Поучение на память иже во святых отца нашего Гурия, Архиепископа Казанского, месяца октября, в 4 день

Совершая ныне пречестную память иже во святых отца нашего Гурия, первого архиепис­копа и просветителя земли казанской, апос­тольских нравов причастника, апостольски потрудившегося во спасение душ человечес­ких, приличествует восхвалить его такими апостольскими словами, на Божественной Литургии в честь иерархов читаемыми: «Таков и должен быть у нас Первосвященник: святой, не причастный злу, непорочный, отделенный от грешников» (Евр. 7, 26).

Эти слова были сказаны некогда апосто­лом Павлом о Самом Христе, «Первосвященни­ке Великом, прошедшем небеса» (Евр. 4, 14), ны­не же употребляются в Церкви Христовой в дни памяти Его архиереев. Ибо архиереи — это образ Христа на земле, уподобляющиеся Ему не только саном и властью, но и жизнью угождающие Ему, насколько кто может. И когда мы произносим и обсуждаем в нашем уме эти слова, мы видим, сколь ясно ими на-чертывается вся богоугодная жизнь на земле ныне празднуемого Христова архиерея, свято­го Гурия, который отобразил в себе Сына Бо­жия, сделавшись общником Его страданий и уподобившийся Ему в попечении о спасении многих.,

В настоящей нашей духовной беседе жи­тие святителя Христова Гурия — хотя все оно от юности до старости, от честного рождения и до блаженной кончины было поистине «свя­тое, непричастное злу, непорочное, отделенное от грешников», которые смертно опечаливают Бога, — для более ясного выявления его доб­родетелей разделим на три части: жительство его в миру, в иночестве и в архиерействе. И, согласно вышесказанным апостольским сло­вам, мы покажем, что этот святитель Христов в мире, еще до принятия иноческого чина, был «не причастен злу и непорочен», в иночестве «святым», а в архиерействе «отделенным от греш­ников», и ясно увидим, что этими добродетеля­ми он отобразил в себе Христа Сына Божия и воистину угодил Ему.

<br>

«Часть первая». О страдальческом житии святого Гурия в миру

До принятия преподобства, то есть иноче­ского чина — ибо титул «преподобный» при­личествует инокам, — еще живя в мире, святой Гурий явил себя «не причастным злу, непороч­ным». Незлобие бывает двоякое: одно у младен­цев, другое у мужей. Незлобие младенцев — не добродетель, а естество, ибо по естеству они не могут творить и не ведают никакого зла, как и добра, незлобие же мужей, знающих и могущих делать зло, но не делающих его, — превеликая добродетель. Потому оставим в житии святого Гурия его младенческое незло­бие и будем говорить о незлобии мужеском, которым, как превеликой добродетелью, он премного угодил Богу.

Незлобие имеет в Святом Писании и дру­гие наименования. Оно называется невин­ностью и незлопамятством. Незлобие мужей заключается в том, чтобы не делать никакого зла, ни на кого не озлобляться и никого не оз­лоблять. Быть невинным — значит не быть повинным ни в каком грехе, ни в своем, ни в чужом, и не быть достойным какого-либо на­казания. Незлопамятство же заключается в том, чтобы не только не воздавать злом за зло, но и в памяти не иметь нанесенной кем-либо обиды, не только не помышлять о мщении, но и делать добро тому, кто нанес обиду. Сле­довательно, незлобие, невинность и незлопа­мятство — одно и то же.

Непорочность же заключается в том, что­бы не только не творить скверны греховной плотью, но и в помыслах не желать скверного греха, быть чистым душой и телом. Обе эти добродетели — незлобие и непорочность — составляют единое, как бы соединены друг с другом и при двух наименованиях имеют еди­ную силу, ибо там, где есть незлобие, нет и греховной скверны. Святой Давид говорит: «Неповинный руками и чистый сердце, сей полу­чит благословение от Господа» (Пс. 23, 4—5). «Неповинный руками», то есть не прикасавший­ся к злому делу, — неповинен, и вместе чист, то есть незлобив и непорочен. Незлобие с не­порочностью соединены вместе и на небе, как говорит святой Иоанн Богослов: «Не осквер­нившись, следуют за Агнцем» (Откр. 14, 4).

В богоугодном житии святого Гурия мы читаем, что еще в молодых летах, когда он служил в доме своего господина, он обнаружи­вал добрые нравы, среди которых выделялись два: незлобие и непорочность. «Нравом, — пишется там, - бы смирен, тих и незлобив; к тому же, и девственное житие возлюбил». Итак, мы видим святого еще в юности незло­бивым, непорочным.

Поставил его господин строителем своего дома, как некогда египетский воевода Пентефрий прекрасного Иосифа. Завидуют ему сверстники и товарищи его, тайно и явно враждуют против него. Он же, зная и видя вражду их, не гневается на них, не враждует против них, и потому — незлобив. Проводит дни юности своей в девственном целомудрии, несоблазненный среди стольких мирских со­блазнов, нисколько не поврежденный среди стольких опасностей для души, как лилия в тернии, и потому — непорочен.

Замышляют против него злобные враги напасть лютую, клевещут на неповинного, якобы он тайно осквернил ложе своего госпо­дина, он же во имя Бога с кротостью претер­певает злобу клеветников, не воздает злом за зло и обидой за обиду, и потому — незлобив. Он чист от возводимого клеветой греха, ибо лаже в помыслах не пожелал греха скверного, и потому — непорочен.

Неразумный господин, поверив неправед­ной клевете, без рассмотрения повелевает тотчас же убить его, и неповинный юноша ведется как агнец на заклание, не сделав зла, не обличая злобной лжи своих клеветников, и потому был незлобив. Благоразумный сын господина, испытав его и узнав, что он непо­винен, освободил его от смерти, и потому святой Гурий явил себя непорочным. Вверженный в мрачную темницу, он не имеет в своем сердце злобы против сделавших ему та­кое зло, и потому незлобив. Претерпевает тесные узы за грех несделанный, и потому не­порочен.

Итак, святой Гурий в юности своей имел в себе обе эти добродетели, незлобие и непо­рочность, соединенными вместе. Возгласи же, о Святая Церковь, с дерзновением об этом ар­хиерее словами апостольскими: «Непричаст­ный злу, непорочный».

Этими двумя, соединенными вместе, доб­родетелями угодник Божий воистину отобра­зил в себе естественные нравы Сына Божия незлобивого и непорочного и столь угодил Ему, за что и возлюблен Им, сколь уподобил­ся Ему, ибо подобный любит подобного, незлобивый незлобивого, непорочный непо­рочного.

Праотец Христов, святой Давид, указывая последующим родам свой нрав, каким он был в царствовании, и, называя незлобие первей­шей добродетелью, говорит: «Я ходил в незлобии сердца моего среди дома моего» (Пс. 100, 2). Го­ворит о себе, что он отнюдь не любил злобных людей и гнушался ими: «Лукавого я не знал, не было близко мне сердце развращенное, тайно клевещущего на ближнего своего изгонял, с смо­трящими гордо и несытыми сердцем с сим не ел» (Пс. 100, 4-5).

Но, о Давид святой! Кто же был другом твоим, кого возлюбил ты, с кем приятельственно имел общение? Отвечает Давид: «Незло­бивые и праведные прилеплялись ко мне и ходя­щий путем непорочным служили мне» (Пс. 24, 21). Мы видим, кто был любезен святому Да­виду: тот, кто был незлобивым, непорочным. То же говорит ныне через Духа Святого в сердцах верующих и Сын Давидов, Христос Спаситель наш: только незлобивые и правые, нескверные, ходящие по непорочному пути прилепляются ко Мне, только их люблю, с ними имею дружеское общение, с незлобивы­ми, с непорочными. Им говорит Он в Еванге­лии: «Вы друзья Мои» (Ин. 15, 14).

Подобным образом и о святом Гурии Спа­ситель говорит: «Незлобив и прав, непорочен и нескверен был угодник Мой Гурий, а пото­му он Мой возлюбленный друг, прилепляю­щийся ко Мне». Мы же, грешные, восприняв отсюда дерзновение, скажем Христу Господу: о Владыко Человеколюбче! Если Ты любишь незлобивых, то почему попускаешь тяжкие обиды и оскорбления их в мире сем? Если лю­бишь непорочных, почему умножаешь раны неповинных в этой жизни?

Прежде чем получить ответ на наш дерз­новенный вопрос, встанем мысленно около мрачного узилища неповинного юноши, свя­того Гурия, и посмотрим внутренними очами на обиду, наносимую незлобивому, и на нака­зание, совершаемое над неповинным, не сде­лавшим никакого греха. Мы видим темничную тесноту святого Гурия, мрак темничный, го­лод нестерпимый, ибо ему туда подавалась не человеческая, а скотская пища: бросали один сноп овса на три дня и немного воды. Что же скажем мы о прочих его терпениях напастей в темнице, где была не только скудость во всем необходимом, но не было даже свободного воздуха для дыхания, так как он был заключен в глубоком подземном рву и был как бы зажи­во погребенным.

Такие его страдания продолжались около двух лет, и когда мы рассматриваем их, можем только удивляться чудному промышлению Божию о святом Гурии — так и о подобных ему других святых, — которое попускает столь лютые обиды, напасти, скорби, и долгие стра­дания в настоящей временной жизни тех, ко­торые постоянно сохраняют себя от всякого греха и стараются во всем угодить своему Творцу.

Однако Соломон советует не удивляться этому, говоря в Притчах: «Кого любит Господь, того наказывает и благоволит к тому, как отец к сыну своему» (Притч. 3, 12). Но если нет вины, за что наказывать его? Если нет греха, достойного жестокого наказания, какому на­казанию подлежит незлобивый, непорочный? Однако наказывает его Господь, наказывает потому, что любит его; любит же за незлобие, за неповинность, как говорит и Давид: «Меня же за незлобие принял», то есть возлюбил. Вот ответ на вопрос, почему Господь попускает многоразличные напасти избранным Своим угодникам в мире сем! Потому, что Он любит их, любит же потому, что они подобны Ему в терпении и страдании, в неповинности и не­злобии.

Незлобие каждого угодника Божия — это как бы некая духовная сладкозвучная музыка, которой увеселяется Творец, как говорит свя­той Иоанн Златоуст: «Ничто так не радует Бо­га, как то, чтобы люди были незлопамятными или незлобивыми. Как господин приказывает чаще и дольше петь и играть ту песнь или ме­лодию, которую любит слушать и которая увеселяет его, так и Господь наш, радующийся незлобию каждого верного раба Своего, пре­терпевающего беды с благодарными слезами, для того и попускает на него многие напасти и озлобления, чтобы он больше терпел и бла­годарил Его. Попускает потому, что любит, и насколько больше кого-либо любит, настоль­ко более жестокие попускает на него оскорб­ления, и насколько большее попускает оскор­бление, настолько больше его любит» (Беседа на Послание к Филиппийцам, зачало 4; Бесе­да 14, нравоучение 14).

Возлюбил Господь учеников Своих ве­личайшей любовью, как возлюбленный Ио­анн пишет о том в своем Евангелии: «Возлю­бив Своих сущих в мире, до конца возлюбил их» (Ин. 13, 1). Что же делает Он возлюбленным Своим? Какую благодать дарует на земле? Он не сажает их на престолах временных почес­тей справа и слева от Себя, не представляет им пиршеств и тленных удовольствий, не ис­полняет их мирского веселия и радования. Что же? Он предлагает им скорби, рыдания, терпение напастей и бесчестие, говоря: «Вы восплачете и возрыдаете, а мир возрадуется; вы печальны будете» (Ин. 16, 20). Для чего же Господь попускает все это на возлюбленных рабов Своих? Для того, чтобы яснее показать им Свою любовь, великую и бесконечную, по подобию прообразовавшего Его в древности Иосифа, сына Иаковлева.

Ветхозаконный Иосиф, возведенный из темничных уз на царский престол в Египте, когда пришли к нему братья и не узнали его, любя единоутробного брата своего Вениами­на более всех, как говорится в Писании: «И поднял глаза свои Иосиф, и увидел Вениамина, брата своего, сына матери своей, и он готов был заплакать, и вошел он во внутреннюю комнату и плакал там» (Быт. 43, 29—30), — любя его столь великой любовью, он повелел, чтобы в мешок его была положена чаша, которой он приветствовал своих братьев: «Чашу», — сказал он, — «серебряную, положи в мешок к младшему» (Быт. 44, 2). Для чего же? Для того чтобы вре­менно опечалить его, исполнить скорби и ры­дания и возвратить к себе с пути, как пленни­ка. Домоправитель Иосифов говорит: «У кого найдется чаша, да будет рабом господина мое­го» (Быт.44,9).

Какая же нужда и приобретение для Ио­сифа в том, чтобы повергнуть юного отрока Вениамина в такую печаль и заставить его проливать слезы? Та нужда, то приобретение, чтобы еще более утешиться о нем, возвратив к себе, открыть ему, что он единоутробный брат его, исполнить еще большего радования и веселия и, сделав участником в своих благах, на деле показать ему, как он его любит. Рассуждая об этом, святой Григорий Двоеслов говорит: «Тайно влагается чаша в мешок младшего бра­та и поставляется вопрос о краже. Посылается домоправитель, чтобы возвратить их с пути, совершается порабощение: «У кого найдется чаша, да будет рабом господина моего», — и она находится в мешке младшего; тогда возвраща­ется Вениамин как уличенный вор, печальные братья следуют за ним.

О мучительство милосердное! О оскорбле­ние любовное! Мучает потому, что милосерд­ствует! Оскорбляет потому, что любит!» (Бесе­да 21 на пророка Иезекииля).

Подобное тому делает Господь наш с возлюбленнейшими рабами Своими: в мешок временной их жизни на земле Он влагает ту чашу, о которой некогда говорил Своим уче­никам Иакову и Иоанну: «Можете ли пить ча­шу, которую Я буду пить» (Мф. 20, 22), — т.е. чашу бед, печалей, чашу страданий. И это де­лает для того, чтобы пленить их в любовь Свою и поработить Себе в сладкое рабство, чтобы после всех этих горестных бед, печалей и страданий еще более увеселить их, явив им Свою любовь, превеликую и неизреченную, и утешить бесконечным радованием, сделав их сонаследниками Своими в вечном Своем царстве.

Теперь мы знаем, почему Бог попустил на святого, непорочного и незлобивого Гурия столь лютые напасти и незаслуженные оскор­бления. Потому, что он возлюблен был Богом, как верный раб Господина, Который любя наказывает Своего раба, как истинный сын Отца, Который»бьет сына, которого принима­ет» (Евр. 12, 6), подобно Иосифу, который, побеждаемый любовью к Вениамину, своему ближайшему брату, временно опечаливает его чашею.

Возгласи же нам, о святой Григорий, вы­шесказанные слова твоего удивления: «О му­чительство милосердное! О оскорбление лю­бовное! Мучает потому, что милосердствует! Оскорбляет потому, что любит!» У земных властителей есть обычай чествовать того, кого они любят, чашею, из которой они пьют сами. Подобное делает и Владыка наш Небесный, Христос Спаситель, Который, налив из чаши вольных Своих страданий чашу страдальчест­ва святому Гурию, говорит тайно в его сердце: «Можешь ли ты, возлюбленный и верный служитель Мой, пить чашу, которую Я испил? Пострадай неповинно, как пострадал и Я, Безгрешный!» И подает Господь рабу Своему ту чашу, зная, что он с благодарностью при­мет ее из Его рук, говоря вместе с Иовом: «Не­ужели доброе мы будем принимать от Бога, а злого не потерпим?» (Иов. 2, 10).

Взял страдалец Христов эту чашу страда­ний из руки Господней с любовью и испил ее сладко, с усердием говоря словами апостола: «Благодушествую в немощах, в обидах, в нуж­дах, в гонениях, в притеснениях за Христа» (2 Кор. 12, 10). Испил с благодарностью, ибо, будучи спрошен одним из своих сверстни­ков, подошедшим к темничному окну: «Как тебе здесь?» — отвечал: «Благодарю Бога и Пречистую Богородицу и всех святых! Хоро­шо мне!» И когда он так благодарил Бога за эту чашу своего страдания, то благодарение его было пред ушами Господними как бы прекрасной музыкой, а молитва его за оби­девших была пред Христом Господом как бы сладчайшей песней, которой Он, любящий нас, увеселялся.

Так святой Гурий, еще будучи в миру, не­винностью в напасти и незлобием в страда­нии отобразил в себе Сына Божия, Незлоби­вого и Непорочного, и угодил Ему, Христу, Богу своему. Но пора нам уже перейти к его преподобничеству.

<br>

«Часть вторая». О преподобничестве святого Гурия в иноческом житии

После двухлетнего пребывания в темнич­ных узах и после чудесного изведения оттуда, святой Гурий, приняв иноческий чин, явил себя в нем преподобным.

Слово «преподобный» происходит от сло­ва «подобный»: подобный — преподобный. Один иконописец, искуснейший в иконопис­ном мастерстве, напишет образ живого чело­века на доске искуснее и подобнее, чем дру­гой; и этот образ искуснейшего мастерства в сравнении со вторым будет преподобным, то есть самым подобным (похожим) на живого человека. И смотрящие на них скажут, что второй из них подобен живому лицу, а первый преподобен.

Образ и подобие Создателя Бога, то есть душа человеческая разумная, хотя и одинако­ва у всех людей, каждый из которых имеет свою душу, ибо сказано: «Сотворим человека по образу Нашему и по подобию» (Быт. 1, 26), — од­нако подобие этого образа Божия сохраняется не у всех одинаково. У тех, которые оскверни­ли себя многими грехами и беззакониями и не стараются очистить себя покаянием, образ Божий помрачен, обезображен, и подобие «уподобившихся скотам несмысленным» (Пс. 48, 13) премного отличается от подобия Божия. У тех же, которые внимательно охраняли себя от греховной скверны и старались уподобляться и угождать Богу добрыми делами, душевный образ Божий светел, прекрасен и подобен сво­ему Создателю. Чем кто больше трудится в богоуподоблении, тем светлее блистает в нем образ Божий и тем подобнее Богу становится его подобие.

Трудится мирской благочестивый муж, стараясь по мере сил своих, насколько может, угодить Владыке своему, жительствуя по есте­ственному, Богом установленному закону в страхе Господнем и ходя во всех заповедях Его непорочно, и в душе его образ Божий подобен Богу. Трудится инок богоугодный выше есте­ственной меры, своими постническими по­двигами, бессупружным житием и сохранени­ем непорочной чистоты, выполняя законы вышеестественные, и ежедневно истомляя себя разными умерщвлениями, и в душе его образ Божий подобнее Богу, чем в душе мужа мирского. И потому инок называется препо­добным.

Мы же, беседуя о христоподобной жизни святого Гурия, скажем, что этот угодник Божий, еще находясь в миру, до иночества был подо­бен Христу Господу своим незаслуженным страданием, ибо, не сотворив греха, был му­чим как грешник. Он был подобен Ему, потому что с Его же помощью явил себя незлобивым, непорочным. Преподобным же, то есть более подобным Ему, он сделался в иночестве доб­ровольным вседневным умерщвлением себя во имя любви Христовой, «всегда нося», по сло­вам апостола, «в теле мертвость Господа Иису­са» (2 Кор. 4, 10). Страдал угодник Божий прежде всего поневоле от злобных людей, по­том изволил страдать по вольной воле от более злобных врагов, «от духов злобы поднебесной» (Еф. 6, 12), всегда ратующих против угождаю­щих Богу и от плоти, желающей противного духу (см. Гал. 5, 16). Это домашние враги че­ловека: их брани, ухищрения и непрестанную борьбу с ними святой угодник Божий начал претерпевать, когда взошел на крест иночест­ва и «распял плоть со страстями и похотями» (Гал. 5, 24), уподобляясь вольно распятому Господу своему.

Многие из богоугождающих уподобляют­ся Христу в смирении, незлобии, кротости, милосердии, нелицемерной любви и в других добродетелях, совершаемых без особых тру­дов. Ибо какой труд в том, чтобы быть друже­любным, милосердным, кротким, незлоби­вым, смиренным?! Какой труд в том, чтобы никого не обидеть, как Христос не обидел никого?! Какой труд в том, чтобы не убивать, не красть, не пожелать чужого (см. Исх. 20, 1-17), не лгать, не осуждать, и делать другие подобные добрые дела, через которые бла­женные мужи становятся христоподобными?!

Но немногие уподобляются Христу в Его вольных страданиях, в трудном несении крес­та и в распятии. Апостол Павел, умоляя, уве­щевает нас: «Умоляю вас: подражайте мне, как я Христу» (1 Кор. 4, 16). Но, о апостол святой! Скажи нам, в чем ты подобен Христу, Господу нашему? «Я, — говорит, — подобен в распя­тии: «Сораспялся Христу» (Гал. 2, 19)». Вот в чем подобие Христу у апостола: в сораспятии Христу.

Может быть, скажет кто-либо: «Мы не чи­тали в житии апостола Павла, чтобы он был распят на древе крестном, как был распят Христос». Да знает таковой, что апостол го­ворит здесь не о вещественном кресте и рас­пятии, а о духовном, что ясно из других слов того же апостола: «Для меня мир распят, и я для мира» (Гал. 6, 14), — ибо распяться миру — это значит сораспяться Христу, и сораспяться Христу — значит распяться миру. Потому сно­ва скажем апостолу: о истинный подобник Христов! Ты не только подобен Христу, Гос­поду своему, в твоем духовном распятии, но и преподобен Ему, подобнее, чем другие! Ибо кто так распялся Ему как ты, который «носил язвы Господа Иисуса на теле своем и восполнял недостаток в плоти своей скорбей Христовых» (Гал. 6, 17; Кол. 1, 24)? Кто так умер для мира, как ты, который говоришь: «От всего отказал­ся, и все почитаю за сор, чтобы приобрести Христа» (Флп. 3, 8)?

Обращая здесь свои слова к святому и преподобному отцу нашему Гурию, потребно было бы прежде всего пространно рассмотреть и истолковать, что такое духовное распятие? Но чтобы не увеличить беседы и сократить время, скажем только вкратце, что духовное распятие — это повседневная смерть, которой духовный муж умирает для мира и своей «пло­ти, желающей противного духу» (Гал. 5, 17), и для всех бесовских искушений. Преподобный отец наш Гурий, чтобы яснее отобразить в се­бе подобие распятого Христа, сделаться пре­подобным Ему, взял на себя крест иночества и понес его на себе, повседневно распинаясь на нем и умирая, согласно словам Псаломника: «Ради Тебя умерщвляемся весь день» (Пс. 43, 23).

Двоякая бывает смерть: естественная и ду­ховная. Естественная смерть положена всем, как говорит Писание: «Человекам положено од­нажды умереть» (Евр. 9, 27), а духовная смерть только для желающих, ибо Господь говорит: «Кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой» (Мк. 8, 34). Он никого не принуждает, но говорит: «Кто хочет».

Но мы видим, что иному предстоит только одна смерть естественная, а преподобному угоднику Христову предстоит смерть двоякая: сначала духовная, а потом естественная. Хо­рошо сказал кто-то, рассуждая о Лазаревом воскресении: «Христос возвратил Лазаря к жизни для того, чтобы человек, родившийся в мире однажды, научился дважды умирать». Ибо естественная смерть не может быть доб­рой и честной пред Богом, если ее не предва­рит духовная смерть. Никто не может после смерти получить жизнь вечную, если не при­выкнет умирать до смерти. Моисей вышел из Египта с людьми израилевыми в путь, веду­щий в землю обетованную, не раньше, чем тогда, когда умерщвлены были первенцы еги­петские (см. Исх. 13, 15). Так и человек не войдет в жизнь вечную, если прежде не убьет в себе умерщвлением греховные вожделения. Блажен тот, кто научился до смерти умирать для греха, и до погребения во гробе похоро­нит свои страсти в умерщвленном своем теле.

Такой предсмертной смертью вседневно умирал преподобный Гурий. Сначала он рас­пялся миру, отвергнув его и все его прелести, не требуя богатств, не ища славы, не заботясь о делах житейских (см. 2 Тим. 2, 14), не уловляясь временными сладостями. И когда мир вместе с дьяволом покушался своими прель­щениями свести его с креста, всегда находил его мертвым и нечувствительным. Предлагал ли он когда-нибудь золото, он вменял его в болото; показывал ли красоту какого-либо лица, он смотрел на него как на «окрашенный гроб, который снаружи кажется красивым, а внутри полон костей мертвых и всякой нечис­тоты» (Мф. 23, 27); представлял ли что-либо иное суетное зрению его, он «отвращал очи свои, чтобы не видеть суеты» (см. Пс. 118, 37). И как каждый гнушается мертвецом, съедае­мым червями, так преподобный презирал мир сей, ибо он мертв и не дает надежды на жизнь вечную, и всегда снедаем червями повседнев­ных попечений, суеты и волнений.

Итак, ни в чем не преуспев, отходил от не­го мир сей. Если же святой угодник Божий когда-либо был хвалим за свою добродетель­ную жизнь в иноческих трудах и постничес­ких подвигах, он принимал такую похвалу за бесчестие для себя. Если же его бесчестили, он принимал бесчестие за великую похвалу, хорошо памятуя наставление преподобного Макария Египетского, который на вопрос од­ного пришедшего к нему в скит брата: «Ска­жи мне, учитель, как спастись?» — отвечал ему: «Иди на кладбище и злословь мертвых!» Брат пошел и злословил их, бросал камнями в гробницы, а затем вернулся к старцу и расска­зал ему. «Что же сказали тебе мертвые?» — спросил старец. «Ничего», — отвечал тот. И сказал ему старец: «Теперь пойди и похвали их». Брат пошел и начал ублажать мертвых похвалами, говоря: «Вы святые, вы апостолы, вы пророки, вы преподобные!» Затем, возвратившись к старцу, рассказал, как он хва­лил их. Старец опять спросил: «Что же они ответили тебе?» «Ничего», — ответил брат. Тогда старец сказал ему: «Видишь ли: злосло­вил ли ты их, восхвалял ли, они ничего не от­вечали тебе. Так и ты, если хочешь спастись, будь как мертвец, не гневайся, когда тебя бес­честят, как мертвый, не возносись, когда тебя хвалят, и тогда ты спасешься». Такой нрав ис­тинного иночества святой Гурий всячески со­хранял в себе, не величаясь, когда его хвалили, не гневаясь, когда хулили; был подобным мертвому.

Умирал преподобный и для своей плоти, то есть плотских вожделений, распиная их различными умерщвлениями, как говорит апостол: «Но те, которые Христовы, распяли плоть со страстями и похотями» (Гал. 5, 24). Плоть — близкий, домашний враг человека, действующий и живущий в одной с духом храмине составов человеческих, и потому от врага сего подобает хранить себя ежечасно. Это сильный враг, мало кем побеждаемый и многих побеждающий, одолевающий иногда даже святых.

Сокрушается святой Киприан о тех, кото­рые через плотские страсти пали от великой святости в глубину греховную. Ибо в его вре­мена, когда наступило гонение на христиан со стороны идолопоклонников, некоторые из верных, сначала дерзновенно исповедавшие имя Христово и претерпевшие многие муки потом, когда были отпущены на свободу обесславили себя плотским падением и тела свои, бывшие прежде храмами Святого Духа сделали храмами греховного плотского сладо­страстия.

Столь сильный враг наш — плоть наша! Это враг-досадитель, ибо постоянно напада­ет, непрестанно воюет и, стараясь всегда одо­леть, озлобляет. Хорошо сказал старец, по­сланный Богом святой Евфросинии: «Если можешь понести скорбь плоти, оставь все и беги от мира сего, как Израиль от рабства фа­раонова» (Память 25 сентября).

Достойны рассуждения эти слова: «если можешь понести скорбь плоти». Где господст­вует плоть, и дух служит плоти, там не может быть скорби плоти в жизни сей; она может быть разве только в будущей геенне. А где дух старается господствовать над плотью, там повседневная скорбь, брань, борьба с противоборствующей плотью, борющейся при помощи природных или же вызываемых искусителем греховных влечений. И поисти­не, тот инок, который может понести скорбь плоти, это тяжкое бремя для духа нашего, яв­ляется как бы гнилым трупом для живого че­ловека.

Упоминается в историях некий мучитель, тиреннийский царь по имени Мезентий, ко­торый мучил пленников так: привязывал к живым людям трупы мертвых, прилагая их лицо к лицу, руки к рукам, ноги к ногам; и живой носил мертвого до тех пор, пока он не сгниет и своим смрадом не уморит его. Сколь велико такое мучительство!

Подобно тому и содружество, или крепкий союз сожития тела нашего с духом. Грехолюбивое тело, всегда желающее скверных сластей, есть как бы труп смердящий: «Возсмердели и со­гнали раны мои от безумия моего», — говорит Да­вид (Пс. 37, 6). Дух же, старающийся угодить Богу, есть как бы живой человек, стремящий­ся к жизни вечной.

Сколь тяжело живому человеку носить привязанный к нему труп! Сколь тяжело духу носить, то есть терпеть, греховные вожделе­ния! Не напрасно говорит апостол: «Бедный я человек/ Кто избавит меня от сего тела смер­ти?» (Рим. 7, 24). Поистине, доблестен тот по­движник, который может беспрепятственно носить скорбь плоти.

Желающий уразуметь иночество преподоб­ного отца нашего Гурия пусть не рассматривает въяве его постнические подвиги, деннонощные молитвы и многоразличные умерщвления плоти, которые святой творил втайне, в за­творенной келье, только перед очами Всеве­дущего Бога. Пусть созерцает он всечестную его раку и, видя его нетленные мироточивые мощи, пусть уразумеет, что он поистине был совершенным иноком, умевшим терпеливо носить скорбь плоти, одолевшим сего домаш­него врага, сильного и лютого мучителя, пора­ботив плоть духу. Ибо что означает нетление честных мощей его, как не то, что он сохра­нил в течение всей жизни свою девственную чистоту? На что указывает истекающее из его мощей целебное миро, как не на то, что он пролил много потов своих, трудясь и стараясь одолеть сильного врага и умертвить его со всеми его вожделениями?

Поистине, этот подвижник мог сказать о себе словами апостола: «Бьюсь не так, чтобы только бить воздух; но усмиряю и порабощаю тело мое» (1 Кор. 9, 26-27). Посему «не» дал «Господь преподобному Своему видеть тление» (Пс. 15, 10). Ибо кому даруется Богом нетле­ние мощей, так не тому, кто провел жизнь в непорочном девстве? Кому дается чудесное источен ие мира, как не подвижнику, в поте лица совершающему свои труды?

И, без сомнения, о преподобном Гурии можно сказать, что сколько целебного мира источилось из честных мощей его, столько же потов излил он в этой временной жизни пред Богом, подвизаясь, чтобы сохранить чи­стоту свою душевную и телесную, и постоян­но умерщвляя себя, потому житие его было повседневным мученичеством, и каждая кап­ля пота его была столь же благоприятна пред Богом, как и капля крови мученической, пролитой за Христа. Ибо одинаковое досто­инство имеют пот трудолюбца, повседневно умерщвляющего плоть свою ради любви Хри­стовой, и кровь мученика, умирающего в один час, так как они принимают от Бога рав­ную благодать и целебную силу. Если мощи святых мучеников, проливших за Христа свою кровь, подают исцеления, то подают ис­целения и мощи преподобных, которые хотя и не пролили крови своей за имя Христово, однако же чудодействуют, как и мученики, ибо они пролили многие свои поты, угождая Христу.

Неудивительно, что, руками Павловыми творились чудеса, подавались исцеления, ибо они неединожды пострадали за Христа, были связываемы и избиваемы, но удивительно, что платки и пояса Павловы, ни в чем не стра­давшие (ибо могут ли страдать бездушные предметы?), творили такие же чудесные дей­ствия, как и сами руки Павловы. Об этом в Деяниях Апостольских сказано: «На больных возлагали платки и опоясания с тела его, и у них прекращались болезни, и злые духи выходи­ли из них» (Деян. 19, 12). Одинаково чудесную силу имеют как пот Павлов, истекающий во время трудов, так и кровь его, изливаемая в страданиях.

Не менее честны и вы, капли потов преподобнических, чем капли крови мученической! И твоих потов излияния, преподобный отче Гурие, повседневный мученик Христов, не последние в очах Божиих! Веруем, что ты столько же угодил Богу своими подвигами, сколько святые мученики своими страдания­ми. Об этом свидетельствует источник мира твоего, как некогда в Солуни у великомуче­ника Димитрия мироточивого (26 октября). Мироистечением твоим ясно начертан в тебе образ и подобие Того, Чье «имя миром излиянным» называется» (см. Песн. 1, 2), Слад­чайшего, говорю, Иисуса, ибо ты последовал за Ним «в благовоние мира Его» (Там же).

Итак, ясно видно преподобие святого Гу­рия в его иночестве, когда он, распинаясь на своем духовном кресте для мира и всех похотей, сораспялся Христу и победил все вражес­кие ухищрения, сделавшись мертвым и недей­ственным для греха и живым для Бога, говоря словами апостола: «И уже не я живу, но живет во мне Христос» (Гал. 2, 20).

<br>

«Часть третья». Об архиерействе святого Гурия

Когда Бог благоизволил благоверному Ца­рю христианскому покорить помраченное са­рацинским нечестием Казанское царство и восхотел «выслать делателей на жатву Свою» (Лк. 10, 2), Он избрал жребием на это дело угодника Своего святого Гурия, чтобы он по­шел и принес плоды, и поставил его архиереем в новопросвещенном граде Казани. Тогда свя­той Гурий, как светильник, изъятый из-под спуда его тайных богоугождений, и постав­ленный на подсвечник, начал светить всеми добрыми делами и уже явно показал себя «от­деленным от грешников» (Евр. 7, 26), подобно Спасителю, Который, понеся грехи наши как «Агнец Божий, Который берет на Себя грех ми­ра» (Ин. 1, 29), Сам был без греха, по Писа­нию: «Не сделал никакого греха, и не было лести в устах Его» (1 Петр. 2, 22).

Архиерейский сан уподоблен в Божест­венном Писании небесным светилам. Так, Сирах о ветхозаконном архиерее Симоне го­ворит: «Как утренняя звезда среди облаков, как полная луна, как солнце, сияющее над храмом Всевышнего» (Сир. 50, 6—7). О новоблагодат­ных же архиереях Сам Господь говорит в Евангелии: «Вы — свет миру» (как небесные светила, озаряющие мир), «так да светит свет ваш пред людьми» (Мф. 5, 14, 16).

Христова Церковь на земле есть как бы небо, ибо как на небе живет Бог, окружаемый Ангелами, так и на земле Он живет в Церкви Своей, прославляемый людьми, как говорит Давид: «Господь во храме святом Своем, Бог по­среди людей Своих; хвала Ему в Церкви препо­добных» (Пс. 10, 3; 149, 1). И как небо украше­но и сияет своими светилами, так и Церковь сияет своими светилами — своими пастыря­ми и учителями, из которых одни сияют как звезды, другие как луна, а иные как солнце, каждый соответственно чину, чести и званию и по мере своего совершенства в добродетель­ной жизни и духовной мудрости.

Светила небесные, поставленные устрое­нием Божиим на безмерной высоте, далеко отстоят от земли, — и архиереи занимают на церковном небе не низкое, а высочайшее ме­сто, будучи образами Сына Божия, и премно­го отличаются от своих подчиненных святы­ней и властью. Ибо те, которые управляются архиереем, — овцы, а архиерей — пастырь. Те чада, а он отец, те ученики, а он учитель, те люди, а он Ангел по своей чистой и святой жизни.

Светила небесные — это как бы очи неба, взирающие на всех, сияющие одинаково для добрых и злых (ср. Мф. 5, 45), — и архиереи также как бы очи церковные, бодрственно и неусыпно взирающие на вверенное им стадо, видящие нужды и немощи всех, и одинаково заботящиеся о спасении всех, как добрых, так и злых. Ибо они, по слову апостола, «пекутся о душах» человеческих, «как обязанные дать от­чет» (Евр. 13, 17).

Светила небесные, хотя очень велики, ибо каждое из них по величине своей не только равно, но и превосходит землю, однако по причине далекого расстояния кажутся очам нашим малыми. Подобным образом и лица ду­ховного чина в очах горделивых мирян, далеко отстоящих от богоугождения, кажутся малы­ми, вменяются ни во что, хотя многие из них велики пред Богом и их недостоин мир.

Светила небесные, когда мы смотрим на них, кажутся стоящими на одном месте, тогда как они в своем непостижимом течении дви­жутся днем и ночью и в двадцать четыре часа обходят весь великий круг небесный, и не ус­тают. Подобно этому и пастыри церковные, трудясь непрестанно и неуклонно в своем звании, должны идти путем, установленным для них Законом Божиим, согласно словам Псалмопевца: «По пути заповедей Твоих я шел, когда Ты расширил сердце мое» (Пс. 118, 32), — и подобно тем, о которых говорит пророк Исайя: «Надеющиеся на Господа обновятся в си­ле: поднимут крылья, как орлы, потекут — и не устанут» (Ис. 40, 31).

Светила небесные светят жителям земли и согревают их. Подобным образом и долж­ность архиереев заключается в том, чтобы светить всем добрыми делами своими и со­гревать любовью. И как свет небесных светил, проходя по скверным местам земным, не оск­верняется, так и врачующий архиерей, связы­вающий и разрешающий грехи человеческие, носящий немощи немощных, должен осто­рожно сохранять себя от греховного повреж­дения, чтобы, исцеляя язвы и нагноения дру­гих, не повредить самому себе, чтобы, омывая Других, не оскверниться самому, наставляя Других, не уклониться с пути правого, проповедуя другим, самому не сделаться негодным. Соблюдая же себя чистым от греховных про­роков, он воистину становится «отделенным от грешников», хотя и живет на земле вместе с грешниками, подобно лучам небесных све­тил, проходящим через земные скверны и ни­сколько не оскверняющимся.

Таково было архиерейство празднуемого ныне великого угодника Божия Гурия, перво­го архиепископа казанского, который хотя и жил среди грешников, придя в страну ново-просвещаемую, однако не приобщился к их грехам, а очищал их, омывая нечестивых свя­тым Крещением, как и Христос Господь наш, пришедший спасти грешников (см. 1 Тим. 1, 15), ел и пил вместе с ними, но Сам был «отде­лен от грешников» и, омывая скверны нечести­вых, Сам пребыл непорочным.

И был тогда святитель Христов в земле Казанской как свет, во тьме светящий и тьмой не помрачаемый, как говорит Писание: «И тьма не объяла Его» (Ин. 1, 5). Подобен был святитель Христов в жизни своей вышереченным светилам небесным, которым у Сираха в Святом Писании уподоблено лицо архиерей­ское.

Когда в юности угодник Божий начинал свою добродетельную жизнь, незлобивую, не­порочную, девственную, он уподобился звез­де утренней, восходящей на высоту святыни, сияющей среди бед и напастей, как бы среди облаков. Когда же взошел к иноческому преподобству, явил себя как бы полной луной, сияюшей всю ночь, ибо, пребывая в молитве с вечера до утра, от восхода луны до захода ее, проводил без сна целые ночи. Когда же возве­ден был Богом на престол архиерейский, он сделался как бы солнцем, сияя в Церкви Бога Вышнего.

Но сначала посмотрим, как взошло сие мысленное солнце на высоту церковного не­ба, к чести, говорю, архиерейской? Как сей светильник поставлен был на свещник? Как сей град утвердился на верху горы?

В святом житии его мы читаем, что благо­верный Царь и святейший всероссийский ар­хипастырь, желая дать первого архиерея но­вопокорен ному Казанскому царству и подра­жая древнему апостольскому обычаю, реши­ли избрать достойнейшего по жребию, чтобы Сам Бог указал им мужа. Для этого они из­брали четырех достойных, духовных и изве­стных в иноческом преподобстве мужей, среди которых был и святой Гурий, и, особо написав каждое их имя, положили на пре­стол в святой великой соборной церкви Ус­пения Пресвятой Богородицы. Затем с пени­ем молитв взяли с престола два жребия, сре­ди которых один был Гурия. Потом они сно­ва положили эти два жребия на престол и при пении молитв взяли с престола один из них, на котором опять оказалось имя преподобного Гурия. Тогда возрадовались Царь и митрополит, и весь собор освященный, и все люди, и воздали славу Богу и Пречистой Владычице Богородице зато, что Они избра­ли мужа святого и преподобного по сердцу Своему.

Отсюда мы видим, как совершилось вос­шествие святого Гурия на архиерейство: он не сам искал его, но его искали; не сам избрал себя, но был избран Богом; не сам взошел, но был возведен, не желая этого. Сбылись на нем слова апостольские: «И никто сам собою не приемлет этой чести, но призываемый Богом, как и Аарон» (Евр. 5, 4).

Что же мы скажем здесь? Не назовем ли святителя Христова Гурия «отлученным» от некоторых нынешних лиц, которые, будучи побеждаемы властолюбием и славолюбием, сами ищут для себя власти, сами считают себя достойными высокого сана, сами избирают себя, сами стараются восходить степенями неведомыми, не по жребию, принимаемому из рук Божиих, а по получаемой и даже поку­паемой у людей благодати, подобно тому ты-сяченачальнику, которой в Деяниях Апос­тольских говорит: «Я за большие деньги приобрел это гражданство» (Деян. 22, 28).

На таких людей жалуется святой Григорий Назианзин, верх богословов, в похвальном слове святому Василию, упоминая о том. как некто предвосхитил епископский престол Кесарии Каппадокийской не по избранию Божию.

Он говорит следующее: «Опасно ныне, чтобы тот чин, который во всем христианстве считается святейшим, не сделался у нас пред­метом посмеяния. Ибо честь председательства получают некоторые не столько добродете­лью, сколько коварством и лестью, и не луч­шие и достойнейшие, а сильнейшие сидят на престолах. Тогда как никто не может назвать себя ни врачом, ни живописцем, прежде чем первый не научится распознавать болезни ес­тества, а второй приготовлять краски и делать различные изображения, — председателями же, напротив, легко становятся не потрудив­шиеся, а как бы посеянные и выросшие вмес­те с достоинством, как повествуется в поэти­ческих баснях о гигантах. И в один день мы возводим их в святые, называем премудрыми и разумными тех, которые ничем не умудре­ны и для председательствования ничем себя не проявили, кроме желания той чести. Тот же, кто достоин высокого места, смиренно стоит на самом низком».

Но, может быть, кто-либо скажет, что апостол Павел не похулил желающих архиерейства, ибо говорит: «Если кто епископства желает, доброго дела желает» (1 Тим. 3, 1), — следовательно, желание епископства не явля­ется постыдным желанием. Говорящий так пусть внемлет последним словам апостола: «Доброго дела желает. Дела» желает, а не власти; труда, а не почета; забот, а не насыщения. Апостол хвалит желание, ибо сан святительст­ва учрежден Господом на земле не для покоя и удовольствия, но для того, чтобы святитель всегда нес на себе величайшие труды, заботясь о спасении всех, не для собирания богатств, а для питания алчущих и одеяния нагих, ибо достояние церковное — достояние нищих. Не для того нужно быть архиереем, чтобы ве­личаться и важничать, будучи почитаемым всеми, а для того, чтобы всегда и нелицемер­но являть собой образ Христова смирения, чтобы быть поборником истины, не обижа­ясь, не взирая на лица, всегда быть готовым положить душу свою за Христа и Христову Церковь.

Апостол именно потому не похулил жела­ющих епископства, что в те апостольские времена за епископством следовало мучени­чество, и как из апостолов, так и из еписко­пов мало кто умер своей смертью, но весьма многие скончались в мученичестве. Ибо нече­стивые мучители прежде всего искали еписко­пов и учителей христианских, как предводите­лей, и потому, если кто желал епископства, тот желал вместе и мученичества, желал бесчес­тия, оплевания, заушения и ран, а не гордого превозношения и почестей. Потому-то в те времена желавший епископства, желал доб­рого дела.

Ныне же ищущий епископского сана дол­жен бояться, чтобы, приняв на себя попечение о спасении других, не погубить свою душу. Недаром говорит святой Златоуст: «Сомнева­юсь, чтобы кто-либо из начальствующих мог спастись». И затем, удивляясь желающим епископства, этот учитель говорит: «Вижу имущих и стремящихся взять на себя такую тяготу начальствования; если привлекаемые к епископству по нужде не имеют никакого прощения и оправдания, когда не радеют и плохо устраивают дело, то тем более повинны те, которые сами стремятся к получению та­кого сана. Они много более лишают себя вся­кого оправдания и прощения. Подобает бо­яться и трепетать как по совести, так и из-за тяготы начальствования» (Беседа 34 на По­слание к Евреям, гл. 13). Так говорит святой Златоуст.

Но обратимся к архиерею, избранному Богом, святому Гурию. Отлучен был святой Гурий от таких желателей епископства, «как отстоит восток от запада» (Пс. 102, 12) и све­тила небесные от земной юдоли. Когда же пришел на престол своей новопросвещаемой паствы, он воистину сделался светом той страны, и сбылись тогда слова Писания: «На­род, ходящий во тьме, увидит свет великий; на живущих в стране тени смертной свет воссия­ет» (Ис. 9, 2). Ибо воссиял святитель Христов как образ добродетельной жизни, согласно повелению апостольскому: «Будь образцом для верных в слове, в житии, в любви, в духе, в вере, в чистоте» (1 Тим. 4, 12). Мы же, слушая эти апостольские слова, думаем, что архиерею повелевается иметь житие вместе со словом и слово с житием, ибо сказано: «Будь образцом в слове, житии». Словом — чтобы учить, жити­ем — чтобы на деле показывать то, чему по­учает пасомых.

Нехорошо архиерею не иметь в устах своих слова, называться учителем и не учить, носить на мантии «источники», а из уст не источать источников учения, именоваться пастырем, а не предлагать пастбища овцам своим, носить на себе чин апостольский, а не благовествовать по-апостольски. О таких пастырях святой апостол Павел говорит: «Горе мне, если не благо-вествую» (1 Кор. 9, 16).

Но еще горше архиерею не иметь доброго жития, взирая на которое, люди получали бы пользу от него. Ибо если может принести много пользы слово учительное, исходящее из уст архиерейских, то еще более всем может принести пользы его добрая жизнь, так как глас дела звучит сильнее, чем глас слова. Сло­во слышно только предстоящим, дело же про­поведуется до концов земных. Пусть носишь ты на языке своем мед сладкоголосия, но ес­ли в сердце имеешь желчь грехолюбия, слово твое будет недейственным, подобно грому без дождя, бывающему в облаках. Какая польза от этого грома облачного, если нет дождя, из­ливающегося на жаждущую землю? Какое умиление душам от гласа учителя, если он не приносит им пользы самим делом?

Говорящий доброе, а делающий злое более соблазнит, чем научит, и от всякого услышит притчу: «Врач, исцели самого себя» (Лк. 4, 23). Сам Бог говорит грешнику: «Зачем ты пропове­дуешь уставы Мои и держишь завет Мой в ус­тах своих? Ведь ты возненавидел наставление и поверг слова Мои назад» (Пс. 49, 16—17). Посе­му и святителю подобает иметь вместе и сло­во, и житие, чтобы быть для взирающих на него светлым образом, подобно солнцу, сия­ющему на небе.

Солнце освещает с небесной высоты мир лучами своими, а архиерей светит пастве сво­ей образом добрых дел. И пока солнце сияет с неба, озаряя день, все люди работают, каж­дый трудится над делом своим, но когда оно «познает запад свой» (Пс. 103, 19), всякий на­правляется ко сну и бездействию. Подобным образом и здесь: пока архиерей являет себя в богоугождении, подает пример стаду своему, до тех пор и овцы словесные, взирающие на него, стремятся к деланию заповедей Божиих. Если же он не светит собой, и особенно если затемнит себя неугождением Богу и нераде­нием, то кто не вознерадит о своем исправле­нии! Ибо если, по евангельскому изречению, свет может сделаться тьмой (см. Мф. 16, 23), то не тем ли более тьма? Потому Златоуст го­ворит: «Начальнику всякого света подобает быть светлейшим и иметь жизнь непороч­ную, чтобы все могли взирать на него и под­ражать жизни его» (Беседа 10 на Послание к Тимофею, гл. 3).

Святой Гурий был светлым образом для своего стада словом учительным, научив мно­гих веровать во Христа, Бога Истинного, и просветив их святым Крещением, как неког­да и святые апостолы, научая, просвещали. Пастырь добрый отыскал погибших, обратил заблудших; новый учитель, сосуд избранный, претворил козлищ в овец, нося имя Христово пред неверующим народом. И он поистине сделался устами апостольскими, устами Хри­стовыми, согласно словам Божиим, некогда изреченным пророку Иеремии: «Если извле­чешь драгоценное от недостойного, как уста Мои будешь» (Иер. 15, 19).

За свое нечестие страна агарянская недо­стойна была помилования Божия, но после проповеди и учения и по молитвам святого Гурия сделалась ныне достойной, и не только пред людьми, но и пред Богом и Ангелами Его явилась достойной за благочестие свое. Изведший же драгоценное от недостойного святитель был как уста Божий, из которых ис­ходила заповедь Господня, светлая, просве­щающая душевные очи (ср. Пс. 18, 9) народа казанского.

Светлым образом был угодник Божий по жизни своей, имея житие непорочное, отлу­ченное от нравов грешников и могущее всем приносить пользу. И хотя бы этот учитель не говорил ничего, самим деланием добрых дел он имел силу поучать и вразумлять взирающих на него, подобно тому, как тварь небесная молчаливо учит нас, находящихся на земле, по слову Писания: «Небеса проповедуют славу Божию, и о творении рук Его возвещает твердь» (Пс. 18, 1).

Разве небеса имеют уста, язык и гортань? Разве они вещают нам? Разве произносят ка­кое-либо слово вслух пред всей землей? Нет. Они учат нас только своей высотой, красотой, благолепием, своими светилами: солнцем, луной и звездами, озаряющими все концы земли, сияющими и на злых, и на добрых, а не устами и голосом. Без слов вразумляют нас, чтобы мы знали Бога, «все премудростию» со­творившего (Пс. 103, 24), и познали, сколь прекрасно, пребогато и преславно небесное царство, уготованное святым угодникам Бо­жиим.

Потому и Давид говорит: «Находил поуче­ние во всех делах Твоих, творениями рук Твоих поучался» (Пс. 142, 5). Посмотрим же, как он поучался в делах рук Господних? «Как я посмо­трю», — говорит, — «на небеса, дела Твоих пер­стов, луну и звезды, которые Ты основал» (Пс. 8, 4), — то есть, взирая на небо, познаю Тебя, дивного Бога, Творца всего. Так небеса молча учат человека!

Подобно тому и муж богоугодный, укра­шенный добрыми делами, как небо светила­ми, может поучать других без проповеди и высоких слов, одним только образом своей жизни. Имеющий же то и другое, слово и доброделание, бывает учителем превосходным.

Таков именно был святитель Христов Гу­рий, «муж, сильный в деле и слове пред Богом и всеми людьми» (Лк. 24, 19). И как сумел он на­учить, вразумить и просветить вверенную ему паству двумя сими — словом и жизнью! Сде­лавшись же причиной спасения многих, он увеселил не только Церковь, воинствующую на земле, присоединив к ней столько душ, об­ращенных от нечестия агарянского, но и Цер­ковь, торжествующую на небе. Ибо, если «на небесах радость бывает об одном грешнике каю­щемся» (Лк. 15, 7), то тем большая и неизречен­ная радость была принесена всем ангельским чинам и душам праведников о бесчисленных грешниках, пребывавших в заблуждениях и неведении Христа и приведенных к познанию истины и покаянию, просвещенных святым Крещением. Господь же, Праведный Мздовоздаятель, видя такое тщание и попечение угодника Своего святого Гурия о душах чело­веческих, уготовал ему «венец правды, который даст ему в день оный» (2 Тим. 4, 8), как воздал и древним великим иерархам.

Такова была жизнь на земле святого Гурия, сияющего добрыми делами: в юности незло­бива и непорочна, в иночестве преподобна, в архиерействе же отлучена от грешников, прогневляющих Бога смертными грехами. По­этому скажем о ныне празднуемом святителе Христовом Гурии словами апостола: «Таков и должен быть у нас первосвященник: святой, не­причастный злу, непорочный, отделенный от грешников!» (Евр. 7, 26).

Ты же, о архиерей Божий, святой Гурий, предстоящий ныне Престолу Христову в тор­жествующей Церкви, не забудь нас, с любовью празднующих святую твою память, взирай с небесной высоты на нашу худость! Отче благий, призри милостиво на чад твоих! Пастырь добрый, не презри стада твоего, приобретен­ного тобою для Бога. Хотя ты и отлучен свя­тостью своей от грешников, однако не отлу­чайся от нас, грешных, милосердием своим, пребудь с нами твоими молитвами о нас Богу. Посмотри на город, в котором ты много по­трудился, посмотри на народ, который про­свещен тобою, и будь для всех помощником, заступником, покровителем, защитником, промыслителем и управителем жизни нашей! Ходатай теплый! Не преставай умолять о нас Бога, испроси мир миру, тишину царству хри­стианскому, державному Царю одоление вра­гов, а всем временные и вечные блага! Аминь.

23. Поучение первое на память святого великомученика Димитрия, месяца октября, в 26 день («Я ношу язвы Господа Иисуса на теле моем» (Гал.6, 17))

В нынешний день пятничный, когда по обычаю вспоминается вольное страдание за нас Господа, взираю я мысленными очами на Голгофу, а чувственными — на икону страда­ний Господних, и вижу распятого на Кресте Господа моего. Вижу и воина, с окровавлен­ным копьем стоящего у Креста, слушатели возлюбленные! Вижу воина с копьем... Ко­го, думаете вы? Лонгина-сотника, которого считают пронзившим ребра Христовы, ви­девшим истекшую воду и Кровь, свидетель­ствовавшим: «Воистину, Он был Сын Божий» (Мф. 27, 54).

Прошу тебя, сотник Лонгин! Уступи свое место при Кресте на 26 число октября гостю, ныне посетившему нас честною своею памя­тью — святому великомученику Димитрию, прелюбезному Ангелу моему, воеводе Солунскому! Сотнику можно уступить место для во­еводы!

Вижу воина, в тот день у Креста Господня вставшего, святого великомученика Димитрия, ибо мы празднуем память его в настоящий день распятия Господня. Почему же пришел ты, воин добрый, с копьем ко Христу распя­тому? Не с тем ли намерением, как и Лонгин сотник, чтобы ударить копьем в ребра Хрис­товы? «Нет, — говорит он. — Я пришел пока­зать Господу моему копье, окровавленное мо­ей кровью, которым я пронзен за пресвятое имя Его. Пришел показать рану в ребрах мо­их, которую принял за Него от нечестивого мучителя. Пришел показать сердце мое, лю­бовью и копьем удавленное. Пришел явить Ему страдания мои, которые претерпел ради любви Его. Пришел явить Ему верную мою службу, на которой я положил на Него свою душу».

Добрый приход твой, храбрый и верный воин Христов! Добрый приход твой, желан­нейший гость наш! Добрый приход твой, славный, не только Солунский, но и вселен­ский воевода! Покажи и нам раны, которые ты принял за Христа, и скажи о себе словами апостола: «Я ношу язвы Господа Иисуса на теле моем», — или лучше и правильнее скажи так: «Я язвы Господа Иисуса не только на теле но­шу, но и внутри тела, в самом сердце, прон­зенном за Него!»

Умилительное зрелище — видеть Господа нашего Иисуса Христа, распятого на Кресте! Умилительное зрелище — видеть и воина Его, святого Димитрия, за Него мучимого! Умили­тельно видеть обоих, пронзенных копьем в ребра, кровь источающих, раны принимаю­щих, друг за друга умирающих!

Обратим же очи наши, о слушатели мои, на них обоих, которых представляет очам на­шим этот пятничный день: на Владыку наше­го Христа, в пятницу распятого, и на верного воина Его, святого великомученика Димит­рия, ныне в пятницу празднуемого. Взирая на их язвы и обсуждая апостольские слова: «Я но­шу язвы Господа Иисуса на теле моем», — поду­маем: как может христианин сделаться носи­телем язв Господних?

Сие же да будет в честь уязвленного за нас Господа Иисуса и в похвалу уязвленному за Господа Иисуса святому великомученику Ди­митрию, нам же — во уязвление сердец наших любовью к Господу Иисусу.

«Я ношу язвы Господа Иисуса на теле моем». Ношение язв Господа Иисуса совершается у христиан трояким образом, слушатели воз­любленные! Во-первых, мученичеством, как это мы видим у апостолов и страстотерпцев. Во-вторых, добровольным самоумершвлением, что видим у преподобных, и в-третьих, сердечной любовью к Богу, как это мы долж­ны делать все.

Носятся язвы Господа Иисуса мучениче­ством. Так носил их святой апостол Павел, битый палками, забрасываемый камнями. Так носил их святой великомученик Димит­рий, пронзенный копьем, также носили их и все другие страстотерпцы, претерпевшие за Христа различные виды мучений. И все эти страстотерпческие язвы именуются язвами Господа Иисуса, потому что мы — члены Его, а Он — наша Глава, и когда страдают члены, голова терпит эти страдания, как свои собст­венные. Как благодеяния, творимые рабам Господним, Господь вменяет Себе и на Страшном Суде этим благотворителям гово­рит: «Так как вы сделали это одному из сих брать­ев Моих меньших, то сделали Мне»(Мф. 25, 40), — так и обиды, наносимые рабам Его, вменяет Себе, и в день Страшного Суда говорит му­чителям: «Так как вы сделали это одному из сих, то сделали Мне».

Вы били палками раба Моего Павла, — вы Меня били, вы бросали в него камнями, в Ме­ня бросали. Вы пронзили копьем раба Моего Димитрия, — вы Меня пронзили; вы посекали мечами, ввергали в огонь, отдавали на съеде­ние зверям рабов Моих, — вы Меня посекали, Меня ввергали в огонь, Меня отдавали на съе­дение зверям. «Так как вы сделали это одному из сих, то сделали Мне». Так страдания рабов Божиих вменяются Господом Себе, раны и язвы, которые претерпевают за Господа рабы Его, являются как бы Его собственными ранами и страданиями. И потому апостол сказал: «Я но­шу язвы Господа Иисуса на теле моем».

Второй образ ношения язв Господа Иису­са у христиан бывает тогда, когда кто-либо, желая идти совершеннейшим путем спасения и стараясь совершеннее угодить Богу, умерщв­ляет свое тело разными видами умерщвлений, как те, например, которые отвергались мира и себя самих, которые заковывали себя же­лезными поясами и веригами, которые обле­кались в колючие власяницы, которые приво­дили в немощь плоть свою многоразличными видами умерщвлений, даже до ран и изнемо­жения тела. Это знают те, о которых говорит апостол: «Скитались в милотях и козьих кожах, терпя недостатки, скорби, озлобления; те, ко­торых весь мир не был достоин, скитались по пустыням и горам, по пещерам и ущельям земли» (Евр. 11, 37-38).

Подвиги и труды их, хотя они и добро­вольны, и совершаются без пролития крови мученической, — как бы язвы, и язвы Хрис­товы, которыми хвалится и апостол Павел по­сле многих самоумерщвлений: «Я», — говорит он, — «ношу язвы Господа Иисуса на теле моем».

Тот же святой апостол Павел вменяет умерщвления наши в страдания Господа, го­воря: «Всегда носим в теле мертвость Господа Иисуса, чтобы и жизнь Иисусова открылась в теле нашем» (2 Кор. 4, 10). Слушайте: «Мерт­вость Господа Иисуса в теле нашем». Умертвили ли мы себя с помощью Божией, умерли ли для греха, такая мертвость наша — мертвость Господа Иисуса, ибо мы тело Его, согласно Писанию: «Вы — тело Христово, а порознь — члены» (1 Кор. 12, 27). И как мы сами не свои, а Христовы, по словам Писания: «Вы не свои, ибо вы куплены дорогою ценою» (1 Кор. 6, 19— 20), — так и все добрые дела наши, все подви­ги и труды наши, все умерщвления наши — не наши, а Христовы, как совершаемые с Его помощью: «Без Меня», — говорит Христос, — «не можете делать ничего» (Ин. 15, 5). Итак, умерщвляющий себя «ноет мертвость Госпо­да Иисуса в теле своем, ноет язвы Господа Ии­суса на теле своем».

Третье ношение язв Господа Иисуса — в боголюбивом сердце, которое, как невидимо, так и неисследуемо и неудоборассматриваемо. Ибо кто может узнать тайны сердца?

Два первые образа ношения язв Господа Иисуса — страдание за Христа и самоумерщв­ление — не для всякого выполнимы, третий же образ — ношение язв Господних в сердце, возможен для каждого христианина, только бы он пожелал этого.

Страдание за Христа трудно, и не только для нас, но и для верующих, бывших прежде нас, было страшно. Многие убегали из рук мучительских и скрывались, где кто мог; иные же от страха даже отвергались от Хрис­та. Но ныне, слава Богу, уже нет гонений за Христа. Однако и теперь находятся многие, неповинно мучимые и оскорбляемые, хотя и не за Христа, и не за отвержение Его. Тако­вые, если благодарят Бога за свои страдания, то носят язвы Господа Иисуса на теле своем, как апостолы и сами мученики Христовы.

Не для каждого удобовыполнимо и само­умерщвление. Сам Христос говорит в святом Евангелии: «Не все вмещают слово сие, но кому дано» (Мф. 19, 11). Если хотя бы отчасти умерщвляли свои страсти, насколько возмож­но понести, то было бы у мирян, по крайней мере, воздержание! От сердечного же любления Бога никому нет никакого ущерба. Ибо какой труд, какое неудобство в том, чтобы любить Бога?

Первый образ ношения язв Господних, то есть мученичество, оставим для неповинно мучимых и оскорбляемых. Да утвердит их Господь в терпении и да сподобит их венца мученического! Другой образ — совершенное самоумерщвление, отошлем в монастырь для чина иноческого. Пусть живет там и постри­жется! Третий же образ — ношение язв Госпо­да Иисуса в сердце, то есть любовь к Богу от всего сердца, — рассмотрим, ибо он и для тех двух служит причиной и началом. Ибо муче­ничество претерпевается ради любви Божией, и умерщвление себя совершается во имя люб­ви к Богу, и «любящим Бога все содействует ко благу» (Рим. 8, 28).

Носить язвы Господа Иисуса в сердце — значит иметь сердце, уязвленное любовью к Господу Иисусу, уязвленному за нас гвоздями и копьем на Кресте. В Песни Песней я вижу некое лицо, как будто девическое, сидяшее под прекрасным садовым деревом, под ябло­ней, преисполненной прекрасных яблок, и говорящее: «Что яблоня между лесными деревь­ями, то возлюбленный мой между юношами. В тени ее люблю я сидеть, и плоды ее сладки для гортани моей» (Песн. 2, 3). И затем опять вижу это лицо как бы изнемогающим от некоей внутренней раны, стонущим, воздыхающим из глубины сердца и говорящим: «Я изнемогаю от любви» (Песн. 2, 5), и еще: «Заклинаю вас, дщери Иерусалимские: если вы встретите воз­любленного моего, что скажете вы ему? Что я изнемогаю от любви» (Песн. 5, 8).

Смотрю на это издалека мысленными очами, и смотрю как бы в перспективу или трубу — в свете толкования Божественного Писания. И вижу вместо яблони крестное древо (ибо яблоня та была прообразом Крес­та). На крестном же древе вижу простертые как ветви члены Господа моего: руки, ноги и все пречистое Тело; а на них, как бы прекрас­ные яблоки на ветвях, вижу кровавые раны, червленеющие, вижу, говорю, Христа Влады­ку нашего, распятого на Кресте, всего уязв­ленного, окровавленного.

О дивное видение! О умилительное зре­лище!

Спрашиваю толкователей Святого Писа­ния: кто сидит под тем чудным древом и изне­могает от жалости?

Одни говорят, что это святая Церковь, че­стной Кровью Сына Божия искупленная и обрученная смертью Его Ему в невесту. Она тужит, оставленная по вознесении Его на не­беса на земле под крестом в страданиях, в бе­дах и гонениях, и сетует, что не видит плот­скими очами Христа, Жениха своего. Только очами веры созерцает Его и лишена самого пресладкого и прелюбезного Его лицезрения. И потому, воздыхая говорит: «Я изнемогаю от любви».

Другие говорят, что это — душа человече­ская, истинно любящая Христа всем сердцем, взирая мысленными очами на распятого Гос­пода своего, сострадает Ему сердцем своим и, согреваемая пламенем серафимской любви, истаивает как воск, по изречению Псаломника: «Сердце мое стало как тающий воск посреди внутренности моей» (Пс. 21, 15); и потому го­ворит: «Я изнемогаю от любви».

Я же, помышляя в себе, говорю: одна не­веста Христова — Церковь ли, или душа; одна в обществе, другая в отдельности. Мне же дивно то, что она называет себя уязвленной любовью. Разве Божественная любовь имеет свой некий лук и свои стрелы, которыми стреляет и уязвляет сердце невесты своей?

Размышляя об этом, я увидел Ионафана, царевича иерусалимского, сына Саулова, ко­торый выходит из города без дружины, с од­ним только мальчиком, несушим лук и стре­лы, и идет в поле. Вижу и Давида, зятя цар­ского, скрывающегося далеко в поле, за од­ним камнем.

Удивительным показалось мне, во-пер­вых, то, что царевич идет в поход без славы — без дворян и слуг, с одним только отроком, отправляется не на колеснице и не на коне, а пешим, как простолюдин. Во-вторых, дивным показалось мне и то, что Давид, столь храб­рый воин, которому не могли противостоять филистимские Голиафы, неведомо чего боит­ся, скрывается, прижавшись к камню.

Когда я удивлялся этому, подходит ко мне ветхозаконная история царских деяний в Па­лестине и говорит следующее. Знаешь ли, ка­кова любовь между царевичем Ионафаном и Давидом? Еще с того часа, когда Давид убил Голиафа, душа Ионафанова соединилась с ду­шой Давида, и возлюбил его Ионафан всей душой своей (см. 1 Цар. 20). Знаешь ли и то, сколь ненавидит царь Саул своего зятя Дави­да, как он ищет убить его? Не далее, как вче­ра возобновился царский гнев на Давида. Вчера был праздник и обед у паря, во время которого царевич Ионафан нарочно упомя­нул при отце о своем.возлюбленном друге. Царь же Саул, услышав имя Давидово, столь воспалился великой яростью, что, схватив ко­пье, хотел ударить им Ионафана, сына своего, и убить его; и он убил бы его, если бы Иона­фан не вскочил и не вышел из-за стола.

Узнай еще и то, что накануне вчерашнего дня Давид тайно приходил к Иоанафану, и они, сидя в сокровенном месте, долго со сле­зами беседовали друг с другом и утвердили свою любовь вечными клятвами: «И снова Ио­нафан клялся Давиду своею любовью к нему, ибо любил его, как свою душу» (1 Цар. 20, 17). И дал Ионафан такой совет Давиду: «Ты уходи от­сюда, чтобы не узнал о тебе мой отец, и скройся сегодня утром и после утра в одном месте у камня, — он указал ему место и ка­мень. — Я же завтра, во время обеда, нарочно упомяну о тебе пред отцом моим и посмотрю, как относится к тебе мой отец: озлоблен ли еще против тебя, или уже престал от злобы? И о том извещу тебя таким образом: сам выйду в поле (так как не верю никому), чтобы никто не узнал нашей тайны и не возвестил царю и чтобы нам не пострадать обоим. Поэтому я приду сам с одним только малым отроком, хо­тя я и ему не доверяю. И когда приближусь к тому месту и камню, где ты будешь скрывать­ся, выпущу три стрелы и пошлю отрока со­брать стрелы. И если я крикну ему громким голосом: стрела около тебя! — то ты знай, что я возвещаю тебе мир, что отец не гневается на тебя. И тогда ты выйдешь ко мне из-за камня. Если же я скажу отроку: стрела далеко от те­бя, — то ты, услышав это, знай, что отец мой не перестал гневаться, озлоблен против тебя, и тогда уходи и скройся там, куда тебя напра­вит Господь (см. 1 Цар. 20, 17 и сл.).

Я же опять размышляю: почему Ионафан пожелал изъявить свою искреннюю любовь и приязнь не каким-либо ины