Глава десятая. К вечернему построению Леваков не вернулся

К вечернему построению Леваков не вернулся. Правда, его отсутствие заметили не сразу. Были слишком заняты, рассказывая Трофимову, которого благодаря стараниям Палочки лишили дискотеки, подробности вечера.
После ухода Ксюши кадеты еще какое-то время помялись, а затем не выдержали и один за другим пошли танцевать. В стороне остался только Перепечко. Однако, издали наблюдая за лихо отплясывающими сокурсниками, он все больше убеждался, что Максим относительно танцев был абсолютно прав. Суворовцы на танцплощадке выделывали под музыку примерно то же, что и Макс тогда во время уборки территории без музыки. Поэтому Печка, устав стоять, решился нырнуть в самую гущу, чтобы не сильно выделяться на фоне более опытных танцоров. Закрыв глаза для храбрости, он, как таран, пошел вперед, выбрасывая ноги в стороны и активно размахивая руками. Но поскольку глаза его были по-прежнему закрыты, Степа не заметил, как втиснулся в узкий кружок старшекурсников и начал с упоением отпля-сывать прямо в его центре. Старшекурсники от такой наглости даже опешили и остановились. Но Перепечко все еще ничего не видел. Зато прекрасно видели остальные.
Сухомлин, захлебываясь, описывал, как кто-то из стариков наконец очнулся, взял Печку за шиворот и попытался отпихнуть его подальше. Но Перепечко неожиданно оказал сопротивление; мало того, за него вступилась одна из девушек. Старики насупились, но от-стали. В результате Степа так до самого конца вечера около них и протанцевал.
Перепечко, весь малиновый от гордости, кивал, подтверждая каждое слово. Даже Синицын не выдержал и улыбнулся, глядя на него. У него самого день сегодня прошел менее насыщенно. Как Илья и рассчитывал, ему удалось подрядиться грузчиком на ближайший овощной рынок. Работа оказалась не из легких, но зато хозяин — азербайджанец — платил за выход целых пятьсот рублей. Илья жалел только о том, что не сможет работать каждый день, — тогда бы он собрал необходимую сумму намного быстрее, а так придется упрашивать Мурашко подождать. И еще вопрос — согласится доктор или нет. До того, как кадеты вернулись с дискотеки, Илья тщательно умылся, но ему все казалось, что от него нестерпимо несет луком и грязной морковью.
— Кстати, Синица, — обратился ни с того ни с сего к нему Петрович. — А к тебе тут телка одна приходила.
Илья вздрогнул.
— Ко мне? — Он поверить не мог, что Ксюша после того, как он с ней поступил, решилась вновь пойти на примирение. В том, что это была Ксюша, Синицын не сомневался.
— Ну не ко мне же. А жаль! — мечтательно закатил глаза Петрович. — Красивая. Сухой ей сказал, что вы с Левой в город ушли. — И он завертел головой. — Кстати, а где Лева? Мы думали, он с тобой.
Левакова среди кадетов не было. Где же он?

2.

Этот же вопрос, но уже чуть позже, занимал и майора Василюка. Опоздание из увольнения без уважительной причины грозило суворовцу исключением. А Леваков и без того умудрялся постоянно оказываться в эпицентре неприятных историй. Пять минут назад майору позвонил прапорщик Кантемиров и сообщил, что суворовец Леваков до сих пор не вернулся из увольнения. Более того, никто из его товарищей не знал, где тот собирался провести день. Чепуха какая-то!
А Леваков в это время что есть мочи бежал в училище. Он задыхался, опасно лавируя между автомобилями, но не останавливался ни на минуту. Андрею пришлось задержаться в больнице до тех пор, пока он не убедился, что жизни этой женщины ничего не угрожает. И только тогда взгляд его упал на часы. Он опаздывал на три с лишним часа. Напрасно прождав минут пятнадцать автобуса, Андрей решил идти пешком, вернее — бежать.
Когда Леваков ворвался на КПП, первый, кого он увидел, был Философ. Прапорщик нервно ходил взад-вперед, а при виде Андрея замер, уперев руки в бока.
— Та-ак, явился, значит, — растягивая слова, что было очень плохим знаком, проговорил он.
Все еще тяжело дыша, Андрей тем не менее вытянулся, отдал увольнительную и замер, ожидая приговора. Но прапорщик ничего не сказал, развернулся и велел следовать за ним. Андрей понимал, что сегодняшнее опоздание может стать последней каплей, однако для себя решил ни за что не признаваться, где был и почему не вернулся в училище вовремя. Это его личное дело, а следовательно, никого, кроме него, не касается. Около расположения третьего взвода Кан-темиров остановился.
— Иди спать. Разбираться будем завтра.
В казарме бурно, хотя и шепотом обсуждали отсутствие Андрея. Большинство склонялось к тому, что Левакова выгонят. Молчали только Макс, которому уже однажды довелось побывать в шкуре Андрея, и Синицын…
… Когда в сопровождении прапорщика появился Леваков, все примолкли. Андрей подошел к своей койке, разделся и нырнул в постель. Кадеты, дождавшись, когда Кантемиров уйдет, вопросительно посмотрели на Левакова. Но тот демонстративно накрыл голову одеялом.
- Видимо, цыганочка с выходом, - прошептал, откидываясь назад, Сухомлин.
- Точнее, с вещами, - отозвался Петрович.
Макс резко сел на кровати и громко сказал:
- Так, все умолкли. Была команда «отбой».
Кадеты притихли, и только Сухомлин тихо, чтобы его слышал только сосед, лежавший с другой стороны тумбочки, пробубнил:
- Смотри-ка ты, начальство!

3.

О том, что Левакова не выгоняют, Макс узнал первым. Причем лично от майора Василюка. После разговора с Андреем тот вызвал Макарова к себе в кабинет.
Не понимая, в чем на этот раз провинился, Макс предстал перед командиром и почти сразу почувствовал себя нашкодившим мальчишкой. Василюк был очень зол и злость свою направил против Макса.
- Вице-сержант Макаров, я просто поражаюсь твоему пофигизму! Ночь на дворе, товарищ не вернулся в расположение, а они и в ус не дуют.
Макс развел руками:
- А что мы? Наверное, товарищ майор, усы еще не выросли.
- Поерничай мне еще! – взорвался Василюк, - Хороши товарищи! Вы должны были хотя бы поинтересоваться, куда направляется и что собирается делать ваш однокурсник. А тем более ты, как вице-сержант взвода.
Макс едва заметно скривился:
- Я в вице-сержанты не напрашивался. И вообще, что я нянька Левакову, что ли?
Василюк ударил кулаком по столу.
- Прикажут, и нянькой будешь, и сопли ему станешь вытирать!
Макс промолчал, пытаясь угадать, к чему вообще командир затеял весь этот разговор.
- В общем так, Макаров, - сказал Василюк уже тише, но все еще заметно нервничая, - Детский сад кончился. Запомни, ты отвечаешь за курсантов своего взвода, и будь любезен выполнять свои обязанности. Иначе ты у меня к третьему курсу получишь диплом лучшего полотера училища, - и уже совсем мирно добавил: - Надо, Макаров, учиться думать не только о себе. А вдруг бы с Леваковым что-нибудь случилось? Мы бы, между прочим, даже не знали, где его искать. Концерт у него, видите ли, был в интернате, транспорт у него, видите ли, плохо ходит. Эх! – не исключено, что Василюк хотел выругаться, но вместо этого только в сердцах махнул рукой, - Тебе все понятно, Макаров? Тогда иди.
Но Макс ушел не сразу.
- Товарищ майор, разрешите обратиться?
- Что еще?
Макс замялся:
- А Левакову… что ему будет за опоздание?
Василюк пристально посмотрел на него.
- Суворовец Леваков будет наказан.
«Намек понял», - улыбнулся про себя Макс и вышел. Ему нужно было срочно найти Перепечко.

4.

Максим до последнего не посвящал Степу в свой план. Он сомневался, стоит ли вообще привлекать кого бы то ни было постороннего, но в конце концов решил, что в одиночку ему не справиться. Дело в том, что Макс решил во что бы то ни стало раздобыть домашний адрес Полины Ольховской. Остальное, по его замыслу, было просто: во время увольнения он придет к Полине домой и там, как он надеялся, поговорит с ней не как с педагогом, а просто как с девушкой.
На последнем уроке Полина завела речь о танцах. Дело было как раз после дискотеки, и преподавательница решила, что самое время начать просвещать суворовцев на сей счет.
- Я хочу, - начала она издалека, - чтобы вы поняли: танцы – это искусство, которое, к сожалению, имеет мало отношения к тому, что большинство из вас под этим подразумевает.
- А что мы подразумеваем? – спросил с места Перепечко.
Неожиданно Полина наклонилась и под общий смех затрясла головой, повторяя: «Бум, бум, бум». Потом она выпрямилась, раскрасневшись, поправила прическу и продолжила:
- Нет, я, безусловно, по-своему уважаю современные дискотечные веяния, но все-таки настаиваю, чтобы вы не забывали и о старой доброй школе. Для вас, надеюсь, не секрет, что ваши далекие предшественники – кадеты восемнадцатого и девятнадцатого веков практически в совершенстве владели этим искусством, и любая девушка почла бы за честь танцевать с ними.
Сухомлин пробормотал:
- Ну да, и где они теперь?
Полина обернулась на голос.
- Теперь, суворовец Сухомлин, настала ваша очередь не посрамить звание кадета. Сейчас я покажу, с вашей, друзья мои, помощью, разницу между «бум, бум» и танцем.
Она осмотрела класс и обратилась к Максу:
- Суворовец Макаров, вы не составите мне пару?
Почувствовав, что краснеет, Макс кивнул. Он одернул форму и вышел к Полине. Та мягко положила руку Макса себе на талию, а свою запрокинула ему на плечо. Полина была почти на полголовы ниже. Она стояла так близко, что Макс мог почувствовать запах ее шампуня и легкий, едва уловимый аромат духов.
- Готов? – спросила она, глядя снизу вверх, - Давай на счет «три».
И они полетели. Во всяком случае, Максу казалось, что летит. Прикосновение к мягкому изгибу ее спины, тепло которой он чувствовал даже сквозь платье, заставило Макарова забыть и то, где они сейчас находятся, и то, что на них в данный момент сосредоточенно пялятся десятки пар глаз. Для Макса существовала только эта минута. Он, Полина, запах ее волос и бешенное биение собственного сердца.
Когда все закончилось и Полина отпустила его, Макс на секунду закрыл глаза, а потом, не глядя ни на кого, прошел на свое место. Теперь он точно знал, что ему делать.
Как Максим и предполагал, Степу он нашел в буфете. Плюхнувшись напротив, Макс пристально оглядел переставшего жевать от удивления Перепечко. Удовлетворившись произведенным впечатлением, он отломил кусок от Степиного пирожного, запихнул его себе в рот и произнес:
- Все, ниндзя, кончай лопать. Мы идем на дело.
Перепечко спешно проглотил то, что успел прожевать, и переспросил:
- На дело? Опять в кино, что ли?
Макс отрицательно помотал головой:
- Все гораздо серьезнее.
Перепечко даже не успел испугаться: уже в следующую минуту он покорно плелся за Максом, который все объяснял ему на ходу. Дойдя до преподавательской, ребята переглянулись. За дверью раздавались голоса. Подбодрив Перепечко тем, что выразительно пихнул его в бок, Макс постучал, и они вошли.
В кабинете мирно беседовали химик и Палочка. За их спинами располагался шкаф, в котором за стеклом лежали классные журналы. Вот эти-то журналы и были нужны приятелям.
Макс откашлялся.
- Меня просили передать, что у вашей машины, - он неопределенно мотнул головой, так, что каждый из преподавателей мог принять это на свой счет, - колесо спустило.
Оба, не сговариваясь, опрометью бросились к окну. Почти синхронно с ними к шкафу просеменил Перепечко.
Взволнованный химик оттолкнул литератора, почти запрыгнул на подоконник и, высунувшись по пояс в окно, обеспокоенно спросил:
- Какая машина, зеленая, да?
Краем глаза наблюдая, как Перепечко со скрипом открывает шкаф, Макс закашлялся.
- Нет, темно-вишневая.
Печка открыл шкаф и начал судорожно рыться в журналах.
- Или темно-красная, - засомневался Макаров.
При этой фразе подпрыгнул Палочка. И, лихо отпихнув химика, устремил суетливо бегающий взгляд на улицу. Химик же, обиженно потирая живот, который задел острый локоть Палочки, хотел было отойти от окна, но туту Макс завопил:
- Вон она! Крайняя левая.
Химик метнулся обратно. Улучив момент, Макаров обернулся. Печка, страшно довольный, отходил к двери. Макс расслабился.
Тем временем битва возле окна продолжалась. Палочка, поправив очки, пытался определить, что, по мнению суворовца, означает «крайняя левая».
- Макаров, объясните наконец: крайняя левая в общем ряду или же совсем крайняя?
- Совсем крайняя, - успокоил преподавателя Макс.
Раздался дружный вздох облегчения.
- Ну, тогда точно не наша.
Выйдя из учительской, Макс вопросительно посмотрел на Печку. Тот в ответ успокоительно поднял руку. А потом решился задать давно мучавший его вопрос:
- Только одного я, Макс, не понимаю. Что ты с этим номером делать собираешься?
Тот загадочно улыбнулся:
- Эх, Печка, мал ты еще! По номеру телефона проще простого адрес выяснить.
Степа понимающе кивнул, хотя, по правде сказать, ничего не понял.
Быстро выучив домашний номер Полины наизусть, Макс с нетерпением ждал, когда наконец сможет пробить по компу ее адрес. Понятно, что разговаривать в училище бессмысленно. Полина никогда, даже если Макс ей и нравится, не признается в этом. Значит, он все правильно придумал. Надо только немного подождать, и тогда, быть может, все изменится.

5.

Но Макс не выдержал. Вечером ему захотелось еще раз услышать голос Полины. В последнее время Макаров часто набирал номер мобильника Полины и молчал в трубку. Та сердилась и моментально отрубалась. При чем сердилась она все больше, даже пару раз обозвала его «маньяком». Однако Макса не так-то просто было остановить.
Примостившись под лестницей, он приложил трубку к уху и приготовился слушать. Сосредоточив все внимание на телефоне, Макс не заметил, как из-за угла вынырнул прапорщик Кантемиров.
Ну, зато он-то Макарова заприметил сразу. Вид суворовца, в три погибели согнувшегося под лестницей, немедленно навел Философа на определенные мысли. «Курит, мерзавец, - решил Кантемиров, - Прямо в здании! Совсем обнаглели!»
Чтобы поймать нарушителя на месте преступления, он на цыпочках подошел к нему. Макс по-прежнему ничего не замечал. И в тот момент, когда на том конце наконец ответили, чья-то рука тяжело легла на его плечо. Макс испуганно оглянулся, все еще крепко сжимая аппарат в руке. Кантемиров, не увидев сигареты, даже расстроился поначалу, подумав, что стареет и теряет сноровку. Однако в следующий момент на глаза ему попался телефон. Прапорщик моментально принял стойку.
- Суворовец Макаров, ты разве не знаешь, что использование мобильных телефонов на территории училища запрещено? Или как?
Макс не нашелся, что сказать. Из трубки раздавалось сердитое «алле» Полины. Услышав это, Философ, вопросительно подняв брови, полюбопытствовал:
- Неужели не хочешь ответить?
Все еще растерянно озираясь, Макс молчал. Эх, не догадался сразу на «отбой» нажать. Ну что ж, сам виноват. Одним резким движением Кантемиров выхватил телефон у него из рук, и не успел парень и слова сказать, как прапорщик приставил трубку к уху и ответил сам, иронично посматривая на испуганное лицо суворовца:
- Алло, прапорщик Кантемиров слушает.
Неизвестно, что ожидал услышать Кантемиров, но уж точно не то, что услышал. Узнав наконец имя своего тайного поклонника, Полина сперва опешила, но довольно быстро взяла себя в руки. Холодно и сдержанно она высказала прапорщику все, что думает о нем и о его дурацких шутках. И настоятельно попросила впредь ее больше не беспокоить. А затем со спокойной душой отключилась.
Кантемиров так и остался стоять с вытаращенными глазами и телефоном в руке. По виду прапорщика Макс догадался, что его сейчас будут бить. И больно. Хотя, с другой стороны, кто просил Философа вмешиваться в его личные переговоры? Макс уже собирался было занять оборонительную позицию, когда Кантемиров выключил телефон, прекратив таким образом особенно громкое в тишине пиканье, и задумчиво повертел мобильник в руках.
- Неужели та, на кого я подумал? – тихо поинтересовался он, смотря то на аппарат, то на Макарова, - Наша общая знакомая?
Мгновенно оценив ситуацию, Макс понял, что в этой игре шансов у него нет. Счет разгромный. Поэтому он обреченно кивнул. Но не забыл при этом придать себе вид кающегося грешника. Что-то вроде «не кидайте в меня камни».
- Значит так, Ромео, - медленно проговорил прапорщик, равнодушно игнорируя то, что перед ним стояло само воплощение скорби. Такой выход пропал! – Завтра мы с тобой пойдем к Полине Сергеевне отмывать мое честное имя.
Тут Макс уже не на шутку испугался.
- Товарищ прапорщик, пожалуйста, - он умоляюще сложил руки на груди, - Не выдавайте!
Кантемиров почесал за ухом трубкой, которую все еще держал в руках.
- А как же мое честное имя? – «С другой стороны, не выдавать же парня? Молодость, - хмыкнул прапорщик про себя, - Тоже мне, невесту нашел!»
Не зная, что и ответить, Макс повторил, не спуская молящих глаз с Философа:
- Ну, товарищ прапорщик…
- Хорошо, - решительно сказал Кантемиров, - Но телефон останется у меня. Суворовцу иметь мобильную связь не положено, - и добавил: -Будет очень надо – придешь, я тебе его на время дам.
Макс радостно кивнул. В этот момент он испытывал неподдельную любовь к прапорщику Кантемирову.