Т.Х. Керимов 5 страница

СЕМИОТИКА - научная дисципли на, занимающаяся общими принципами, лежащими в основе структуры всех зна ков, с учетом их использования в соста ве сообщений и характера этих сообще ний, а также особенностей различных знаковых систем и сообщений, исполь зующих эти разные типы знаков. Наряду с термином С. используется термин «се миология» для обозначения теории язы ка и ее приложений к различным знако вым системам. Термин «семиология» был введен Ф. де Соссюром. Л. Ельмслев под семиологией понимал научную метасе миотику, объектом которой являются не научные семиотики, т. е. он исключал из области семиологии как коннатативные семиотики, так и метасемиотики, объек тами которых выступают научные семио тики (например, логические языки). Французские ученые А. Ж. Греймас и Ж. Курте полагают, что в 70-е гг. методоло гическое содержание названных терми нов постепенно дифференцировалось, делая их противопоставление значимым. «Все углубляется разрыв между семиоло гией, для которой естественные языки служат инструментом парафразы в опи сании семиотических объектов, с одной стороны, и семиотикой, которая ставит своей задачей построение соответствую щего метаязыка, с другой» (Греймас, Курте, 1983). Согласно их мнению, семи ология постулирует, что естественные языки выступают посредниками в про цессе прочтения означаемых, принадле жащих к неязыковым семиотикам (изо бражение, живопись, архитектура и т. д.), тогда как С. это отрицает. С., как общая наука о знаках, была предугадана и названа таковой в «Опыте о человеческом разуме» Дж. Локком, положившим начало основательному анализу, который, однако, не получил даль нейшего развития. Американский фило соф Ч, С. Пирс использовал и термин Локка «семиотика», и определение С. как «учения о знаках». Довольно внушительным исследованием языка в целом и такого его аспекта как «значение» в особенности, были сделаны современником Локка В. Лейбницем. Общие принципы С. были заложены Ч. С. Пирсом и Ф. де Соссюром. Пирс уже в 1867 г. предпринял первую попытку классификации знаков и весь остаток жизни посвятил изучению сущности знаковых систем и фундаментальных различий между ними, стремясь к созданию особого варианта математической логики («спекулятивной грамматики»). Почти одновременно и независимо от него Соссюр стремился к определению предметной области различных знаков как объектов новой науки, названной им семиологией. Ему принадлежит заслуга постулирования единства означающего и означаемого в знаке, а также вычленение диахронического и синхронического аспектов самой важной из семиотических систем - языка. На рубеже XIX - XX вв. были высказаны многие идеи, касаемые учения о знаке, такими языкбведами-философами как В. фон Гумбольдт, А. А. Потебня, К. Л. Бюлер. И, А. Бодуэн де Куртенэ, 3. Фрейд. Основы С. языка и литературы заложили представители европейского структурализма 1920 - 30-х гг. - Пражской лингвистической школы и Копенгагенского лингвистического кружка (Н. С. Трубецкой, Р. Я. Якобсон, Я. Мукаржовский, Л. Ельмслев, В. Брендаль), русской «формальной школы» (Ю. Н. Тынянов, В. Б. Шкловский, Б. М. Эйхенбаум), а также А. Белый и В. Я. Пропп. Наряду с этими исследователями значительный вклад в изучение знака, высказывания и текста сделали М. М. Бахтин и Ю. М. Лотман. За рубежом наибольшее развитие получили американская школа Ч. У. Морриса, во Франции - этнологическая школа К. Леви-Стросса, семиология Р. Барта, психоаналитическая С. Ж. Лакана, семиология кино К. Метца и др. Для семиотического подхода, согласно Моррису, характерно выделение трех уровней исследования знаковых систем: 1) синтактика изучает отношения между знаками и, шире, отношения их в речевом сообщении; 2) семантика изучает знаковые системы как средства выражения смысла - основным ее предметом является интерпретация знаков и сообщений; 3) прагматика изучает отношения между знаковыми системами и теми, кто использует и интерпретирует содержащиеся в них сообщения. В ходе становления С. отмечается следующая тенденция: понятие «знак» постепенно уходило на второй план, поскольку не находились какие-либо знаки, универсально присущие разным семиотическим системам. В С. языка и литературы наметилась тенденция на исследование понятия «высказывание», а затем и «текст». Феномен С. углублялся по мере того, как лингвистика сближалась с логикой, психологией, антропологией и социальными науками, приобретая статус социосемиотики. Характерны в этом отношении исследования Леви-Стросса и Барта. ЛевиСтросс предлагает ввести единую науку о коммуникации, которая бы охватывала социальную антропологию, экономику и лингвистику. Социальная коммуникация, полагает он, осуществляется на трех разных уровнях: обмен сообщениями, обмен удобствами (товарами и услугами) и обмен женщинами (или, более обобщенно, обмен брачными партнерами). На всех трех уровнях основополагающую роль играет язык. Во-первых, как с онтогенетической, так и с филогенетической т. зр., все названные типы коммуникации предполагают предварительное существование языка. Во-вторых, они сопровождаются речевыми или другими типами семиотического поведения. В-третьих, все случаи неречевого поведения могут быть вербализованы, т. е. переведены в речевое поведение. Коннотативная С. Барта также относится к социосемиотике, поскольку прежде всего обращена к социальной коннотации, т, е. к дополнительной смысловой информации по отношению к определенному классу объектов (денотату), связанных у него с идеологией (см. «Социосемиотика»). С. А. Азаренко

СИМВОЛ (греч. - бросание, метание совместно несколькими лицами чего-либо; знак, опознавательная примета) - знак, в понятие которого входят, не поглощая его, художественный образ, или аллегория, или сравнение. С. в первоначальном значении в античности оз начал намеренно небрежно обломленную половину черепка, которую при расста вании оставляли при себе, а другую отда вали партнеру. С. таким образом служил выражению возможности при предъявле нии узнать нечто другое по целому. Сле довательно, смысл С., согласно греческо му определению, - быть разделением единого и единением двойственности. Отличение С. от рассудочных форм осу ществляется в неоплатонизме: Плотин противопоставляет знаковой системе ал фавита целостную и неразложимую об разность египетского иероглифа, а Прокл указывает на несводимость смыс ла мифологической символики к логиче скому или моралистическому содержа нию. Псевдо-Дионисий Ареопагит вно сит в христианство неоплатоническое учение о С., который у него начинает выражать невидимую и сокровенную сущность Бога и приобретает аналогиче скую функцию. В средневековье этот символизм существовал наряду с дидак тическим аллегоризмом. Лишь в немец ком романтизме произошло окончатель ное размежевание аллегории, С. и мифа как органического тождества идеи и об раза. В истоках этого размеживания ле жит трансцендентальная философия И. Канта. Кант в «Критике способности суждения» отделяет символическое изображение от схематического: оно есть изо бражение, а не обозначение. Символиче ское изображение не изображает понятие непосредственно, как схематизм, а делает это косвенно, «благодаря чему выражение содержит в себе не настоящую схему для понятий, а лишь символ для рефлексии». В понимании С. немецкие романтики исходили от Гете, для которого все формы природного и человеческого творчества суть С. вечно живого становления. Гегель, в отличие от романтиков, выделял знаковый аспект С. По Гегелю, С. - это некоторый знак, основанный на «условности», являющийся препятствием для мышления и подлежащий преодолению в понятии. В своей «Логике» (раздел 1, гл. 1) он отмечает: «Все, что должно было бы служить сим волом, способно самое большее - по добно символам для природы Бога - вызывать нечто намекающее на понятие и напоминающее его; но... внешняя при рода любого символа не подходит для этого и отношение скорее оказывается обратным: то, что в символе намекает на некоторое внешнее определение, можно познать только через понятие и сделать его доступным можно только удалением этой чувственной примеси». В. Ф. Шел линг, подводя итог исследования С. в ро мантизме, вскрывает его глубинную смысловую и диалогическую природу: «...где ни общее не обозначает особен ное, ни особенное не обозначает общее, но где и той другое абсолютно едины, есть символ». Родоначальник семиотики американский философ Ч. С. Пирс под разделял все знаки на индексные, ико нические и символические. Индексное отношение между воспринимаемым (оз начающим) и подразумеваемым (означае мым) в знаке зиждется на их фактиче ской, существующей в действительности смежности. Иконическое отношение ме жду означающим и означаемым - это, по Пирсу, «простая общность по некото рому свойству». В символическом знаке означающее и означаемое соотнесены «безотносительно к какой бы то ни было фактической связи». Смежность между двумя составляющими компонентами С. можно назвать, согласно Пирсу, «припи санным свойством». Э. Кассирер в XX в. сделал понятие С. предельно широким понятием человеческого мира: человек есть «животное символическое». Для Кассирера язык, миф, религия, искусст во и наука суть «символические формы», посредством которых человек, с одной стороны, упорядочивает окружающий его хаос, а с другой - осуществляет еди нение самих людей. Понятие С. у Касси рера является модификацией кантовской «априорной формы», т. е. означает фор мальный синтез чувственного многооб разия. Кассирер подчеркивал, что вооб ражение у Канта есть отношение всего мышления к созерцанию, «synthesis speciosa» (фигурный синтез). «Синтез является основной способностью всякого чистого мышления. Кант рассматривает синтез, который относится к видам. Все это в конечном счете подводит нас к самой сути понятий культуры и символа» (Кассирер). Кантовская трансцендентальная схема однородна в одном отношении с категориями, а в другом отношении с явлениями и поэтому опосредует возможность применения категорий к явлениям. У неокантианца Кассирера слово не могло бы «значить» вещь, если бы между ними не существовало по крайней мере частичного тождества. Связь между С. и его объектом не только условна, но и естественна. Акт наименования зависит от процесса классификации, т. е. дать имя - это значит отнести его к определенному классу понятий. Если бы это отнесение раз и навсегда предписывалось природой вещей, оно было бы уникальным и неизменным. Имена не предназначены для отнесения к субстанциальным вещам, но скорее определяются человеческими интересами и целями. Психоанализ рассматривает С. не как атрибут сознательной деятельности человека, а как возможность опосредст вованного проявления бессознательного содержания как в индивидуальной пси хике, так и в культуре. К. Юнг, продол жая в известной степени романтическую традицию, объявлял все наличие челове ческой символики как выражение фигур коллективного бессознательного (архети пов), открывая тем самым доступ к раз мыванию понятийных границ между мифом и С., лишая последний «суб станциальной» определенности. Статья «Символизм» в «Энциклопедии социаль ных наук» написана Э. Сепиром на сты ке психоанализа и лингвистики. Он вы деляет две постоянных характеристики С. среди широкого спектра значений, в которых употребляется это слово. Одна из них имеет в виду, что всякая символи ка предполагает существование значе ний, которые не могут быть непосредст венно выведены из контекста. Вторая ха рактеристика С, заключается в том, что его действительная значимость непро порционально больше значения, выражаемого его формой как таковой. Сепир различает два типа символики. Первый из них он называет референциальной символикой, она используется в качестве экономного средства обозначения. Второй тип символизма назван им конденсационным (заместительным) символизмом, ибо это - «сжатая форма заместительного поведения для прямого выражения чего-либо, которая позволяет: полностью снять эмоциональное напряжение в сознательной или бессознательной форме». Телеграфный код может послужить чистым примером референциальной символики. А типичным примером конденсационной символики, вслед за \ психоаналитиками, Сепир считает внешне бессмысленный ритуал омовения у больного, страдающего навязчивым неврозом. В реальном поведении оба типа обычно смешиваются. Главное их разли-. чие состоит в том, что референциальный, символизм развивается по мере совершенствования формальных механизмов ' сознания, а конденсационный все глубже уходит в сферу бессознательного и рас пространяет свою эмоциональную окраску на типы поведения и ситуации, внешне удаленные от первоначального значения С. Т. о., оба типа С., по Сепиру, берут свое начало от ситуаций, в ко торых знак оторван от своего контекста. Символикой насыщена не только сфера религии или политики, но фактически все социально-культурное пространство, равно как и поведение индивида тяжело нагружено символизмом. К. Леви-Стросс, используя структурный анализ, утверждает наличие изоморфизма между природными, социальными и символическими структурами. Он подчеркивает, что произвольный характер знака носит лишь временный характер (так, произвольны правила уличного движения, придавшие семантическую ценность красному и зеленому сигналам соответственно). Вместе с тем эмоциональные отзвуки и выражающую их символику нелегко поменять местами. В действующей символической системе тот или иной С. вызывает соответствующие представления и переживания. Можно произвести инверсию значений в противоположных С. (красный - зеленый в правилах уличного движения), но тем не менее каждый из этих знаков сохранит присущую ему ценность, независимое содержание, вступающие в комбинацию с функцией значения и ее изменяющие. Содержание обнаружит устойчивость не столько потому, что каждый из них, являясь стимулятором органов чувств, наделен присущей ему ценностью, а вследствие того, что они тоже представляют собой основу традиционной символики. Леви-Стросс фиксирует, что культура несет избыток означающих, а индивид - недостаток означаемого. Социальный мир создает равновесное состояние между двумя этими ситуациями. Логико-семантическая сторона С, довольно детальную разработку получила в неопозитивизме, а также в многочисленных направлениях аналитической философии, патриархом которых заслуженно считается Л. Витгенштейн. Он полагает, что объяснение С. само дается при помощи С. Не помогает здесь и остенсивное (показывающее) определение, поскольку оно не является конечным и может быть понято неправильно. Существенным при объяснении С. является понимание того, что С. накладывается на значение. Витгенштейн различает знак и С. Знак - это написанное начертание или звук, обладающие значением, с которым употребляются в высказывании, имеющие смысл. «Все, что необходимо для знака, чтобы он стал символом, само является частью символа. Эти соглашения являются внутренними для символа и не соотносят его с чем бы то ни было. Объяснение делает символ полным, но не выходит, так сказать, за его рамки» (Витгенштейн). Знак, полагает Витгенштейн, может быть бессмысленным, С. не может. Так, произнесенное высказывание значит меньше, если при этом не было видно губ адресанта и не было слышно, как он говорит эту фразу, ибо все они являются частью С. Все, что придает знаку значимость, является частью С. Для того чтобы С. имел значение, необязательно, чтобы запомнилось конкретное событие его объяснения. На самом деле, можно вспомнить событие, но утерять значение. Критерий объяснения состоит в том, используется ли объясненный смысл соответствующим образом в будущем. Значение слова - его место в символизме, а его место определяется тем способом, при помощи которого оно употреблено в нем. С., по Витгенштейну, предполагает соглашение о его использовании. А. Ф. Лосев продолжил шеллингианскую линию рассмотрения С. Он предлагает следующие пять положений, вскрывающих существо С. 1. С. есть функция действительности. С. есть отражение или, говоря более общно, функция действительности, способная разлагаться в бесконечный ряд членов, как угодно близко или далеко отстоящих друг от друга и могущих вступить в бесконечно разнообразные структурные объединения. 2. С. есть смысл действительности. С. есть не просто функция или отражение действительности и не какое попало отражение (механическое, физическое и т. п.), но отражение, вскрывающее смысл отражаемого. При этом такое отражение в человеческом сознании является вполне специфическим и не сводимым к тому, что отражается. Но эта несводимость к отражаемому не только не есть разрыв с этим последним, а, наоборот, есть лишь проникновение в глубины отражаемого, недоступные внешнечувственному их воспроизведению. 3. С. есть интерпретация действительности в человеческом сознании, а сознание это, будучи тоже одной из областей действительности, вполне специфично, потому и С. оказывается не механическим воспроизведением действительности, но ее специфической переработкой, т. е. тем или иным пониманием, той или иной ее интерпретацией. 4. С. есть сигнификация действительности. Поскольку С. есть отражение действительности в сознании, которое тоже есть специфическая действительность, он должен так или иначе обратно отражаться в действительности, т. е. ее обозначать. Следовательно, С. действительности всегда есть и знак действительности. Чтобы отражать действительность в сознании, надо ее так или иначе воспроизводить, но всякое воспроизведение действительности, если оно ей адекватно, должно ее обозначать, а сама действительность должна являться чемто обозначаемым. 5. С. есть переделывание действительности. С. есть отражение действительности и ее обозначение. Но действительность вечно движется и творчески растет. Следовательно, и С. строится как вечное изменение и творчество. В таком случае, однако, он является такой общностью и закономерностью, которая способна методически переделывать действительность. Без этой системы реальных и действенных С. действительность продолжала бы быть для нас непознаваемой стихией неизвестно чего. Представитель философской герменевтики Г. Гадамер развивает онтологический аспект воззрения на С. М. Хайдеггера, высказанный последним, в частности, в «Истоке художественного творения», Гадамер пишет: «...познание символического смысла предполагает, что единичное, особенное предстает как осколок бытия, способный соединяться с соответствующим ему осколком в гармоническое целое, или же что это - давно ожидаемая частица, дополняющая до целого наш фрагмент жизни». Сущность знака, по Гадамеру, открывается в чистом указании, а сущность С. - в чистом представительстве. Функция знака состоит в указании вовне себя. С. не только указывает, но и представляет, выступая заместителем. «Но замещать означает осуществлять наличие того, что отсутствует. Так, символ замещает, репрезентируя, что означает, что он непосредственно позволяет чему-то быть в наличии». Замещение - это то общее, что присуще как С., так и аллегории. Но С. не просто любое знаковое обозначение или значащее замещение, он предполагает метафизическую связь видимого и невидимого. С. - это совпадение чувственного и сверхчувственного, а аллегория - это значимая связь чувственного и внечувственного. Т. о., суть С. - «сводить воедино», служа выражению глубинного содержания сводимых сторон одного через другого. Многосмысловая структура С. способствует полноте схватывания мира, а также активной внутренней работе воспринимающего. Эта структура С. никогда не может быть окончательно дана, она может быть только задана. Поэтому она не подвержена процедуре объяснения, но подлежит описанию (см. «ОПИСАНИЕ»). Интерпретация С. носит диалогический характер и противостоит как «методологии чувствования», т. е. субъективизму, так и «методологии окончательного истолкования», т. е. объективизму. С. А. Азаренко

СИМУЛАКРУМ (simulare - притворяться) - термин имеет два различных значения в зависимости от репрезентативной и нерепрезентативной модели применения. Платон применяет репрезентативную модель и определяет С. как копию копии, отражение отражения, удвоение удвоения, которое, так же как и копия, претендует на обозначение оригинала, подлинника. В философии Платона С. строится в зависимости от онтологии, поскольку критерием различения копии от С. выступает сходство или несходство с истиной бытия или идеей вещи. He-истина копии копии связывается с истиной присутствующего референта, т. е. идеей вещи, действительным повторением которой выступает первая копия. Тогда как копия обладает сходством с референтом, поскольку строит себя по образцу идеи, С. - это копия копии, лишенная подобия. Внутри философского дискурса С. осуждается как подделка, вымысел. Это, как говорит Делез, «интериоризованное несходство». Но уже внутри платоновской репрезентативной модели действует нерепрезентативная модель - С. без присутствующего референта, поскольку возможность С. изначально вписана в структуру реальности. Проблема уже не касается отношения присутствия и репрезентации. В самом деле, нерепрезентативный С., удваивая оппозицию оригинала, подлинника и копии, не предполагает никакого референта, присутствия, а смещает метафизическую оппозицию копии и оригинала, и копии копии в совершенно другую об ласть. «Здесь недостаточным будет даже обращение к модели «иного», ибо в го ловокружительной бездне симулякра те ряется любая модель» (Делез). Посколь ку симуляция оказывается имманентной реальности, то не представляется воз можным говорить о каком-то присутст вии, основании, оригинале. Наиболее последовательно нерепрезентативная мо дель С. представлена в работах Ж. Бод рийяра, Ж. Делеза и Ж. Деррида. По Бодрийяру, симулировать не зна чит притворяться. Тот, кто притворяется больным, может просто претендовать на то, что он болен. Тот, кто симулирует бо лезнь, проявляет в себе некоторые «ис тинные» симптомы болезни. Т. е., при творство не задевает принципа реально сти, достаточно четкое различие между реальностью и «болезнью» сохраняет си лу, поскольку отношение между реально стью и болезнью носит чисто внешний характер: реальность просто маскируется. Во втором случае С. подрывает различие между «истиной» и «ложью», между «ре альным» и «воображаемым». Но если че ловек, который симулирует болезнь, про являет действительные симптомы болез ни, то в действительности он/она болен? Симуляция не может рассматриваться как объективнцй процесс. Тот, кто симу лирует болезнь, не может рассматривать ся объективно ни как больной, ни как небольной. В данном случае медицина и психология бессмысленны. Ибо если ка кой-то симптом действительно может «проявляться», причем не как естествен ная данность, тогда любая болезнь может рассматриваться как симулированная и симулируемая, и вполне понятно, что медицина в этом случае неуместна, поскольку собственные процедуры лечения она применяет только при обнаружении «истинной» болезни. «Репрезентация на чинается с принципа, утверждающего, что знак и реальность эквивалентны, даже если эта эквивалентность и утопична, она все же является фундаментальной аксиомой. Симуляция начинается с утопии этого принципа эквивалентности, с радикального отрицания знака как ценности, с понимания знака как реверсии и вынесения смертного приговора любой референции». В этом случае, когда ре презентация пытается абсорбировать си муляцию, интерпретируя ее как ложную репрезентацию, симуляция включает в себя всю репрезентацию как единое це лое, понимаемую как С. Бодрийяр выде ляет несколько этапов Процесса симуля ции: знак первоначально представляет собой отражение некой субстанциональ ной реальности, впоследствии он начи нает искажать ее, на следующем этапе он уже маскирует не что иное, как отсутст вие подобной субстанциональной реаль ности, наконец, он обращается в свой собственный С. и утрачивает всякое от ношение к какой-то реальности. В пер вом случае репрезентация относится к по рядку причастия, таинства, во втором - к порядку извращения, в третьем - к по рядку волшебства, колдовства, и только в четвертом - к порядку симуляции. Важ нейшим поворотным пунктом в этом процессе симуляции является переход от знаков, диссимилирующих нечто к зна кам, скрывающим от нас тот факт, что они не означают ничего. Первое предпо лагает теологию истины, второе знамену ет век симуляции и С. На смену реаль ности приходит гиперреальность, когда всякая возможность познать реальное утопична и одновременно возрастает ностальгия по некоей подлинности, удовлетворить которую в принципе не возможно, поскольку ностальгия эта приводит к дальнейшей эскалации и интенсификации симуляции. Диснейленд является превосходной моделью различных порядков симуля ции. «Диснейленд существует как жела ние, утверждение того, что он является «реальной» страной, «реальной» Америкой. Диснейленд представляется как воображаемый для того, чтобы мы поверили, что все остальное - реально, в то время как весь Лос-Анджелес и окружающая его американская территория являются не реальными, а, скорее, гиперреальными или симулятивными» (Бодрийяр). Речь в данном случае идет не о ложной репрезентации реальности, а о принятии того факта, что реальность как таковая изначально включает в собственную структуру симуляцию, репрезентацию, фикцию и, тем самым, спасает сама себя. И точно также Уотергейт скрывает факт гиперреализации окружающей его страны. Несколько иную версию С. представили Ж. Делез и Ж. Деррида. Делезовский С. - это постоянное движение сил, порождающих беспрерывное изменение мира, становление и различие. В то время как подобие строится на сходстве копии и оригинала или идеи вещи, С. строится на несоответствии, на различии. Идея управляет сходством копии и оригинала. Достаточно четкая связь истины и бытия. Симуляция же предполагает совсем другую онтологию, другую идею, другую истину. «Симулякр не есть деградировавшая копия, он содержит в себе позитивный заряд, который отрицает и оригинал, и копию, и образец, и репродукцию. Из как минимум двух дивергентных серий, интериоризованных в симулякре, ни одна не может считаться оригиналом, ни одна не может считаться копией» (Делез). С. не закладывает никакого нового основания: он опрокидывает всякое основание, Делез замечает, что С. включает в себя угол зрения наблюдателя, т. е. сам наблюдатель является составляющей частью С., и именно в точке наблюдения возможны всякого рода деформации и искажения. В С. наличествует безумное становление, вечно иное становление, глубинное суб версивное становление, умеющее ус кользнуть от равного, от предела, от «то го же самого» или от «подобного»: всегда и больше и меньше одновременно, но никогда не столько же. Свой тезис отно сительно С. Делез подтверждает идеей «вечного возвращения» Ницше: «...Воз вращается не бытие, но скорее, напро тив, возвращение и составляет бытие в той мере, в какой оно утверждает станов ление и преходящесть. Дело не в том, что возвращается одна и та же вещь, а в том, что возвращение само утверждается прохождением различности и многообра зия. Иными словами, идентичность в вечном возвращении обозначает не при роду того, что возвращается, но, наоборот, факт возвращающегося различия» (Делез). В работе «О грамматологии» Деррида говорит о том, что реальность обретает свой онтологический статус благодаря возможности структурно необходимого повторения, удвоения, Т. е. первоначальное удвоение инициирует и в то же время смещает метафизическую оппозицию оригинала и копии, и копии копии в совершенно другую область. Удвоение не производно от бытия. Более того, фантазмы, образы и С. производятся именно в удвоении. Последнее избегает бинарной логики. Как дислоцированное тождество, т. е. тождество, которое всегда относится к другому, С. не подчиняется логике оппозиции и противоречия. Негация в данном случае не покрывает игру С.: наоборот, ее статус заключается в том, чтобы удвоить игру негатива и вписать в собственную структуру как одну из возможностей. Функция такого первоначального повторения заключается в установлении одновременной возможности и невозможности присутствия, «Присутствие, чтобы быть присутствием и самоприсутствием, оказывается всегда уже начавшим представлять себя, всегда уже початым» (Деррида). Присутствие начинается с повторения самого себя. Оно начинается в своем собственном комментарии и сопровождается своим собственным представлением. Складка, внутреннее сдваивание крадет простое присутствие в неодолимом движении повторения. Вписывание в собственную структуру «один раз» как возможность собственного повторения является непременным условием присут ствия. «Один раз» означает загадку того, что не имеет места, не имеет никакого смысла, никакой читаемости. «Один раз» означает, что присутствие в истине, в присутствии своего тождества и в тожде стве своего присутствия повторяется, удваивается как только оно начинает представлять себя. Оно является в своей сущности как «возможность своей собст венной не-истины, псевдоистины, пред ставленной в иконах, фантазмах или си мулякрах» (Деррида). Т. X. Керимов

СИНГУЛЯРНОСТЬ - одно из понятий, складывающееся в современной философии. Понятие возникает как попытка разрешения некоторых противоречий, рождающихся в результате прояснения сущности конкретного, единичного, а также сущности отношения единичного и множественного, абстрактного и конкретного. Понятие «сингулярность» употреблялось в семиотике, аналитической философии, но, фактически, в значительной степени продуманным и сущностно включенным в сферу размышления оно становится, в первую очередь, в современной французской философии. Наиболее полную и оригинальную трактовку это понятие получает в философии Ж. Делеза. Понятие С., достаточно глубоко проанализированное Делезом во многих его работах, позволяет прояснить способ существования множественности и единичности, той единичности, которая сущностно находится раньше абстрактного единства или Единого. Сущность понятия С. можно раскрыть через понятия схождения и расхождения серий. С. - это событие, имеющее смысл или, другими словами, сам смысл. Само событие, с одной стороны, носит точечный характер, с другой стороны, поскольку оно связано с другими событиями, его необходимо рассматривать как носящее континуальный характер, что на поверхности мира фиксируется как невозможность для события существовать изолированно от других событий. Такое понимание континуальности, однако, вовсе не должно приводить к «размыванию» смысла события и перетеканию его смысла в какой-либо другой. Смысл события остается характеризующимся понятием точки, однако точка носит пролиферированный характер. Подобная пролиферированная точка может быть понята как серия. Любой смысл, любое событие, имеющее свой смысл, может быть переинтерпретировано в пределах этой пролиферированной точки, которая предстает как серия или как линия, исчерпывающая все варианты модификации этой точки. В пределе возможности для такой модификации бесконечны, и точка события тогда совпадает со всем миром. С другой стороны, точка события, несмотря на свою пролиферацию, продолжает носить точечный характер, и это означает, что пролиферированная точка является в то же самое время серией, другими словами линией, наложенной на другие линии, которые являются в сущности другими точками. Связь точечных событий осуществляется как раз через это наложение линий как пролиферированных точек. Пролиферация, т. о., позволяет осуществлять связь заведомо точечных событий через сериацию. Серия - это серия точек, серия пролиферированных сингулярностей. Серия одновременно и пролиферированная точка, которая через свою модификацию осуществляет преобразование смысла события и, таким образом, связь его со всеми другими событиями, и ряд точек событий, пролиферации которых наложены друг на друга. Существуют разные события, или можно сказать, что существует Разное события, Различие события. В этом мире невозможны, например, синий снег или зеленая роза. В сущности эта невозможность является невозможностью, лежащей в основании этого мира. Однако невозможное и есть не-совозможное как не-совозможность каких-то событий мира, С., осуществляя некую возможность мира как то или иное событие, по сути представляет через него некую не-совозможность, которая первичнее возможности, как первичнее идеальное Событие Делеза по отношению к происшествию. С., т. о., - это место не-совозможности как место, где не-совозможность обнаруживается как более первичная, чем со-возможность. Не-совозможность схождения (со-хождения) некоторых серий может обнаруживаться в мире по-разному, например, как не-совозможность серий предикатов. Замеченная не-совозможность, будучи высказана в качестве С., ставит под сомнение привычную «данную» нам со-возможность, как, например, со-возможность предикатов «зеленый» и «цвет», разрушая тем самым возможность удостоверенного соединения этих предикатов в качестве родо-видового соединения. Существуют другие возможности соединения этих предикатов. С. - это событие, нулевое измерение, точка непрерывного уточнения, в результате этого уточнения превращающаяся в серию, линию или плоскость. С. существует как точка рождения плоскости, как точка фрактала, из которой неизбежно строится структурно определенная плоскость-мир. Точка фрактала создает в своем развертывании мир. С., как отмечает Делез, независима от своих актуализаций. Актуализация всегда вызвана самой С., она является ее пролиферацией в другой точке. Нет никаких различных аспектов одного события как способов видения или интерпретаций одного события, производимых из происшествий. Существует одно событие, которое сериируется, событие, которое как С. длит себя в серии С. Будучи сингулярностью сериации, С. создает совозможность событий или совозможность события. Сериация события - это различные события, собранные в виде «взглядов» на одно событие, по сути в виде их совозможности. Изначальна такая С., где сингулярности в своей сериации распространяются так, что производят или, другими словами, находят совозможными другие С., одновременно и в качестве совозможных и в качестве несовозможных. Это означает, что любая С. производит складывание точек С. в своей точке. Иначе говоря, поскольку С. первичнее заполняемого пространства, которое действительно и которое, вслед за Делезом, можно представить как пространство плоскости, как пространство, лишенное глубины и высоты, то С. оказывается всегда первичнее своей сериации уже хотя бы потому, что всегда имеется одна С. Существует только одна С., и все другие можно представить как линии ее сериации. Топологически С. складывает пространство плоскости-мира в «гармошку», и тогда все точки других С. оказываются собранными действительно в одну точку в силу того, что плоскость, не имея глубины, позволяет это полное геометрическое совпадение всех точек в одной. Такое складывание означает, что в этой сложной или сложенной точке существует уже не С., а индивидуальность как место складывания множественных точек в одной. С другой стороны. С., сохраняя свои характеристики единственной точки остается С. Здесь можно отметить, что всегда существует некоторое собирание, складывание многих точек в одну, которое приводит, с одной стороны, к созданию индивидуального или конкретного, которое по своей сущности отлично от С., а на другом полюсе этой логики - к созданию Единого, которое опять-таки является таким же симулякром, как и индивидуальное. В результате подобного «топологического» строения снимается вопрос о том, что является первоначальным - состояние, когда точки рассыпаны на поверхности «развернутой» плоскости, собственно и образуя ее, или состояние, когда поверхность сгибается т. о., что точки на плоскости совпадают и собираются в одну точку и все другие презентируются через нее. У этой плоскости С. нет «правильного» состояния, она сгибается и разгибается, приводя каждый раз к совпадению тех или иных С. на этой плоскости. Следует отметить, что С. как собирание никогда не существует в качестве одной единственной, другими словами, в качестве конкретности. С. в своем существовании определяет возможность других С. как возможность других событий, точнее как их со-возможность в рамках тут же ею создаваемой логики со-возможности, ибо каждая логика в сущности - это тактика со-возможности или набор различных тактик со-возможности. Но, определяя какую-либо со-возможность, С. определяет в то же самое время не-совозможное, которое исходнее со-возможного, т. к. именно не-совозможное фиксирует и определяет некоторую чтойность мира таким способом, что некоторые чтойности не могут в нем встретиться. Мир существует в качестве определенного, но в то же время он определен в первую очередь через свою не-совозможность. Совершая, однако, усилие определения не-совозможности, мы выводим наружу новые области мира как новое определенное, постоянно изменяющее свои границы. Т. о., философия, ставящая вопрос о сущности С. и со-возможности, сама в значительной мере является таким усилием, которое демонстрирует в мысли совозможность тех вещей, что обычно существуют в рамках не-совозможности.