Глава 11. Пришло время подвергнуть тебя самому страшному испытанию

Пришло время подвергнуть тебя самому страшному испытанию.
Макс Фрай, «Книга одиночеств».
По приказу Гарри Кричер вернул медальону прежний облик — причём сделал это охотно, когда «молодой хозяин» пообещал, что разрушит эту вещь; однако сказать было куда проще, чем сделать, и теперь Гарри, скрестив ноги по-турецки, сидел на кровати и рассматривал медальон. Тяжёлое золото холодило ладонь; ничего такого особенно зловещего Гарри в нём не мог рассмотреть, как ни старался. Напротив, медальон удобно было держать в ладони и носить на шее. Как будто бы даже обычное украшение… но Кричер поклялся своей верностью роду Блэков, что это именно тот медальон, что забрал из чаши Регулус, и Гарри поверил, потому что лжи среди чувств Кричера не было.
Быть может, необычным было то, что, если долго держать медальон в руке и вслушиваться в ощущения, можно было различить биение, словно крохотное сердце было спрятано где-то внутри и взволнованно колотилось теперь; и пульс его через несколько секунд попадал в такт пульсу Гарри. Это вызывало и гадливость, и удовольствие одновременно, но стоило разжать ладонь, как и одно чувство, и другое пропадали бесследно вместе с биением.
Открытым оставался вопрос о том, как уничтожить добытый хоркрукс. Меча Гриффиндора у Гарри с собой не было — уж не затем ли Дамблдор завещал его, кстати, чтобы было чем уничтожать хоркруксы? Мог сработать яд василиска, но Гарри совершенно не представлял, как нацедить его у Северуса. Может, попросить василиска раскусить медальон? А если проглотит случайно или зуб о металл сломает? Зеркал смерти в наличии не имеется…
Гарри перекидывал медальон с ладони на ладонь, словно тот жёг руки. Кстати о том, что жжёт руки… не спросить ли у рун, что его ждёт впереди?
— Что будет с хоркруксами? — поинтересовался Гарри. — Сумею я их уничтожить или нет?
Тепло одной из косточек пробилось сквозь мешочек и воздух до самого подбородка Гарри, и держать её в руке было совсем невыносимо. Гарри быстро взглянул на неё, узнавая линии, и бросил обратно в мешочек, пока на пальцах не появились ожоги.
Jera.
— Руна циклического круговорота. Времена года. Сев и уборка урожая — получение плодов. Цикл, круговорот. Причем, цикл занимает определенное время. Нельзя опоздать. Но и нельзя спешить. Все должно произойти вовремя, в нужный срок, — постепенно всё яснее вспоминая нужную статью словаря, Гарри говорил всё быстрее. — Другой аспект руны связан с неким итогом, урожаем, определенным результатом, наградой за деятельность. Руна учит тому, что награда должна быть заслужена, что результат должен быть получен, как итог плодотворного труда, кропотливой работы. Руна указывает на потребность в терпении, учит не ожидать немедленно награду. Третий аспект руны указывает на умеренность. Результат нужен не только в определенное время, но и в определенном количестве. Избыточность может зачастую выступить тормозом дальнейшему развитию. В обыденном плане — это руна собственности, богатства, которое постоянно используется и умножается посредством активной деятельности. Это руна благоприятных исходов. Jera имеет отношение к любой деятельности или к чему-то, к чему вы прилагаете усилия. Тем не менее, необходимо осознавать, что не следует рассчитывать на скорое достижение результатов. Обычно для этого должно пройти некоторое время, следовательно, «один год» — ключевые слова, символизирующие полный цикл времени, предшествующий жатве, сбору урожая или освобождения. Вы уже подготовили почву и бросили в нее семена. Теперь следует заботливо выращивать их. Начертание руны обозначает две половины года. «Лед» зимы и «огонь» лета — следующие друг за другом, взаимодействующие и взаимно дополняющие процесс органического развития через упорядоченное движение, которое нельзя торопить или принуждать. Сила руны не фиксирует перемены, но осуществляет их постепенно, в непрерывном потоке спирального развития. Руна символизирует движение через вещество и возвышение к духовному. Однако осознание нашей духовности тоже не может быть насильственным; это естественный процесс. Руна питает семена заложенных в нас возможностей и позволяет им эффективно появиться в нужный момент. Развитие нашего внутреннего зрения нельзя торопить так же, как нельзя торопить созревание плода.
Выдохшись, Гарри замолчал. Руна оставила в нём больше вопросов, чем ответов — например, какое отношение охота за кусочками души Тёмного лорда могла иметь к возвышению духовности, или не связано ли упоминание об «огне» лета и «льде» зимы с тем, что видит в нём Кевин — но, скорее всего, хоркруксы будут уничтожены. При должном старании, конечно же.
Спрятав руны в прикроватную тумбочку, Гарри достал дневник Снейпа и только откинул обложку, когда запыхавшийся и радостный Кевин влетел в спальню.
— Фред и Джордж доделали своё колдорадио! — Кевин с разбегу плюхнулся на кровать рядом с Гарри. — Они сказали, всё было продумано ещё до битвы у Батлейт Бабертон, так что теперь они быстро справились. Пойдём, они тебя зовут посмотреть!
Близнецы и Кевин удивительно быстро нашли общий язык; сам Гарри несколько отстранился от всех троих, занятый по уши тренировками, хоркруксами, листовками и прочим — а ведь есть и спать тоже когда-то надо было! И помимо воли Гарри думалось, что общение с близнецами — куда более нормальными людьми, чем их вечно чем-то занятый любовник — приносит Кевину больше пользы. Внутренний голосок в ответ заявлял, что Гарри — осёл. Или баран. По выбору. Гарри отмалчивался, не желая вступать в бесплодные споры с собственной шизофренией.
— Ой, а что это? — быстроглазый Кевин заметил и дневник Снейпа, и медальон Слизерина.
— Так, ерунда, — Гарри поспешно запихал и то, и другое под подушку и встал. — Пойдём. Они уже проверяли, работает оно или нет?
— Фред сказал, что да, — откликнулся Кевин. Единственный, кроме Гарри, Кевин безошибочно различал близнецов, потому что в минуту сильного волнения увидел их по-разному и с тех пор не понимал, как остальные могут считать одинаковыми яркую морскую волну, пронизанную солнечными лучами — Фред — и россыпь большущих зрелых подсолнухов — Джордж.
— Ну раз он сказал, значит, так и есть, — Гарри прибавил шагу, чтобы не отстать от легконогого Кевина — в последний раз «Избранному» удалось поспать около пятнадцати часов назад, и походка его успела утратить непринуждённость.
Близнецы тем временем в Большом зале доделывали последние мелочи: Джордж возился с колдорадио, взмахивая палочкой и бормоча себе под нос какие-то заклинания, а Фред, забравшись на скамейку, чтобы его было лучше видно, с удовольствием витийствовал перед толпой завороженных школьников:
— Если объяснять всё с самого начала, то можно сказать так: послушали мы с Джорджем как-то раз радио и поняли, что от этого могут завясть и отпасть уши. А куда же потом, спрашивается, мы без ушей? Да ещё, не дай Мерлин, у всех нормальных людей уши поотвалятся… как тогда жить вообще? Вот вы смеётесь, а нам стало стра-ашно, — протянул Фред тем тоном, каким обычно рассказывал хихикающему Гарри детские страшилки, восполняя этот пробел в образовании последнего. — И мы решили, что нам нужна своя программа — знаете, хотя бы для разнообразия должна быть одна, которая не врёт. А то Вольдеморт всё ещё пытается делать вид, что управляет страной — и это после Батлейт Бабертон-то!.. Так что прошу любить и жаловать передачу, где будут говорить правду, только правду и ничего, кроме правды — «Поттер-Дозор»! — Фред вскинул сжатый кулак, и школьники ответили ему восторженными согласными воплями.
Гарри прислонился к косяку в дверях Большого зала, никем пока не замеченный.
— У «Поттер-Дозора» будет ещё одна особенность! — Фред подмигнул собравшимся. — Послушать передачу можно будет, только если подберёшь пароль! Мы с Джорджем посовещались и решили, что рядовой Пожиратель Смерти просто не додумается до наших паролей… у Пожирателей и мозги по-другому устроены, понимаете?
— В чём по-другому? — заинтересованно выкрикнул Рон из толпы.
Фред ухмыльнулся.
— У них есть только страх перед их рептилообразным предводителем. Держу пари, если бы не он, они бы все разбежались по норам и пакостили бы оттуда исподтишка. У нас всё по-другому, друзья мои… у нас есть наш Гарри! И мы его любим!
— Любим! — отозвалась толпа воодушевлённо.
Ли Джордан вскочил на скамейку рядом с Фредом и вскинул руку, привлекая к себе внимание.
— Эй, ребята! Если Гарри попросит, вы пойдёте за ним в бой?
Очевидно, Ли Джордан вознамерился сделать эту реплику своей фирменной… и ему, кажется, это удалось.
— Да! — взревела толпа; только костяк Эй-Пи, те, кто примкнул к Избранному на его пятом курсе, до сих пор удостаивались чести (сомнительной, на взгляд Гарри) произносить этот полудевиз-полуклятву. И теперь прочие, отчаянно завидовавшие тем, кто носил квадратные значки с буквами «А» и «П», с упоением соглашались со всем, что Ли Джордан имел сказать.
— Если он прикажет, вы пойдёте за ним в бой?
— Да!!
— А если он запретит вам идти за ним, потому что это опасно, вы пойдёте? Вы будете драться за него?
— Да!! — школьники стояли спокойно, но в эмпатическую защиту Гарри бились волны эмоций — тупые, огромные, нерассуждающие волны поклонения. Толпа слепа в создании кумиров; и всегда готова вознести кого-нибудь на пьедестал, а Ли никогда не упускал случая предоставить и пьедестал, и кандидатуру для увековечивания.
— За Гарри!! — Ли выбросил руку вперёд, указывая на стоящего в дверях Гарри. Толпа обернулась, и Гарри прищурился, пытаясь удержать защиту — эмоций было во много раз больше, чем на поле боя.
Он бы, право, надавал за подобные речи по ушам и Ли, и Фреду, если бы оба не верили так беззаветно во всё то, что говорили.
— Тебе понравилось?
— Радио? Да.
— А что не понравилось? — Фред зарыл пальцы в спутанные пряди на затылке Гарри.
— Пропаганда, — фыркнул Гарри. — Ну к чему было меня приплетать? Начал за здравие, закончил за упокой… и Ли тоже хорош, везде вворачивает эти свои… вопросы.
— Ну так они же срабатывают, разве нет? — Фред рассмеялся. — Мы только сказали, что думали… честно!
— В самом деле, Гарри, — Джордж сел на кровать слева от Гарри. — Ты же не тиран, как Лорд какой-нибудь… и не будешь запрещать нам говорить, что захочется.
Гарри смерил обоих выразительными взглядами.
— А знаете, стоило бы, — едко сказал он. Близнецы прыснули, ничуть не впечатлённые этой попыткой приструнить их.
— Гарри, что ты ворчишь? — Кевин без раздумий устроился на коленях у всех троих. — Ты последнее время часто такой мрачный…
— Да-а? — Фред обнял Гарри за плечи. — Признавайся, в чём у тебя проблема.
— Нет у меня проблем, — неубедительно сказал Гарри. — Ну, конечно, война кругом, Вольдеморт хочет сделать из меня чучело и поставить на каминную полку, ещё кое-чего по мелочи, а так нет проблем.
— А если поподробней? — подключился Джордж.
Гарри рассерженно зашипел. Впутывать близнецов и, тем паче, Кевина в проблему с хоркруксами, ему не хотелось.
— Котёнок, — немедленно возрадовался Кевин. — Седрик был прав, ты очень подходяще шипишь!
— Котёнок? — заинтересовался Фред.
Кевин охотно рассказал, что имелось в виду.
— Нет, — протянул Джордж. — Котёнок — это всё-таки не то…
— Вот драконёнок, например… — подхватил Фред.
— Или драконёныш…
— Или просто дракончик…
— Прекратите! — не выдержал Гарри. — Я сдаюсь…
Ровное тепло трёх тел окутывало Гарри, и он прикрыл глаза, объясняя всем троим, что такое хоркруксы, предварительно взяв слово о соблюдении строгого секрета. Собственно, с гриффиндорцев до мозга костей слова можно было даже и не брать, но Гарри помнил, какое значение люди придают разным традициям и обрядам.
— Всё-таки, — непреклонно заявил Джордж, — меч Гриффиндора по легенде хранится в Сортировочной Шляпе, а не в витрине. И его может вытащить оттуда только истинный гриффиндорец…
— Ну, значит, отпадает вариант с мечом, — Гарри пристроил голову на плече Фреда и быстро — чтобы Кевин не заметил — поцеловал выступающий кадык на горле близнеца. — Я его оттуда ни за что не вытащу, Шляпа меня ещё и пошлёт далеко и надолго, если попробую.
— А мы на что? — удивился Джордж. — Мы разве не гриффиндорцы, все трое?
Крыть Гарри было нечем, и он лишь кротко спросил:
— И когда же вы собираетесь стащить Шляпу из кабинета директора? Ночью на дело пойдёте?
— Зачем ночью? — хмыкнул Фред и вытащил палочку. — Accio Сортировочная Шляпа!
«Как у близнецов всё просто…»
— А если кто-то заметит, что Шляпа летит по замку к подземельям? Я бы точно заподозрил, что тут что-то не так.
— Ну так то ты, а то все остальные, — рассмеялся Джордж. — Они только удивятся и продолжат заниматься, чем занимались. Вряд ли они думают, что теперь в Хогвартсе может случиться какой-то подвох.
— Наверно, они уже все забыли: когда вы двое в замке, можно ждать любого подвоха! — Гарри ловко перехватил в воздухе прилетевшую Сортировочную Шляпу.
Глаз у Сортировочной Шляпы вроде бы не было, но Гарри был убеждён, что она неодобрительно покосилась на него и отвернулась.
— И как предполагается вытаскивать из неё меч? — вслух спросил Гарри, с интересом заглядывая внутрь Шляпы. — Руку туда совать? А если отрежет?
— Может, на голову надеть? — предположил Кевин.
— Тогда по голове стукнет, — предрёк Гарри. — Последние мозги сразу выбьет.
— Эй, можно же попробовать, — Фред смело сунул руку в Шляпу.
Ничего не произошло.
— Дай я попробую… — Джордж последовал примеру брата.
Гарри готов был поставить на кон всё наследство родителей, что Шляпа самым наглым образом ухмылялась.
— В ней явно закончился запас мечей, — откомментировал Гарри. — Может, не подвезли?
— Дайте я теперь… — Кевин выдернул Шляпу из рук Джорджа и нахлобучил себе на голову. — Ой!
Меч из мерцающего серебра, украшенный вязью ярчайших рубинов, выпал на колени Гарри, пропоров последнему мантию на боку; Шляпа слетела с головы морщащегося Кевина и приземлилась на пол у кровати.
— Ушибся? — Гарри не обратил на реликвию Годрика Гриффиндора никакого внимания.
— Немного…
— Осторожно! — Джордж перехватил лезвие меча голыми руками, спася тем самым Гарри от незавидной участи быть перерезанным пополам.
— Джорджи, ты порезался! — Фред схватился за рукоятку меча и выдернул его из переплетения тел. — Вот зловредный антиквариат…
Гарри, помянув Мерлина в ситуации, которую принято деликатно именовать двусмысленной, но которая на самом деле не содержит в себе никакой возможности для двойственного толкования, соскочил с кровати и выдернул из строя флаконов и баночек с лечебными зельями несколько необходимых.
— Подожди несколько минут, пока затянется, — без особой надобности напутствовал Гарри, перевязав порезанные пальцы. — Только в следующий раз так не хватайся, ладно? Перережешь какое-нибудь сухожилие, и лечение займёт не меньше месяца. Кевин, выпей три глотка вот отсюда, если не хочешь гулять с шишкой на темени. Фред, с тобой всё в порядке?
— Ага, — хихикая, подтвердил последний. — Мерлин мой, ты, оказывается, привык всех строить, пока мы тебя не видели.
Гарри вспыхнул.
— Мне больше и делать-то нечего, кроме как всех строить, особенно после того, как вы отправились мастерить радио в свой магазин, — огрызнулся он.
— Прекратите ссориться, — почти жалобно попросил Кевин, закручивая крышку флакона с лечебным зельем. — Может, лучше попробуем уничтожить хоркрукс?
Идея была здравой, и Гарри вытянул хоркрукс из-под подушки.
— По-моему, это небезопасно, — Гарри подкинул медальон в воздух и поймал не глядя, почти так же, как Джеймс Поттер когда-то ловил снитч, отсвечивающий точно таким же золотым блеском. — Когда я уничтожал дневник пятнадцатилетнего Риддла, оттуда лились чернила, неслись крики… наверняка и бесконтрольная магия плескалась.
— Но с тобой же ничего от этого не случилось? — обеспокоенно уточнил Джордж.
Гарри пожал плечами.
— Если и случилось, то никто ничего всё равно не заметил. Но мне кажется, что стоит хотя бы поставить защиту.
— А кто будет уничтожать? — поинтересовался Фред.
Гарри с сомнением посмотрел на безмятежно посверкивающий рубинами меч, валявшийся поперёк подушки.
— Я, — решительно сказал Кевин.
— Что? — хором возмутились Гарри и близнецы.
— Я вытащил меч — мне и уничтожать, — заявил Кевин.
Гарри подозревал, что в случае прямого запрета Кевин всё же смирится с перспективой отдать кому-нибудь другому почётную обязанность покорежить хоркрукс, но никогда этого не простит, даже если через несколько месяцев забудет об этом напрочь.
— Ладно, — со вздохом сказал Гарри. — Но при двух условиях…
Просиявший Кевин готов был исполнить и двадцать два условия, приди Гарри в голову такая их прорва.
— Во-первых, ты будешь окружён всей защитой, которая придёт мне в голову. Во-вторых… только не на моей кровати! Мне здесь ещё спать.
Близнецы засмеялись; Кевин серьёзно кивнул.
— Отлично… тогда попробуй взять эту бандуру в руки и хотя бы поднять, только не зарежь никого из нас. По-моему, Годрик Гриффиндор был ещё тем тяжелоатлетом…
— Кем-кем? — Кевин обеими руками уцепился за рукоять и попробовал приподнять меч. Меч не то чтобы был против, но земное притяжение неумолимо повело обратно на подушку серебристое лезвие и Кевина заодно.
— Осторожно! — Гарри придержал Кевина за плечо. — Неважно, кем. Важно, что ты не тяжелоатлет…
Защитных заклинаний Гарри знал много; на то, чтобы наложить на Кевина все, какие Гарри сумел припомнить навскидку, ушло минут двадцать. За это время управляться с мечом, предназначенным для взрослой руки, Кевин, конечно же, не научился, но приспособился напрягать мышцы достаточно для того, чтобы держать меч в руках не менее полминуты так, чтобы кончик лезвия не клонился к полу. С учётом того, что меч весил едва ли не пол-Кевина, это было удивительным прогрессом.
— Для начала его надо открыть, — Гарри задумчиво взглянул на медальон в своей руке. — Правда, Кричер так и не смог этого сделать…
— Но ведь ты его уже открывал, когда он был замаскирован, — напомнил Джордж.
— Ага. И это наводит меня на идею… — Гарри опустился на колени и положил медальон на ковёр. — Кевин, иди сюда. Будь готов ударить, когда он откроется. Готов?
— Готов.
— Отлично. Откройся!
Приказ на серпентарго подействовал безотказно; медальон распахнулся, и в обеих его половинках отразился тусклый магический свет подземелий — не в золотых узорчатых пластинах, как можно было ожидать, а в тёмно-карих, бархатных, как у лани, глазах красавчика Тома Риддла, таких живых, таких настоящих, что Гарри пробрала дрожь.
Он откинулся назад, чтобы его не зацепило случайно мечом. Кевин медлил, и Гарри резко сказал:
— Кевин, бей!
Кевин поднял меч; тонкие пальцы на рукояти побелели.
— Он же живой… я не знал, что он такой…
— В каком-то смысле они все живые. Бей же!
— Ему будет больно, — зачарованно сказал Кевин, продолжая смотреть в немигающие карие глаза.
— Ему нечем чувствовать боль… Кевин, бей немедленно! — холодок опасности прошил позвоночник Гарри сверху донизу.
— Я видел твоё сердце, и оно принадлежит мне, — холодный шипящий голос медальона заставил Гарри вздрогнуть; Фред и Джордж, схватившие было Кевина за плечи, отпрянули — на их ладонях вздувались волдыри ожогов. — Ты одинок. Твой брат мёртв, и ты стал никому не нужен.
— Не слушай его! — Гарри попытался захлопнуть медальон, но всё, чего он сумел добиться — это такие же ожоги, как и у близнецов. — Не смотри ему в глаза!
— Я знаю все твои страхи, — хоркрукс плёл паутину лжи и правды, окутывая ею завороженного Кевина. — Я знаю все твои мечты… они отражены в твоих глазах. Когда ты смотришь на Гарри Поттера, ты боишься, что на следующий день он не улыбнётся тебе, просыпаясь. Ты боишься, что он бросит тебя… такой похожий на Седрика, которого ты боготворил, такой храбрый и могущественный — как герой из древних легенд… Ты боишься, что он так же оставит тебя, и ты не сможешь повлиять на это. Сирота, принятый родственниками из милости, вечно младший, вечно слабый… один, снова один, как в эти два года после смерти Седрика, когда на тебя почти перестали обращать внимание…
— Кевин, БЕЙ! — голос срывался от слишком громкого крика. — Бей, немедленно!
Руки Кевина дрожали, но меч не клонился к пушистому зелёно-серебряному ковру.
Из медальона гротесным пузырём появился Гарри — точно такой же, как тот, что был в полуметре от хоркрукса. Полупрозрачная фигура шагнула наружу, обретая окончательные цвет и форму, и остановилась перед Кевином; поднятый меч пронизывал её насквозь, не причиняя никакого вреда.
— На самом деле, — насмешливо сказал Гарри-Риддл — более прекрасный и ужасающий, чем Гарри мог когда-либо стать, — ты мне не нужен. И никогда не был нужен. Занимательная маленькая игрушка… но игрушки рано или поздно надоедают, — он снисходительно потрепал Кевина по щеке. — Я просто устал от заботы о бесхозном ребёнке. Ничего личного, малыш. Во всём, что я тебе когда-либо говорил, никогда не было ничего личного.
Не существовало заклинания, которое могло бы защитить чужой разум; только владелец последнего мог отбить вторжение, но Кевин не был обучен и зачаткам окклюменции. И небрежные лживые речи, вязкие, спокойные, как свежий мёд, душили его, облепляли со всех сторон, растекались по его венам, как яд.
— Интересно было видеть, как ты привязываешься ко мне, — продолжал Гарри-Риддл. — Честно говоря, это было смешно. Неужели ты и вправду думал, что можешь хоть для кого-нибудь не быть обузой?
— КЕВИН!! — Гарри схватил Кевина за плечо; плоть зашипела, обгорая, запах палёного мяса растёкся по комнате. — Кевин, я люблю тебя! Ударь его мечом! Пожалуйста, Кевин!
Кевин перевёл взгляд на настоящего Гарри; зрачки тёмно-серых глаз были расширены и неподвижны, и на миг Гарри показалось, что в них блеснула алая искра.
Кевин закусил губу, с усилием поднял меч и с силой опустил его на медальон.
Лже-Гарри растаял в воздухе мгновенно — сигаретный дым уносится ветром медленней; всего один удар меча — слабый, неверный удар — заставил медальон распадаться на плавящиеся, дымящиеся куски, корчащиеся, словно в агонии. Мучительный долгий крик постепенно утих; и Гарри показалось, что прошла целая вечность, прежде чем умирающая частичка души Вольдеморта замолкла, и Кевин, разжав ладони, выронил меч.
— Ковёр придётся менять, — прервал тишину Фред.
— Этот прожжён ни к чёрту, — добавил Джордж.
Эти реплики были настолько неожиданны, что Гарри улыбнулся, несмотря на дикую боль в правой ладони.
— Кевин, ты не намажешь нам троим руки лечебной мазью? — мягко спросил он. — Боюсь, левой рукой мне будет неудобно это сделать…
Кевин прерывисто вздохнул и с плачем вцепился в Гарри, спрятав лицо в его пушистом зелёном свитере.
Получасом позже ожоги были намазаны лекарством, а Кевин, всё ещё вздрагивающий в судорожном плаче, напоен успокаивающим зельем и уложен спать.
— Я почти не справился, — всхлипывал он тихо, с неожиданной силой сжимая ладонь Гарри. — Я ему п-поверил…
— Он лгал, — спокойно сказал Гарри и коснулся губами лба Кевина. — Ты отлично справился, орлёнок. Я не смог бы лучше.
Страшно подумать, какие страхи и мечты Риддл мог рассмотреть в душе Гарри Поттера. Вероятно, после подобного шоу оставалось бы только ткнуть мечом в самого себя — что, при должном наличии необученности в обращении с холодным оружием, совсем несложно.
— Я же… я же не обуза для тебя, Гарри?
— Разумеется, нет, — обиженно сказал Гарри. — Я люблю тебя, Кевин. Я не мог бы пожелать себе лучшего брата, честно.
— Правда?
— Правда, — Гарри скользнул кончиками пальцев обожжённой руки по спутанным каштановым прядям; Кевин, зажмурившись, потянулся вслед ласкающей ладони.
Быть может, лучше было бы всё же, если бы Кевин затаил обиду, но не научился убивать.
— Спокойной ночи, солнышко, — шепнул Гарри.
— Так говорила тётя Сесилия, — сонно пробормотал Кевин; в успокаивающем зелье был и снотворный компонент. — Она всегда укладывала меня спать и так говорила, только последние два года так не делала, потому что я уже большой мальчик…
— Но тебе ведь нравится, когда так говорят?
— Да, — признался Кевин и широко зевнул. — Я тоже люблю тебя, Гарри. Очень-очень.
Гарри задумался над ответом, но Кевин уже спал. Во сне пальцы, стискивавшие здоровую руку Гарри, разжались; едва заметная морщинка на лбу разгладилась, сжатые губы слегка разомкнулись. Гарри осторожно встал, задёрнул полог и бесшумно вышел из спальни в гостиную.
— Заснул? — Фред, придирчиво изучавший свои заживающие ожоги, поднял голову.
— Ага, — Гарри устало сел на ковёр перед камином и вынул из кармана сигареты. Опытным путём он выяснил, что, если приложить к кусочку пергамента лист мяты и лист табака или хмеля, то трансфигурированные из этого всего сигареты получаются вполне сносными, не хуже маггловских. Ещё он собирался поэкспериментировать с листьями вишни и еловой хвоей, но это было не к спеху. — Чёрт, знал бы, что так будет — сам бы разделался с хоркруксом, плевать, что я не гриффиндорец…
Держать сигарету забинтованными пальцами было неудобно, и Гарри перехватил её левой рукой.
— Зато, по крайней мере, ты знаешь о страхах Кевина, — заметил Джордж. — Теперь они не вылезут неожиданно…
— Но они всё равно вылезут, не так ли? — вздохнул Гарри. — Я не знаю, какими словами назвать мистера и миссис Диггори… я понимаю тоску по Седрику, это их сын, он был замечательным… но, мать твою, о живых детях кто будет думать?! Элвис Пресли?
— Кто такой Элвис Пресли? — не понял Джордж.
— Маггловский певец, — Гарри глубоко затянулся и выдохнул чуть зеленоватый дым. — Как можно было так нырнуть в своё горе, чтобы не сообразить за два года, что Кевин чувствует себя брошенным? Может, они потихоньку сошли с ума из-за смерти Седрика? Или Кевин и правда был для них обузой?
— Кто знает, — Фред убедился, что ожоги рассосались — мадам Помфри не оставляла надежд убедить Гарри стать колдомедиком и охотно делилась с ним секретами своего ремесла — аккуратно стёр следы мази с покрытой нежной новой кожей ладони и кинул бинт в огонь. — Теперь он с тобой… конечно, дядя и тётя могут всё ещё претендовать на него, но тебя, по-моему, он уже любит больше.
— Может, и больше… но он явно не поверил до конца, что он для меня не обуза. Не представляю, что надо сказать, чтобы убедить его…
— Самое главное — не дать ему повода усомниться в своей нужности, — Джордж размотал свой бинт, скомкал и бросил в огонь. — Он обязательно будет искать подтверждения или отрицания…
— Как-нибудь справлюсь, — неуверенно сказал Гарри. — Честно сказать, до этого года мне ни о ком не приходилось заботиться…
— Всё когда-нибудь бывает в первый раз, — ухмыльнулся Фред и встал с кресла. — Мы все трое в копоти, между прочим. Кто-нибудь, кроме меня, собирается пойти умыться?
— Мне вообще не помешает хороший душ, — признал Гарри, поднимаясь на ноги. — Но через спальню я в ванную не пойду. Не дай Мерлин, разбужу Кевина… лучше всего пойти в ванную старост.
— Там сейчас наверняка никого нет, — Фред хитро сощурился.
— И мы трое никого не стесним, — закончил Джордж, улыбаясь.
Гарри взглянул на них и улыбнулся. Пусть с чёрными полосами копоти на лицах, лохматые, в мятой одежде — так или иначе, они были самыми желанными людьми на Земле.
Ещё на пятом курсе, только-только получив значок с буквой «С», Гарри изучил во всех подробностях ванную старост. Помимо бассейна, где на четвёртом курсе он слушал песню золотого яйца, там имелось душевое отделение, делившееся на две части — для девочек и мальчиков. По оценкам Гарри, общая площадь этого отделения могла бы поспорить с пространством футбольного поля. Мыться здесь было забавно, но Гарри всё же предпочитал бассейн, потому что когда с потолка лились горячие струи воды с пеной, создавалось впечатление, что это такой необычный дождь. Гарри не нравилась непогода. Но сейчас он и думать забыл об этой своей ассоциации.
Его ожоги только-только затянулись, когда они трое, толкаясь локтями и шёпотом перешучиваясь, вошли в ванную старост; пропитавшийся мазью бинт полетел к кроссовкам, носкам, джинсам и свитеру, из которых Гарри выскользнул, как змея из сброшенной кожи.
— Кажется, ты похудел, — Фред расстегнул свою рубашку.
— Мне уже некуда худеть, — Гарри потянулся, встав на цыпочки; тёплые, восхищённые взгляды близнецов он чувствовал кожей, не оборачиваясь. Ему доводилось ловить от других волны и похоти, и робкой влюблённости, и фанатичного поклонения — но никогда и ни от кого не исходило такой тёплой и надёжной любви, как от близнецов. Они были чем-то вроде тихой гавани, где можно было расслабиться, справившись с очередным штормом.
Гарри мог только предполагать, чем является для близнецов — может быть, напротив, штормом, в эпицентре которого будоражило нервы. Но это, право же, не имело особого значения.
— Знаешь, на вид он всё такой же, как был, — авторитетно заключил Джордж, кидая джинсы в сторону. — Надо проверять на ощупь.
— Сначала догоните! — Гарри показал близнецам язык и скрылся в душевом отделении.
Чтобы включить воду, достаточно было прижать руку к стене и подумать о том, какой именно душ хочешь принять. Тёплые, почти горячие струи с запахом яблок буквально рухнули с потолка — стеной, как ливень. Гарри убрал промокшие насквозь волосы с лица и, не оборачиваясь, отбежал к центру зала.
— Ты думаешь, не догоним? — близнецы ступили в душевую. Вода стекала по их телам, прозрачная, блестящая, обрисовывающая каждый дюйм совершенно одинаковых поджарых тел.
— На самом-то деле, — без намёка на улыбку сказал Гарри, — я только этого и хочу.
Тела близнецов были горячими; Гарри прижимался к обоим, как будто умолял о спасении, скользил губами и пальцами по мокрой коже; поцелуи Фреда и Джорджа заставляли его вздрагивать и прижиматься сильнее, гортанно стонать, пока мягкие губы собирали капли с его ключиц, плеч, груди, живота — и ниже, ниже, пряное, жгучее удовольствие, запах яблок — как в саду Уизли, где были и яблони, клонящие ветви к земле под тяжестью налитых зрелостью плодов, едва не лопающихся от сладкого сока…
…— Любите меня, — шептал Гарри, упираясь лбом в плечо Фреда. — Любите, пожалуйста, без вас я не смогу…
— Мы всегда с тобой, — Джордж захватил губами мочку уха Гарри.
— Даже когда ты думаешь, что нас нет, — руки Фреда вырисовывали на спине Гарри одним им ведомые узоры, раз за разом посылая вниз по позвоночнику тягучее желание; Гарри по-кошачьи выгибался под прикосновениями близнецов, тянулся целовать обоих в губы — сладкие, такие сладкие, как в яблочном соке, словно дождь застал их в саду Норы, где они целовались на заросшей лужайке, ловили сквозь одежду друг друга жар тел, дразнили друг друга, играли, пока могли, под тёплым летним ливнем, до тех пор, пока возбуждение не стало невыносимым.
— Даже если нас не будет вовсе…
— …мы всё равно будем рядом с тобой.
— Ты наш третий близнец.
— Наш брат.
— Наш любовник.
— Мы отражаемся в твоих глазах…
— …а ты — в наших.
— Мы любим тебя.
— Любим.
Слова растворялись в дожде-душе, шёлковым шорохом повисали в воздухе рядом с Гарри и близнецами наравне с шумом падающей воды; Гарри запрокидывал голову, яростно двигаясь, раскрываясь и раскрывая, зарывая руки в мокрые тёмно-рыжие пряди, гладкие, тяжёлые, облепляющие белоснежную кожу, на фоне которой ярче была его собственная смуглость. Губы пересыхали от яблочной сладости, едва успев намокнуть, и снова ловили то воду, то дурманящие поцелуи; огонь разбегался по телу, отделённый от воды лишь тонкой кожей, единый огонь для троих, сродни тому огню, что был в начале начал, когда Бог учился отделять стихии друг от друга и навсегда лишал огонь и воду радости быть рядом; либо они убивают друг друга, либо они не вместе.
И если только кожа не вспыхнет от неистового жара… если только вода не заберётся внутрь, нежная и вкрадчивая… тогда, может быть, они останутся в живых.
А может быть, им удастся хотя бы миг побыть друг с другом, потому что Бог создал любовь, чтобы рушить преграды.
Стоны сплетались со сказанными ранее словами, с прозрачной водой, окрашивали её в алое-алое; Гарри закричал, до крови вонзая ногти в плечи близнецов, и огонь излился наружу, соединяясь с податливой влагой, и запах яблок стал таким густым, почти вязким, что Гарри не сумел вдохнуть его сразу.
Две пары рук обнимали его, обессиленного, счастливого; он сжимал ладони близнецов в своих и целовал гибкие сильные пальцы, глубокие линии Любви и Жизни, запястья, на которых бились голубоватые жилки.
Он не помнил, плакал он или смеялся; но всё, что имело значение — это улыбки Фреда и Джорджа, блестящие матовым жемчугом зубов меж припухших от поцелуев, раскрасневшихся губ.
И между тремя телами, окутанными медленно рассеивающимися клубами пара с запахом спелых яблок, не было ни единой преграды.