Студопедия.Орг Главная | Случайная страница | Контакты | Мы поможем в написании вашей работы!  
 

Русский хронограф 1512 года



"Хронограф 1512"[762] -- первый русский хронографический свод, излагающий всемирную и русскую историю от сотворения мира до завоевания Константинополя турками, где русское государство представлено как наследник великих держав прошлого, как "третий Рим", единственный и последний оплот Православия перед лицом турецкого военного владычества и католической идеологической экспансии. Эта мысль отчетливо выражена в заключительных словах Хронографа, где отмечается, что в то время, как турки завоевали все другие "благочестивые царствия", Русское государство "растет, и младеет, и возвышается".

Историографическая концепция "Русского хронографа" соответствовала взглядам государственных и церковных деятелей начала XVI в., стремившихся определить роль Московской Руси во всемирно-историческом процессе, в частности, -- воззрениям старцев Волоколамского монастыря, в котором, по предположению Б. М. Клосса, и был создан "Хронограф 1512"; взглядам Киевского митрополита Спиридона-Саввы, представлявшего московских великих князей наследниками Римских и Византийских императоров[763]; концепции монаха псковского Елиазарова монастыря Филофея, автора и апологета теории "Москва – третий Рим"[764], объединившей в себе черты известной во всех христианских странах теории "длящегося Рима" с распространившейся в восточнославянской культуре идеей богоизбранности Руси.

Библейская история, история стран Ближнего Востока, Рима и Византии изложены в "Хронографе" в соответствии с библейскими книгами, "Еллинским и Римским Летописцем", "Хроникой Константина Манассии", "Хроникой Иоанна Зонары", а также – "Иудейской войной" Иосифа Флавия и др. Причем, как заметил исследовавший это произведение О. В. Творогов, "составителя Хронографа 1512 привлекали по преимуществу события библейской истории, а догматической и ритуальной части библейских книг он уделяет несравненно меньше внимания "[765].

История Болгарии и Сербии изложены в хронографе на основе житий сербских святых (Саввы, Стефана Дечанского и Стефана Лазаревича) и болгарского жития Илариона Мегленского.

В состав хронографа вошли также " Повесть о создании и попленении Тройском ", рассказывающая о событиях Троянской войны, новая редакция " Александрии хронографической " и др.

Хронист умело связал извлечения из различных источников в цельное повествование со стройной композицией, в основе которой – хронологически последовательное изложение событий всемирной и восточнославянской истории. Поскольку использованные источники автор "Хронографа" не цитирует (за исключением летописных текстов), а свободно пересказывает, то и стиль произведения отличается достаточным единством, во многом следуя стилистической манере "Хроники Константина Манассии" (одного из важнейших источников Хронографа)[766]. Отсюда – яркая образность языка, живописные сравнения и метафоры, эмоциональность и экспрессия описаний[767].

В "Хронографе 1512" проявляется тенденция к "онаучниванию" "исторической теологии", к превращению ее в научную (или по крайней мере наукообразную) историографию. Основными редакторскими принципами составителя этого свода, как отмечает О. В. Творогов, были, во-первых, "изложение истории мира в ее главном, "магистральном" течении" с особым вниманием к новым фактическим подробностям; во-вторых, "внимание к правильному расположению фрагментов в хронологическом плане"[768]. Основную задачу своего труда, по наблюдениям Творогова, составитель видел в том, чтобы создать "исторический " научный " труд… историческую энциклопедию, но при этом выходящую за узкие рамки историографической концепции Израиль – Рим – Византия или ее модернизированной формы, уже чисто христианской "триады": Рим – Византия – Русь"[769]. При этом дальнейшая тенденция хронографических произведений, замеченная и указанная Твороговым, – сокращать священноисторические сведения и расширять географические, источниковедческие, общекультурные и др.

Лицевой [770] Летописный свод – самое крупное из созданных когда-либо на Руси летописно-хронографических произведений – создан в 60-е годы XVI в. на основе таких общерусских летописных сводов, как Воскресенская и Никоновская летописи. Дошел до нас в 10 томах, где почти каждая страница украшена миниатюрами, качество которых свидетельствует о высоком уровне искусства книжной иллюстрации в восточнославянской культуре XVI в. (всего их насчитывают более 16000). "Стремление к соединению истории в единую причинно-следственную связь (то есть к упорядочению именно того, что "мы думаем о себе во времени".- Л.Л.), к стилистическому объединению рассказа, к связному повествованию было настолько волевым, -- замечает Д. С. Лихачев, -- что выражалось даже в грандиозной попытке к иллюстрированию истории в единой манере в многотомном "Лицевом летописном своде XVI века. Единые приемы миниатюрных изображений должны были подчеркнуть единство истории"[771].

Первые три тома свода посвящены всемирной истории; в остальных семи излагается история восточнославянской государственности начиная с 1114 г. Повествование обрывается на 1567 г., но, по-видимому, было доведено до 1568 г. (окончание свода утеряно).

Создан "Лицевой свод" по заказу Ивана Грозного, составлялся в 1568–1576 гг. в Александровской слободе – резиденции царя, ставшей в то время политическим центром Московской Руси. Примерно в 1575 г. текст и иллюстрации к нему, излагающие историю правления Грозного (за 1533–1568 гг.) были, по указанию царя, серьезно отредактированы. Неизвестный правщик прямо на полях рукописи приписал ряд обвинительных материалов против казненных и попавших в опалу во время опричнины лиц, оправдывая тем самым жестокие расправы царя с непокорившимся ему боярством.

По неизвестным причинам работа над сводом так и не была завершена: отредактированный текст переписан не полностью, миниатюры в последней части свода очерчены лишь чернилами и не раскрашены, а бумага, предназначавшаяся для свода, отдана на нужды Печатного двора в Александровской слободе и использована для напечатания Псалтыри 1576 г.

Историческая концепция Лицевого свода служила укреплению самодержавной власти московского царя и упрочению идущего еще со времен Илариона Киевского представления о том, что Русь наследует многим древним монархиям и является оплотом Православия. Вбирая в себя местные летописания бывших удельных княжеств, преодолевая в них областнические тенденции, перерабатывая их в свете идей московского абсолютизма, этот свод соотносит события русской истории с историей Византии (в соответствии с изложением "Хронографа 1512 г."), последовательно проводит идею преемственности самодержавной власти московского царя от князей Киевских, чей род в свою очередь возводит к Августу-Кесарю.

"Хронограф 1512" и " Лицевой свод ", отражающие официальную правительственную идеологию Московского государства, можно считать своеобразными историческими энциклопедиями XVI в.

2.6 Домострой [772]

Книга глаголемая Домострой, имеет в себе вещи зело полезны, поучение и наказание всякому християнину – мужу, и жене, и чадом, и рабом, и рабыням [773] .

В сфере всесторонне унифицирующей бытие энциклопедической "гномики" следует рассматривать и своего рода энциклопедию частной жизни, каковой является "Домострой".

Этот памятник восточнославянской книжной культуры хотя и компилятивен по своему составу, но не является механической компиляцией своих многообразных источников. В нем мы имеем возможность познакомиться со стройной апологией строго регламентированного хозяйственного порядка. Порядка во всем -- от "чина" общей семейной молитвы до "чина" рачительной утилизации оставшихся от раскроя сорочки лоскутов и хранения "ветхаго платья".

Известно около сорока списков "Домостроя", принадлежащих трем редакциям. Все они восходят к широко известному в то время на Руси рукописному сборнику новгородского происхождения: 1) краткая, дополняет этот сборник такими статьями как перечень праздничных яств, свадебным "чином" и др.; 2) так называемая "Сильвестровская" (по имени составителя), которая собственно и называется "Домостроем". Состоит из 63 глав и "Поучения отца к сыну". Она отличается стройностью композиции и единообразием стиля; 3) смешанная, возникшая позже двух предыдущих в результате их неумелой компиляции.

"Домострой" в редакции Сильвествра составляет органическую часть правительственных мероприятий середины XVI в. по регламентации государственной, социальной, частной жизни и, по мнению Д. С. Лихачева, доводит "унификацию, идеализацию и поэтизацию быта до предела возможного"[774], так что может восприниматься как очередная "утопия" гуманистической "гномики". Изображаемое "Домостроем" идеальное хозяйство -- есть миниатюрная модель и одновременно "строительная ячейка" идеального государственного устройства во главе с идеальным самодержавным государем. Из таких вот идеальных ячеек и состоит (или должен состоять, по мнению составителя!) сложный, но строго упорядоченный организм государства...

Основанные на рекомендациях Писания, "Стословца" патр. Геннадия, "Пр о лога", разного рода учительных сборников, монастырских уставов и обширной жизненной практике предписания "Домостроя" регламентируют абсолютно все области семейных отношений, что отражено в заглавиях трех основных его разделов: "Поучение о духовном строении" (гл. 1-15), "Наказ о мирском строении" (гл. 16-29), "Наказ о домовитом строении" (гл. 30-63), представляя весьма узнаваемую иерархию ценностей: Церковь, государство, семья (ср.: Православие, Самодержавие, Народность). В частности, до мельчайших нюансов регулируются отношения мужа и жены; детей и родителей; старших и младших в роде; обязанности всех членов семьи со скрупулезной росписью форм и степеней наказаний за те или иные вины и поощрений за усердие, -- в общем, так называемый "домовитый обиход": "на ком что положено и каму которое дело приказано ведати" и как организовать домашнее хозяйство так, чтобы в дом было "как в рай войти"[775] и т. д.

Идеал "Домостроя" – дружная сплоченная семья, основанная не только на силе, "грозе" и "страхе", но и на законе и чувстве долга, где в любви и взаимопомощи живут "мужеск пол и женск, стар и мал", когда все домочадцы всегда держатся вместе, нужно ли "ести или пити, или ества варити, или печи што, и всякие приспехи делати, и всякое рукоделие, и всякое мастерьство".

Показательно, что объединяющим началом семьи называется в "Домострое" общая молитва (по аналогии: семья – малая Церковь): "По вся дни мужь ж женою и з детьми, и з домочадцы, кто умеет грамоте – отпети вечерня, павечерница, полунощница с молчанием и со вниманием, и с кротъкостоянием, и с молитвою, и с поклоны, пети внятно и единогласно..."

В соответствие с этим и "упорядоченность быта оказывалась почти обрядовой, даже приготовление пищи -- почти таинством, послушание -- почти монастырским, любовь к родному дому и хозяйствование в нем -- настоящим религиозным служением... нарушения домашнего обряда -- почти церковный грех"[776]. Впрочем, как точно замечено В. В. Колесовым, христианское учение изображается в "Домострое" не как "путеводительствующее" в царство духа -- к богопознанию и стяжанию жизни вечной, но вполне меркантильно, "как всякая другая хозяйственная надобность -- это чистый обряд, практическое суеверие, которое сопровождало все сферы русской жизни с языческих времен... это не вероучение, а практический минимум нравственной жизни, который не связан с богословской стороной религии"[777].

Муж, по "Домострою", – безусловный глава семьи, "государь", ответственный за ее благополучие, а потому должный "учить" не только детей, но и жену, "наказывать"[778] домочадцев в правилах хозяйственно-бытового этикета, советовать, как лучше вести хозяйство, обучать ремеслам: "жену учи... всякому вежьству и промыслу и рукоделью... и домашнему обиходу, и всякой порядне" так, чтобы она потом в свою очередь могла детей и слуг "наказати во всем". Замечательно, что, обязывая супруга "наказывать" жену, "Домострой" вместе с тем призывает его соблюдать известную деликатность и такт: "ползовати страхом наедине, и показав, и пожаловати, и примолвити, и любовию наказывати". Или: "Наказуй наедине, да наказав примолви и жалуй и люби ея". Жена же должна "по вся бы дни у мужа... спрашиваться и советоваться о всяком обиходе... а в гости ходити или к себе звати, ссылатца, с кем велит муж". При этом "Домострой" не исключает возможности "государю с женою... о всяком обиходе в домашнем советовати". Добрая жена должна уметь прясть, ткать, шить, знать досконально поварское и хлебопекарное дело ("как мука сеяти, как квашня притворити и замесити, и како хлебы валяти и печи"), заготавливать на зиму рыбу, мясо, овощи, фрукты, ухаживать за домашним скотом и др. И сверх того – должна умело распределять работу между "рабынями"...

Подчеркивается обязанность супругов хранить в браке "до коньчины живота своего чистоту телесную".

Главы, посвященные "наказанию" детей, содержат не только нравоучительную апологию "жезла" (попросту говоря – розги как необходимого орудия воспитания), но и предлагают, так сказать, профилактические меры. В этом смысле выразителен совет загодя "положить" на дочь "грозу", чтобы она по неразумию своему "не прокудила девство свое" и не стала посмешищем для соседей и знакомых.

Весьма жизненны наставления "Домостроя" по поводу того, например, как наиболее безболезненно для семейного бюджета и в то же время в точный срок и в достаточном количестве собрать приданое. "Рассудные" люди сразу же по рождении дочери начинают для нее откладывать "приплод": "или животинку ростят... а у полотен, и у вусчин, и у ширинок, и у вубрусов, и у рубашек по вси годы ей в пришенной сундук кладут и платье, и саженье, и монисто". Так вместе с дочерью мало-помалу растет и прибывает приданое. А как девушку "замуж сговорят – ино все готово".

В главах "Домостроя", посвященных почитанию родителей, проступают черты реальных семейных отношений. Так, слова пророка Исайи "возмется нечестивый, да не видит Славы Господня" толкуются в том смысле, что под "нечестивыми" в них следует понимать прежде всего тех, "иже бесчествуют родителя своя и паки насмехаются отцу и укаряюща старость матерню", или паче того – "кто злословит или оскорбляет родителя своя или кленет, или лает", или даже "кто биет отца и матерь".

Из "Домостроя" узнаем мы и, так сказать, меню домовитой семьи. Любовно перечисляются в нем всевозможные яства: "хлебы ситные и решетные", "колачи", "блины", "всякие каши и кисели", "пироги... в скоромные дни... с... скоромною начинкою, какая лучится, а в посные дни с кашею или горохом, или с соком (то есть сочивом, или чечевицей.– Л. Л.)", "репа или грибы, или рыжики, или капуста", "студень", "молоко и сметана", "сыры", "яйца", "сочни", "лапша гороховая", "икра всякая", "сухари", "толокно", "брусничная вода и вишни в патоке, и малиновый морс и всякие сласти, и яблока и груши в квасу и в патоке, и постелы".

Наставляет "Домострой" и в том, как правильно и вовремя запастись провиантом и сохранить его: как поставить свеклу и засолить капусту или рыжики, что хранить в погребе, а что в леднике, как лед на лето сохранить и т. д.

Описываются в "Домострое" и всякие рукоделья – например, глава "Како человеку рукодельничати и всякое дело делати благословяся"; и как дом правильно обустроить – глава "Как изба парядня устроити хорошо и чисто"; как за скотиной ухаживать, как одежду скроить и оставшийся лоскут на дело употребить, и многое-многое другое...

А. Н. Пыпин охарактеризовал "Домострой" как не просто "описание практических устоев жизни, а дидактическое изложение ее теории", основополагающий принцип которой гласит: живи, "как в сеи памяти писано", то есть, помня об отеческих традициях и неотступно следуя им. Однако сам факт того, что возникла необходимость письменно зафиксировать эти традиции, свидетельствует об их угасании в современном "Домострою" обществе. Как отмечает тот же А. Н. Пыпин, "Домострой" изображает общественно-нравственный идеал в момент, когда "старина поисшаталась".

Завершает "Домострой" " Послание и наказание от отца к сыну ", написанное священником Сильвестром и адресованное его сыну Анфиму. "Послание" это в целом повторяет-обобщает основные заповеди "Домостроя" и вместе с тем приводит своего рода практическое их обоснование: отец-автор, опираясь на личный жизненный опыт, показывает сыну-адресату, насколько справедливы и действенны эти предписания для достижения как бытового благополучия, так и личного авторитета в обществе.

Сильвестр (в иноках Спиридон) (ум. до 1568 г.), священник кремлевского Благовещенского собора, царский духовник, в той или иной мере принимавший участие в создании наиболее значимых "обощающих произведений" своей эпохи -- "Судебника" 1550 г., "Стоглава" "Великих Миней-Четий", "Степенной книги", -- является составителем также и наиболее стройной из редакций "Домостроя".

Новгородец по происхождению Сильвестр начинал как наставник квалифицированных иконников, каллиграфов, певчих и других профессионалов. Предполагают, что в Москву он попал либо в свите митрополита Макария (1542 г.), либо был вызван Макарием из Новгорода в 1547 г. как муж примерного благочестия и добродетелей, для собеседований и наставлений юному Ивану IV Васильевичу. Сильвестр сумел удалить от него криводушных подхалимов и собрал в помощь правителю придворный совет из людей честных, разумных, опытных и благочестивых. Совет этот извествен под названием Избранной Рады (Думы). Царь весьма уважал "любомудрца Сильвестра", как свидетельствует "Царственная книга", он "был у государя в великом жаловании и Совете Духовном и в Думном, и бысть яко все мога, и вси его послушаху, и никтож смеяше ни в чемже противитися ему ради царскаго жалованья. Указоваше и митрополиту, и владыкам, и архимандритам, и игуменом, и чернцем, и попом, и бояром, и диаком, и приказным людем, и воеводам, и детем боярским, и всяким людем, и с проста рещи, всякия дела и власти святительские и царские правящее, и никтоже смеяше ничтожь рещи, ни сотворити не по его велению, и всеми владеяше обема властьми -- и святительскими, и царскими, якож царь и святитель, точию имени и образа и седалища не имяше, но поповское имяше; но токмо чтим добре всеми и владеяше всем с своими советники".

Когда же царь переменился к нему ("остуда" Державного к своему духовнику началась в 1553 г. из-за уклончивой позиции последнего во время боярского "мятежа", а после смерти в 1560 г. благоволившей к Сильвестру царицы Анастасии его постигла явная и окончательная опала), Сильвестр добровольно (или "добровольно"?) удалился в изгнание вместе с сыном Анфимом и постригся в Кирилло-Белозерском монастыре. Вскоре после этого, оклеветанный перед царем, был заочно (вопреки возражениям митрополита Макария) осужден Боярским советом на заточение в Соловецком монастыре, где и скончался.

Как энциклопедия домашнего устроения "Домострой" не уникален для мировой культуры: известны многочисленные образцы подобных компендиумов в литературах разных времен и народов. Да и сам "Домострой" возник в результате исторически долгого формирования текста на основании разнообразных источников.

2.7 "Чин свадебный"[779]

А как обручати и венчати, и вечерня в сеннике говорити, и на завтрее -- как выйдет новобрачный из мылни -- молитва и заутреня, и молебен и часы говорити, -- то священниково действо по Уставу и по изволению могущему вместимая вмещати…

Из "Чина свадебного"

Весьма близок к "Домострою" по целям и по пафосу, но ограничен "частным" случаем "домашнего устроения", "Чин свадебный", практическое руководство к "достойному" и "правильному" проведению бракосочетания, -- своеобразная свадебная энциклопедия. Близость "Домостроя" и "Чина свадебного" осознавалась современниками: списки этих двух "руководств" как правило сопутствуют друг другу.

С той же скрупулезной подробностью, что и в "Домострое", в "Чине" расписывается каждый шаг каждого из участников церемонии, начиная от сговора и заканчивая поздравлениями новобрачным после того, как они "полежали и проведали... дал Бог здорово"...

Здесь даже в большей степени, чем в "Домострое", христианские последования и обряды перемежаются с языческими; причем и те, и другие выступают в своей превращенной, десакрализованной, форме: нигде не объясняется, для чего нужно то или иное действие, но всякое действие изображается с любовной подробностью.

"И тесть понесет вина вина красные в кубках, а в те поры начнет говорити хто приехал съ женихом...: "Время нам начатии дело говорити, о чем съехалися". И тесть велить священнику "Достойно (есть)..." говорити, и воспоминает праотець Авраама и Сару, Иоакима и Анну, и царя Константина и Елену. И благословит ту священник крестом, начнут говорити и писати записи зарядные... и свершив записи, говорит священник "О тебе радуется..." И взяв кои же свою запись, и емлюь по сосуду меду...

А дары в те поры держат. Тесть дарит зятя: первое -- благословение, образ, кубок или ковш, бархат, камка, сорок соболей..." (174)

"Да туто же устроити стол, покрытии фатою, где бытии свечам и короваям в головах, да столчик малой повыше того, да 2 блюда: под крест, что будет на женихе, да под монистом, что будет на невесте..." (178)

"А подле невесту двум свахам места, против скамья, против новобрачного и новобрачные, два или четыре поежжан, а против свах -- друшки, а по конець за судками место попу..." (180)

"А тесть и теща и боярыни пойдут за стол по своим местом, а священник говорит "Достойно (есть)..." и благословит крестом одну невесту, и кропит водою место. А друшка в те поры отцу и матери говорит: "Имярек, благослови доч свою на место". И отец и мати говорят: "Бог благословит". И в те поры вжигают свечи пред образом, а тот священник изготовив к обручанью две свечи витые вдвое, и изготовя пошлют друшку к жениху... как и с постелею приежжал, и встречают его..." (182)

"...А друшка новобрачново соймет в те поры отрока, которой седит с невестою на новобрачнем месте, а говорит дворкою: "Аргамак тобе в Орде, а золотые в Угре". И священник благословит новобрачного одново на место... А поставят свешника новобрачного против новобрачново, а невестина против ее, а корованики вместе свои носила, и потом учнут обручати... и потом свахи, став обе, не выходя из мест, кланяются образом на 4 стороны и говорят тестю и тещи: "Имярек, благословите детем своим... голову чесати". И потом закроют, и сваха головы чешет и косу росплетает, и кику кладет... А как новобрачную покроют и венец на блюде понесут в другие хоромы, и в те поры сваха болшая осыпает, а тысяцкой встанет и новобрачного подымет, а священник учнет говорити "Все упование мое...", а друшка благословляется у тестя да у тещи: "Благословите детем своим идти к венчанью...

А как венчаются, на подножие положити пара соболей, розняв -- под новобрачново соболя, а под новобрачную другой. А скляница бы была без руковеди, ис которые пив розбити, а ниц ее не опрометывати, и испустити ея из рук и достал розбити ногою" (184, 186)

Последняя рекомендация заставляет задуматься, где полагалось по "Чину" венчаться? Элементарное уважение к храму, дому Божию, едва ли совместимо с предписанным действием. Остается только гадать: либо современники "Чина венчания" настолько своеобразно уважали храм, что позволяли себе нарочно бить в нем венчальную утварь; либо венчание происходило не в храме. Оба предположения, на взгляд верующего, достаточно абсурдны, однако следующий отрывок дает основания склониться ко второму из двух абсурдных предположений: и обручение, и венчание происходило на дому. Хорошо, если в домой церкви...

"И в те поры станут говорити вечерню (как видно из нижеследующего отрывка, вечерня читается в "сеннике".- Л.Л.), новобрачный снимает наряд, а с новобрачной снимают за завесою...А тысецкой и поежжаня и друшка и сваха болшие пойдут в хоромы к тестю и тут сказав, что Бог сподобил дети ваши имярек, у венчанья быв, легли опочивати здорово, и тут прохлаждаются " (186, 188), --

иначе говоря, услаждают друг друга, и все это происходит, надо полагать, в то время, пока "в сеннике поп "по изволению" "говорит вечерню"?

"...А как новобрачному время полежав и проведав, и он кликнет постелничево и велит позвати ближнюю боярыню, и сам быв за завесом и обдався водою, положит на собя чехол да шубу наголную. Да пойдет новобрачная с боярынею... и там обздадет ее, и сорочки обе смочат в тазех... И друшка... отцу и матерее скажет, что Бог дал здорово... И в те поры в обеих дворех бывает веселие и прохлад." (188)

"Чином" "благочестиво" предписано вычитывать положенные церковные суточные последования -- вероятно, все в том же "сеннике" и "по изволению" священника -- параллельно с происходящим брачным действом, да еще под конское ржанье:

"А как обручати и венчати, и вечерня в сеннике говорити, и на завтрее как выйдет новобрачной из мылни, молитва и заутреня, и молебен и часы говорити, то священниково действо по уставу и по изволению могущему вместимая вмещати... А у сенника (в котором читается последование суточных служб) и под крылцом привязывают жеребцов и кобылиц, и жеребцы в те поры, смотря на кобылы, ржут..." (188)

Так, священнические молитвы наравне со столь же необходимым по "Чину" ржанием жеребцов сопровождают "проведывание и проклаждение" (то есть первую брачную ночь) новобрачных.

Вообще, священник в свадебном действе явно не главное лицо: по команде "друшки" или "свахи" или "тестя" он возжигает свечи, кропит водой, "говорит" молитвы, благословляет, хотя гораздо чаще благословляют брачующихся "тесть да теща", отец и мать, "болшие свахи" да "друшки".

"И ту сыну своему и снохе своей на вскрыванье явит благословение свое, образы, или кресты и понагеи, села вотчинные. И приносят тут куря и кашу, и князь молодой кушает..." (190)

"И кушав овощи, принесут дары, и сына благословляет отець и мати образы и платьем деланные золотные, и шубою, и суды, и лошади подводят в нарядех, и жалует его людми и вотчинами, а мати по тому же благословляет..." (192)

"... Тесть благословляет дочерь свою образы, платьем, суды, перстни, вотчину, приданные люди. Потом теща зятя благословляет образы, платье, суда, да дочерь свою благословляет и жалует сажаньем и платьем..." (196) и т.п.

Священник с крестом и молитвами предстает в "Чине свадебном" как обязательная, но отнюдь не главная деталь. Никакого пиетета ни к церковному освящению брака, ни к богослужению, ни даже ко кресту в "Чине", как мы уже видели, не обнаруживается. Вот еще характерная картинка:

"...И поедут на двор к тестю тем же обычаем, как к месту ехали: священник наперед со крестом, да поежжаня, да тысецкой с новобрачными. (Обратим внимание на иерархию участников действа, в которой "священник со крестом", хоть и идет первым, оказывается в самой низшей позиции после новобрачных, тысяцкого и поезжан.) И как на двор взъедут -- и у тестя накрачеи и трубники играют. (Иначе говоря, священник вносит крест во двор, где гремят бубны и играют трубы. Характерно, что в самой встрече "свойственных" ни священник, ни принесенный им крест никак не участвуют.) И стречают свойственные, и тесть встретит в сенях и целуются с новобрачными и с тысецким и с поежжаны, а у тестя в хоромех за столом в болшем месте теща да седячие боярыни... И садятся... почину... И понесут завтрок -- полной стол..." (192)

Ни о какой молитве перед трапезой, ни о каком благословлении пищи нигде в "Чине" речь не идет. Создается впечатление, что священник, не заходя в "хоромы", отправляется опять в "сенник" вычитывать "по изволению" не понятно почему обязательные молитвы.

Таким образом, если в "Домострое", который составлялся священником, христианство предстает как не связанный с религией "практический минимум нравственной жизни", то "Чин венчания", фольклорный по происхождению, представляет христианство как утративший свой смысл, но традиционно обязательный элемент ритуального действа.

И в "Домострое", и в "Чине венчания" нужно видеть прежде всего теоретические абстракции, представляющие рационально дознанный и письменно зафиксированный идеал-образец как повседневную реальность. Понятно, что ни мелочные хозяйственные рекомендации первого, ни почти театральный сценарий второго в действительности не могут быть выполнены полностью хотя бы уже потому, что и в том, и в другом, описывается "условная" усадьба и "условное" бракосочетание, принципиально не воспроизводимые в конкретных условиях конкретной семьи. В этом смысле и "Домострой", и "Чин венчания" можно считать своеобразными социальными утопиями, на которые столь щедра "гномика"...

В одном ряду с этими "руководствами" можно поставить также и "Чин венчания на царство", подробно расписывающий ход этой ответственейшей церемонии, в которой, однако, также трудно отделить христианское таинство от магического ритуала...

Рассмотренными выше произведениями не исчерпываются многочисленные "энциклопедии" этой эпохи, посвященные отдельным проблемам и отраслям знания. К энциклопедическим сборникам правомерно, думается, отнести и разного рода антологии. В частности, " Новый Маргарит " -- значительно расширенный (по сравнению с традиционными "Маргаритами") переводной сборник поучений св. Иоанна Златоуста, составленный и изданный кн. Андреем Михайловичем Курбским, бежавшим от расправы Иоанна Грозного в Великое Княжество Литовское. Курбским было добавлено 14 “слов” Златоуста. Основу этих переводов составили западноевропейские издания творений святителя (из-за чего Курбскому пришлось выучить латынь).

К первой половине XVI в. относится своеобразная антология дидактических изречений – " Книга, глаголемая Соборник ". Первая ее глава, в частности, посвящена "почитанию книжному"; в нее вошли соответствующие отрывки из сочинений Иоанна Златоуста, Василия Великого, Исаака Сирина, Симеона Нового Богослова, Петра Дамаскина, а также фрагмент "Притчи о человеческой душе и теле" Кирилла Туровского. И др.

Закрепленные в "Степенной книге", "Четьих Минеях", "Хронографе 1512", "Лицевом Летописном своде", "Домострое" и других "энциклопедиях" и "антологиях" идеи и идеалы, жанры и стили, сюжеты и образы должны были стать – и во многом стали – общерусскими и общеобязательными [780] , этикетными.





Дата публикования: 2015-06-12; Прочитано: 2711 | Нарушение авторского права страницы | Мы поможем в написании вашей работы!



studopedia.org - Студопедия.Орг - 2014-2024 год. Студопедия не является автором материалов, которые размещены. Но предоставляет возможность бесплатного использования (0.016 с)...