Глава девятая 1

Из кабинета полковника Ноздрева вышел Сырников. Побитым и испуганным он не выглядел. Напротив, закрыв дверь, Сырников расплылся в самодовольной улыбке и, видно, с трудом сдерживался, чтобы не подпрыгнуть. Выкрутился. Ну а если и не выкрутился, то, по крайней мере, пострадал гораздо меньше, чем рассчитывал.
Дождавшись, пока Сырников скроется из виду, Андрей, решительно вздохнув и полный самых нехороших предчувствий, вошел в кабинет к Ноздреву.
Заместитель начальника училища стоял спиной к двери. Услышав, как Леваков вошел, он, не поворачиваясь, велел тому подойти поближе. На душе у Ноздрева было погано, как всегда бывает после неприятного разговора. Не успел он разнять готовых схватиться суворовцев, как слух об их несостоявшейся драке уже пополз по училищу и быстро дошел до майора Ротмистрова. А тот, конечно, немедленно бросился спасать сына.
Ноздреву очень не нравились как и сам Ротмистров, так и методы его воспитания. Сколько он знал майора, всегда ожидал от него какого-нибудь подвоха, хотя прямых поводов к тому вроде и не было. Одно очевидно — Ротмистров карьерист. Из тех, кто, аккуратно переползая через трупы, упорно стремится к своей цели. Да ладно еще карьерист! Ротмистров был вдобавок трус, а вот этого Нозд-рев уж совсем терпеть не мог. Особенно ему не понравилось, как, выгораживая сына, он пытался целенаправленно утопить другого су-воровца — Левакова. Ротмистров припомнил его «темное прошлое» (под которым подразу-мевал интерна!), не забыл упомянуть и про инцидент на вступительных экзаменах, когда Леваков якобы пытался списать у его сына. Тоже темная история. Сырников-то, по всему видно, парень не промах.
А сейчас Леваков стоит у него за спиной и ждет решения своей участи. Ноздрев повер-нулся. Андрей не отвел взгляда, смотрел прямо, стараясь ничем не выказать волнения, от которого у него едва не дрожали коленки.
— Суворовец Леваков, — с трудом подбирая слова, начал Ноздрев, — я хочу узнать, почему ты напал на суворовца из четвертого взвода Сырникова?
Андрей встрепенулся. Не зря у Сырникова был такой довольный вид. Но нет, не может быть, чтобы он вот так, внаглую, оболгал его прямо в лицо заместителю начальника учи-лища. Ноздрев ждал ответа, а Леваков не знал, что и сказать. Молчание нарушил пол-ковник:
— Ты разве не знаешь, что драки на территории училища строго запрещены?
— Так точно, знаю, — ответил Андрей, с трепетом ожидая продолжения разговора.
— Может, ты не знаешь, что за драку суворовца исключают из училища? — спросил Ноздрев.
— Знаю, — уже совсем поникнув, как маленький провинившийся мальчик из интерната, ответил Андрей.
Ноздрев тем временем обошел стол, встал рядом с Леваковым и доверительно к нему наклонился:
— Тогда, может быть, ты расскажешь мне, как было дело?
Не выдержав пристального взгляда полковника, Андрей отвел глаза и тихо ответил:
— Да ничего совсем и не было. Мы так просто... шутили.
Еще какое-то время постояв рядом с Леваковым, Ноздрев вернулся на место.
— Шутили, значит? А если я тебя за такие шутки из училища отчислю?
Быстро и испуганно подняв глаза, Андрей сглотнул, но промолчал. Ноздрев забарабанил пальцами по столу.
— Значит, шутили?
— Шутили, — глухо подтвердил Леваков. А потом не выдержал и спросил: — Мне идти вещи собирать?
— Какой быстрый! — покачал головой Ноздрев. — Вещи будешь собирать, когда приказ об отчислении выйдет. А был такой приказ? — сурово поинтересовался он.
Андрей замотал головой.
— Вот. А значит — марш в класс уроки готовить. — Полковник кивнул на дверь, потом подумал с секунду и добавил: — Но запомни. У нас с чувством юмора, слава богу, все в по-рядке. Мы тоже умеем шутить. Только суворовцам почему-то бывает не смешно. — Ноздрев угрожающе поднял палец. — Значит, шутили?
— Шутили, — в третий раз повторил Леваков.
Ноздрев иного ответа и не ожидал.

2

В преддверии дискотеки у суворовцев проснулся неподдельный интерес к учебе. Учителя не успевали задать вопрос, как вырастал лес рук, и им оставалось лишь наугад выбирать счастливчика. Именно счастливчика, потому что другим приходилось ждать следующего урока, чтобы исправить оценку.
Педагоги светились от счастья и втихаря благословляли дискотеку, а также тех, кто ее изобрел. Только Палочка недовольно ворчал и старательно пытался подловить кадетов, не доверяя их излишнему рвению. «Легко и быстро полученные знания также быстро и легко забываются», — не уставал повторять он. Однако, подумать только, получилось так, что Палочка едва не попался сам.
А все благодаря Трофиму. Впрочем, точнее будет сказать, благодаря таланту Трофимова быстро, без труда, сочинять стихи. Сам он этот свой дар чем-то особенным не считал, од-нако по мере необходимости пользовался им с завидным, хотя и с переменным успехом.
Вот так и вышло, что однажды столкнулись в равном поединке Палочка с его цепким умненьким взглядом и Трофимов с его талантом.
Все началось с того, что Трофимов не поднял руку Все подняли, а он нет. Палочка этот факт быстро отметил и, мысленно радуясь своей проницательности, вызвал Трофимова отвечать урок. Тема была сложная и малолюбимая суворовцами — «Поэзия середины девятнадцатого века». Но Трофимов (чего Палочка, конечно, не ожидал) вышел к доске весьма уверенно и далее выбрал одного из самых непростых авторов, а именно Афанасия Фета.
Палочка устроился поудобнее и уже приготовился вывести в журнале свою коронную еди-ничку без хвостика, но тут Трофимов, выставив ногу вперед и приложив руки к груди, начал декламировать. Палочка насторожился. Этого стихотворения великого Фета он не знал. Однако и признаться в своем невежестве не решился. Трофимов же тем временем, закончив одно стихотворение, перешел к другому. Медленно бледнея, Палочка слушал суворовца, по-нимая, что и сей шедевр ему не знаком. Испугавшись, что кадет выдаст что-то еще и тем са-мым окончательно погубит его как педагога, Палочка поспешил поставить эрудиту «отлич-но» и перейти к следующей теме.
Ночью литератору не спалось. Он снова и снова вспоминал выступление Трофимова, и смутные подозрения стали закрадываться ему в душу. Ни свет ни заря Палочка оделся и потрусил в училище. В тот день все свободное от занятий время он провел в библиотеке и ушел оттуда уже после закрытия. Но ушел Палочка счастливый. Наутро он первым делом достал журнал третьего взвода и с огромным удовольствием выставил Трофимову пять свеженьких палочек. Дело в том, что дотошный педагог выяснил — Афанасий Фет никогда не писал стихов, столь самозабвенно прочитанных суворовцем Трофимовым. Палочка с честью выиграл этот бой и был весьма собой доволен. «Есть еще порох в пороховницах», — радостно потирая руки, думал он.
Впрочем, приближение субботы сказалось не только на учебе. Суворовцы ни на минуту не забывали, что на дискотеку придут девушки. Поэтому чем ближе был заветный вечер, тем чаще после отбоя звучали рассказы кадетов об их прошлых победах. Больше половины историй выдумывались прямо на ходу и, пробуждая зависть и фантазию товарищей, служили поводом для еще более замысловатых и невероятных выдумок.
Во время этих разговоров Илья Синицын обычно поворачивался на бок и с головой за-крывался одеялом. Его мучили совсем другие вопросы. Вновь и вновь перебирая в уме все свои нехитрые богатства, Илья понял, что, во-первых, никогда не сможет их продать, а во-вторых, даже если и продаст, то не выручит в результате и четверти той суммы, которую доктор Мурашко требует за молчание.
Прошло уже четыре дня с тех пор, как Илья узнал, что травма, полученная в раннем детстве, может перечеркнуть все его мечты стать офицером. В первый момент Илья хотел поделиться своей бедой с Андреем, но потом испугался, что секрет, высказанный вслух, перестанет быть секретом, и промолчал.
За эти дни он несколько раз издалека видел доктора Мурашко, который украдкой бро сал на Синицына вопросительные и нетерпеливые взгляды. Илья понял, что доктор его торопит. Но в голову по-прежнему ничего путного не приходило. Он уже звонил домой и, прощупав предварительно почву, попросил у матери денег, якобы на подарок другу ко дню рождения. Та с готовностью согласилась дать ему пятьсот рублей. Но этого было, конечно, слишком мало. И тогда Илья понял, что единственный выход — это устроиться на какую-нибудь работу. Да хоть на рынок грузчиком. Синицын знал, что некоторые бывшие его од-ноклассники зарабатывали таким образом на карманные расходы.
И в ближайшую субботу, ту самую, которую столь нетерпеливо ожидали остальные, Илья собирался отправиться в город на поиски заработка.

Однако в конце недели произошло событие, которое выбило его из колеи едва ли не сильнее, чем шантаж доктора Мурашко. В училище пришла Ксюша. Когда Илье сказали, что его ждут на КПП, он подумал, что это мама принесла пятьсот рублей, которые он просил. И каково же было его изумление, когда из комнаты для посетителей вышла Ксюша. Илья застыл, не зная, стоит ли ему подчиниться первому порыву, то есть молча развернуться и уйти, или все-таки остаться и узнать, зачем она пришла. После секундного размышления парень понял, что первая мысль была самой разумной. Ксюша, видя, что он разворачивается и уходит, отчаянно закричала:
— Илюша, ну прости меня! Я глупая, я очень глупая!
Илья замедлил шаг, но не остановился. Очень непросто было ему в тот момент не поддаться искушению. До чего же хотелось вернуться. Вернуться, обнять ее и сказать, что он все понимает, хотя на самом деле Синицын не понимал ничего. То вдруг Ксюша обижается из-за ерунды, пишет ему письмо, из-за которого он чуть было не бросил учили-ще, а теперь вновь появляется ни с того ни с сего и умоляет простить, объясняя все лишь тем, что она, видите ли, «очень глупая». Илья решил покинуть КПП как можно быстрее.
Ксюша осталась на проходной. В отчаянии смотрела она вслед Синицыну, понимая, что тот не вернется. Какой же наивной она была, когда думала, что испугает и вернет Илью домой, дав парню понять, что он может ее потерять. Ведь именно по этой причине Ксюша и написала то злополучное письмо. Первое время девушка была абсолютно уверена в успexe своего замысла. Ее даже не особенно насторожил тот факт, что Илья перестал ей настойчиво звонить. Твердо решив проявить характер, Ксюша старалась вести себя как обычно и только часто репетировала речь, которой встретит Илью, когда тот одумается и вернется. Однако, когда прошло уже три или четыре дня, а он все молчал, Ксюша начала нервничать, а потом всполошилась. Нервно ходила она около телефона, не позволяя никому из домашних отвечать на звонки, боясь, что Илья не захочет с ними разговаривать и отключится. Или родители не услышат его голос (ведь он так тихо всегда говорит) и бросят трубку.
Наконец Ксюша поняла, что потеряла. Она потеряла его доверие, если не любовь. Как можно любить девушку, которая не способна и недели подождать своего парня? И тогда Ксюша решила попытаться исправить то, что сама испортила.
Жалобно глянув на дежурного, она попросила:
— Слушай, мне очень надо с этим мальчиком поговорить. Ты меня туда не пропустишь?
- Не пропустишь, — передразнил ее дежурный.

Девушка всхлипнула и пошла было прочь, когда дежурный окликнул ее:
— Эй, а ты завтра к нам на дискотеку приходи. Там со своим «сосом» и поговоришь.
— С кем? — удивилась Ксюша.
Дежурный ухмыльнулся:
— Оглохла, девочка? С «сосом». Только, — он выразительно посмотрел на короткую Ксюшину юбочку, — юбка должна быть ниже колен, хотя мне лично и так нравится. — Многозначительно подняв брови, парень небрежно добавил: — И никаких колец в пупке. Иначе ты ни за что у Ноздри фейс-контроль не пройдешь.

Ксюша послушалась совета дежурного и на другой день, одетая так целомудренно, что прошла бы фейс-контроль не только у загадочного Ноздри, но и у папы римского, толкалась в разношерстной толпе девчонок, мечтающих попасть внутрь. Рядом с ней нервно переступала с ноги на ногу совсем маленькая еще девочка лет одиннадцати-двенадцати. Она то и дело подкрашивала губы и, совсем как опытная женщина, взбивала волосы в надежде выглядеть старше своих лет. Видя, как растерянно и настороженно оглядывает ся Ксюша, девочка прониклась к ней доверием и терпеливо комментировала происходящее, вводя новенькую в курс дела:
— Сейчас сюда выйдет полковник Ноздрев...
— Ноздря? — догадалась Ксюша.
Девочка сочувственно на нее посмотрела.
— Ага, ты его еще в лицо так назови, и я с удовольствием передам привет твоему парню. — Тут девочка напряглась. — А вот и он.
Ксюша встала на цыпочки и, вытягивая шею, пыталась поверх пахнущих лаком причесок разглядеть, что там происходит. Ее новая знакомая, видимо, действительно была здесь частой гостьей, потому что невозмутимо стояла рядом и, явно ничего не видя, продолжала рассказывать:
— Теперь Ноздрев внимательно нас осматривает.
— Как дойных коров? — иронично поинтересовалась Ксюша, но девочка ее иронию проигнорировала.
— Видишь вон тех, — она кивнула куда-то вбок, — крашеных. Ну, с татуировками. Этих сейчас точно завернет. Я их уже в четвертый раз вижу. И всегда одна и та же история, — умудренно вздохнула девочка.
Крашеных, на которых она указала, действительно отправили домой. А вместе с ними под раздачу попала и Ксюшина знакомая. Не прошла по возрасту.
Покорно выбираясь из толпы, она бросила Ксюше:
— И вот так каждый раз. Я еще ни разу за КПП не проходила. — И оптимистично до-бавила: — Но в следующий раз точно получится.
Ксюша вместе с другими допущенными на дискотеку девочками пропала внутрь. В танц-зале было шумно. Около стен беспокойно озирались кадеты помоложе, а в центре уже активно дубасились старшекурсники. При появлении девочек старшие оглянулись и немед-ленно бросились в атаку. Младшие жадно рассматривали вновь прибывших, но подойти не решались.
Ксюша дипломатично уклонилась от приглашения симпатичного высокого суворовца в очках и пошла вдоль зала, высматривая Илью. Но его нигде не было видно. Наконец она решилась обратиться к одному из кадетов, робко стоявшему около колонны:
— Ты не знаешь, где я могу найти Илью Синицына?
Мальчик взволнованно оглянулся и, убедившись, что незнакомая красивая девушка обращается именно к нему, смущаясь, ответил:
— Синицын... Кажется, он из третьего взвода. — И кивнул на кадетов, кучкующихся апротив. — Вон третий взвод.
Ксюша поблагодарила и направилась в указанном направлении.
Петрович первым увидел, что к ним целенаправленно движется очень красивая девочка, и, толкнув остальных, приосанился.
— Я всегда знал, что самое лучшее — детям, — довольно громко сообщил он.
Старшекурсники бесцеремонно выперли их с танцпола, захватив самых симпатичных девчонок, оставив «сосам» лишь крокодилиц, которые теперь подпирали стенки или тан-цевали друг с другом.
Но Ксюша сразу развеяла его мечты. Остановившись рядом с кадетами, она внимательно огляделась, будто искала кого-то, и спросила, обращаясь к Сухомлину, который своими очками вызвал у нее доверие:
— Где я могу найти Илью Синицына?
— Синицу, что ли? — намеренно употребив прозвище, уточнил Сухомлин. Ничего себе красотка Синицына ищет. — Так он с Леваковым в город ушел.
— В город? — упавшим голосом переспросила Ксюша.
Сухомлин кивнул:
— Ну да. У них там, наверное, стрелка с кем-нибудь забита, — добавил он от себя.

— С кем стрелка забита? — насторожилась Ксюша.
— Известно с кем, — пожал плечами Сухомлин и вдруг подпрыгнул, потому что его сзади больно пнул Петрович. — Короче, девушка, ничего не знаем, ничего не видели, — поспешно отмазался он.
Но Ксюша уже понуро шла к выходу. Значит, у Ильи кто-то появился. Поэтому он и перестал ей звонить. Поэтому и ушел вчера, не дав ей и слова сказать.
Ревнуя к неизвестной сопернице, Ксюша и сама не заметила, как заплакала.

Сухомлин ошибался практически во всем. И, прежде всего, неверным было его предпо-ложение относительно Андрея. В то время как Ксюша в слезах покидала Суворовское училище. Леваков выходил из троллейбуса, крепко сжимая в кулаке адрес той женщины. Дом он нашел практически сразу, но долго стоял во дворе, задрав голову и пытаясь угадать, за каким окном скрывалась сейчас женщина, которая его когда-то бросила. Андрей с трудом представлял их встречу. И заметно волновался. А вдруг ОНА уже передумала?

Вдруг ОНА рассмеется ему в лицо и захлопнет дверь перед самым носом?
Ну что же, рассудил Андрей, во всяком случае, он попробует, и тогда уже никто, даже генерал Матвеев, не скажет, что Леваков трус.
Решившись, парень вошел в подъезд. Мимо него, удивленно оглядываясь, прошел мужчина с боксером. Андрей поднялся на второй этаж.
Обивка на двери кое-где порвалась, и сквозь дыры торчала вата. Номер отсутствовал, но Андрей был почему-то уверен, что не ошибся. В углу лестничной площадки был расстелен матрац, на котором кто-то спал, беспокойно рыча во сне.
Выдохнув, Андрей нажал на грязную кнопку звонка, но тут же убедился, что тот не работает. Тогда, сначала неуверенно, а потом всё активнее, парень забарабанил в дверь. Послышались спотыкающиеся шаги. Около двери шаги стихли. Кто-то с той стороны внимательно прислушивался к звукам в подъезде. Андрей постучал еще раз. Щелкнул замок, и в щелку выглянуло пьяное, худое, но припухшее лицо с засохшей коростой над верхней губой. Лицо щурилось и непонимающе смотрело на Андрея. Наконец неизвестный, с трудом разлепив губы, невнятно спросил:
— Пацан, тебе чего?
Преодолевая отвращение, Андрей вежливо ответил:
— Мне нужна Нина Левакова.
Минуту мужчина недоуменно чесал сальные, черные от грязи волосы, но затем, видимо, что-то прояснилось в его сознании, потому что он почти обрадованно переспросил:
— Нинка, что ли?
Отодвинув мужика в сторону, Андрей прошел в коридор, заставленный стульями, старой обувью и скрученными половиками.
— Эй, пацан, ты куда? — миролюбиво по
интересовался мужик, пытаясь повернуться.
Не отвечая ему, Андрей двинулся дальше. В комнате, насквозь пропахшей запахом де-шевых крепких сигарет и перегара, сидели еще двое. Они даже головы не повернули, а мо-жет, просто не услышали, что в комнату кто-то вошел. На столе, за которым они сидели, беспорядочно громоздились стаканы, рюмки, полупустые и пустые бутылки, тарелки с остатками пищи и еще дымящими бычками, коробки с недоеденной лапшой быстрого при-готовления, источающей характерный аромат. Мебели в комнате было мало, а на окне, лишенном занавесок, стоял одинокий кактус.
Женщины нигде не было видно. Зато Андрей заметил в углу дверь, ведущую во вторую комнату, и решительно двинулся туда.

ОНА лежала в темноте на диване. Сначала Андрей подумал, что женщина спит, но, подойдя поближе, понял, что она без сознания. Наклонившись, парень попытался рас-тормошить ее, но никаких признаков жизни женщина не подавала. Однако он четко уловил ее дыхание. Женщина была жива.
Андрей быстро вернулся в первую комнату и, оглянувшись, спросил:
— Где телефон?
Мужики абсолютно никак не отреагировали, и тогда Андрей заорал:
— Я вас спрашиваю, где телефон?
Тот, что открыл дверь, прижал ухо к плечу и недовольно ответил:
— Чего орешь-то? Нету здесь никакого телефона.
Секунды хватило Левакову чтобы принять решение. Подойдя к мирно пьющим мужикам, он схватил первого попавшегося за шиворот и поволок его вяло сопротивляющееся тело к выходу. Ногой распахнув незапертую дверь, Андрей вышвырнул его на лестничную пло-щадку и вернулся обратно. Остальные двое пытались пьяно осознать, что происходит.
— Чтобы я вас здесь через минуту не видел, — четко выговорил Леваков.
Мужики не двинулись с места. Из подъезда раздавался шум; Андрей догадался, что это выброшенный из квартиры пытается встать и вернуться. Не долго думая, парень взял за ножку стул и, подняв его над головой, замахнулся.
— Пошли вон отсюда, а не то я вам башку снесу.
Видимо, Андрей выглядел очень внушительно — с горящими, почти бешеными глазами и стулом в руке, — потому что мужики на удивление быстро подскочили и, ворча, поплелись к выходу.
Когда они ушли, Андрей поискал было телефон, но потом махнул рукой, вышел на ле-стничную площадку и позвонил в соседнюю квартиру. Открывшая дверь полная, не старая еще женщина в спортивном костюме вопросительно на него посмотрела.
— Мне позвонить надо. Там женщине плохо. — Андрей кивнул на распахнутую дверь.
Соседка презрительно скривила губы:
— Нинке, что ли? Пить надо меньше. Сколько ее помню, ей всегда плохо.
— Ей правда очень плохо, — попытался убедить соседку Леваков.
Но та, закрывая дверь, с подозрением спросила:
— А ты сам-то кто? Я в нашем доме всех знаю, а тебя в первый раз вижу. Давай, топай
отсюда, пока я милицию не вызвала. — И замок защелкнулся.

Андрей в отчаянии бросился к другой двери. Но там ему вообще никто не ответил. Тогда, прикрыв квартиру, он выскочил на улицу. Выходя из троллейбуса, Леваков видел около остановки таксофон. К нему-то он сейчас и бежал.
Вызвав «скорую», Андрей вернулся в квартиру. Женщина лежала всё в той же позе, но теперь она тихо постанывала. Леваков сел рядом и осторожно взял ее за руку. Рука была пугающе холодной, и парень попытался ее согреть. Женщина никак не среагировала на его прикосновение. Она продолжала лежать и только время от времени мотала головой.
Десять минут до приезда «скорой» показались Андрею вечностью. Наконец в квартиру позвонили. Молодой энергичный врач, едва взглянув на Левакову, тут же распорядился готовить носилки. Андрей обеспокоенно вертелся рядом. Несмотря на действия доктора, женщина по-прежнему не подавала признаков жизни.
— А можно мне с ней поехать? — спросил мальчик, волнуясь.
Не отрываясь от бумаг, врач спросил:
— А вы кем больной приходитесь?
Андрей ответил не сразу.
— Я ее сын, — заикаясь, произнес он не знакомые слова.

Тут врач посмотрел наконец на него и укоризненно покачал головой.
— Хорош сын, ничего не скажешь! Мать сердечница, а ты ей пить позволяешь. — Он поморщился и махнул рукой. — Ладно, поехали.
Залезая в машину вслед за носилками, на которых, не подавая никаких признаков жизни, лежала бледная осунувшаяся женщина, Андрей меньше всего думал о том, что его увольнение заканчивается через полчаса.