Глава шестнадцатая. Майор Ротмистров сидел в своем кабинете и считал деньги, время от времени посматривая на дверь

1.

Майор Ротмистров сидел в своем кабинете и считал деньги, время от времени посматривая на дверь. Сын запаздывал, хотя он вызвал его еще полчаса назад. Наверное, задержался в столовой. А ведь велено было явиться немедленно.
С Алексеем Ротмистрову было не легко. С тех пор, как он сам ушел из семьи к молодой и на удивление застенчивой Наташе, Алеша словно с цепи сорвался. Понятно, конечно, что парень переживает. Но ведь Ротмистров и так для него все возможное делает. Вот в Суворовское пристроил. Может, не бог весть что, но других возможностей у него нет. А здесь образование получит, да и матери теперь полегче будет.
О бывшей жене Ротмистров вспоминал с неохотой. Хлопотливая, бесконечно его любящая, она часто давила на мужа своей заботой и вызывала чувство неловкости. Они поженились случайно. Из-за Алешки. А любви- то особой у Ротмистрова никогда к ней не было. По крайней мере, он точно не испытывал к бывшей супруге ничего похожего на то, что однажды почувствовал к Наташе. Поэтому без малейших угрызений совести он поставил жену перед фактом: извини, мальчик наш уже подрос, а я полюбил другую.
Со стороны могло показаться, что Ротмистров поступил жестоко. Ну а что ему, интересно, еще оставалось? Как в старых романах — издали вздыхать по Наташе и жить с опостылевшей супругой? Ну уж нет, сейчас, слава богу, другие времена.
Разумеется, жена пережила сильный шок. Однако (и Ротмистров искренне придерживался этого убеждения) лучше расстаться сразу, чем постепенно, медленно, но верно идти к разводу.
Гораздо больше его волновал Алексей. С мальчиком и раньше было не просто, а после развода он и вовсе от рук отбился. О том, чтобы примирить парня с Наташей, вообще и речи быть не могло. Алеша от одного ее имени, как от лимона, кукситься начинал. А сын-то у него один — других, похоже, уже не будет.
Вот и приходится за него здесь отдуваться. То подерется, а ты скрывай. То контрольную не напишет — приходится идти на должностное преступление и добывать для него тетрадь, чтобы этот дурень все исправил.

Думаете, он благодарен отцу? Ничуть не бывало, Алексей воспринимает его старания как должное. Вроде как, провинился, мол, папочка, вот теперь и расплачивайся. Но однажды отцовское терпение точно лопнет. Этот стервец что, думает, папа железный? Да и место в училище из-за ерунды терять неохота.
Ротмистров в очередной раз бросил взгляд на дверь и задумчиво побарабанил пальцами по купюрам, которые вытащил из портмоне. Триста дать или двести? Наверное, все-таки лучше двести. В конце концов, Алешка же их отдавать будет. А что с бедного суворовца возьмешь?
Решившись, Ротмистров запихнул обратно в портмоне лишнюю сотню и нетерпеливо посмотрел на часы. Где этот негодяй шляется? Неужели до сих пор обедает?
А Сырников сперва действительно задержался в столовой, потом поболтал с приятелем, обсудив с ним фильм, который недавно показывали суворовцам, и только потом вспомнил, что его вызывал отец.
В кабинет Сырников вошел без стука и тут же поймал на себе суровый взгляд Ротмистрова.
— Звал, пап? — небрежно спросил он, усаживаясь без приглашения.
Ротмистров вспылил:

— Во-первых, я тебе здесь не папа, а офицер-воспитатель майор Ротмистров, а во-вторых, где ты был?
Сырников неопределенно махнул рукой:
— Да там задержали. — И добавил не без издевки: — Вы что-то хотели, товарищ майор?
Ротмистров поморщился. Надо было, наверное, сыночка в детстве чаще лупить.
— Почему мне на тебя сегодня химик жаловался?
Пожав плечами, Алексей взял с отцовского стола ручку и начал с ней играть.
— Он жаловался, у него и спрашивай.
Не выдержав, Ротмистров ударил кулаком по столу:
— Ты как с отцом разговариваешь?

Сырников, продолжая щелкать ручкой, деланно поразился:
— С отцом? А я думал — с командиром взвода. — Но, заметив, что у отца нервно задергался глаз, мигом сменил тон: — Да не знаю я, правда. Мне кажется, химик придирается, потому что знает, чей я сын. — И печально опустил глаза.
Ротмистров нахмурился. А что? Очень даже может быть. В этом гадюшнике все друг другу завидуют, вот мальчику и достается. Надо будет выяснить.
Сырников тем временем, заметив, что настроение отца резко поменялось, снова начал щелкать ручкой.

— Это все? Тогда я пошел, да?
— Погоди, — остановил его майор. — Вот. — Он придвинул деньги к сыну. — Передашь этому своему интернатовскому знакомому.
— В гробу я видел таких знакомых, — моментом отреагировал Алексей. И только после этого до него дошел смысл сказанного. — Это еще зачем? — возмутился он. — Сегодня что, Всемирный день помощи сироткам?
Ротмистров повел плечами:
— У Левакова что-то там с матерью случилось. В училище для него деньги собирают. Так что передашь от нас.
— Какая мать? — снова удивился Сырников. — Он же интернатовский.
— Но не из пробирки же, — нетерпеливо отрезал отец. — Я подробностей не знаю.
Однако сынок не собирался так быстро сдаваться.
— А почему я? — От одной мысли, что ему придется идти к Левакову и вручать тому деньги, Алексея передернуло.
Но Ротмистров в ответ чуть не закричал:
— А кто, я, что ли, по-твоему, к нему пойду? Короче, суворовец, ты получил приказ. Иди. выполняй!
Сырников нехотя встал, взял со стола деньги, засунул их в карман и, бросив на отца злобный взгляд, вышел.

2.

Левакова он нашел на футбольном поле. Тот стоял на воротах, не спуская глаз с мяча, и поэтому Сырникова заметил не сразу.
День выдался на удивление теплый: солнце по-осеннему устало припекало, поэтому Андрей взмок и часто вытирал тыльной стороной ладони лоб. Сырников в нерешительности топтался сзади. Несколько раз он порывался уйти, но каждый раз удерживал себя. Однако к Левакову не подходил, а стоял чуть поодаль и, злясь на себя, ковырял носком сапога землю.
Тем временем кадеты, пиная мяч, приблизились к воротам на опасное расстояние. Андрей напрягся, расставил руки и начал перебегать из одного угла в другой. Однако Сини-цын сделал хороший пас Петровичу, и игра вновь продолжилась на стороне противника. Андрей расслабился, быстро обмахнул себя рукой и случайно оглянулся. Тогда-то он и заметил Сырникова.
Окинув его непонимающим взглядом. Андрей отвернулся. Но Сырников, решив, что тянуть время и дальше бессмысленно, уже шел к воротам.
Леваков продолжал наблюдать за игрой, стараясь не обращать на своего врага никакого внимания, хотя боковым зрением и заметил его приближение.
— Эй, Леваков! — окликнул его наконец Сырников.
Андрей не шелохнулся, только почувствовал вдруг, как настроение у него резко ухудшилось.
— Я к тебе, между прочим, обращаюсь, Леваков! — грубо повторил Сырников.
Андрей нехотя обернулся и уставился на наглого парня. Что этому типу еще надо?
Обнаружив, что ему удалось-таки привлечь внимание Левакова, Сырников небрежно оперся о ворота и, глядя в сторону, спросил:
— Говорят, у тебя там проблемы какие-то? Или врут?
Позлорадствовать, что ли, пришел? Андрей не понял, но на всякий случай процедил сквозь зубы:
— Не твое дело. Отвали.
Сырников скорчил недовольную рожу:
— Узнаю интернатовскую школу. А то я уж, было, подумал, что ты у нас перевоспитываться стал. Но, — он притворно огорчился, — горбатого, как говорится, могила исправит.
Присутствие Сырникова всегда будило в Андрее недобрые чувства, но сегодня он особенно разозлился. Единственное, что сдерживало, это мысль о командире.
Андрея вызвали к нему как раз перед началом футбольного матча, и Василюк радостно сообщил, что офицерам и преподавателям удалось собрать на операцию еще целых десять тысяч. Сам генерал-майор Матвеев лично тысячу отдал, когда ему о ситуации доложили (правда, об этом Василюк умолчал).
Когда Андрей положил на стол перед командиром то, что принесли ему ребята, Василюк, казалось, ни капли не удивился и лишь сказал:
— Запомни, Леваков: теперь тебя все училище знает. Но это не слава, это большая ответственность. Не осрамись.
Андрей крепко запомнил это напутствие. Поэтому сейчас отвернулся от Сырникова и попытался вновь сосредоточиться на игре. Однако тот не уходил.
— Ты, Леваков, зря от меня морду-то воротишь. Я, между прочим, тоже тебе денег принес. — Он засунул руку в карман. — Смотри
сюда.
Мысленно Андрей приказал себе молчать. Но Сырников не унимался:
— Да нет, ты посмотри. Хотя бы из вежливости.
Ругнувшись про себя, Андрей обернулся. Сырников только этого и ждал. Довольный, он сделал вид, что старательно ищет что-то в кармане. А потом резко вытащил руку и показал Левакову кукиш.
Андрей почувствовал, как щеки его запылали от ярости. Чтобы не броситься на Сырникова с кулаками, он прикрыл глаза и попробовал сосчитать до десяти. А его враг в это время невозмутимо хихикал рядом.
— Да ладно, я пошутил, — все еще посмеиваясь, сказал он. — Держи деньги.
Но Андрей на него даже не взглянул.
— Держи деньги, я говорю, — повторил Сырников, подойдя к Левакову ближе. — Это, типа, от чистого сердца. — И, не удержавшись, хихикнул еще раз.
Тогда Андрей уже спокойно, как мог, конечно, оглядел Сырникова с головы до ног (причем тому стало не по себе от бешенства, которое пульсировало в глазах Левакова) и сказал:
— Я от такого мерзавца не только деньги не возьму, я с тобой срать рядом не сяду. И другим
не советую — испачкаться можно. А теперь — отвали, гад. пока я... — Не договорив, Андрей
пошел прочь.
Сырников растерянно смотрел то на деньги, которые сжимал в руке, то на спину быстро удаляющегося Левакова. «Вот дебил!» — зло подумал он и двинулся в противоположную сторону.

3.

В то время как Сырников пытался таким образом вручить Левакову деньги, Макс Макаров подходил к зданию городской администрации… Максиму не часто приходилось бывать здесь и до поступления в Суворовское училище, а уж кадетом он входил сюда и вовсе впервые.
Раньше отец не любил, когда Макс его навещал. Хотя слово «навещал» тут, пожалуй, не совсем уместно. Макс приходил к отцу лишь в том случае, если ему было что-то нужно. Макаров-старший, прекрасно это осознавая, злился, говорил, что сын отнимает у него слишком много драгоценного времени, а поэтому, дабы поскорее избавиться от Макса, быстро соглашался выполнить любую его просьбу.
Забавно, подумал Максим, а ведь и сейчас я тоже к папочке не бескорыстно пришел. Он ухмыльнулся: как-то тот его примет?
В приемной отца сидела знакомая Максу секретарша Светлана. Всегда ухоженная, пахнущая лаком и духами, с безупречно длинными ногтями, обычно самых ярких цветов, она осторожно, словно боясь, касалась клавиатуры компьютера, следя за тем, чтобы не испортить маникюр.
Услышав, что в приемную кто-то вошел, Светлана подняла голову. На лице у нее привычно застыла ослепительная дежурная улыбка. Но когда секретарша узнала визитера, дежурная улыбка сменилась искренней.
- Максимчик! – воскликнула она, выбегая из-за стола и против воли целуя парня едва ли не в губы, - Какой ты красавец стал! А форма, между прочим, - Светлана кокетливо улыбнулась, слегка опустив ресницы, - тебе очень идет. Ну просто очень.
Максим поздоровался с ней и спросил, у себя ли отец.
- Да, только у него посетитель, - предупредила секретарша.
Рассудив, что времени у него совсем мало, Макс под протестующие возгласы Светланы вошел в кабинет.
Макаров-старший сидел в очень высоком кресле, положив перед собой руки на стол и сцепив пальцы в замок. Над его головой висел огромный портрет президента, а на столе вполоборота, так, чтобы непременно видели посетители, стояли фотографии Макса и его матери.
Отец действительно был не один, однако, заметив Макса, он неожиданно расплылся в улыбке и даже привстал.
- А это мой сын, Максим, - сказал отец так, как будто все это время ждал его прихода, - Суворовец.
Посетитель оглянулся, посмотрел на парня и заулыбался.
- Отпустили, значит? Или сбежал? – не меняя интонации, спросил отец, хитро прищурившись, - Ну, шучу-шучу, - услышав это, посетитель засмеялся противным тонким голосом.
- Папа, - начал было Макс, но Макаров-старший быстро его прервал:
- Подожди, сынок, в приемной, мы тут пока с дядей закончим.
Тут уж Макс, при всем желании, сдержаться не смог:
- Хорошо, папочка, я пока попрошу тетю Свету, чтобы она сводила меня пи-пи.
Лицо у посетителя вытянулось. Было видно, что он абсолютно растерян и не знает, как реагировать на выходку Макарова-младшего. А отец только неодобрительно покачал головой.
Макс вышел в приемную и пристроился на стуле недалеко от Светланы. Вполуха слушая ее болтовню, мальчик нетерпеливо посматривал на часы. Ну скоро папа там? У него через два часа увольнительная заканчивается.
Увольнительную Максу выдал лично начальник училища. Ему кадет Макаров клятвенно пообещал не опаздывать. А свое слово Макс ценил.
Наконец посетитель вышел от отца и, еще раз с подозрением оглядев Макса, покинул приемную.
Макаров-старший сидел за столом. На этот раз при виде сына он не встал.
- А ты, Максим, я вижу, не меняешься?
- Ошибаешься, пап, - ответил сын, присаживаясь напротив.
Отец недоверчиво хмыкнул и на всякий случай уточнил:
- А ты точно не сбежал?
Макс поспешил его успокоить:
- Нет, мне лично генерал-майор Матвеев – думаю, это имя тебе знакомо, - распорядился увольнительную дать.
Петр Макаров сделал вид, что не заметил поддевки сына.
- Узнаю – наша порода! Уже и с генералом на короткой ноге, - он помялся, как будто не знал, что еще сказать, и, может, поэтому спросил: - Ты на меня еще сердишься? Ну, за то, что я тебя в Суворовское сдал?
Макс хмыкнул:
- Спасибо, что не в детский дом, - а затем добавил: - А если серьезно, я тебе даже благодарен. Умею ходить теперь не хуже любой породистой лошади.
Макс встал и прошелся перед отцом строевым шагом.
Тот засмеялся:
- У тебя одни шуточки на уме.
Макс посерьезнел:
- А вот и нет. Я к тебе по делу.
- А я все гадал, когда ты это скажешь! – почти с радостью воскликнул отец, - Выкладывай, что опять натворил? Только если дело касается трупов – это к матери, - неуклюже попытался пошутить он.
Макс укоризненно посмотрел на отца и рассказал, что матери его сокурсника необходимо сделать операцию.
- Но операция эта какая-то дорогая, что ли, - неопределенно добавил Макс, не знавший подробностей, - Короче, нужна помощь.
Макаров-старший удивился:
- И всего-то? Прямо сейчас все и устроим.
Сын сперва даже не поверил:
- Ты серьезно?
Отец прижал ладонь к груди:
- Слово Макарова. Послезавтра она уже будет лежать на операционном столе.
Макс встал.
- Тогда я пошел, а то у меня увольнительная скоро закончится, - но перед тем как выйти, он подошел к отцу и неловко его обнял: - Спасибо.
Некоторое время отец задумчиво смотрел ему вслед, а затем, стряхнув с себя оцепенение, вернулся к работе.
А Максу, едва он вышел в приемную, пришла в голову совершенно замечательная идея.
- Света, - обратился он к секретарше, - скажи, а ты можешь по телефону пробить адрес?
Та небрежно пожала плечами:
- Проще простого. Ты номер помнишь?
Уж что-то, а домашний номер Полины Ольховской Макс помнил прекрасно.

4.

Не прошло и десяти минут, как он вышел из здания городской администрации, имея в кармане адрес Полины. Макс решил навестить ее, не дожидаясь выходных, и продолжить прерванный разговор. В запасе у него было еще целых сорок минут, а Полина, как оказалось, жила совсем недалеко.
Макс задержался около цветочного киоска на углу ее дома, выбрал небольшой, чтобы не шокировать девушку прямо с порога, букет роз и, пытаясь справиться с волнением, свернул во двор.
Около подъезда, где, по предположению Макса, находилась квартира Полины, сидели и мирно беседовали три старушки. В песочнице ползали, пачкаясь, пока не видят мамы, детишки лет двух-трех.
Макс, заложив букет под мышку, опустился на качели и начал тихонько раскачиваться. Может, он зря все это сейчас затеял? Ну что он успеет сказать Полине? Только ответит на ее удивленные вопросы, а там у него и время все выйдет.
Гораздо разумнее не гнать лошадей, а спокойно подготовиться к встрече. Лучше он придет к ней, как и предполагал, в субботу. Полина угостит его чаем (в случае чего сам напросится), и за чаем они уже спокойно обо всем поговорят. Придется Кантемирову еще пару дней походить в женихах. Ничего, зато потом Полина, наверное, у него еще и прощения попросит.
Приняв решение, Макс неожиданно почувствовал облегчение. Даже самому себе он побоялся признаться, что попросту струсил.
Резво спрыгнув с качелей, Макс, все еще сжимая ненужный букет под мышкой, двинулся было обратно, как вдруг что-то привлекло его внимание.
Этим «что-то» была черная «ауди», притормозившая около Полининого подъезда. Макс сам потом не понял, почему тогда остановился. Не иначе – интуиция.
Автомобиль тем временем заглох, а дверь водителя открылась. Наружу вышел мужчина – пожилой, лет сорока пяти, в дорогом костюме, который плотно облегал его внушительных размеров живот. Зачесанные назад волосы скрывали аккуратную, почти идеально круглую залысину на затылке. Зато лицо незнакомца показалось Максу чересчур смазливым для его возраста.
Неизвестный бойко подскочил к пассажирскому месту и предупредительно открыл дверь.
Макс почувствовал, как ноги его вдруг сделались ватными, во рту пересохло, а сердце забилось с такой силой, что мальчику даже стало больно. Из машины вышла Полина. В руках у нее был огромный букет лилий, который не шел ни в какое сравнение с китайскими розами Макса.
Улыбнувшись своему спутнику, Полина не сразу отняла у него руку (но в конце концов все-таки отняла!) и стала терпеливо ждать, пока тот закроет машину.
Перед тем, как войти в подъезд, мужчина остановился, ласково, но по-хозяйски приобнял Полину и небрежно ее поцеловал. Затем дверь за ними захлопнулась.
Макс оперся о качели, возле которых еще стоял. У него внезапно закружилась голова. Руки безвольно опустились. А предназначавшийся для Полины букет неслышно упал на землю.