Глава тринадцатая. Маленький Гаврош

Примерно восемь или девять лет спустя после событий, рассказанных вовторой части настоящей повести, на бульваре Тампль и близ Шато-д'О можнобыло часто видеть мальчика лет одиннадцати-двенадцати, который был бы оченьпохож на нарисованный нами портрет гамена, не будь у него так пусто и мрачнона сердце, хотя, как все в его возрасте, он не прочь был и посмеяться.Мальчик был в мужских брюках, но не в отцовских, и в женской кофте, но не вматеринской. Чужие люди одели его из милости в лохмотья. А между тем у негобыли родители. Но отец не желал его знать, а мать не любила. Он принадлежалк тем заслуживающим особого сострадания детям, которые, имея родителей,живут сиротами. Лучше всего он чувствовал себя на улице. Мостовая была для него менеежесткой, чем сердце матери. Родители пинком ноги выбросили его в жизнь. Он беспрекословноповиновался. Это был шумливый, бойкий, смышленый, задорный мальчик, живой,но болезненного вида, с бледным лицом. Он шнырял по городу, напевал, играл вбабки, рылся в канавах, поворовывал, но делал это весело, как кошки иворобьи, смеялся, когда его называли постреленком, и обижался, когда егоназывали бродяжкой. У него не было ни крова, ни пищи, ни тепла, ни любви, ноон был жизнерадостен, потому что был свободен. Когда эти жалкие создания вырастают, они почти неизбежно попадают поджернов существующего общественного порядка и размалываются им. Но пока онидети, пока они малы, они ускользают. Любая норка может укрыть их. Однако, как ни заброшен был этот ребенок, изредка, раз в два или тримесяца, он говорил себе: "Пойду-ка я повидаюсь с мамой!" И он покидалбульвар, минуя цирк и Сен-Мартенские ворота, спускался на набережную,переходил мосты, добирался до предместий, шел мимо больницы Сальпетриер иприходил - куда? Да прямо к знакомому уже читателю дому под двойным номером50-52, к лачуге Горбо. В ту пору лачуга N 50-52, обычно пустовавшая и неизменно украшеннаябилетиком с надписью: "Сдаются комнаты", оказалась - редкий случай! -заселенной личностями, как это водится в Париже, не поддерживавшими междусобой никаких отношений. Все они принадлежали к тому неимущему классу,который начинается с мелкого, стесненного в средствах буржуа и, спускаясь отбедняка к бедняку все ниже, до самого дна общества, кончается двумясуществами, к которым стекаются одни лишь отбросы материальной культуры:золотарем, возящим нечистоты, и тряпичником, подбирающим рвань. "Главная жилица" времен Жана Вальжана уже умерла, ее сменила такая же.Кто-то из философов, - не помню, кто именно, - сказал: "В старухах никогдане бывает недостатка". Эта новая старуха звалась тетушкой Бюргон; в жизни ее не было ничегопримечательного, если не считать династии трех попугаев, последовательноцаривших в ее сердце. Из всех живших в лачуге в самом бедственном положении находилась семья,состоявшая из четырех человек: отца, матери и двух уже довольно взрослыхдочерей. Все четверо помещались в общей конуре, в одном из трех чердаков,которые были уже нами описаны. На первый взгляд семья эта ничем особенным, кроме своей крайнейбедности, не отличалась. Отец, нанимая комнату, назвался Жондретом. Вскорепосле своего водворения, живо напоминавшего, по достопамятному выражениюглавной жилицы, "въезд пустого места", Жондрет сказал этой женщине, которая,как и ее предшественница, исполняла обязанности привратницы и мела лестницу:"Матушка, как вас там, если случайно будут спрашивать поляка или итальянца,а может быть, и испанца, то знайте - это я". Это и была семья веселого оборвыша. Он приходил сюда, но видел лишьнищету и уныние и - что еще печальнее - не встречал ни единой улыбки:холодный очаг, холодные сердца. Когда он входил, его спрашивали: "Тыоткуда?" Он отвечал: "С улицы". Когда уходил, его спрашивали: "Ты куда?" Онотвечал: "На улицу". Мать попрекала его. "Зачем ты сюда ходишь?" Этот ребенок, лишенный ласки, был как хилая травка, что вырастает впогребе. Он не страдал от этого и никого в этом не винил. Он по-настоящему ине знал, какими должны быть отец и мать. Впрочем, мать любила его сестер. Мы забыли сказать, что на бульваре Тампль этого мальчика называлималеньким Гаврошем. Почему его называли Гаврошем? Да, вероятно, потому же,почему его отца называли Жондретом. Инстинктивное стремление порвать родственные узы свойственно,по-видимому, некоторым бедствующим семьям. Комната в лачуге Горбо, где жили Жондреты, была в самом конце коридора.Каморку рядом занимал небогатый молодой человек, которого звали г-н Мариус. Расскажем теперь, кто такой г-н Мариус.

* Книга вторая. ВАЖНЫЙ БУРЖУА *