Реальность «не сущего»

Часто случается так, что шутливый и малозначительный на первый взгляд сюжет при определённом способе рассмотрения наполняется глубоким содержанием. Именно к этому виду относится история про Вини Пуха, «в которой Пух и Пяточок отправились на охоту и чуть не поймали Буку». В этой истории Пяточок застаёт своего друга на опушке небольшой ольховой рощицы: Вини шёл, внимательно глядя себе под ноги. На вопрос Пяточка, кого он выслеживает, Вини ответил, что сам хотел бы это знать. Тогда Пяточок предположил что это, наверное, «Бука». Вместе они отправились на поиски и обнаружили, что следов стало ровно в два раза больше. В этот момент совершилось чудо – Вини догадался, что они шли по собственному следу.

Кто такой «Бука»? Он является фикцией сознания, однако, с точки зрения мифологической достоверности, не существует просто фикций, хотя бы и имелись несомненные признаки фикции как в случае с «Букой». Следопыты не знали, что именно они ищут, существует ли это нечто, какое оно, однако дали ему имя — «Бука». У него нет сущности, с которой можно соотнести это имя. Имя и сущность впервые появились в воображении. По той же причине нельзя говорить о проявлениях «Буки». След «Буки» — это след «следопытов». Но несмотря на всё это, с точки зрения участников события «Бука» является подлинной реальностью. Какого же рода эта реальность?

«Бука», не существуя в физическом мире, тем не менее, как-то существует в мире экзистенциальном и притом вполне телесно и ощутимо: пугает, оставляет следы. Виртуальную сущность «Буки» проще всего выразить словом «Небыть». Аналогами этого слова являются такие славянские слова как «нелюдь» — разумные существа не человеческого вида, и «Нежить» — то есть бесплотные существа. К «Небыти» также можно отнести феномены, которые в разных системах интерпретации называют архетипами, коллективными мыслеформами, эгрегорами. Небытью наполнена большая часть снов. К «Небыти» относится множество объяснительных конструкций, в том числе и в науке. Именно против «Небыти» направлена «Бритва Оккама».

Есть искушение определить эту историю как миф в лосевском смысле слова («выраженную в слове чудесную историю личности»). Однако существует одно различие, которое полностью разрушает эту аналогию. Сердцевиной мифа по Лосеву является «чудо», то есть явление «софийной сферы», (явление в жизни героя всей полноты бытийного потенциала, когда бытие сваливается единым алогичным куском). Применительно к «Буке» «чудом» является не момент его явления, а напротив, момент низвержения. «Бука» не является проявлением полноты и ясности бытия, он онтологическая пустышка, в которой собственного бытия нет. Однако эта пустышка является действующим лицом. Поэтому получается, что миф не создаётся, а разрушается чудом, чего по Лосеву не может быть.

«Бука» — участник реальных событий, к нему обращены чувства героев, он участник личностной истории, но вместо полноты чуда эта история увенчивается дыркой от бублика: так получается «антимиф». Если в мифе есть личность, то здесь действует антиличность. С другой стороны, «Буку» никто не придумывал, он появился в реальном времени и совершенно неотличим от любого элемента, присущего реальному событийному пространству. В отличие от мифа, где основным отличительным признаком является «отрешённость» от обычного хода событий и обычного употребления вещей, в «антимифе» нет отрешённости. Об онто-гносеологической специфике «Буки» герои узнают только тогда, когда разрушают границы «антимифа», но пока они находятся внутри него эта специфика совершенно незаметна.

«Бука» есть «антисущность». Если его спросить: «Как твоё имя?», он мог бы ответить: «Я есть не сущий!». Что может «небыть», на что она способна? Взятая сама по себе — она ничего из себя не представляет и ничего не может. «Бука» — стопроцентный вампир, он существует только за счёт импульсов бытия, которые ему сообщают извне. Он подобен подпоручику Киже. У «Буки» есть могущество особого рода. Формула этого могущества выражена Марксом: «Идея /«Буки»/ становится материальной силой, когда овладевает сознанием масс /Вини и Пяточка/». Всякое проявление «небыти» есть опосредованное проявление чьего-то сознания и чьей-то воли.

Когда сознание порождает «небыть», запускается механизм обратной связи, порождающий ситуацию, в которой реальный субъект становится зависимым от «небыти». Происходит эсхатологическое самоубийство: воля, порождающая небыть, тем самым, «множит себя на ноль». Небыть же напротив, обретает реальную силу. Она может создавать и расширять свою ойкумену, порождать целые вселенные. Она может заставить сознание забыть обо всём, что не связано с виртуальной вселенной. Она может убивать, устраивать войны. Небыть в зрелом состоянии может быть чем угодно: богом, дьяволом, причиной поклонения или страха. Небыть может быть инструментом для решения практических задач (внутри своего мира). Если Вини, вместо того, чтобы сломать «антимиф», стал бы служить ему: вступать в какие-то отношения с «Букой», оставлять ему подарки, приносить жертвы, взывать к нему в безлунную ночь на кладбище, то «Бука» непременно бы ожил, и чем дальше, тем сильнее бы он становился. «Буки» нет, но когда его зовут, он непременно появится.

Из анализа Истории поисков «Буки» следует, что «Магическое имя» имеет ещё одно измерение. Оно может предстать не только в виде мифа или абсолютного мифа, но ещё и в виде антимифа, а стало быть, и в виде абсолютного антимифа.

Что происходит в случае, если «Буке» попадается не крепкий духом медвежонок, а обычный «Двуногий без перьев»? (А) Кружение вокруг леса продолжается и поголовье небыти увеличивается. (Б) Воображение всё более детально прорисовывает черты «Буки». (В) Энергия, направленная на «Буку» собирается до тех пор, пока её не соберётся достаточно для обратной связи.

Известно, что зелёный змей считается своего рода тотемом алконавтов. Разумеется, никто этого змея не видел и тем более никто с ним не говорил и не получал совета. Но если к «зелёному змею» отнестись с максимальной серьёзностью и уважением, то есть собраться втроём с ясным намерением встретиться с ним, питаться только ритуальной пищей, селёдкой, солёными огурцами и чёрным хлебом, то через некоторое время упорных попыток змей покажется.

Так действует след «Буки». Когда витков становится достаточно много, начинает проявляться паттерн организации, по структуре и функциям сравнимый с коконом или лабиринтом. Витки создают вселенную, которая только опосредованно связана с восприятием мира, но напрямую связана с намерением, воображением, языком и интерпретативными структурами.

Когда складывается сумма частей, неизбежно возникает целое, самость, своего рода управляющая система. В данном случае это самость фикции. Внутри кокона начинает шевелиться нечто. Это нечто является безраздельным господином виртуального мира. Оно связывает воедино все следы, оно стоит за всяким проявлением небыти, оно подчиняет себе все желания тех, кто находится внутри кокона – лабиринта. Это основной потребитель и распределитель коллективной психической энергии. Так устроена пещера Платона и лабиринт Минотавра. Н ебыть воплощает принцип посредничества. Образуется глобальная система посредничества, делающая невозможным контакт с сущностью.

Вот как описывается этот кокон антимифических интерпретаций в мифологической системе Н. К. Кастанеды. «Дон Хуан привёл следующий пример: обычное дерево, в том виде, в каком оно известно людям, представляет собой скорее плод интерпретации, нежели восприятия. Человеческие существа без труда идентифицируют дерево, лишь бросив на него беглый взгляд. Но в действительности этот мимолётный взгляд не сообщает им почти никакой информации. Затем происходит то, что дон Хуан называл обращение к намерению – в данном случае к намерению дерева. Присущая человеку способность интерпретировать данные чувственного восприятия сообщает, что полученные от органов зрения сведения соответствуют явлению, которое люди называют деревом. Дон Хуан пояснил, что подобно приведённому им примеру весь мир человеческих существ образуется путём сочетания бесконечного перечня интерпретаций, где собственные органы чувств людей играют лишь незначительную роль. С притекающим из Вселенной энергетическим потоком взаимодействуют только ответственные за зрительное восприятие органы чувств – и то лишь весьма бегло». [1]

Какие же выводы можно сделать относительно природы антимифа?

Во-первых, отличительные особенности мифа и антимифа раскрываются в категории имени. Если в мифе имя является символом софии и выражает энергию подлинносущего, его эманацию, то в антимифе имя растождествляется с этим «золотым стандартом» и начинает существовать по законам спекулятивного капитала.

Во-вторых, агентами антимифа являются псевдообъект и псевдосубъект. Псевдообъект был рассмотрен на примере «Буки», псевдосубъект же возникает вследствие того, что реальный участник событий сам себя воспринимает как отражение несуществующего объекта.

В-третьих, процесс развития и умножения агентов антимифической реальности приводит к формированию способного к самосозиданию паттерна организации, который играет роль посредника во всех видах субъект- объектных отношений. Эта структура была выше обозначена как минотавр.

В-четвёртых, Минотавр является первообразом социальной личности, он воплощает все «человеческие, слишком человеческие» чаяния. Это волшебное зеркальце, которое всегда показывает то, что человек данной культуры хочет увидеть. Когда обращающийся к нему спрашивает: «Я ль на свете всех милее?», то всегда получает ответ: «Да, да, разумеется, ты и только ты!». Минотавр воплощает собой саморефлексию: человек создаёт образ себя и переносит себя в зазеркалье этого образа, подобно Алисе.

В-пятых, Минотавр представляет собой «Супер-эго». Псевдосубъект имеет и интерсубъективное измерение. Каждая религия, каждая культура всегда уверена в том, что истина именно среди своих, «ближних».

В-шестых, минотавр строит свою вселенную как закрытую систему. Эта система эволюционирует по энтропийному принципу от юности (т.е. рая) к дряхлости (т.е. аду). Это защитник, хранитель, который перерастает в охранника, это эгоистичная мама (воплощающая архетип Кроноса), любовь которой оборачивается довольно обременительной взаимозависимостью.