Глава четвертая. Что касается той части души, которою душа познает ю и разумеет, — отделима ли она, притом отделима ли она не пространственно (kata megethos)

Что касается той части души, которою душа познает ю и разумеет, — отделима ли она, притом отделима ли она не пространственно (kata megethos), а лишь мыс­ленно (kata logon), то необходимо рассмотреть, каково ее отличительное свойство и как именно происходит мышление.

Так вот, если мышление сходно с ощущением, то оно или что-то испытывает от постигаемого умом, или оно нечто другое в этом роде. Мышление, конечно, не is должно быть подвержено чему-либо[105], а должно быть способным воспринимать формы, т. е. в возможности должно быть таким, каково постигаемое умом, но не самим постигаемым умом, и так же как способность ощущения относится к ощущаемому, так и ум — к постигаемому умом. И поскольку ум может мыслить все, ему необходимо быть ни с чем не смешанным, чтобы, как сказал Анаксагор, властвовать над всем, т. е. чтобы [все] познавать. Ведь чуждое, являясь рядом с умом, мешает ему и заслоняет его[106]. Таким образом, ум по природе не что иное, как способность. Итак, то, что мы называем умом в душе, до того, как оно мыслит, не есть что-либо действительное из существующего (я разумею под умом то, чем душа размышляет и судит о чем-то). Поэтому нет разумного основания считать, что ум со­единен с телом. Ведь иначе он оказался бы обладающим каким-нибудь определенным качеством, он был бы холодным или теплым или имел бы какой-то орган, как имеет его способность ощущения; но ничего такого нет. Поэтому правы те, кто говорит[107], что душа есть {433} местонахождение форм, с той оговоркой, что не вся душа, а мыслящая часть, и имеет формы не в действи­тельности, а в возможности.

Что неподверженность изменениям не одинакова у способности ощущения и у мыслительной способно­сти, это видно, если рассмотреть органы чувств и ощу­щение. Чувство не в состоянии воспринимать [более слабое], когда сила ощущаемого слишком велика, на­пример воспринимать [слабый] звук среди громких звуков, и нельзя ни видеть, ни обонять [более слабый цвет и запах] среди слишком ярких цветов и слишком резких запахов. Ум же, наоборот, когда мыслит нечто, требующее большого напряжения, мыслит требую­щее меньшего напряжения не хуже, а даже лучше. Дело в том, что способность ощущения невозможна без тела, ум же существует отдельно от него.

Когда ум становится каждым [мыслимым] в том смысле, в каком говорят о сведущем как о действи­тельно знающем (а это бывает, когда ум способен дей­ствовать, опираясь сам на себя), тогда он точно так же есть некоторым образом в возможности, но не так, как до обучения или приобретения знания, и тогда он способен мыслить сам себя.

А так как не одно и то же величина и существо (to einai) величины, вода и существо воды (и так у многого другого, но не у всего, ибо у некоторых предметов это одно и то же), то спрашивается, разли­чает ли душа существо плоти и плоть разными способ­ностями или одной и той же, но находящейся в разном состоянии. Ведь плоть не существует без материи, а как курносое[108], она есть вот это вот в этом[109]. Способностью ощущения душа различает тепло и холод, т. е. то, некоторое соотношение чего есть плоть; существо же плоти душа различает иной способностью: или суще­ствующей отдельно от способности ощущения, или на­ходящейся с ней в таком отношении, как ломаная ли­ния с самой собой, когда она выпрямляется[110].

В свою очередь в отвлеченных предметах прямое воспринимается так же, как курносое: ведь прямая ли­ния связана с плотным[111]. Если же прямизна и прямое не одно и то же, то суть бытия прямого воспринимается чем-то иным: ведь здесь будет двоица[112]. Стало быть, душа различает это или другой способностью, или той же, но находящейся в другом состоянии, И значит {434} вообще, как [формы] вещей отделимы от материи, так дело обстоит и с тем, что относится к уму.

Можно было бы спросить: если ум есть нечто про­стое, ничему не подверженное и ни с чем не имеющее ничего общего, как говорит Анаксагор, то как он будет мыслить, если мыслить означает что-то претерпевать? Ведь поскольку то и другое[113] имеют нечто общее, одно, по-видимому, есть действующее, другое — претерпеваю­щее. И далее: может ли ум мыслить сам себя? Действи­тельно, в таком случае либо ум присущ всем другим предметам, если он сам мыслим не по-другому[114], ведь мыслимое по виду едино, либо в нем будет находиться нечто такое, что делает его, как и все прочее, предметом мысли. Или претерпевание ума имеет тот общий смысл, о котором уже было сказано, а именно что в возможности ум некоторым образом есть то, что он мыслит, в действительности же нет, пока он не мыслит его. Здесь должно быть так, как на дощечке для письма, на которой в действительности еще ничего не написано; таков же и ум. И он мыслим так же, как все другое мыслимое. Ведь у бестелесного мыслящее и мысли­мое — одно и то же, ибо умозрительное познание и умо­зрительно познаваемое — одно и то же. (Остается вы­яснить причину, почему ум не мыслит постоянно.) У материальных предметов каждое мыслимое имеется лишь в возможности. Поэтому ум не будет присущ та­ким предметам (ведь ум есть возможность таких пред­метов без материи), но ему мыслимое будет присуще.