Глава тринадцатая. Перепечко ворочался во сне

1.

Перепечко ворочался во сне. Ему снился дом. Мама давно встала, покормила кур и свиней, поругалась и помирилась с соседкой, а сейчас печет блины на завтрак. Отца в хате не было. Наверное, ушел на работу. А почему он сам не в школе, всполошился вдруг Степка. Но сразу успокоился. Каникулы! И, видимо, чуть ли не первый день, раз мать его еще не разбудила.
Степка хотел уже перевернуться на другой бок, но вдруг подумал, что первые, самые вкусные блины, наверное, уже поспели и дымятся сейчас на тарелке, а мать, не пробуя, смазывает их сверху сливочным маслом.
Откинув одеяло, он опустил было ноги на холодный пол, но тут же, поежившись, отдернул их. Холодно. Наклонился, поискал рукой тапочки, обулся. Встал, потянулся, глядя в окно. В соседнем огороде мать Таси, тетя Поля, приподнявшись на цыпочки, развешивала белье. Тетя Поля была красивая, хоть и старая.

Даже отец часто повторял, что Поля красавица. Услышав это, мать почему-то злилась и больно стегала отца полотенцем.
Раньше Степка удивлялся: чего это мать злится, ведь отец правду говорит? И только потом понял, что иногда можно обидеться и на правду.
Почуяв, что Степка встал, в комнату пробрался Барон — большой лохматый пес, которого никто не боялся и который лаял только от радости, когда видел своих. Выруливая хвостом, Барон начал тыкаться своей огромной мордой Степке в ноги. Тот сел на корточки и, потрепав пса за шею, уткнулся лицом в густую шерсть.
Раздался крик матери:
— Степан! А ну, живо сюда! Слышу же, что встал.
Оставив собаку, Степка побежал к матери. Барон не отставал ни на минуту. Он жил во дворе и каждый раз, когда ему удавалось проникнуть в дом, пес с опаской поглядывал на хозяйку: ведь если заметит, непременно прогонит.
Степан плюхнулся за стол, и рука тут же сама схватила с тарелки толстый блин (такие умела печь только мать), насквозь пропитанный маслом.
— Эх, — рассердилась мать. — Даже бивни не почистил.

Но Степка, не обращая внимания, уже запихивал в рот следующую порцию. Маленький кусочек второго блина он украдкой бросил Барону. Пес с готовностью открыл пасть, щелкнул зубами и, не прожевывая, проглотил.
Вдруг их дом закачало, да так закачало, что у Степки по всему телу мурашки пошли. Он испуганно дернулся. А дом все качался и качался, неприятно щекоча ему спину.
— Мама! — закричал Степка. — Что это?
Мать невозмутимо подбросила на сковородке следующий блин и, не поворачиваясь, ответила:
— Это председатель под нашим домом туннель роет. Метро будут пускать.
Степка почесал спину, но кольнуло уже в другом месте.
— А мы-то как? — спросил он.
— А что мы? — не поняла мать. — Будем под землей жить, как все.
Только тогда Степка заметил, что вместо домов вокруг одни ямы, вроде погреба, а из-под земли трубы торчат и дым валит.
Страшно переполошившись, он заорал. И проснулся. Кругом было темно и тихо. Суворовцы мирно дрыхли на своих кроватях. Перепечко поежился, поискал руками тапки, помог себе обуться и, почесываясь, отправился в туалет.

Как только он вышел, из темноты послышался приглушенный голос Сухомлина:
— Ну чего, достаем?
Из другого конца спальни ему ответили:
— Достаем, а то еще заметит.
Тогда Сухомлин аккуратно, чтобы не разбудить остальных, потянул что-то. Из-под простыни Перепечко змейкой поползла вся в узелках ниточка.
Идея принадлежала Трофимову. Под простыню кладется обыкновенная, не очень толстая нитка, на которой заранее нужно завязать как можно больше узелков, объяснил он. А когда человек крепко уснет, начинаешь за эту ниточку медленно дергать.
Уж где Трофим это вычитал или высмотрел, неизвестно, только они чуть животы не надорвали, пока Печка на кровати брейк отплясывал.
Когда Перепечко вернулся, в казарме было по-прежнему тихо.
Весь следующий день Степка клевал носом. Ему делали замечание, он вяло просыпался и через какое-то время начинал дремать снова. Не помогало ничего. Даже Палочка встревожился и предложил Перепечко сходить в медсанчасть.
- Вы понимаете, - оправдывался потом Степа в казарме, - меня словно всю ночь колошматили. Как будто бревном лупили.
- Представляю новую сказку – «Печка на горошине», - заливался Трофимов.
Все засмеялись, а Перепечко только широко зевнул и добавил:
- А тут еще метро это…
- Метро? – заинтересовался Макс, - Что еще за метро такое?
- Понимаете, - принялся объяснять Перепечко, - мне приснилось, что у нас в деревне метро строить начали. И прямо под нашим домом.
Кадеты, не сговариваясь, прыснули.
- Ну, тогда все понятно, - кивнул Макс, - Мы тут на Печку наезжаем, а он, оказывается, не спал, он индустриализацией деревни занимался.
Они еще смеялись, когда в казарму вошли двое суворовцев из роты на курс старше их. В руках они несли чей-то портрет. Не обращая внимания на «сосов», они подошли к стене и опустили портрет на пол так, что третьему взводу было не видно, кто на портрете изображен.
- Что это еще такое? – прошептал Сухомлин, обращаясь к Максу.
Тот пожал плечами. Что ему, докладывают, что ли?
Тем временем старшекурсники выбрали место, и один начал вбивать гвоздь, а второй, отойдя к кроватям, следил за его работой. Когда первый закончил, второй поднял портрет и бережно повесил его на стену. Отошел, убедился, что портрет висит ровно, кивнул своему товарищу, и оба, прихватив инструменты, вышли из казармы.
Кадеты мигом подлетели к портрету. На них смотрел лопоухий конопатый парнишка. Когда фотограф нажимал на кнопку, лопоухий явно хотел улыбнуться, но не успел и так и застыл на снимке с чуть приподнятыми уголками по-детски пухлых губ.
Трофимов пожал плечами:
- А чего это его здесь вывесили?
Сухомлин высказал предположение:
- Может, отличник? Смотрите, мол, будете хорошо учиться – станете, как я!
Суворовцы хихикнули:
- Тогда я лучше в ПТУ пойду, - честно признался Петрович, - Вон как у этого додика уши отвисли! Он за них, наверное, шпоры прятал.
Сзади раздалось задумчивое «кхм». Суворовцы оглянулись и тут же встали по стойке «смирно». В казарму незамеченный вошел прапорщик Кантемиров. Он печально посмотрел на портрет, а потом перевел взгляд на ребят.
- Этот додик, между прочим, Герой России. Посмертно…
Ребятам стало не по себе. Они снова, совсем по-другому, посмотрели на лопоухого парня, которого, оказывается, уже не было в живых. Поверить невозможно! Такой смешной, совсем еще молодой, и нет в живых. Кадеты молчали.
- Погиб месяц назад под Гудермесом, - продолжал, думая о чем-то своем, прапорщик, - Помню, его мать чуть ли не каждый день прибегала с гостинцами и всё дежурных уламывала, чтобы сыну передали. А он стеснялся. Тихий был, вроде вон, Гришина, - прапорщик кивнул на покрасневшего моментом кадета, - А спал, - Кантемиров оглянулся и, подойдя к кровати Перепечко, быстро провел по ней рукой, - вот здесь спал. Его, кстати, все лопоухим дразнили, - он помолчал, - Всего семь лет назад училище закончил.
Макс не выдержал и вышел вперед. Остальные поняли, что он хочет сделать, и были в душе согласны с Макаровым.
- Товарищ прапорщик, разрешите обратиться?
Кантемиров посмотрел на вице-сержанта.
- Простите нас, - глухо попросил Макс.
Прапорщик еще раз осмотрел взвод, кивнул и хотел было выйти, но тут вспомнил что-то и задержался:
- Я, собственно, зачем пришел. Синицын, там к тебе пришли. Только быстро. До обеда осталось двадцать минут.

2.

Ксюша была сегодня красива, как никогда. Илья даже не заметил, когда вдруг его Ксюха успела так расцвести. В детстве он вообще в ней ничего такого особенного не видел. Девочка как девочка. Правда, ему всегда было с ней проще, чем с другими одноклассницами. Ксюша никогда не пыталась поднять его на смех, не начинала с мальчишками драк, чтобы потом вдруг завизжать и демонстративно расплакаться, держась за ушибленное место. Она не была заводилой среди девочек, не острила громко на уроках и не дерзила учителям, чтобы привлечь к себе внимание одноклассников. Но почему-то, когда они с Ксюшей начали гулять, все остальные мальчишки стали завидовать Синицыну.
Но Илья даже тогда не сразу понял, что его Ксюша неожиданно превратилась в самую красивую девочку класса. Потому парни и поглядывали на него порой так недобро. Однако мысли Синицына в то время витали далеко. Он, как и в детстве, грезил наяву о подвигах и героях, поэтому мало замечал, что происходит вокруг.
А где-то года два назад они с Ксюшей неожиданно поцеловались. Все вышло как-то само собой. Просто. С Ксюшей всегда было просто. Сидели слишком близко, лампа горела слишком тускло, и Илья вдруг посмотрел на Ксюшу, которая читала что-то рядом на дива-не, и понял, что очень хочет ее поцеловать. Такой родной она показалась ему в тот момент. Его внезапно переполнило чувство нежности. Илья придвинулся поближе, не отрывая от нее глаз, наклонился. Ксюша сперва удивлен-но подняла голову, но сразу догадалась (и как только девчонки вот так сразу все понимают, мелькнуло у него в голове) и закрыла глаза. У Ильи внезапно пересохло во рту, а в висках бешено застучала кровь. Пристально смотря на губы девушки, словно боясь промахнуться, он осторожно их коснулся. Замер, а потом прижался к ним сильнее. Ксюша обняла его, и Синицыну сразу стало легко. Все показалось ему таким естественным, таким правильным, что он даже улыбнулся.
Сейчас, глядя на Ксюшу, которая подскочила при его появлении, Илья сразу вспомнил о том, первом, поцелуе. И то самое знакомое ощущение охватило его вновь. Не говоря ни слова, парень подошел к Ксюше и заглянул ей в лицо. А она, как и тогда, все сразу поняла и прикрыла глаза.
Когда они оторвались друг от друга, Илья виновато прошептал девушке в ухо:
— У меня очень мало времени. Отпустили всего на десять минут.
Ксюша заулыбалась:
— Значит, выкладывай новости поскорей!
Они сели. Илья не удержался и слегка поправил у нее на коленях юбку. Слишком короткая, досадливо подумал он. А Ксюша, казалось, и внимания на это не обратила. Она сказала:
— У меня так вообще никаких новостей нет. Ребята, правда, тебе привет передавали. Ну, еще отца твоего видела. — Ксюша задумалась. — Но об этом я, по-моему, уже вчера говорила.
— Да, но тут ты, скорее всего, ошиблась. Я потом матери звонил, и она подтвердила, что папа уехал на учения.
Ксюша почесала висок.
— Да? Странно... Готова была поклясться, что это был твой отец. — Но тут же мотнула головой: — Ладно, забудь. У тебя-то что нового? Всех уже стариков победил? А друзья как? Мне показалось, вы с этим мальчиком, как его, — Ксюша в раздумье прикусила губу, — Андрей, кажется... неплохо ладите.
При упоминании имени друга Илья погрустнел. С Андреем явно творилось что-то не то. Леваков и раньше болтуном не был, а теперь и вовсе замкнулся. Потом еще этот его вопрос про деньги. Зачем Андрею такая сумма? Если Леваков попал в беду, почему не обратился к нему? Уж, наверное, вместе бы они что-нибудь да придумали. Друзья ведь вроде...

Размышляя таким образом, Синицын совершенно забыл, что сам не пошел к Левакову со своей проблемой, а упрямо бился над реше-нием ее один. Ну, теперь не совсем один. С ним Пыла Ксюша.
Девушка поняла молчание Ильи по-своему.
— Ты чего? — Она погладила его по щеке. — Про своего врача вспомнил? Не бойся, я тут уже пошустрила, и, думаю, мы справимся.
— Конечно, справимся, — заверил ее Илья, хотя сам отнюдь не был в этом так уверен. — Но вообще-то я об Андрее думал. Он в последнее время всё зачем-то в город отпрашивается. И сегодня вот тоже ушел. Не нравится мне это.

3.

Андрей снова был в больнице. Сегодня женщина выглядела значительно лучше, но Леваков ни на секунду не забывал, что сказал ему врач. Если не сделать операцию, рецидив может случиться в любой момент.
Когда он пришел, Нина Левакова обедала. Увидев мальчика, она поспешно отставила еду, дотронулась (видимо, по привычке) до волос, поправила халат и неуверенно улыбнулась:
— Ты все-таки пришел? А я уж думала, не придешь...
Андрей положил на прикроватную тумбочку пакет с гостинцами и ответил:
— Я обещал, что приду.
Женщина закивала, боясь его рассердить:
— Конечно-конечно, ты же обещал. Как я могла сомневаться? — Виноватая улыбка
блуждала на ее губах. — Андрюш, ты меня прости за прошлый раз. Я, честное слово,
больше не буду плакать. Ты только приходи, — добавила она совсем тихо и чуть не расплакалась, хотя только что пообещала обратное.
Андрей нахмурился:
— Если будешь плакать, тогда точно больше не приду. Еще не хватало, чтобы ты из-за
меня в реанимацию попала.
Торопливо вытерев слезы, Левакова, как примерная девочка, положила руки на одеяло.
— Нет-нет, Андрюш, я уже все. Видишь — не плачу.
Сев на стул рядом с кроватью, Андрей еще раз внимательно оглядел больную. Нет, опре-деленно сегодня ей намного лучше. Вон даже румянец появился. Или это жар? Не удержавшись, он потрогал ее лоб и почувствовал, как женщина вздрогнула. Неужели она его боится? Вернувшись на место, парень спросил:
— Как ты тут вообще? Как кормят?
— Хорошо кормят, — заверила она. — Только я, честно говоря, Андрюш, плохо помню, что дают. — Она ласково на него посмотрела. — Я все о тебе думаю. Вот, гадала — Придешь, не придешь? А ты пришел.
Они молчали, думая каждый о своем и одновременно друг о друге. Андрей думал, например, о том, какой эта женщина была в молодости. Как, интересно, они познакомились с отцом? Бабушка никогда об этом не рассказывала. Ничего, решил он, потом как-нибудь спрошу у матери. Назвав Нину Левакову про себя матерью, Андрей не удивился. Немного непривычно — пожалуй... Но не удивительно. А следом Андрей подумал, как они потом будут жить вместе. Если, конечно, мать захочет, поправил он себя. Только вдруг у нее кто-то есть? Леваков похолодел, но тут же успоко-ился. Да нет, непохоже. Кроме него, мать никто не навещал. Даже бабушка.
Бабушка вообще никогда ее не жаловала. Может, она считала, что мать чем-то обидела его отца? Об отце Андрей вообще мало что знал. Раньше он пытался расспрашивать бабушку, но та лишь поджимала губы и молчала. Потом Андрей перестал задавать вопросы. Может, теперь мать расскажет ему, что у них тогда произошло? Не прямо сейчас, конечно, а когда поправится. Когда Андрей достанет деньги, маме сделают операцию и жизни ее уже ничего не будет угрожать.
Деньги... А вот деньги-то он до сих пор и не достал. Андрею представилось лицо Ромки, и он закрыл глаза. Интересно, будет ли считаться преступлением кража, которая совершается ради спасения жизни? Он ведь не ради себя, а ради другого человека, почти как Робин Гуд. Смешно: ведь Макаров когда-то давно назвал его Робин Гудом. Как в воду смотрел.
Нет, так рассуждать нельзя. Андрей поморщился. Кража есть кража. И если он сможет достать с ее помощью денег, то потом обязательно пойдет в милицию и во всем признается. Но только потом, когда операцию уже сделают.
Размышляя подобным образом, Андрей подошел к училищу На КПП вместо дежурного стоял Сырников.
За всеми последними событиями Леваков успел о нем напрочь позабыть. И вот, здрасьте, пожалуйста.
Сырников не сразу заметил Андрея, поскольку напряженно разгадывал кроссворд. Он беззвучно шевелил губами, морщился, а затем неуверенно вписывал ответ.
Андрей занервничал. Срок действия его увольнительной заканчивался через пять минут. Но где же дежурный?
Очевидно почувствовав чье-то присутствие, Сырников поднял голову и, увидев Андрея, недобро улыбнулся.
— Леваков! Какая неожиданно неприятная встреча! Как успехи в учебе? — Он развалился на стуле. — Надеюсь, плохо? А то что-то выглядишь ты неважно. Не хочешь передохнуть? За территорией Суворовского, естественно?
Стараясь не обращать внимания на тон Сырникова, Андрей спросил:
— А где дежурный? Мне надо увольнительную отметить.
— А дежурный тю-тю. — Сырников помахал ладонью. — Будет минут через пять.
Леваков заглянул в бумагу. Через пять минут будет поздно. Но где-то здесь должна быть печать. Переступая через себя, Андрей попросил:
— Отметь мне увольнительную, пожалуйста.

Сырников приподнял брови и быстро-быстро ими зашевелил:
— Оп-паньки. А воздух славного Суворовского училища явно пошел тебе на пользу. Какие мы вежливые вдруг стали. — Он не торопясь вернулся в вертикальное положение и лениво протянул руку: — Ну, давай сюда свою бумажку.
Андрей быстро отдал ему увольнительную, нервно посматривая на настенные часы.
— Где это ты ее так извазюкал? — поморщился Сырников. — Надеюсь, не пользовался ей как сам знаешь чем?
Время, гад, тянет, взбесился Андрей и решительно подошел к столу.
— Поставь печать. — Леваков угрожающе наклонился. Но Сырников даже не пошевелился. Он делал вид, что внимательно читает. Наконец покачал головой:
— Э... друг, а ты опаздываешь.

Андрей едва сдерживался:
— Во-первых, я тебе не друг. А во-вторых, немедленно ставь печать. Я пришел вовремя.
Вздохнув, Сырников начал медленно рыться в ящиках. Может, конечно, он и в самом деле не знал, где печать. Так или иначе, враг Андрея явно прилагал все усилия, чтобы ее не найти.
Сырников все еще рылся в столе, когда вернулся дежурный. Увидев, что «сос» самозабвенно копается в ящиках, тот разозлился:
— Это что здесь такое происходит? На минуту нельзя выйти.
Не дав Сырникову ответить, Андрей подошел к дежурному:
— Мне нужно отметить увольнительную. Все еще злясь, дежурный сказал:
— Давай, где она там у тебя?
Андрей кивнул на Сырникова, и тот поспешно отдал документ. Дежурный сел на свое место, посмотрел на часы, потом на бумагу.
— Ты опоздал.
Возмутившись, Андрей покачал головой:
— Но я пришел вовремя!

Дежурный нетерпеливо отмахнулся.
— Во сколько ты пришел, будет отмечено здесь. — Он ткнул пальцем в увольнительную. — А пришел ты на четыре минуты позже.
Спорить было бесполезно. Опоздание было аккуратно внесено куда следует. Сырников горжествующе отвернулся, словно он здесь и ни при чем.
Андрей понуро поплелся в казарму. Он понимал, что на этот раз у него очень мало шансов оправдаться перед командованием. А значит?.. А значит, пора собирать вещи. Слезы блеснули было у него на глазах, но Леваков решительно их вытер. Только не плакать!