих; в заключеніи всех желаній своих в волю всеблагаго и всемогущаго творца по всем предприятіям, намереніям и делам. Он единственно занимался повелевать чувству своему и поучать сердце свое не дерзать господствовать над порядком промысла божія, но повиноваться оному во всей смиренности. / 142 /

Отец Гервасій донес епископу об отзыве Сковороды на предложенія его и об отбытіи его. Добродушный Іоасаф не подосадовал, но только пожалел об нем. Между тем Григорій продолжал пустыножительство в Старице.

Нигде столько не обозревает себя человек, как в уединеніи, и не напрасно сказано древним мудрецом А: уединенный должен быть или царь, или зверь. Преобороть скуку, проклятое изчадіе недовольства, занять ум и сердце упражненіями достаточными, ублажить их есть дело не инако, как мудраго, обладающаго собою царя уединеннаго, священника божія, понимающаго вездесущіе и всеисполненіе духа господня и покланяющагося ему духом.

Сковорода, провожая тамо дни свои в бодрости духа, веселости, безпечаліи, благонадежности, часто говаривал при посещающих его: „’ω σκολίων! ’ω βιβλίων“ — «О свобода! О наука!» / 151 /

Слух о необыкновенной жизни его и назидательном собеседованіи привлек многих искателей знакомства его. Он, посещая некоторых по деревням, вздумал навестить Харьков. Некто из познакомившихся с ним и зделавшись приятелем его, просил, чтоб, будучи в Харькове, познакомился он с племянником его, молодым человеком, находившимся там для наук, и не оставил бы его добрым словом.

Сковорода приехал в Харьков, жил у знакомых своих несколько уже недель. В одно время, пришедши посетить училище и видя тут некоторых незнаемых им, спросил, не находится ли тут такой-то, племянник NN.

А Надобно иметь великое основаніе разума или совсем онаго лишену быть, чтоб содержать себя долгое время в уединенной жизни. Снести себя, ужиться самому с собою, смотреть на себя спокойными глазами, быть довольным сердцем своим, не искать себя вне себя — есть ключь истиннаго блаженства. Прим. автора.

Молодой тот человек случился на сіе время быть там, и знакомые Сково-\449\роде сказали, что он самой тот есть. Сковорода, посмотря на него, возлюбил его и возлюбил до самой смерти. После увидел сей молодой человек, что случай таковый был устроен для него перстом божіим издалече. / 152 /

Добрый пастырь Іоасаф, не теряя из виду Сковороды, желал всячески привлечь его паки в Харьковское училище и извлечь из дарованій его пользу, которую он чувствовал во всей цене ея. Зная, что он не любит принужденности, пригласил его дружески и предложил ему должность учителя, какую хочет. Довольно было убедить Сковороду, чтоб дать только ему на выбор дело — то или другое. Он, имея в виду пользу, намереваемую для молодаго новаго друга своего, котораго в сердце почитал уже таковым, как после сам о сем изъяснялся, рад был призыву епископа и взял предложеніе его всеохотно с тем, чтоб преподавать ему класс, ниже прежняго, синтактическій. Сверх того взялся обучать еллинскому языку.

Прибыв из Белгорода в Харьков и вступя в должность, нашол он любимаго своего молодаго человека, который, однако, не знал / 161 / и не смел мыслить, чтоб мог быть достойним дружбы его, хотя любил и удивлялся философской жизни его и внутренно почитал его.

Григорій часто начал посещать его и, по склонности молодаго человека, занимать его музыкой и чтеніем книг, служивших поводом к разговорам и нравоученію. Открыв в молодом человеке сердце, каковаго желал он, и способности природныя, каковыя любил он, обратил вниманіе свое на удобреніе разума его и духа.

Молодой сей человек, будучи воспитываем до сего полуучеными школьными учителями 14, в руках которых тогда святилища наук находились, которые и положили ему в голову мненія о вещах странныя, часто слыша от Сковороды противное тому и не могши согласить в понятіи своем новых правил с старыми, видя же на самом деле жизнь его добродетельную, целомудрую, примерную, / 162 / сумневался сам в себе и сожалел душевно, что такой добродетельный муж имел несогласныя с учеными мненія и правила, особливо же до нравоученія и духовных знаній относительныя, а посему и в заблужденіях находился.

Все книгочіе наставники его, да и весь свет, словом и делом внушали ему, что щастіе человеческое состоит в том, чтобы иметь всего много: много чего есть, много чего пить, много во что одеваться и в утехах праздно веселиться. Сковорода один начал говорить ему: чтоб быть истинно щасливым, то все оное не нужно; что ограниченіе желаній, отверженіе излишеств, обузданіе прихотствуюшей воли, трудолюбіе, исправленіе должности, в которую промысел божій \450\ поставил кого, не за страх, но за совесть, суть пути к щастію. Сковорода говорил сіе и жил тако.

Велемудрые учили его, что добродетель гражданская одна есть ничто пред верховным существом, что Марк Аврелій, Тит, Сократ, / 171 / Платон и прочіе славные в древности великими делами и сердцем люди должны быть нещасливы, потому что не имели историческаго знанія о вещах, случившихся после их. Сковорода утверждал, что во всех оных мужах действовал дух вышній, а посему и недостойны они осужденія, но почтенія и подражанія в любви к истинне. И если бог есть истинна, то они были верные служители его.

Философы, учившіе молодаго человека, толковали ему, что к такому, например, жизни состоянію больше и особенно привязано благословеніе божіе, а к иному меньше, или же и проклятіе, что веденіе таинств и выполненіе обрядов тайноводства есть совершенство и высокость человека. Сковорода учил, что все состоянія суть добры, и бог, разделяя члены общества, никакого не обидел; проклятія же налагает он точію на сынов противленія, которые, не внявь себе и не последуя званію природы, вступают / 172 / в состоянія по страстям, по обманчивым видам, по прихотям. И понеже не испытали они в себе склонности врожденной, то и предал их верховный раздаятель дарованій в неискусен ум, да творят неподобная и будут прокляты, то есть нещастливы. Сковорода учил, что совершенство человека состоит в деланіи истинной пользы ближнему и что таинства и обряды тайноводства относительны к слову, а царствіе божіе есть в силе или в деле.

Молодой человек, напоен будучи измлада предувереніями, слушая Сковороду, возчувствовал в себе возбужденную борбу мыслей и не знал, чем разрешить оную. Прочіе учителя его внушали ему отвращеніе к Сковороде, запрещали иметь знакомство с ним, слушать разговоров его и даже видеться с ним. Он любил сердце его, но дичился разума его; почитал жизнь, но не вмещал в ум разсужденій его; уважал добродетели, но устранялся мненій его; видел чистоту / 181 / нравов, но не узнавал истинны разума его; желал бы быть другом, но не учеником его.

Трудно изгладить перьвыя впечатленія.

Сковорода продолжал преподавать синтаксис и еллинской язык общественно, а любимаго своего молодаго человека обучал особенно греческому языку и чтенію древних книг, из которых любимейшіе им были следующіе писатели: Плутарх, Филон Іудеанин, Цицерон, Горатій, Лукіан, Климент Александрійскій, Ориген, Нил, Діонисій Ареопагитскій, Максим Исповедник, а из новых относительныя к сим; глава же всем библія. Сила, содержаніе и конец учебнаго их \451\ упражненія было сердце, то есть основаніе блаженной жизни.

Предприняв перевоспитывать его и желая больше и больше дать ему впечатленій истинны, писывал он к нему письмы почти ежеденно, дабы, побудя / 182 / его к ответствованію хотя кратко на оныя, приучить его мыслить, разсуждать, изъясняться справедливо, точно, прилично.

Предразсудки, возбуждаемые различіем мненій, не позволяли сумненіям в юноше искорениться. Страшное произшествіе истребило оные до основанія, и сіе так описано в поденных записках сего молодаго человека:

«1763 года, будучи я занят размышленіями о правилах, внушаемых мне Сковородою и находя в уме моем оныя несогласными с образом мыслей прочіих, желал сердечно, чтоб кто-либо просветил меня в истинне. В таком расположеніи находясь и поставя себя в возможную чистоту сердца, видел я следующій сон А.

Казалось, что на небе, от однаго края до другаго, по всему пространству онаго, были написаны золотыми великими буквами слова. Все небо было голубаго цвета, и золотыя слова оныя казались не столько снаружи блестящими, но больше внутрь сіяли прозрачно / 191 / светом, и не совокупно написаны по лицу небеснаго пространства, но складами, по слогам и содержали следующее и точно таким образом: память — святых — мученик — Ананія — Азарія — Мисаила. Из сих золотых слов сыпались огненныя искры, подобно как в кузнице из раздуваемых сильно мехами угольев, и падали стремительно на Григорія С. Сковороду. Он стоял на земли, подняв вверх прямо правую руку и левую ногу, в виде проповедующаго Іоанна Крестителя, котораго живописцы некоторые в изображеніях представляют в таком расположеніи тела и каковым Сковорода тут же мне вообразился. Я стоял близь его, и некоторыя искры из падающих на него, отскакивая, упадали на меня и производили во мне некую легкость, развязанность, свободу, бодрость, охоту, веселость, ясность, согреяніе и неизъсняемое удовольствіе духа. Я, в исполненіи сладчайшаго / 192 / чувствованія, проснулся.

Поутру, встав рано, пересказал я сіе виденіе странное почтенному и добродетельному старику Троицкому священнику 15 Бор[ису], у котораго я имел квартеру.

А Зри Филона Іудеанина книгу о снах, от духа бываемых, в сочиненіях его о святом писаніи ветхаго завета и К коринфянам II посланіе Святаго апостола Павла (глав. 12, ст. 1) и Иова (гл. 33, ст. 15, 16, проч.). Прим. автора.

Старик, подумавши, сказал мне с умиленіем: «Ах, молодой человек! Слушайтесь вы сего мужа: он послан вам от бога быть ангелом, \452\ руководителем и наставником» А. С того часа молодой сей человек предался вседушно дружбе Григорія, и с сего времени я в продолженіи писанія сего буду называть его другом по превосходству.

Представившіяся в великолепном виде написанныя на небеси имена трех отроков были тех самых, которых исторія изображена в том любимом Сковородою Дамаскиновом стихе, который певал он при всяком случае в молодости своей, по некоему махинальному побужденію, как о сем упомянуто в начале сего. Ни Сковорода о любимом сем стихе, ни друг его о виденном им никогда друг другу не разсказывали и не знали. По прошествіи / 201 / тридцати одного года, за два месяца до кончины своей, Сковорода, будучи у друга сего в деревне и пересказывая ему всю жизнь свою, упомянул о том стихе Дамаскиновом, что он всегда почти имел в устах его и, сам не зная почему, любил его паче прочіих пеній. Друг, сіе услыша тогда и приведя на память виденное им во сне за тридесять один год назад, в молчаніи удивлялся гармоніи чудесной, которая в различныя лета, в разных местах то одному в уста, что другому после в воображеніе полагала, в возбужденіе сердец их к выполненію и явленію разума и силы исторіи оной на самом деле, в жизни их. Впрочем, друг его никогда ему о сем виденном не говорил и после.

Ежели по духовному разуму исторіи образ златый, на поле Деире служимый, есть мір сей, поле Деирово — время, пещь огненная — плоть наша, разжигаемая желаніями, похотеніями, суестрастіями, пламенями, жгущими дух наш; если тріе отроцы, не послужившіе твари и не брегшіе поклонитися / 202 / идолу златому, суть тріе главнейшія способности человеческія, ум, воля и деяніе, не покоряющіеся духу міра сего, во зле лежащего, и не вреждены огнем любострастныя плоти, но прохлаждаясь свыше духом святым, песнословно изображают деву богоматерь, девственное сердце, непорочность души человеческой; то огнь, падающій изобильными струями на Григорія Сковороду из златовидных имян, написанных на небеси, трех отроков израильских, есть тайнообразовательное свидетельство почивающаго на нем духа божія.

Друг его начал давать место в мыслях и в сердце своем мненіям и правилам его и нечувствительно увидел себя на пути светлом чистаго ума и несмущеннаго духа.

А Где душа наша не обретает никакого основанія подлинности, тамо должна она вверяться мненіям, успокоивающим и возвышающим бытіе его, ибо сіи мысли ведут нас ясным небом чрез волны жизни сея. Прим. автора.

Сковорода, хотя возбудить мыслящую силу друга своего поучатися не в книгах одних, но паче в самом себе, откуда все книги родятся, часто в собеседованіях с ним разделял \453\ человека на двое: на внутренняго и внешняго, называя одного вечным, а другаго временным; / 211 / того — небесным, сего — земным; того — духовным, сего — душевным; онаго — творческим, сего — тварьным. По сему разделенію в одном и том же человеке усматривал он два ума, две воли, два закона, две жизни. Перваго по божественному роду его именовал он царем, господем, началом; другаго же по земному бытію его — рабом, орудіем, подножіем, тварью. И как первому по преимуществу его принадлежало управлять, начальствовать, господствовать, — другой же долженствовал повиноваться, служить, последовать воле онаго, то в надлежащее соблюденіе порядка сего святейшія природы приучал он себя во всех деяний жизни придерживаться тайнаго гласа внутренняго, невидимаго и неизъясняемаго мановенія духа, которое есть глас воли божіей и которое люди, чувствуя втайне и последуя движенію его, ублажаются, не повинуясь же побудителю сему и не памятуя онаго, окаеваются. Он, испытав на самом / 212 / деле святость тайнаго руководительства сего, возбуждал вниманіе в друге своем и в прочіих к сему святилищу внутреннія силы божія и часто приглашал прислушиваться изреченїям сего прорицалища нетленнаго духа, котораго глас раздается в сердцах непорочных, яко друга, в развращенных, яко судіи, в непокоривых, яко мстителя. Он называл его тем первобытным законом человеков, о котором говорит святое писаніе: «Нетленный дух твой есть во всех; тем же заблуждающих помалу обличаеши, и в них же согрешают, воспоминая, учиши, да, пременившеся от злобы, веруют в тя, господа!» Он утверждал, что сей был тот самый геній А, которому последуя во всем, добродушный Сократ, яко наставнику своему, достиг степени мудраго, то есть щасливаго.

Он говаривал с сильным убежденіем истинны: «Посмотри на человека и узнай его! Кому подобен истинный человек, господь сый во плоти? Подобен доброму и полному колосу пшеничному. Разсуди же: не стебель с ветвами / 221 / есть колос, не солома его, не плева 16, но наружная кожица, одевающая зерно, и не тело зерна, но колос есть самая сила, образующая стебель, солому, тело зерна и проч., в которой силе все оное заключается невидимо.

А Древніе под названіем генія разумели то, что разумеем мы под именем ангела хранителя. Сократ называл сего генія демоном, ибо демон на еллинском языке значит разумеющій, то есть разумная сила внутренняя человека, и не значит злаго духа. Некоторые через генія разумеют изощренное чувствованіе добра и зла; другіе — сильное нравственное чувство. Зри о геніи Сократовом сочинение Плутарха особое. Прим. автора.

Она производит все то в явленіе весною, когда вся внешность на зерне согнила, дабы не причтено \454\ было плододейство мертвой земле, то есть гніющей внешности, но вся бы слава отдана была невидимому богу, тайною своею десницею всядействующему, дабы он един был во всем глава, вся же внешность прочая — пята. От колоса поступи к человеку. В колосе видел ты солому, полову, кожицу — но не тамо бог. Где же? В невидимой силе растительной господь бог произрастил нам колос невидимою силою. Посмотри же на телесность человека: не тамо сила божія! Она в невидимости его закрылась. Подними же от земныя плоти мысли твои и уразумей человека в себе, от бога рожденна, не сотворенна в последнее житія / 222 / время! Сила растительная зерна глава тела всего есть, тайная действительность невидимаго бога; познай в себе силу разумную, глагол божій, слово вечное, десницу божію, закон, власть, царство, невидимость, образ отца небеснаго! Раскрой сердце твое для принятія веры и для обнятія того человека, который отцу своему небесному вместо силы его и вместо десницы то есть во веки веков. Сіе семя твое, зерно твое есть пространнее небес и земных кругов, видимое сіе небо и земля сія в нем сокрываются, и тебе ли сіе семя сохранить не возможет? Ах! Буди уверен, что и самый нечувственный влас главы твоея, потерявши наличность свою, в нем без всякаго вреда закроется, сохранится, ублажится! О семя благословенное, человек истинный, божій! Вся видимость есть подножіе его. Сам он в себе носит царство, онебеся всякаго просвещаемаго им и восполня своим всеисполненіем, возсед на месте десницы (одесную) отца небеснаго вовеки.

Сим немногим известным правилом / 231 / водясь, он принимал на себя должности, располагал упражненія свои и забавы, переменял нечаянно местопребыванія, делал знакомства, вступал в приязни, принимал в дружбу свою и не прежде решался делать что-либо зависящее от единственнаго выбора воли его, как посоветуя со внутренним духом, котораго он называл иногда Минервою. Ибо, как Минерва, по баснословію, рождена из мозга Юпитерова, так дух наш происходит от бога.

Как бог дает дарованія духа не в одну меру, но различно, по различію отраслей всецелаго, то людей, вступающих в состояніе жизни не по врожденной способности, называл Сковорода людьми без Минервы. Так часто, видя робкаго военачальника, грабителя судью, гордаго 17 богослова 18 и пр., с досадою говаривал: вот люди без Минервы! Взглянув на изображеніе царствуюшей в веке его Екатерины II, находившеєся у друга его в гостинном покое, сказал он с движеніем: «Вот голова с Минервою!» / 232 /