Образ и смысл

1. В самой сути образа, безусловно, есть нечто большее, чем просто пустая интенция. Возможно, по крайней мере, что эта пустота уже взволнована чем-то вроде приближения встречи. Я полагаю, что образ связан именно с таким приближением и удалением, он всегда одновременно и близок и далек. Точнее, он принадлежит как бы самому приближению-удалению и поэтому приближает далекое и, напротив, отдаляет близкое. Можно сказать, что он по существу связан с единством протяженности и длительности (Бергсон), или, точнее, тем промежутком, в котором осуществляется их медиация, отсроченная и вместе с тем уже происходящая встреча. Это, следовательно, залог встречи, нечто, пред-оставленное в качестве ее возможного места. Если, как это и следует из самого слова, образ – это нечто образованное, по сути принадлежащее образованию, то, я полагаю, речь должна идти именно об образовании места. Это место совсем не просто. Оно образуется и, следовательно, принадлежит времени, но оно так же проходит через время как место, в котором совершается само время, то, на что вынуждено полагаться само на-стоящее. В знаменитых текстах Хайдеггера о Месте мы не только ощущаем глубину онтологической мысли, но и предчувствуем подлинную онтологию воображения.

2. Конечно, слова образование, воображение, образ кажутся неуместными в онтологии. Образовывается только то, что не является своим началом, основанием, причиной или целью. Более того, то, что образуется, да и само по себе образование, скорее, нуждаются для себя в каком-то месте. Но, полагаю, место, которое вмещает, прежде всего, то место, которое устанавливает в себе настоящее, само не покоится ни на каком основании. Оно вообще парадоксальным образом утопично, множественно, и, наконец, по существу подвижно. Как это все понимать? Речь шла о волнении пустоты. В какой-то момент пустота и должна была оказаться не более чем волнением, колебанием, перво-образом, чем-то не подлинным, но и не ложным, обманчивым всегда и бесконечно волнующим. При таком понимании образа в его природе надо видеть то же, что и в природе не столько преломленного света, сколько самого преломления, ломающего о воду весло и сохраняющего именно такое преломленное единство. В этом преломлении света (а не преломляющих его вещах) нужно видеть, пожалуй, не просто движение, а саму подвижность движения, направленность до направления, направленность во все направления, или, скажем еще, скорость, но не как характеристику движения, а как саму его сущность. То место, о котором мы говорим, это место, которое всегда возникает, образуется внутри этой исходной подвижности, там, где быстроногий Ахиллес догоняет, наконец, не только медлительную черепаху, но и Гектора. Скажем так, что место различает скорости и именно таким образом различается в них, оно поэтому всегда им встречно и делает их встречными друг другу в том или ином месте.

3. Итак, место всегда образуется и образ всегда есть не просто то или это место, но именно само место, виртуальное, неактуализированное уже ни в каком настоящем, утопичное, но всегда приходящее именно на скорости, со скоростью, приближающее и удаляющее. Это то самое место, которым изначально располагает и сама субъективность, грезящая о себе, воображающая себя. Сами эти слова, которыми мы говорим о себе, то есть личное «я», возвратное «себя», суть ничто иное как место-имения, те места, которыми мы обладаем, имеем и поэтому только и можем быть именованы другим при встрече. И мы говорим, скорее, об образе себя, о своем образе, нежели о смысле себя, о смысле я. Но это само по себе не означает, что смысл – нечто совершенно другое образу, что о каждом из них вообще имеет смысл говорить вне их взаимной близости и игры. Можно предположить, что если образ по существу принадлежит месту, то смысл – как раз скорости. То, что мысль – самое быстрое, что есть в космосе, знали уже древние греки. Флоренский только пересказал эту мысль, воспользовавшись образом мнимостей в геометрии. Мысль – это то, что движется быстрее света, это – сама скорость, по отношению к которой бытие в его целом суть именно промедление, задержка, отсрочка, хотя так же и залог для тех, для кого скорость мысли смертельно опасна. Бытие, следовательно, это образ, которым мы движемся на (внутри) этой бесконечной скорости встречи. Образ – это не только подмена сущности, но и энергия ее, возможность приобщения, возможность видеть встречного как историю самой встречи.

4. Образ различает движения смысла, предоставляя себя как место-след, место-отражение. Поэтому вовсе не случайно, что метаязык для смысла, это, по большей мере, метафоры пространственности. Интенциональность и горизонт у Гуссерля, логическое пространство у Витгенштейна, поверхность у Делеза, след у Деррида. Напротив, об образе мы чаще говорим, пользуясь метафорами скорости. Например, целый ряд метафор скорости у Бергсона, связанных с предвкушением, опережением или, наоборот, с превращением в неподвижность, остановкой, торможением. Образ не принадлежит времени, но именно поэтому он бывает «мгновенным», «быстрым», «замедленным». То, что образ может быть смутным, неясным или же отчетливым, возможно, предполагает вовсе не его освещенность, а возникновение в нем самого света, синхронизированность со скоростью света, ведь образы сна, например, это никак не освещенные образы, но сам свет, рожденный из внутренних скоростей в виртуальном пространстве памяти.