ЗаклюЧение 1 страница

ВВЕДЕНИЕ

Эта книга посвящена истории философской школы, просуществовавшей неполных полстолетия- с 1895 по 1939 год. Ее становление, расцвет и гибель охватывают время жизни одного поколения и, вместе с тем, почти совпадают с временными рамками (1891-1938) творческой жизни ее создателя - Казимира Твардовского (1866-1938). Все без исключения исследования, посвященные этому интеллектуальному содружеству, единогласно роль основателя научной школы отводят только Твардовскому. Вместе с тем еще недавно имя этого философа было известно главным образом историкам философии, тогда как широким кругам философов, и особенно логикам, школа была известна более именами А.Тарского, Я.Лукасевича, С.Лесьневского, Т.Котарбинского, В.Татаркевича, К.Айдукевича.^[1] Иногда к школе относят и тех философов, которые не являются прямыми учениками Твардовского, но которые когда-то слушали его лекции, пользовались его советами, были университетскими коллегами, или же признавались в идейном родстве с культивируемыми в школе методами исследования. Поэтому в более или менее тесной связи со Львовско-варшавской школой часто упоминают не только имена Р.Ингардена, которого Твардовский благословил на отъезд в Геттинген к Э.Гуссерлю, или же Ю.Бохеньского, поддерживавшего со школой в лице Лукасевича тесный контакт^[2], но и математика С.Банаха^[3], и даже Л.Хвистека, прибывшего уже зрелым ученым во Львов из Кракова с тем, чтобы занять в 1930 г. кафедру математической логики. Можно даже сказать, что со временем Львовско-варшавская школа стала обрастать легендами, в чем-то симпатичными исследователям и историкам этого научного содружества, особенно отечественным^[4] Не в последнюю очередь этому способствовала личность Твардовского, харизматичность натуры которого отмечалась его учениками. И это несмотря на то, что главным требованием жизни и деятельности этого человека было неукоснительное подчинение принятым правилам, как и ясная, отчетливая их пропаганда.

В этой книге автор не ставит своей целью развенчивание переданных традицией легенд о школе и ее преданий. Вопрос в другом: Почему несмотря на переиздание и переводы трудов главных действующих лиц этого научного содружества не только историческая перспектива не становится яснее, но и содержательные проблемы по существу не находят решения. Со временем все пристальнее внимание исследователей привлекают теории С.Лесьневского и реизм Т.Котарбинского, теория смысла К.Айдукевича и вопросы интерпретации многозначных логик Я.Лукасевича. Трудность понимания школы как целостного феномена объясняется также и характером используемых методов исследования, во главу угла которых ставился критицизм и аналитический стиль, являвшиеся основанием, как говорили в школе, «солидной работы». Более того, в школе избегали создания глобальных синтетических концепций, подвергая анализу отдельную проблему, а то и частный вопрос. В этой связи следует упомянуть сформулированную Котарбинским программу т.н. «минималистской философии», а также требование Лукасевича перестроить все здание философии на новых основаниях посредством систематического отбора научных истин и выделении среди них аксиом. Одна и та же проблема, например, дефиниции истинного высказывания была атакована в Школе, начиная с известной статьи Твардовского о безотносительном характере истины (1900 г.), с разных позиций. Разнообразие точек зрения по одному и тому же вопросу и сегодня является препятствием к пониманию школы как целостного феномена. Читатель не составит целостного представления о школе, если будет последовательно занимать позиции ее звезд - Тарского, Лукасевича, Лесьневского, Котарбинского или Айдукевича.^[5]

В последнее время наметилась тенденция обращения к истокам школы, к ее начальному, львовскому периоду, который, конечно, знаменует рождение польской научной философии, но который не только формально, но и стилем своей организации продолжает австрийскую философию с родословной, берущей начало от Франца Брентано. Известная сентенция - Ученик не выше учителя - позволяет, с одной стороны, упорядочить во временных рамках творчество участников школы и локализовать организационно ее рождение в австрийской философии, с другой стороны, сравнить содержательно полученные в школе результаты, что весьма затруднительно ввиду их принадлежности к различным философским дисциплинам. Можно, конечно, воспользоваться другой, не менее известной сентенцией: По плодам их узнаете их - и согласно этому критерию школа предстает как школа логическая, или более широко - аналитическая. Достижения многое скажут специалисту в той или иной философской дисциплине, но никак не объяснят путей, мотивов и атмосферы, в которой получены результаты, принадлежащие отдельным философским наукам, а потому не много скажут о школе как целостном феномене. Поэтому историку научной школы важны также процессы, происходившие в этом научном содружестве. На протяжении всего изложения происходившим в научной среде процессам - психологическим, педагогическим, этическим, организационным и прочим - будет, наряду с результатами, уделено много внимания. Однако уже сейчас необходимо указать как исходную позицию, так и метафилософский аппарат, с помощью которого построена книга. Короче говоря, автор занимает позицию, насколько это возможно, основателя школы К.Твардовского, а в качестве метафилософского аппарата принимает категории процесса и результата.

Эти понятия были "подняты" до уровня философских категорий в работе Твардовского[1912] «О процессах и результатах»^[6]. Для истории становления научной школы важны не только результаты, но и процессы, приведшие к ним. Затруднительно говорить о научных или несомненных результатах в этике, эстетике или истории философии в том смысле, в каком можно было бы говорить о результатах в математической логике. Но именно в области этой последней Львовско-варшавская школа покрыла себя неувядаемой славой. Это очевидный результат, причем научный. Как школа пришла к этому результату, как из школы философской она превратилась в логико-философскую - об этом эта книга. Вместе с тем эта книга о зарождении польской научной философии, которая вначале содержательно и организационно берет свое начало в философии австрийской, эмпирический базис которой сформировал Франц Брентано.

И наконец, о содержании книги. Оно не отражает наследие всех участников интеллектуального содружества, вошедшего в историю философии под именем Львовско-варшавской школы. Причины этого различны. Несомненно, к ним следует отнести многочисленность Школы.^[7] В этой связи возникает трудность в отборе главных действующих лиц и критерия, по которому такой отбор должен осуществляться. В явном виде ни первые, ни второе не сформулировано в книге. Пожалуй, единственным значимым фактором при написании книги был язык, послуживший главным ее героям предметом и инструментом исследования. Проводимая на этой основе селекция привела к тому, что некоторые центральные фигуры в Школе были оставлены без внимания. Это касается прежде всего Владислава Татаркевича и Владислава Витвицкого. Но эту же судьбу разделил и Тадеуш Чежовский, в творчестве которого онтология и семантика, особенно в начальном периоде, превалировали. Таким образом, "за бортом" осталась история философии (кроме истории логики), эстетика, психология.

Не только из-за неполноты материала, но и по многим прочим причинам книга не совершенна. Автор считает, что единственной совершенной книги о Львовско-варшавской школе и не может быть написано. Возможно в будущем появятся книги, критически рассматривающие это научное содружество с различных точек зрения: под углом истории идей, психологии, эстетики, этики, семиотики, методологии, философии науки и прочих философских дисциплин. Здесь имеются в виду, конечно, книги на русском языке. На польском языке и в переводах с него число публикаций, посвященных Школе, неустанно растет. Одна из таких работ (по мнению автора - лучшая) - монография Я.Воленского "Львовско-варшавская философская школа" и послужила при написании настоящего труда образцом критического и доброжелательного отношения к наследию польских ученых.

РАЗДЕЛ I. ЛЬВОВСКО-ВАРШАВСКАЯ ШКОЛА В ИСТОРИЧЕСКОЙ ПЕРСПЕКТИВЕ.

Глава I. Истоки Львовско-варшавской философской школы.

§ 1. Философская позиция Ф.Брентано.

Творчество ученых Львовско-варшавской школы классифицируют как философию аналитическую, или, характеризуемую более широко, как научную. В середине ХХ ст. широко распространенным представлением о научной философии было мнение, будто бы наиболее характерным ее представителем был Венский кружок. Сегодня, т.е. в конце ХХ ст. истоки научной философии в Центральной Европе усматривают в австрийской философии XIX ст., центральной фигурой которой был Франц Брентано. Б.Смит [1994] высказывает даже следующий тезис: «[...] центрально-европейскую традицию логического позитивизма, в частности, а научной философии в общем следует понимать как часть наследия точной и аналитической философии Франца Брентано». (S.44)

Девятнадцатое столетие изобиловало различными философскими направлениями, течениями, интеллектуальными ориентациями, группировками, исповедующими различные методологические установки в решении стоящих в то время проблем. Философские взгляды провозглашались устами материалистов, эмпириков, эволюционистов, конвенционалистов, неосхоластов или же мессионистов и спиритуалистов. Философия культивировалась на философских кафедрах и вне стен университетов. Философские концепции выдвигались и развивались не только профессиональными философами, но и натуралистами, врачами, гуманистами. Как правило, попытки создания всеобъемлющих философских систем не предпринимались, ибо непрофессиональные философы не имели ни соответствующей подготовки, ни намерений подобного синтеза.

В этой атмосфере интеллектуальных поисков Брентано избрал другой путь. Он начинался в субъекте и был направлен к позитивным наукам. В 1866 г. в 25 тезисах диссертации Брентано [1929] изложил составляющие научного метода построения философских знаний. Наиболее известное положение, содержащееся в 4-ом тезисе, гласит: Vera philosophiae methodus nulla alia nisi scientiae naturalis est. (Истинный метод философии ни в чем не отличается от того, что применяется в естественных науках). (S.137)^[8]

В первом же тезисе своей диссертации Брентано полностью отбрасывает немецкую метафизику: Philosophia neget oportet, scientias in speculativas et exactas dividi posse; quod si non recte negaretur, esse eam ipsam jus non esset. (Философия должна отрицать, что науки можно разделить на спекулятивные и точные: если она это решительно не сделает, то сама потеряет право на существование)^[9] Наиболее приемлемой наукой, в которой воплотился бы синтез гуманитарных и естественных дисциплин, Брентано считал психологию, в которой понятие опыта достаточно хорошо коррелировало с обоими областями человеческого знания. Конструируя свою систему философского знания, выросшую из критики спекулятивной метафизики, Брентано при помощи психологии стремился создать «первую философию», научную философию, вершиной которой стала бы метафизика.^[10]

В том же 1866 г., когда были оглашены тезисы Брентано, он читает лекции по логике, истории философии и метафизике. Карл Штумпф [1893] - ученик Брентано, во вступлении к работе "Психологический источник представления пространства" среди прочего пишет: «Метафизика была началом и концом его мышления. Совершенно искренне его больше всего интересовала метафизика»(S.205). Также и следующее высказывание Брентано, заимствованное из его переписки 70-х годов со Штумпфом, часто приводится исследователями творчества венского философа как его credo: «Я совершенейший метафизик. Должен признать, что после пары лет бытия психологом эта перемена меня даже радует(S.236).

Методологическая установка Брентано акцентирует внимание не на «сиюминутном озарении», но направлена на исследование единичных фактов и постепенном их теоретическом обобщении. К метафизике ведет трудный путь, на котором исследователь собирает предложение за предложением (Satz um Satz), истину за истиной (Wahrheit um Wahrheit), что придает эмпирическое и рациональное обличье его философии, а также гарантирует «научный» ее характер, сходный с характером эмпирических наук. Ситуацию во второй половине XIX ст. в философии Брентано [1874] определяет следующим образом: «Сегодня ситуация опять изменилась. Борьба прошлых времен окончена [...], но чтобы философ мог в своем знании продвигаться вперед, он должен шаг за шагом (Schritt für Schritt) исследовать свою область» (S.312).

В конце творческого пути отношение Брентано к метафизике не изменилось, разве что несколько обострилось в связи с реистической позицией. Неизменным осталось и отношение Брентано к исходному пункту поисков - к психологии. Брентано [1911] пишет: «Сейчас я вижу лучше, чем раньше, что метафизика находится еще в начале долгого пути. [...] Психология должна формулировать всеобщие законы науки таким образом, чтобы предоставить будущим метафизикам эмпирические основания» (S.76).

Здесь нас не интересуют метафизические взгляды Брентано, сформировавшие в конечном счете его реистическую онтологию. Сегодня мы так же как и сто лет назад не уверены в ее абсолютной правильности, и как сто лет тому вынуждены обращаться к методу Брентано и источникам его познания, которые повлияли на формирование Львовско-варшавской школы. С этой целью мы возвращаемся к психологии Ф.Брентано.

§ 2. Психология как основание философского знания.

Выбирая психологию в качестве отправной позиции процесса познания Брентано полагал, что и сама психология должна отличаться от культивируемой в то время. Она должна служить унифицирующим средством и представлять эмпирическое знание, описывающее психическое явление, т.е. опираться на опыт, основанный на обработке единичных данных, выраженных в единичных утверждениях внутреннего опыта. Однако этот опыт Брентано понимал иначе, нежели современные ему исследователи - Вундт, Вебер, Фехнер, Бюлер или Эккерман. Для этих исследователей предметом изучения, данным в опыте, было психическое содержание, тогда как для Брентано наоборот - психический акт. Это различие составило новое качество познания, поскольку Вундт и прочие полагали, что акты не могут быть предметом научного исследования, т.к. они не наблюдаемы в эксперименте, а потому и недоступны науке. Брентано же отбрасывает этот упрек, утверждая, что недоразумение возникает из-за различия между «внутренним восприятием» и «внутренним наблюдением»^[11] Результат этого последнего воспроизводился в памяти, которой присущи недостатки, каковыми являются забывание (Vergesserung), заблуждения (Sinnestäuschung) и деформирование образа (Bildesdeformierheit). Этих недостатков лишен «внутренний опыт», который не только верно информирует о происходящих явлениях, но прежде всего составляет основу и правомочный источник знаний о действительности.^[12] Таким образом, предметом своего опыта Брентано делает анализ актов человеческого сознания. Средством познания в психологии Брентано считает «внутренний опыт», а методом - описание; отсюда у Брентано появляется термин «дескриптивная психология». Так понятая психология, согласно Брентано, ставит своей целью, подобно естественным наукам, открытие постоянных проявлений психики, их описание, классификацию, а также формулирование наиболее общих законов путем обработки единичных данных внутреннего восприятия, или перцепции.

Дескриптивная психология Брентано стала совершенно новой областью знаний, предметом изучения которых оказались явления психики, а точнее - анализ интенциональных актов сознания. Делая психологию фундаментальной, а вместе с тем эмпирической и исходной философской наукой, Брентано очерчивает свою гносеологическую позицию. С помощью психологии Брентано определяет отношение мысли (сознания) к действительности, трактуя его как интенциональное, реализуемое в актах внутреннего восприятия. Используя положения своей дескриптивной психологии Брентано определяет критерий истинности, пробным камнем которого является очевидность, содержащаяся в протокольных (очевидных) или вероятных суждениях. Психология послужила Брентано основанием разделения явлений на физические и психические с одновременной классификацией психических феноменов. Дескриптивная же психология стала для Брентано и отправным пунктом в реформировании традиционной логики путем отличной от общепринятой трактовки общих и частных суждений, а также позволила ему ввести ряд новаций в этику и эстетику как результат разработки нового взгляда на основание категорий «блага» и «прекрасного». Наконец, психология, согласно замыслу Брентано, должна была привести к созданию рациональной метафизики, о чем уже упоминалось выше.

Существенной составляющей брентановского анализа стала интроспекция, предоставившая эмпирический базис философским дисциплинам. Использованием именно этого психологического метода, как кажется, объясняется обращение Брентано к «внутреннему опыту» как «первому источнику» (die erste Quelle) наших знаний, что в конечном счете связывало его творчество с аристотелевской традицией и схоластикой. Вместе с тем научный реализм в духе Аристотеля Брентано дополнил картезианской концепцией научного знания как episteme, вследствие чего и считал существование внешнего мира (подобно Юму) лишь правдоподобным, совершенно отбрасывая существование мира, сходного с мирам обыденного опыта.

Поскольку предметом изучения естественных наук являются физические явления, данные во «внутреннем опыте», постольку предметом изучения психологии должна стать, согласно Брентано, сфера психических переживаний. Ее Брентано назвал «психическими явлениями», данными нам во «внутреннем опыте». К физическим же явлениям Брентано относился скептически, полагая их не правомочными, поскольку они не могут достоверно нас информировать об окружающей действительности и имеющихся в ней отношениях. Он доверял очевидным суждениям, тогда как о физических «явлениях» или феноменах выражался скептически, говоря, что они имеют относительную ценность. (Die Wahrheit der physischen Phaenomene ist nur eine bloss relative Wahrheit - Истинность физических феноменов лишь относительна.)

Совершенно иначе относился Брентано к психическим явлениям данным нам во внутреннем опыте. О них он говорил, что они истинны сами по себе (Diese sind wahr in sich selbst.). Именно в сфере психических явлений Брентано увидел ядро философии (philosophischen Kern), состоящее из таких понятий, как «интенциональность», «очевидность», «истина», «ложь», «источник познания», “безошибочность познания». Из истинности предметов внутреннего опыта должны, согласно Брентано, проистекать такие характерные черты его философии, как «научность», «эмпиричность», «аналитичность», «общность». Достаточно обширная и запутанная аргументация Брентано в подтверждение приведенных свойств своей системы сводится к тому положению, что «внутреннее восприятие» и соответственно «внутренний опыт» переживаются сознательно, сознательно контролируются, а потому и безошибочны. Кроме того, внутренний опыт переживается непосредственно (direkt), в его область, кроме нашего сознания, не вторгаются никакие другие опосредующие звенья познания, как например, осмотр, исследовательская аппаратура, внешние раздражители и т.п.^[13]

Поскольку физические «явления», по мнению Брентано, всего лишь суть «знаки» вещей, но не сами вещи, то они не могут служить источником достоверного, фактического знания о вещах и самой действительности. Действительности Брентано противопоставляет мир явлений (физических и психических), а причинная связь действительного мира и мира явлений выражается в том, что мир явлений состоит из «знаков» предметов действительности. Эта семиотическая точка зрения и семантический характер отношения двух миров является существенной компонентой методологии Брентано, повлиявшей на реформирование традиционной логики. Брентано не определяет непосредственно ни психических явлений, ни физических, но единственно, называя коннотационные признаки тех и других, стремится выяснить их различия и специфику. Так Брентано говорит, что психическим явлениям сопутствует интенциональность, т.е. направленность к предметам представления, что только психические явления представляют собой предмет «внутреннего опыта», что они экзистируют как единство (immer als Einheit), отличаются непосредственным (direkt) переживанием, неизменностью (Untrüglichkeit), очевидностью (Evidenz) и кроме того реальны (wirkliche).

Если существование внешнего и внутреннего опыта Брентано принимает без каких-либо оговорок, то понятие «восприятия» относится исключительно к психическим явлениям как сознательно переживаемым актам.^[14] В связи с такой чертой «внутреннего восприятия» как сознательность переживания, которое Брентано характеризует как «внутреннее сознание» (inneres Bewusstsein), возникает вопрос: не является ли «внутреннее восприятие» отдельным восприятием относительно более раннего, например слышания тона, видения цвета? Брентано [1874] пишет: «Слышание содержит отличное от самого себя содержание, т.е. от самого тона, цвета и т.п., ибо не участвует в психическом явлении, т.е. во внутреннем восприятии»(S.283). Таким образом, тон или цвет содержатся как в представлении слышания или видения, так и в самом слышании или видении. Следовательно, мы имеем дело с двумя отдельными явлениями: во-первых, со слышанием тона, и во-вторых, с представлением этого слышания, или иначе, с сознанием представления слышанного тона и с явлением слышания самого тона. В представлении тона или цвета предметом представления является слышание тона, а точнее - явление слышания тона, тогда как в сознательном восприятии данного феномена, согласно Брентано, мы имеем дело с сознательным переживанием представляемого явления, т.е. с актом слышания представляемого тона.^[15]

Таким образом, психическое явление само становится предметом акта представления, поскольку, согласно предположению Брентано, оно сознательно воспринимается (переживается), т.е. это явление является «объектом» более раннего представления. Чтобы ограничить последовательность этих представлений с точки зрения закона их подобия, т.е. в нумерическом аспекте Брентано принимает существование как предмета представления, так и «имманентного» предмета представления, т.е. более раннего представления. Например, предметом представления «тона» является слышание тона, тогда как само слышание тона становится предметом «внутреннего восприятия» или «внутреннего сознания» в виде сознательно переживания «акта слышания тона» (Brentano[1874], S.288).

Понятие «внутреннего сознания», будучи психическим явлением, охватывает акты представления, суждения и эмоций.^[16] С гносеологической точки зрения важным является анализ структуры «внутреннего сознания», в котором Брентано усматривает ключ как к познанию психологическому, так и к философскому.^[17] Одновременно структуры «внутреннего сознания» служат Брентано каркасом для его будущей «рациональной метафизики», которую он считал «ядром первой философии» (Der erste philosophische Kern). По замыслу Брентано анализ «внутреннего сознания» должен был обнаружить неоспоримый источник нашего познания, должен был стать основанием познания, будучи одновременно важным звеном в процессе объяснения многих фундаментальных вопросов гносеологии. Методологические установки теории познания Брентано резюмировал в следующих выводах: 1) психическое явление отлично от физического; 2) психический акт отличен от «своего» предмета; 3) между психическим актом и предметом возникает интенциональное отношение. Этот, конечно далеко не полный, перечень исходных положений, очерчивающих позицию Брентано, тем примечателен, что в качестве средства решения вопроса о существовании предмета он предлагает рассматривать явление (в данном случае психическое). В этом пункте Брентано является продолжателем О.Конта, утверждавшего, что наука изучает не вещи, а явления и научное знание определяется степенью разработанности теории и поэтому относительно, а не абсолютно. Таким образом, научная программа Брентано может быть локализована в широко понимаемом позитивизме.

§ 3. Брентано и традиции брентанизма.

Философы позитивистской ориентации полагали, что на почву философии достаточно перенести методы «позитивных» наук и знания начнут разрастаться почти произвольно. Поэтому ни один из философов второй половины XIX ст. не стремился выработать новую концепцию.^[18] Непрофессиональные философы также активно включились в создание «нового» философского знания. Им легче было перенести законы и методы из «своей» области знаний на территорию философии, нежели распутывать клубки запутанных проблем, непременно содержащиеся в больших философских системах. Диффузия естественнонаучного знания в область философии была особенно заметна в психологии, логике, теории познания и нормативных науках - этике и эстетике.

В сложившейся ситуации областью приложения естественнонаучных методов. как правило, являлось содержание актов познания, тогда как Брентано, о чем уже упоминалось, выбрал иной путь - материалом исследования для него послужили сами психические акты. Возможно, поэтому было бы трудно найти пример иного мыслителя, который оказал столь сильное и широко распространившееся влияние на европейскую философию ХХ ст. как Франц Брентано, а вместе с тем так же мало известен как он.

С одной стороны. Брентано стоит у истоков целых философских школ, например, Львовско-варшавской, основатель которой - К.Твардовский, будучи учеником венского философа, перенес на польскую почву его идеи, оказавшие воздействие, по крайней мере, в начальном периоде школы; учеником Брентано является А.Мейнонг - создатель общей теории предметов. а вместе с тем весьма значимого философского окружения в Граце; наиболее последовательные сторонники Брентано - А.Марти и О.Краус являются главными представителями пражской школы; философские идеи Брентано служат источником феноменологии, и не только гуссерлевской. Т.Котарбинский считал Брентано своим предшественником в создании реизма. Почти сразу Брентано был замечен на островах и английский эмпиризм устами Дж.Мура приветствовал перевод доклада "О происхождении нравственного сознания" следующим образом: "Эти рассуждения о фундаментальных положениях этики много лучше всех прочих, какие мне известны".^[19]

С другой стороны, несмотря на пробудившийся в последнее время интерес, Брентано все еще остается философом малоизвестным. Такому положению дел способствовали различные обстоятельства. Последователи различного толка разнообразием своих идей и своими достоинствами затмили мысли Брентано, отведя ему роль хотя и предшественника, но значимого всего лишь с исторической точки зрения. Так в одной из библиографий^[20], представляющих совокупность трудов, посвященных, хотя и важной, но частной проблематике целого и части, приводится своеобразное генеалогическое древо, показывающее происхождение из концепции Брентано идей таких различных философов как Мейнонг, Эренфельс, Штумпф, Марти, Гуссерль, Твардовский, Хёфлер, Бенусси, Виташек, Малли, Кюльпе, Марбе, Ах, Мессер, Бюлер, Кёлер, Коффка, Вертхаймер, Катц, Пфендер, Дауберт, Рейнах, Мартиус, Шапп, Гейгер, Ингарден, Гинзберг, Матезиус, Якобсон, Р.Веллек, Лесьневский, Айдукевич, Котарбинский, Тарский, Леевский, Собоцинский, Круегер, Фолькельт, А.Веллек, Зандер, Лоренц, Берталанфи, Хаек, Метцгер, Рауш, Шутц, Кауфман, Левин, Гельб, Гольдштейн, Гурвич, Вуджер, Греллинг, Леонард, Гудмен, Куайн. Не способствовало известности Брентано также отсутствие работ последних лет, которое можно объяснить стремлением к ничем не отягощенному творчеству и личной скромностью. В одном из писем к О.Краусу, учитывая возможность утраты некоторых своих работ, Брентано писал: "Было бы глупой переоценкой самого себя, если бы я считал, что это означало бы невозместимую потерю"^[21]. В результате неопубликованная часть творческого наследия значительно превышает опубликованную самим Брентано.^[22]

Тот факт, что Брентано выпала судьба классика, остающегося в тени своих прямых учеников и последователей, этот факт может быть объяснен некоторыми внешними обстоятельствами его жизни. Хотя она и была наполнена научным творчеством, однако не проходила в соответствии с традиционным планом академической карьеры.

Франц Брентано родился в 1838 г. в Мариенбурге над Рейном, в почтенной итало-немецкой купеческой семье, родовое гнездо которой находилось во Флоренции^[23]. Философию он сначала изучал в Берлине под руководством Тренделенбурга, а позже - в Вюрцбурге, где в 1862 г. защитил диссертацию "О различном значении сущего у Аристотеля". В 1864 г. Брентано рукополагается в духовный сан и принимает монашество, а в 1866 г. он проходит габилитацию и до 1872 г. занимает в Вюрцбургском университете должность профессора.

В середине 70-х годов в жизни Брентано происходят важные события, предрешившие его последующую академическую карьеру. Утитц (Utitz [1956]) приводит три таких события. Во-первых, частично из-за несогласия с догматом о непогрешимости папы, Брентано порывает с католицизмом и оставляет сан священника, что вынудило его оставить также и университет в Вюрцбурге. Во-вторых, на взгляды Брентано повлияло знакомство с трудами Конта и Милля и именно к этому периоду его творчества относится написание работы "О.Конт и позитивная философия"; одновременно Брентано пробует установить контакт с Миллем.^[24] В-третьих, Брентано в 1873 г. переезжает в Вену и в 1874 г. приступает к преподаванию в университете в качестве профессора, а затем доцента.^[25]