Трактаты. Диалоги. Притчи. 31 страница

[У м. Острогожськ]

Милостивий госуд[арь]!

Письмо сіе таково, как пробегающій почтою мимо пріятеля вместе кричит: «Здравствуй!» и «Прости!..»

Я больше не в Бабаях, а живу в Липцах, у Алексія Ивановича Авксентіева. Словом сказать: «Господь пасет мя...» Тут пишу набело «Разговор». Пожалуйте, потерпите к новому году, и вся Вам воздам. Сам себе обовязал и сам себе разрешу от самообетованного обета.

Высокомилостивому государю дражайшему Вашему батюшке принесите нижайшее от меня почтеніе. Також милост[ивому] госуд[арю] Ивану Петровичу.

И Мирон Семенович да возвеселится во днех своих, яко в день жатвы.

В заключеніе, желая лицезрительное мое всем поздравленіе принесть, пребуду, милостивый госуд[арь]

Вашего благородія

нижайшій слуга Григ[орій] Сковорода.

Из Липец, 28 нояб[ря] 1774.

[До Дмитра Автономовича Норова]

[Харків, місцевий; друга половина липня — перша половина серпня 1775 р.]

Простите мне ту дерзость, с которою осмеливаюсь я утруждать Вас немного важнейшею вещію, коя Вам толко омерзеніе ко мне в сердце вашем почтется. Но когда бы \396\ дозволено было мне от Вас изъяснить, яснее весь тот предмет, который побудил меня предстать теперь пред Ваше лицезреніе, то бы, я думаю, великое затрудненіе было б дать мне на оной милосердное решеніе. А сверх бы того увидели, что немного важнейшія вещи иногда бывают не без полезной пріятности. А при том поистине признаюсь я, что не осмелился бы я более прибегнуть под ваше покровительство затем, что вы меня в 1-й раз изволили пред собою / 31 / видеть, потому что Ваш обыкновенно кроткой дух, мудрость и правосудіе рождают во мне некоторую боязнь в те самыя минуты, когда подумаю я пред вами предстать, и не знаю, от радости ли сіе происходит, что вы мне милосердное решеніе пожалуете, или (от) того, что лишусь навеки моей надежды делать моєму отечеству ползу, сверх меру превосходимую.

До Івана Григоровича [Диського]

От 20-го ноября 1778 го[да],

Ізюмской провінціи, із Бурлука

Милостивый государь, Іван Григоріевич!

Вспомнив Ваше человеколюбное сердце и старинную Вашу любовь ко мне, вздумал поклонится и кланяюсь Вам и всему Вашему дому. Если Вы доселе в живых — блажу живущих с Вами, когда же Вы умерли — тогда Вас ублажаю. Смерть мужу — покой. Я доселе скитаюсь, обнося мертвенное тело; окруженная броня моя есть благонравная невинность, а се утешеніе мое есть любовь к богу и к премудрости его. Живу, яко ничто же имущій, а вся содержащій, малим сим быть научився. І будьто мореходец пливу, виглядивая, не видать ли сладчайшаго от всех бед пристанища — смерти... Надежда моя — господь мой — внутрь мене есть; его крилами я приосеняюся, и Вас и ввесь дом Ваш ему же поручая, пребываю.

Милостивый государь, Вашим верним

слугою Григорій Сковорода.

До Артема Дорофійовича [Карпова]

Из Гусинской пустыни,

Полтавской губерніи, Прилуцкого уезда,

1779, февраля 19

Любезный государь, Артем Дорофеевич!

Радуйтесь и веселитесь!

Ангел мой хранитель ныне со мною веселится пустынею. Я к ней рожден. Старость, нищета, смиреніе, безпечность, \397\ Дуб, під яким часто відпочивав Г. С. Сковорода, в с. Сковородинівці Золочівського району Харківської області. \398\ незлобіе суть мои в ней сожительницы. Я их люблю, и они мене. А что ли делаю в пустыне? Не спрашивайте. Недавно некто о мне спрашивал: «Скажите мне, что он там делает?» Если бы я в пустыне от телесных болезней лечился, или оберегал пчелы, или портняжил, или ловил зверь, тогда бы Сковорода казался им занят делом. А без сего думают, что я празден, и не без причины удивляются.

Правда, что праздность тяжелее гор Кавказских. Так только ли разве всего дела для человека: продавать, покупать, жениться, посягать, воеваться, тягаться, портняжить, строиться, ловить зверь?.. Здесь ли наше сердце неисходно всегда?.. Так вот же сей час видна бедности нашей причина: что мы, погрузив все наше сердце в приобретеніе мира и в море телесных надобностей, не имеем времени вникнуть внутрь себе, очистить и поврачевать самую госпожу тела нашего, душу нашу. Забыли мы сами себе, за неключимым рабом нашим, неверным телишком, день и ночь о нем одном пекущесь. Похожи на щеголя, пекущагось о сапоге, не о ноге, о красных углах, не о пирогах, о золотых кошельках, не о деньгах... Коликая ж нас отсюду тщета и трата? Не всем ли мы изобильны? Точно всем и всяким добром телесным. Совсем телега, по пословице, кроме коліос. Одной только души нашей не имеем. Есть правда в нас и душа, не такова, каковая у шкарбутика или подагрика ноги, или матрозскій, алтына не стоющий козырок. Она в нас разслаблена, грустна, нравна, боязлива, завистлива, жадная, ничем не довольная, сама на себя гневна, тощая, бледная, точно такая, как пацієнт из лазарета. Такая душа, если в бархат оделась, не гроб ли ей бархатный? Если в светлых чертогах пирует, не ад ли ей? Если весь мир ее превозносит портретами и песньми, сиречь одами величает, не жалобныя ли для нея оныя пророческіе сонаты: «В тайне восплачется душа ваша» (Іерем.). «Взволнуются... и почити не возмогут» (Ісаіа).

Если самая тайна, сиреч самый центр души, гніет и болит, кто или что увеселит его? Ах, тосударь мой и любезный пріятель! Плывите по морю и возводьте очи к гавани. Не забудьте себе среде изобилій Ваших. Один у Вас хлеб уже довольный есть, а втораго много ли? Раб Ваш сыт, а Ревекка довольна ль? Сіе-то есть: «Не о едином хлебе жив будет человек...» О сем последнем, ангельском хлебе, день и нощь печется Сковорода. Он любит сей род хлеба паче всего. Дал бы по одному хлебцу (блину) и всему Израилю, если б был Давидом, как пишется в «Книгах Царств», но и для себе скудно.

Вот что он делает, во пустыие пребывая.

Любезный государь!

Вам всегда покорнейшим слугою... \399\

И любезному нашему Степану Никитичу господину Курдюмову.

Отцу Борису и его сынови поклон, если можно, и Ивану Акимовичу.

М[илостивому] гос[ударю]

г-ну Артему Дорофеевичу

в Харькове.

До Василя Михайловича Земборського / 1281 /

Из Гусинской пустыни,

февраля 21 дня [1]779 года

Милостивый государь!

Польская притча: не вдруг выстроен Краков. Мало-помалу оправляйтеся от болезни. Пуская болит тело. Лед на то родился, чтоб таять. Но спасайте Вас самых, сиречь душу. Яснее сказать, мысли и сердце Ваше, владеющее телом Вашим так, как тело носимою одеждою.

Нет беднее и в самом аде, как болеть в самых внутренностях, а самые темные внутренности есть то бездна дум наших, вод всех ширша и небес. Самое ж внутреннейшее внутри нашея мисленныя бури и самый центр и гавань и мір есть наш то, о пресладчайшее имя Христос — бог наш.

«Воньми себе!» Не потому он в самой внутренней нашей точке почивает, будто упрел от работы и для того субботствует. Оставте сію думку для младенцов и исуверов, и не потому, будто он очень мал, как маковое зерно, и столь узкій, чтоб не мог распространится по нашим рукам, ногам, волосам, побеждать по горничным стенам, по дворовым плетеням, по лесам, полям, по небесам и по всем Коперниковским міров системам. Оставте и сіе для сумасбродов и страждущих огневицею. Но вот почему внутренній и мал, что невидимый есть и неприступен; посилает же потому, что ни одна гибель и порча его не достает и не безпокоит, но всегда и бодр, и жив, и лета его не оскудевают. Не имеет ни высоты, ни глубины, ни широты, везде сый и всегда. А зерном и семенем образуется потому, что как зерно 1000 садов, так он всю твар от себя изводит наружу и паки в себе сокрывает.

«Внемли себе». Теперь мы нашли на бедственном житія нашего море спасительную гавань; радуйся со мною, друг мой! Видиш ли и веруеш ли, что мы нашли в пепле телеснаго домышка нашего темнейшее сокровище... Ей обрето-\400\хом; чего ты плачеш, а плачеш в таиностях сердца твоего: не сіе ли огнь и черв и скрежет? Пускай сучья рук и ног наших дряхлеют и исчезают! Не бойся: оно сокріется в семени своем, откуду вышло. Выть видиш, что мы нашли авраамское семья, о надеждо и утехо наша! И всех верующих о тебе и в тебе, сладчайшій 2.

Видишь правду сказано Аврааму, что семья его вечное. Хочеш ли быть от рода Авраамля, — веруй в семья его, не его, но божіе. Авраам же и мы прах есмы. Сіе-то Авраам виде и возрадовася, и мы веруем, радуємся и хвалимся: «Вем человека». «Возвратится в дом твой». «Внемли себе».

Тут плачь и проси целбы. Внутр тебе божій человек, не за морем. Близ господ человек; не проси у раба от плоти твоея, сиреч у тела. Плоть ничго же, она есть прах, и смерть, и тьма, одежда, и гниль... Еще ли во околичнейшіи наружности уклонишася, там-то самая кромешная тьма, чем далее от чертога царя нашего, тем наружнейшее зло... Вот тебе самарянин и трахтир, и рай, и гавань! Седамо маловернаго из бури Петра привлек он. / 1282 / Тут ковчег блаженнаго Ноя успокоился.

«Тамо очень высоко взыидоша вси с Давидом». «И полещу и почію».

Не бойся! Недалеко! Одень только мысли твои в крыла веры и любви божіей. А я приношу его давно уже с Маріею, доволен благою для мене частію чрезчур пребывая.

Любезный друг, Вам покорнейшим слугою

Григорій Сковорода.

Василію Михайловичу Зембровскому,

в Харькове.

До Василя Михайловича [Земборського]

[У м. Харків] / 1291 /

Из Гусынской пустыни,

от 10 мая 1779 года

Любезный благодетель Василій Михайлович!

Христос воскресе!

Давай мало побеседуем!.. Болишь, Лазаре!.. Боли, друг мой, пожалуй, боли и поболи... Но боли слышь телом, а души да не коснется рука вражія! Душа наша в руце божіей да будет! Тело на то родилось, чтоб болеть и ищезать, как луна. А душа есть чаша, наполняемая вечною радостью. Смотри да не наполнится сія чаша дрождіем грешным. Мож-\401\но ли сіе зделать? Очень можно. Взгляните на множество сидящих в темнице разбойников! Они крепчайшіе зверей и скотов по телу, а сердце их немощнее воробья, гнилее молію снеденнаго порта. Взгляните ж опять на гноище Іовлево! Тело его, как орешная скорлупа, от струпа согнило, а душа, или мысли, в нем, как благовонное зерно коріандрово, будто смирна издает благоуханіе блаженнаго веселія онаго: «Радости вашея никто же возмет от вас». «Не даде Іов безумія богу». «О господе похвалится душа моя». Естли скорлупа быть может здорова с гнилым зерном, то и голова может радоваться при гнилом своем хвосте. / 1292 / Не обещал нам бог нерушимаго телеснаго здравія во спасеніе нигде; и как не может сего зделать, так и неизреченная сила его в том утаилась, чтобы ему не могти сделать ничего из тварей твердым, кроме самого себе, дабы мы, минув его, не похитили во основаніе щастія нашего коего-либо идола или тварь. Презри, пожалуй, мех твой телесный. Вот тебе здравіе, кушай на здоровье! «Веселіє сердца — живот человеку, и радованіе мужа — долгоденствіе» (Сирах).

Веселым бог сердце наше зделать может, а стерво твое нетленным сделать не может и безболезненным. Для чего? Он еще поражает стерво и всяку молію подверженну гниль нашу. Для чего? Будто пастырь, поражая жезлом, скотину, от болота отводит. Для чего? Резону не скажу. Для чего? Не может никто сказать: ни ангел, ни человек. Для чего? А вот для чего: бог есть вышшая всех вин вина и резон. Ему все отдают причину, а он — никому. Естли бы он отдавал отчет, имел бы зависимость, посему имел бы сверху себя начало и потерял бы божество. Не может он потерять божества. Правда ли? Весьма правда! Не может же и стерво наше получить божества, когда он не может потерять. Нет труднее, как глупый и ненадобный резон давать. / 1301 / Для того не может его ни ангел, ни человек сказать. Если б надобно, тогда б можно. Естли спрашивать, для чего бог стерва сделате не может нетленным, — равно значит спросить, для чего бог не может божества потерять. Нетленным быть и богом быть есть то же. Уже есть бог, как же можно желать, чтоб и плоть была богом? Два кота в меху скорее, нежели два начала поместятся в міре. Когда желать сего — есть то чепуха, как же не безместный вздор спрашивать о сем и давать резон?

О боже мой! Коль трудное все тое, что ненадобное и глупое! Коль легкое и сладкое все, что истинное и нужное. На что ж нам желать, чтоб плоть вечная была? Есть без нея вечный. Да исчезнет, как дым, всяка плоть, присный сей враг божій и наш! А мы еще обожить ее хощем. Уже червонец есть [бог драхма], на что желать, чтоб кошелек был \402\ червонным? Довлеет один. Но неверствіе наше не видит в мехе нашем драхмы. «Сей же стоит за стеною нашею» (Песнь песней).

О отверзи, господи, очи наши! Да воскреснет и блеснет нам внутренный наш человек! Да узрим живаго! Да не обожаем діавола! Да услышим от небеснаго: «Мир вам!» Чего вы боитеся? Пусть дрянь ищезает! Человек есть сердце. Мир сердцу!

Григорій, сын Саввы, Сковорода.

До Осипа Юрійовича [Сошальського]

[Із с. Гусинки у с. Маначинівку чи навпаки. 1781 р.]

Любезный государь,

Осип Юрьевич!

Нынешняя поездка Алексеева привела мне на сердце сіи Павловскіе слова: корень всем злым есть сребролюбіе, отсюду выросли тяжбы, войны, отравы, убійства, воровскіе монеты, затеи, вражды, неудачи, печали, отчаянія, страстныя піанства, саморучные убійства.., а сам сей скверный премногих (вот что значит выспр прорастающій толкуемый о табаке), осквернившій корень, родился от отступленія от веры, сиречь от безбожія, уничтожающего промысл о нас, сидящаго на высоких отца нашего и от попранія предрагоценнаго маргарита, сиречь третіе из десятословія заповеди: «Не пріемли имени господа бога твоего всуе», как бог чрез нас ту же заповедь в нашем законоученіи, или катехемате, истолковал, которое и ныне пред вашими лежит очима.

Из сих мыслей возлетело сердце мое в дальнейшіе думы, что таковые, презрев незыблемый щастія камень сей: «Да будет воля твоя...», уповают на себя, на свою волю и на свои хитрости и запутываются, наконец, в неизбежныя погибельныя лабиринты.

Во время оное теряют они всего света дражайшее сокровище сіе: «Мир мой даю вам». «Веселіе сердца — живот человеку» (Сірах). «Сыне, храни сердце твое!» (Притчи).

По крайней мере, может быть, спокойно искали погибели своей. Вот как спокойно: «Ходихом в пути непроходны...» Вот как спокойно: «Яко елень, устрелен в ятра...»

Разсудите, не се ли те бесноватые, что бродят по гробовищах, по калугах, по околицах, как есть в євангеліи.

Сим бешеным кажется шутка и вздор сіе слово: «Иже убіет душу свою, той спасет ю».

Христос всем бесноватым и скаженным говорит почти одно сіе: «Возвратимся в дом твой»; то же что: сыне, храни \403\ сердце твое. Простее сказать: Алексее! Старайся не о корване, но о спокойствіи сердца. Убій душу, отреж прихоти твои корванскія. Что ж то за волчцы, которые обрезать, и что то за душа, которую убить нужно и пренужно. А вот она: не разумеете ли, яко се ну... 1 годящее в человеке не может осквернити его. А вот оно: прелюбодеянія, любодеянія, убійства, татьбы, лихоимства (вот и сребролюбіе).

Сіе-то есть благородное убійство и истинное обрезаніе, ему же похвала не от человек, но от бога. Сіи-то зміины семена называет Павел началами, властьми и духами злобы. «Несть наша брань» и протчая.

Если кто прямой Христов солдат и повоевал оныя духи, тогда исполняется на нем: сердцу веселящуся цветет лице. Вот что значит убить душу! Сіе же значит и крещеніе. «Измыемся... отыймите лук от душ ваших».

Сіе же и елеосвященіе есть — помазаніе, веселіе плачущим. Если же кто не вернется домой, не заглянет в сердце свое и не убіет проклятая оныя души, правдивее сказать, полка бесовскаго, тогда сердце отдается сим бурным ветрам, как лоточка, и исполняется: «Взволнуются и почити не возмогут...» «Втайне восплачется душа ваша». «О горе им, яко в путь Каинов поидоша». И не дивно, яко, не убив злых, убили невинную душу, по пословице: Daemon in daemona non suadet, lupus lupinam non est. [Демон проти демона не свідчить, вовк вовчого м’яса не їсть].

[До Степана Микитовича Курдюмова]

[Із м. Таганрога у м. Харків. Осінь — поч. зими 1781 р.]

[Любовь]... есть родник всему животу... к делу всякую тварь, и не напрасно написано: «Бог любови есть». «Бог наш огнь есть», и параклит значит того, кто заохочивает и куражит. Сіе-то есть утешать, а уныніе всегда в лености есть. Сей параклит, сіесть дух-утешитель, и мене возжег претер... //...Пожалуйте, пришлите по милости своей одни и коты, что с красными завязками, изрядное дело для снегу. Григ. Иванов в начале зимы имеет ехать в Петер через Харьков из Катеринслава.

Артему Дорофеевичу нижайшій поклон.

Виноват, что не писал. О леность! О параклите! \404\

До Степана Микитовича [Курдюмова]

Изюм, 1784, г., генв[аря] 5 дня.

Любезный благодетель Стефан Никитич!

Радуйтеся в Новый год!

Cum tota tua domo et familia, in domino Jesu Christo!

[З усім твоїм домом і сім’єю в господі Ісусі Христі!]

Ныне скитаюся в Изюме. Скоро чаю возвратиться в моя присныя степи, аще где господь благоволит. Уже пройшла половина зимы, а тулубчик ваш коснит. Аще угодно богу и вам, пришлите чрез Троф. Михайловича, аще же ни, господня воля да будет! По крайней мере, пришлите маленькій внутренний замочек, каковы бывают в гуслях. Артемію Дорофеевичу нижайшій поклон. Поклонитеся и Якову Борисовичу. Mittat mihi primam et ultimam chordam in violam, ut vocant, saltem ultimam. [Хай він надішле мені першу й останню струни для скрипки, принаймні, хоч би останню]. А сыну Вашему вот что:

Іп stadio currunt multi et victoria paucis.

Paucis musa favet, plurima turba studet.

Navigat ille miser, qui portum tangere nescit.

Navigat ille bonus, si cui kepha — deus.

[В бігу змагається багато, перемога ж дістається небагатьом,

Вчиться багато, муза ж ласкава до небагатьох,

Плаває нещасливо той, хто не вміє досягти гавані,

Плаває щасливо той, кому підпора бог].

Кефа, или кифа, еврейское имя Петру апостолу дано. По звону значит каменную гору и гавань. По силе же своей значит истинной премудрости ключи и вход оный: «Исходы мои — исходы живота...» «И внійдет, и изыйдет, и пажить обрящет». «На камень вознесл мя еси». Кефа же гречески гласит — петра, полски — скалы. В силу сію Павел: «Сице гоните, да постигните». Тут почила Ноева голубица оная: «Кто даст мне крилы...» Сіе-то есть новая земля не мертвых, но живых людей. Я, ублажая вас новым годом, желаю отцу со сыном достигнуть сея блаженныя страны со оными насельниками: «Блаженны кротціи, яко тіи наследят землю». Я, издали взирая на сію землю, гавань, гарец, или герец, очима веры, как зрительною трубою, что на обсерваторіях астрономских, все мои обуреванія и горести сим позорищем услаждаю, воспевая песнь Аввакумову: «На страже \405\ моей стану и взыйду на камень». «На Сіон-гору взыйдет, благоветствуя» (Іеремія). И пребывая Вас, любезнаго моего благодетеля, искренним слугою.

Гр[игорій] Сковорода.

Стефану Никитичу Курдюмову,

в Харькове.

До Івана Васильовича [Земборського]

[У м. Харків]. / 1302 /

Из Гусинки 1787 года,

генваря 23 дня

Любезный друже, Иван Васильевичь!

Дерзай и возмогай!

Что ты друже? Зашел в тесные непроходности. Но кто возвестил тебе, яко наг еси. Конечно, вкусил уже ты от мірскія 1 мудрости? Требуешь от нас утешенія? Право твориши. Мір уязвлять только нас может, исцелять не может. То ли тебя мучит, что столь горько уязвитися тебе допустил бог со іерихонским странником равно? Но знай, что человек всех скотов и зверей упрямее и что, не наложив на него тяжких ран, не может иначе к себе обратить его от міра бог и не загремев страшным оным тайным громом: «Сауле! Сауле! Что мя гониши? Адаме! Адаме! Где еси? Куда тебе чорт занес?..»

Таковы-то, друже, все мы есмы: «Согниша раны моя от лица безумія моего». Вот какое бывает начало спасенія нашего! После ран, милость блудному сыну и примиреніе. А без того вечно бы он за мырскою со Езоповым псом гонялся суетою, оставив...

Ублажаю ж правду и поздравляю тебя Новым годом! Знай, что после сих ран уродится в тебе / 1311 / новое сердце, а прежнее твое никуда не годится: буйе, ветхое, пепельное, а вместо сего дастся тебе и уже начинается сердце чистое, истинное и новое. Вот второе наше рожденіе! А естли правдиво сказать, то мы прежде второго рожденія никакого сердца не имеем; и безумные нарицаются у Соломона безсердыми. Удивительно, что самое нужное в человеке коснее и позднее созидается, яко сердце есть существом человеческим, а без него он чучелом и пнем есть. Но чему же дивлюся? Не прежде ли корабль, потом кормило и компас, иже есть серцем кораблю? Куда положишь новое сердце, не создав прежде \406\ телеснаго меха? В сію силу Павел: Primum carnale, deinde spiritale [Спочатку тілесне, потім духовне.]

Воззри на орех! Первее скорлупа с наполняющим оною молочком, потом зерно, кое, распространяясь, так уничтожает молочную пустоту, как Даніилев камень, несеченный от горы отвален, всю міра сего суєту един сам исполнил. Без зерна орех ничто же есть, а без сердца — человек. Когда слышишь сіе: «Созда бог человека», разумей так: серце чисто создал еси во мне, боже.., а без него был я доселе мертва и несущая тварь. Когда слышишь: «Лазаре, долго ли тебе страдать в земненностях мірских» разумій сіе: «Дунув, пріймите дух свят!» «Востани, спяй». Разумей сіе: долго ли тебе валяться во блате / 1312 / мірских скверностей; прійми дух свят, сиречь новое сердце. Да будет свет! Сиречь светозарное и светлое сердце.

Видишь, что последовавшее щастіе всегда предваряемо было тяжчайшими бедами, и как не бывает весна прежде прошествія стужи, так день спасенія не является человеку: аще не предидет гнев бога нашего. Зло стражди убо и потерпи. Се избавленіе твое при дверех! Проси у бога не плотской жизни, но светозарное сердце. Тогда будет Сампсон. Как? Так: лев, сиречь смерть, весь род человеческий мучит и раздирает, а ты сего аспида одною рукою поведешь. А разодравши, не мучительный в нем страх сыщешь, но мед. Да уразумееш, коль храбра и сильна премудрость божія и коль младенческая есть слабость мірскія буія премудрости и коль истинна есть истина сія: «Змія возмут».

Вам искренній друг и нижайшій слуга

Григорій Сковорода.

До Якова Михайловича [Донця-Захаржевського]

[До с. Бурлук. 7 грудня] 1787 р. / 1101 /

Liberalissime here!

[Найблагородніший добродію]

Вся «Катехеса» моя состоит из 12 чверток сверх предисловія. Самая же ея эссенчія, cor 1 [серце, серцевина], то-есть толк десятословія, занимает две только чвертки. Посылаю видь Вам дщерь мою по плоти, но по духу божію, катехезу, но с таким нароком, дабы от Вас отнюд никуда на сторону не пошла и не окаляла бы внешнія своея одежды, разумейте, бумагу и оправку. Она есть не копіа, но самый родник и оригинал, начертанный отца рукою. Бродила она даже до Кав-\407\казских гор, и бог ее сохранил, да сохранится ж и у Вас! В протчем болен, не еду к Вам и спешу совершить маленький свиток или книгочку, да не явлюся лжив во обещаніи другам моим.

Пишите до Михаила и от мене целуйте его и ее. Я все от него посланное получил. Единаго его (человечески глаголю] доселе не получаю. Всех подарков миляе дружних сам друг тому, иже взаимный есть друг. Получил я и от Вас 4 дары. Rependat tibi deus, qui est omnium pauperum nutritor. Amen!

Tuus servus Gr[egorius] Sartago 2.

Decembr[i], Die Ambrosij sancti.

[Хай відплатить тобі бог, який всім бідним кормилець. Амінь.

Твій слуга Гр[игорій] Сковорода.

Грудня, в день св. Амвросія]. 1787 из Гусинки.

До Степана Івановича [Тевяшова]

[У м. Острогожськ (?) 10 червня 1788 р.]

Милостивый господине!

Пишу к Вам по некоего ближняго. Сей ветхозаконник Аверкій ищет хлеба, а слух добрыя Вашея славы к Вам его направил. Аще правда благословит и сила довлеет, помогите ему ради его. Аще не достоин, помогите ему ради Вас самих. Вы ведь родились на то, дабы дождить на злыя и на благія.

Вашего имени и всего благословенного Вашего рода учитель, старец Григорій Сковорода.

1788 года, из села Гусинки, іюня 10.

До Григорія Івановича Ковалинського

Из Великого Бурлука.

1788-го года, сент[ября], 23-го дня.

Desideratissime mi Gregori!

Gaudium et pax tibi а domino deo!

Alexius scribit te aegrotum esse. Si corpore doles, nihil est. [Si animo] 1 simul, et ipsa tua causa, doleo. Hic est pessimus mo[rbus] 2 — animo dolere. Utinam Christus sanit tibi morbum, magis autem animi. Disce paulatim recedere a mundo. \408\ Sic minues curas, deinde animi et corporis dolores. An nescis: duas esse hominis partes sive naturas — dominum et servum, spiritum et carnem, cor corpus. Quorsum hoc? Ut intelligas: in tantum concedendum esse carni, quantum necessitas jubet; non vero, quanturn cupit carnis serva voluntas. Sin, non necessitati carnis concedis, sed voluntati eius indulges, nunquam laetus vives. Quare? Quia domino eius detrahis, quidquid superfluum carni concedis. Sic irascitur tibi tuus frater et carnis dominus. Quis ille? Spiritus. Porro, fraterna hac concordia rupta, nemo unquam svaviter vixit. Nam seipso esse contentum, id est, habere beatissimam illam quam Timotheo suo tantopere commendat Paulus αυταρκείαν (глава 6, стих 6), nihil aliud est, quam frui fraterna illa pace, sive concordia, Nimirum hoc illud est: «Аще сердце наше не осуждает нас, дерзновеніе имамы у бога» (І Іоанна, гл. 3-я). In graeco: ου κατά γιγώσκεν.

Hanc, о carissime, unicam et beatissimam tibi pacem precatus, commendo te, et totam tuam familiam Christo; // «Иже есть мир наш, аминь!»

Unus eorum, qui tibi bene volunt;

senex Gregorius Skoworoda.

Приклони мало ухо твое и вонми прощенію моему. Призри письмодавицю сію оком благоутробным, обещающим хотя малую помощ житейским ея немощам. Вем тя, рожденнаго дождить на злыя и благія.

Милостивому государю

Григорію Ивановичу Коваленскому,

в Таганроге.

[Из Великого Бурлука,

1788-го года, сентября, 23-го дня].

Найжаданіший для мене Григорію!

Радість і мир тобі від господа бога!

Олексій пише, що ти хворий. Якщо ти хворієш тілом, то це нічого. Якщо одночасно і духом, і з твоєї власної причини, то я теж вболіваю. Бо це найгірша хвороба — хворіти духом. Хай Христос вилікує твою хворобу і особливо дух. Привчайся помалу відходити від світу. Таким чином ти зменшиш турботи, а далі болі духу і тіла. Хіба ти не знаєш, що є дві частини або природи в людині: пан і слуга, дух і плоть, серце й тіло. Для чого я це говорю? Щоб ти зрозумів, що тілу треба уступати настільки, наскільки цього вимагає необхідність, а не настільки, наскільки цього бажає слуга плоті — хотіння. Коли ж ти замість того, щоб уступати тільки необхідності плоті, будеш догоджати її примхам, то ти ніколи \409\ не будеш жити весело. Чому? Бо коли ти що-небудь зайве уступаєш плоті, то ти принижуєш її пана. Тоді гнівається на тебе твій брат, пан плоті. Хто він такий? Дух. Далі, ніколи не жив приємно той, хто розірвав цю братню згоду. Бо користуватись цим братнім миром або згодою — це бути задоволеним самим собою, тобто мати оту найблаженнішу самодостатність, яку так дуже рекомендує Тимофієві апостол Павло (глава 6, стих 6). Очевидно, це є оте: [«Аще сердце наше не осуждает нас, дерзновеніе имамы у бога» (І Іоанна, гл. 3)]. По-грецьки: ου κατά γιγώσκεν. [не засуджуючи].

Бажаю тобі, найдорожчий, цього єдиного й найблаженнішого миру. Доручаю тебе і всю твою сім’ю Христові: [«Иже есть мир наш, аминь!»].

Один з тих, хто бажає тобі добра.

Старець Григорій Сковорода.

[Приклони мало ухо твое и вонми прощенію моєму. Призри письмодавицю сію оком благоутробным, обещающим хотя малую помощ житейским ея немощам. Вем тя, рожденнаго» дождить на злыя и благія.

Милостивому государю

Григорію Ивановичу Коваленскому,

в Таганроге].

До Олексія [Базилевича]

Із с. Бурлука [у м. Таганрог] 23 вересня [1788 р.]

Dilecte mi Alexi!

Pax tibi!

Non multis ad te scribo, quia te expecto. Obruisti те tuis; epistolis. At ego te осыпаю благодареніем. Sed [quando] 1 venies. Ad calendas graecas? At enim graeci calendas 2 non habent. Бурлуки от Гусинки circiter...3 verstas. Hic nunc diversor. Ne scandalizet te, quod ’αστατέν. Quid sonat ’αστατέω quaree Grigorio. Ille est quidem graeculus, qui in nasum cantillat hoc: πα̃ς, ‛ο ου ’έλλην, βάρβαρός ’εστι.

Valete, о carissima mihi in domino capita! Et gaudete!

Daniel Meingard 4.

Любий мій Олексію!

Мир тобі!

Пишу до тебе коротко, бо чекаю тебе. Ти закидав менесвоїми листами, а я тебе [осыпаю благодареніем]. Але [коли]; ти прибудеш? На грецькі календи? Але ж у греків немає: \410\ календ. [Бурлуки от Гусинки] приблизно... верст. Тут я тепер перебуваю. Ти не дивуйся, що я ’αστατέν [мандрую]. Що означає ’αστατέω, спитай у Григорія. Він же грек, що собі співає під ніс: Всяк, хто не еллін, той варвар...

Будьте здорові, найдорожчі мені в господі особи, і радійте!

Даниїл Мейнгард.

До Єгора Єгоровича [Урюпіна]

[У м. Харків]

Из Великого Бурлука.

1790 года, июня 10 дня

Возлюбленный друже Георгій Георгіевич!

Мир серцу твоєму и дому!

Благодарю богу и тебе, друже, за твое мне страннопріимство. Седмицу у тебя почил старец Сковорода, аки в матерном доме. Да воздаст же тебе той, иже на свой счет пре емлет все даемое нищим! Я Вашим вином не только в дороге, но и вдома ползовался!