ВВЕДЕНИЕ 1 страница. «Ты тот, кто пишет, и тот, кто является напи­санным»

«Ты тот, кто пишет, и тот, кто является напи­санным».

Эдмонд Жабэ

Французский философ Жак Деррида, родившийся в 1930 году, ос­нователь деконструкции, один из наиболее выдающихся философов современности, цитировал эти строки в своем тексте «Эдмонд Жабэ и проблема книги»¹. Они представляются лучшим эпиграфом к его соб­ственному творчеству.

Исходной интенцией деконструкции является «грамматологичес­кое открытие (ouverture)» мира и философии. Смысл «грамматологи­ческого открытия» заключается в том, что мир человеческого суще­ствования интерпретируется как особая игра смыслоозначения в стратегии différance (или пра-письменности, в деконструктивистской терминологии — archi-écriturë),a философия — как письменность/текст. Философия является тем особым регионом дискурса, в котором эта игра, с одной стороны, достаточно отчетливо проявляется и может быть обнаружена как игра смыслоозначения, а с другой стороны, последо­вательно вытесняется из нее или, по крайней мере, камуфлируется са­мим способом философствования, принятым в западной культурной традиции.

«Письменная ориентация» деконструкции настолько очевидна, что многие исследователи² считают ее единственной предваритель­ной конвенцией, которую деконструкция принимает в качестве своего метода и способа философствования. Однако уже в этом как будто бы незамысловатом положении о том, что деконструкция есть активность некоторого типа философского письма по поводу письменности/смыслоозначения мира, скрываются столь разрушительные последствия для философии как таковой, что деконструкцию называют самым дест­руктивным дискурсом, когда-либо существовавшим в истории фило­софии, дискурсом, выходящим за пределы философии как способа реф­лексии по поводу мира и человека ³.

¹ Derrida J. Edmond Jabes et la question du livre // L'Écriture et la différence. — Paris, 1967. — P. 100.

² См.: Norris C. Deconstruction: Theory and Practice. — London, 1982. — Р. 8. ³ См.: Bernet R. Derrida et la voix de son maitre // Derrida. Revue philosophique. — 1990. —N2. — P. 162.

С точки зрения деконструкции, практически вся предшествующая философия рассматривается как письменность (чего прежняя филосо­фия никогда за собой не признавала). Письменность же, в свою оче­редь, является способом смыслоозначення. Такое понимание, соглас­но деконструкции, взрывает традиционные философские представления о мире и человеке, притязания философии на роль суверенного дис­курса разума, абсолютного дискурса, сверх-дискурса, обладающего монополией на выражение истины Бытия. Парадоксальность взаимо­отношений традиционной (т.е. вне-деконструктивистской) философии с письменностью заключается в следующем. Философия, оставаясь частью западного дискурса, не может позволить трактовать себя как письмо, поскольку тогда в фундаментальное и рефлексируемое ею (как она считает) отношение между миром и разумом, в ее попытку постичь, описать и объяснить Этот мир средствами разума вклинивается нечто третье — письмо, язык, то, что должно выступать лишь как абсолют­но-прозрачное средство, фиксирующее результаты деятельности фи­лософствующего разума.

Субъект-объектные отношения, являвшиеся до недавнего време­ни основой западного стиля философствования, не могут быть опос­редованы ничем третьим, следовательно, не могут опосредоваться пись­менностью как некоторой самостоятельной субстанцией, участвующей во взаимодействии. Философия стремится описать мир таким, каков он есть на самом деле (как она считает), а все ее вспомогательные сред­ства, в том числе и письменность, должны быть прозрачными посред­никами, ничем не замутняющими эту истину, нейтральными средства­ми фиксации истины, добываемой философией. Претендуя на схватывание и выражение истины Бытия, философия утверждает тем самым и свою монополию на значения мира, в которых (опять-таки, как она считает) истина Бытия дана субъекту. Никакая самостоятель­ность во взаимоотношениях письменности со значением не может быть допущена (тогда как, согласно деконструкции, она неминуема, если считать письменность тем, чем она является, — способом смыслоозначения). Репрезентация, представление значений, уже обнаруженных философской рефлексией, — вот все, что должна и может делать пись­менность в рамках этой философии и ее представлений о мире.

Деконструкция, восстанавливающая права И суверенитет письмен­ности, становится как бы постоянным напоминанием о тех деструк­тивных эффектах, которые производит письменность/язык/смыслоозначение во всем философском проекте в целом. Деконструкция опровергает идею, которую Деррида называет основополагающей иллюзией западной метафизики¹, состоящую в том, что философия

¹ См.: Derrida J. De la Grammatologie. — Paris, 1967. — Р. 165.

якобы способна каким-то образом освободиться от письменности/языка/смыслоозначения и предстать в качестве чистой, самодостаточной истины или метода.

Деконструкция как стратегия философии и стратегия относитель­но философии представляет собой попытку рефлексии по поводу той скрытой борьбы с письменностью и смыслоозначением, которая ве­дется в западной философии практически с самого начала ее существо­вания. В этом смысле, касающемся, заметим еще раз, сугубо философ­ской проблематики (в отличие от проблематики мира), можно, очевидно, согласиться с американским исследователем деконструкции А. Каллером, который считает, что деконструкция не представляет собой нового философского дискурса, равно как и не предлагает но­вых, устраивающих всех решений. Деконструкция работает в старом философском дискурсе, пытаясь разрушить его самыми различными средствами и подходами, ведущими к единственной цели — либерали­зации письменности/знака в ткани философского текста. Задача де­конструкции в этом смысле — принести успех абсолютно безнадежно­му делу, показать неуспех всех внешне весьма презентабельных и впечатляющих философских проектов, развенчать дискурс, показать возможности его существования в постоянном процессе деконструк­ции созданного и как будто бы уже апробированного ранее философ­ского содержания¹.

Этой задачей определяется и весьма своеобразный эмпирический, если будет позволено такое определение, материал деконструкции, которым оказываются наиболее известные и в этом смысле канони­ческие тексты западной философии. Весьма распространенным кри­тическим выпадом против деконструкции является обвинение ее в том, что она паразитирует на классических философских текстах, в чем ус­матривается знамение творческого бессилия деконструкции, в прин­ципе не способной, как считают ее критики, создать нечто новое. Дей­ствительно, практически все тексты Деррида (следует заметить, что тексты лишь этого автора будут анализироваться в предлагаемой ра­боте, поскольку Деррида не только основоположник, но и самый вы­дающийся представитель деконструкции) написаны по поводу каких-то других текстов — Платона, Аристотеля, Руссо, Гегеля, Канта, Соссюра, Ницше, Фрейда, Гуссерля, Хайдеггера, Леви-Стросса, Бар­та, Левинаса и др. И то, как выглядят эти «тексты по поводу текстов», будто бы может утвердить в мысли о вторичном характере деконст­рукции как философской стратегии, ведь в текстах Деррида почти нет привычной философской критики и аргументации. Однако на деле Деррида лишь позволяет интерпретируемым текстам как бы высказы-

¹ См.: Culler J. On Deconstruction. Theory and Criticism after Structuralism. — Ithaca, New York, 1982 — Р. 180-184.

ваться относительно самих себя, дает возможность читателю вслушать­ся в мелодику этих текстов, увидеть их смысловую конструкцию из­нутри при помощи средств, которые Деррида обнаруживает в самих этих текстах.

Следует подчеркнуть однако, что деконструкция не является раз­новидностью герменевтической стратегии; она не стремится проник­нуть в истинные, как считает герменевтика, структуры смысла текста, обнаружить ту единственную конфигурацию значения, которая долж­на быть коррелятивной единственной истине Бытия, выражаемой зна­чением. Напротив, деконструкция ориентируется на множественность смыслов, на отсутствие единой матрицы значения текста, на принци­пиальное «многоголосие» философского текста, которое отнюдь не сводится к единоголосию истины/значения. Деконструктивистское прочтение любого текста классической философии, т.е. прочтение, направленное на либерализацию письменной основы текста, приво­дит к высвобождению колоссального количества новых, незамечен­ных ранее никем (в том числе и авторами данных текстов) смысловых оттенков и значений, которые не только обогащают представляемые данными текстами философские направления, но и (как будет показа­но ниже) корректируют, видоизменяют, а порой и кардинальным об­разом трансформируют их.

Это следствие либерализации письменной основы упоминается настолько часто, что сложилось уже устойчивое представление о де­конструкции как методе наиболее радикальной философской крити­ки из всех когда-либо появлявшихся в истории философии. Однако не следует забывать, что эта критика не является следствием целе­направленной критической интенции деконструкции. То, что проис­ходит с текстом при деконструктивистском прочтении, правильнее было бы называть его само-деконструкцией вследствие высвобожде­ния репрессированной прежде письменной основы. При этом фигу­ративные, т.е. выразительные средства текста разрушают его фило­софскую структуру, те иерархические оппозиции, на которых он как будто бы выстроен.

Радикализм деконструкции не освобождает ее саму от возможно­сти деконструктивной интерпретации. Более того, либерализирующая природа деконструкции делает такую интерпретацию необходимой. Следует заметить, что в массе критической литературы по поводу де­конструкции подобная интерпретация представлена чрезвычайно скромно. Те исследователи, для которых деконструкция, по словам Деррида, есть «трюк, мистификация», подлежащая разоблачению, за­интересованы скорее в деструкции, чем в либерализации значений. В среде же поклонников деконструкции два других обстоятельства час­то мешают надлежащим образом отнестись к текстам самой деконст­рукции: восторженное почитание и (или) стремление попробовать соб-

ственные силы в искусстве деконструирования текстов традиционной философии.

Совокупность этих обстоятельств определила замысел книги: представить тексты Деррида в их хронологии и стержневом содержа­нии, опираясь на подходы и средства деконструкции. Выбор предла­гаемых здесь текстов, которые могли бы послужить введением в мир работ Деррида, определялся прежде всего тем, насколько отчетливо отражены в них проблемы письменности и значения, ключевые для деконструкции. Текстовая стратегия, принятая в данной работе, не является единообразной. Тексты деконструкции представлены здесь как бы от трех «лиц»: от первого лица, т.е. автора (переводы «Имени» и «Денегаций» Деррида); от «лица» текста (разделы, озаглавленные закавыченными названиями работ Деррида); от «лица» проблем, пред­ставленных в различных текстах (archi-écriture/'différance, sens/sans,имя).

«Введение к «Происхождению геометрии» Гуссерля» (Introduction de L'origine de la géométrie de Husserl)

Введение Деррида к «Происхождению геометрии» Гуссерля — первый печатный труд молодого тогда французского философа. Опуб­ликованное в 1962 году, оно предваряло перевод текста Гуссерля, так­же выполненный Деррида. Мастерство этого перевода было отмечено несколькими знатоками феноменологии, однако большого внимания ни введение, ни перевод не удостоились. Лишь после опубликования в 1967 году сразу трех ключевых работ Деррида это раннее сочинение стало вызывать интерес. Однако по прошествии еще некоторого вре­мени комментаторам творчества Деррида стало очевидно, что именно в рамках этого небольшого по объему произведения получила освеще­ние большая проблема взаимоотношений деконструкции и феномено­логии и обозначены многие направления последующей эволюции де­конструкции.

По вопросу о взаимоотношениях деконструкции с феноменоло­гической философией в современной литературе имеется весьма ши­рокий спектр интерпретаций, которые варьируются от практически полного разведения этих философских направлений до истолкования деконструкции как некоторой новой формы феноменологии. Основа­нием для противопоставления деконструкции и феноменологии может служить реальная деконструкция феноменологических текстов, осуще­ствляемая Деррида в «Introduction de L'origine de la géométrie de Husserl», «La Voix et le phénomène» (где деконструировались тексты Гуссерля), а также в «Marges de la philosophie» (здесь деконструкции подвергались тексты Гуссерля и Хайдеггера). Оценивая результаты деконструкции текстов Гуссерля, Г. Ч. Спивак отмечает, что «Деррида предпринима­ет как будто бы наиболее анти-гуссерлианское прочтение Гуссерля», постоянно ведет здесь некую сокровенную игру, осуществляя удвое­ние смыслов деконструируемого текста¹, что выводит деконструкцию далеко за феноменологические рамки, если не противопоставляет ее феноменологии вообще.

Однако в философской литературе существует и альтернативная

¹ См.: Spivak G. Ch. Translator's Preface // Derrida J. Of Grammatology. — London, 1980. — Р. LUI.

точка зрения, согласно которой Деррида относится к наиболее выда­ющимся французским феноменологам второго поколения, в частно­сти к тем из них, кто привнес в феноменологические исследования по­всеместно осуществляемый в современной философии лингвистический поворот, обращение к тексту¹. С этих позиций деконструкция пони­мается как «феноменология текстуальности», а сам Деррида — как фе­номенолог письма и текста². Весьма характерно также, что в фунда­ментальной работе Б. Вальденфельса о современной французской феноменологии³ содержится обстоятельный анализ деконструкции, которую автор относит к феноменологии без каких-то дополнитель­ных оговорок.

Помимо этих крайних позиций в критической литературе можно обнаружить некоторые промежуточные воззрения, согласно которым Деррида в той или иной мере является продолжателем феноменологи­ческой традиции. Такая точка зрения просматривается, например, в утверждении П. Дьюса о том, что «чаще всего концепция Деррида рас­сматривается как развитие и трансформация философии Хайдеггера»⁴, либо ревизует феноменологию, но с феноменологических же позиций, либо стремится дополнить феноменологию другими подходами совре­менной философии (структурализмом, как считает К. Норрис⁵, или психоанализом, как это можно понять из предисловия Г. Ч. Спивак⁶ к «Грамматологии» Деррида).

Подобные интерпретации взаимоотношений феноменологии и деконструкции обнаруживают всю сложность корреляций между эти­ми влиятельными течениями современной философии. Наличие мно­жества различных истолкований, каждый раз достаточно фундирован­ных и основательных, свидетельствует также о невозможности обнаружения некой единственной или единообразной формы соотно­шения феноменологии и деконструкции. В связи с этим представляет­ся целесообразным проследить несколько направлений корреляции между деконструкцией и феноменологической философией.

Первое из таких направлений может характеризовать взаимоот­ношения феноменологии не только с деконструкцией, но практически с любой концепцией современной философии. Если всю пост-феноме­нологическую философию представить как некие феномены современ-

¹ См.: Orth E. W. Vorwort // Wandnfels B. Phänomelogie in Frankreich. — Frankfurt am Main, 1983. — S. 9.

² См.: Bernet R. Differenz und Answesenheit // Phänomenologische Forschungen. — Bd. 18. — 1986. — S. 65.

³ См.: Wandnfels B. Ph a nomelogie in Frankreich. — Frankfurt am Main. 1983.

⁴ Dews P. Logics of Desintegration. — London, New York, 1988. — Р. 42.

⁵ См.: Morris Е. Deconstruction: Theory and Practice. — London, New York, 1985.

⁶ См.: Spivak G. Ch. In. cit.

ного философского сознания, тогда феноменология может претендо­вать на статус своеобразной мета-философии, включающей в грани­цы своего анализа все эти философские феномены. Однако вполне оче­видно, что подобное направление (хотя и не лишенное некоторой занимательности) не характеризует сущностные аспекты взаимоотно­шений феноменологии и деконструкции.

Более значимой представляется корреляция этих двух концеп­ций по соображениям стиля, понимаемого как способ философство­вания, а также изложения и обоснования. Известно высказывание М. Мерло-Понти о том, что способ философствования, который ус­тановился, начиная с тридцатых годов XX столетия, в качестве нор­мативного во французской философии, формировался под решаю­щим воздействием рецепции трудов Гуссерля¹. Что касается стиля изложения, то здесь огромное влияние оказал на французских фило­софов (всегда очень чутко относившихся к языку и манере изложе­ния) стиль позднего Хайдеггера, равно как и феноменологические опыты с языком и литературой. Поворот к языку, тексту, письму, стилю, произошедший в современной философии во многом под вли­янием именно феноменологии, не мог не способствовать обращению исследовательского интереса деконструкции к ее исходной пробле­матике. Однако и это направление феноменологического воздействия на деконструкцию в общем не является уникальным, ибо присутствует в структурализме, постструктурализме, постмодернизме и других философских концепциях. Кроме того, сама по себе исследовательс­кая проблематика еще не может считаться решающим фактором фор­мирования философского подхода.

Одно из направлений действительной зависимости деконструкции от феноменологии обнаруживается тогда, когда речь идет о нацеленно­сти ее на деконструкцию философии как философии присутствия. Весь деконструктивистский проект в этом смысле обнаруживает удивитель­ное сходство с идеей критики метафизики (Metaphysikkritik),выдвинутой Хайдеггером. Очевидно, совсем не случайно в первом издании «Грам­матологии», когда речь шла о критике метафизики, Деррида пользо­вался хайдеггеровским термином «деструкция», который впоследствии был изменен на «деконструкцию»². Однако если для Хайдеггера после­дним метафизиком Запада был Ницше³, то Деррида усматривает конец (а точнее венец) западной метафизики в творчестве Гуссерля, в чьей философии метафизика проявляет себя, по словам Деррида, в «наибо­лее современной, критической и очевидной форме»⁴. Деконструкция

¹ См.: Merleau-Ponty М. Signs. — Paris, I960.

² См.: Spivak G. Ch. Op. cit. — Р. XLIX.

³ См.: Heidegger M. Niezsche. — Phüllingen, 1961.

⁴ Derrida J. Positions. — Paris, 1972. — Р. 13.

метафизики для Деррида во многом, особенно в первый период его твор­чества, когда было написано предисловие к гуссерлевскому «Происхож­дению геометрии», связывалась с критическим анализом феноменоло­гии Гуссерля, анализом, вдохновленным феноменологической же идеей Metaphysikkritik Хайдеггера. У Бернета в этом смысле были все основа­ния говорить о «роковой нити», которая «связывает концепцию Дерри­да с Гуссерлем», в то время как мысль Деррида «движется в том направ­лении, которое было предуготовано Хайдеггером»¹, т.е. по сути о неразрывной взаимосвязи деконструкции с феноменологией по ее ин­тенциональному заряду, а также по материалу анализа.

Предваряя содержательный анализ взаимоотношений феноме­нологии (Гуссерля) и деконструкции (Деррида), необходимо сделать одно, как кажется, существенное замечание. Все попытки сближения, а тем более отождествления деконструкции с феноменологией не дол­жны обходить вниманием принципиальный лозунг феноменологии, провозглашенный Гуссерлем, «Zu den Sachen selbst»,призывающий философию вернуться «к самим вещам», «к самим предметам» (хотя и понимаемым как феномены), к миру бытия. Концепция Деррида поэтому может расцениваться как феноменологическая (все равно в традиционной или модифицированной форме) только в случае, если феноменология будет признаваться возможной без этой ее базисной ориентированности на феномены мира. Ориентированность феноме­нологии на Бытие (хотя и понимаемое совершенно особым образом как явленность мира человеческому сознанию в форме феноменов) оставляет феноменологию, как показывает Деррида, в пределах ме­тафизики присутствия, отрыв от которой составляет главное устрем­ление деконструкции. Данное замечание не должно рассматриваться как категорическое отрицание духовного родства деконструкции с феноменологической философией, но его, безусловно, следует учи­тывать при дальнейшем анализе.

Обращение Деррида к текстам Гуссерля, произошедшее в самом начале его творческой биографии, чрезвычайно интересно и показатель­но для взаимоотношений деконструкции и феноменологии по несколь­ким соображениям. Прежде всего это обращение осуществлялось (по крайней мере, изначально) в рамках феноменологической традиции. В ходе именно этого анализа кристаллизовалась исходная проблематика деконструктивистского проекта, в частности концепция письменности. И, наконец, это обращение было первым детально проработанным об­разцом деконструкции, предпринятой Деррида; во многом именно на этот образец ориентировалась деконструктивистская критика, осуще­ствленная в дальнейшем Деррида в отношении текстов Платона, Руссо, Канта, Гегеля, Ницше, Фрейда, Леви-Стросса, Левинаса и др.

¹ Bernet R. Op. cit.— Р. 51.

То, каким образом Деррида, вначале как будто бы чистый фено­менолог, практически сразу переходит от изложения к интерпретации, а затем и к деконструктивистской критике Гуссерля в предисловии к «Происхождению геометрии», удачно подмечено III. Штрассером «Чего можно было бы ожидать от подобного рода «Предисловия»? В общем, ничего более, кроме как обнаружения источников, генезиса и структуры текста, оценок его значимости относительно всего творче­ства автора и философских реалий того времени Однако Деррида со­всем не таким образом понимал свою задачу. Его «Предисловие» с самого начала представляло собой не только интерпретацию, но од­новременно также и комментарий, причем далеко идущий, исследова­ний Гуссерля. Можно сказать, что Деррида осуществляет, совместно со своим читателем, некое духовное путешествие (Reise). Отчет об этой философской экспедиции вполне мог бы быть озаглавлен — причем по тем же соображениям, что и известная работа Хайдеггера — Grundprobleme der Phanomenologie»¹.

Следует отметить, что уже само обращение Деррида именно к этой ранней работе Гуссерля было достаточно необычным в философской атмосфере Франции того времени. Хотя интерес к феноменологии был здесь по сути всеобщим (на текстах Гуссерля, как уже отмечалось, фор­мировалось это философское поколение), однако в понимании фено­менологии доминировала в общем одна концепция — концепция Мер­ло-Понти, которая основывалась преимущественно на поздних работах Гуссерля (прежде всего, на «Кризисе европейских наук и трансценден­тальной феноменологии» и сопряженных с ним текстах). Было обще­признанно, что именно в поздних работах Гуссерля сформулированы основные положения феноменологии, тогда как ранние тексты рассмат­ривались как некая подготовка феноменологического проекта. Тем более необычным могло показаться убеждение Деррида в том, что уже в самых первых текстах содержались те основные идеи и положения феноменологии, которые были впоследствии развернуты Гуссерлем, и что в этих же текстах уже просматривались те проблемы, с которыми встретилась феноменология в дальнейшем.

Отталкиваясь от ранних работ Гуссерля, Деррида стремится дать ответ на основной вопрос всего философского проекта Гуссерля, сформулированный им в «Кризисе»: «Возможна ли трансценденталь­ная феноменология человеческой истории, и если возможна, то каким образом?» Парадоксальность устремлений Деррида проявляется преж­де всего в том, что предполагается возможным обнаружить ответ на данный вопрос в исследовании Гуссерлем интенциональной истории геометрии. Деррида считает, что уже геометрия (в интерпретации Гус-

¹ Strasser S. Von einer Husserl — einer Husserl-Kritik // Phänomenologische Forschungen — Bd. 18 — 1986 — S. 132-133

серля) демонстрирует те универсальные закономерности человеческо­го существования, к выявлению которых стремится феноменология. В этом смысле Гуссерль, по мысли Деррида, был вполне последователен в своем творчестве, ибо постоянно обращался по существу к одной и той же проблематике (хотя и использовал для ее анализа различный исходный материал).

Однако эта последовательность в творчестве Гуссерля не обнару­живается самопроизвольно, не лежит на поверхности, а должна быть выявлена путем особого рода чтения текстов, которое предлагает Дер­рида. Относительно своих собственных текстов Деррида впоследствии скажет, что все они представляют собой «бесконечное предисловие к другому тексту, который мне бы хотелось когда-нибудь попытаться написать, или эпиграф к такому тексту, который я никогда, вероятно, не осмелюсь написать»; соответственно этому их предназначению и должны читаться данные тексты. Прямое прочтение философского текста неизбежно сужает и обедняет его семантические горизонты; текст должен читаться как головоломка, обладающая своим собственным шифром, который еще следует обнаружить; смыслы располагаются в глубине, в лабиринте текста.

Известны рассуждения Деррида о том, какое значение может иметь предисловие к философскому тексту. Интересно в этой связи отметить, что сам Гуссерль расценивал «Кризис европейских наук и трансценден­тальную феноменологию», по сути итог своего творчества, как нако­нец-то найденное им введение в феноменологическую философию¹. Предисловие, как отмечает Деррида, необходимо должно быть переос­мыслением текста, причем переосмыслением достаточно радикальным. Предисловие, стремящееся к пусть самой тщательной реконструкции текста, никогда не сможет повторить его, оно всегда будет давать иную версию интерпретируемого текста. К примеру, относительно предисло­вия, написанного Гегелем к своей собственной работе («Феноменоло­гии духа»), Деррида замечает, что значительная часть основного текста «Феноменологии» есть не что иное, как игра (jeu) предисловий², имея здесь в виду, очевидно, то, что Гегель написал это предисловие уже пос­ле завершения всей работы и относился к нему весьма неоднозначно³.

¹ См: Derrida J La Dissemination — Paris, 1972 — Р. 15

² См: Мотрошилова Н В Феноменология // Современная буржуазная

философия — М., 1972. — С 494

³ Как отмечает в уже упоминавшемся тексте переводчица «Грамматологии» Г. Ч. Спивак, Деррида очень интересует сама проблема предисловия Диалектика предисловия/текста, которую он анализирует на материале гегелевского предисловия к «Феноменологии духа», расценивается Деррида как диалектика означающего/означаемого (signifier/signified), абстрактной всеобщности/самопроизвольной активности (abstract generality/sell –moving activity) (Spivak G. Ch. Op. cit — Р. XI)

Представляется поэтому симптоматичным, что феноменологические изыскания Деррида открываются предисловием к прочитанному в но­вой философской манере раннему тексту Гуссерля, введением к которо­му (в числе прочих более ранних текстов) Гуссерль считал свой обобща­ющий «Кризис»

Центральной проблемой гуссерлевского текста Деррида называ­ет проблему языка В этом истолковании Деррида находится вполне в русле французской традиции интерпретации феноменологии, выражен­ной Мерло-Понти (правда, в отношении поздних работ Гуссерля) «Идеальное существование, которое у истоков мысли Гуссерля пред­ставлялось как основание возможности языка, теперь становится наи­более характерной возможностью языка», путем расположения языка «в центральной позиции все предшествующее развертывание его [Гус­серля — Е Г ]мысли получает свое завершение»¹ Однако осуществ­ленное Деррида обращение этого тезиса к ранним работам Гуссерля ведет к парадоксальной постановке основной проблемы анализа ис­следование оснований геометрии необходимо должно начинаться с проблем языка, культуры и истории — для того, чтобы получить воз­можность выхода к проблемам логической истины, в которой Дерри­да усматривает прежде всего редукцию «реального текста историчес­кого опыта»

Феноменологическая постановка проблемы языка неизбежно од­нако, содержит в себе дилемму эмпирического и трансцендентально­го Каким образом должен интерпретироваться язык как речь гово­рящего субъекта (феномен речи) или как абстрактный язык, выступающий в его трансцендентальной форме? Мерло-Понти скло­нен принимать феноменологическую концепцию языка в ее эмпири­ческой интерпретации феноменология языка, по его словам, «не есть попытка приспособить существующие языки к строю эйдетического всех возможных языков (или, иначе, отрицать их в качестве суще­ствующих до универсального и вневременного конституирующего сознания), но возврат к говорящему субъекту, к моему контакту с языком, которым я говорю»². Деррида же, напротив, считает, что здесь имеется в виду трансцендентальная трактовка языка, и в этом смысле между «Логическими исследованиями» (где Гуссерль доста­точно очевидно продемонстрировал свою трансцендентальную по­зицию) и «Происхождением геометрии» нет того «поразительного контраста», о котором говорил Мерло-Понти, а именно контраста между уже «обоснованной концепцией эйдетического в языке и уни­версальной грамматики, которая должна установить формы означе­ний, обязательные для любых языков, и проявлениями языка как ис-