Глава 1. Я просыпаюсь от жуткого звука, который с каждой секундой проделывал дыру в моей голове

Я просыпаюсь от жуткого звука, который с каждой секундой проделывал дыру в моей голове. Вокруг только белоснежные стены, мои любимые кровати без опоры (вообще не понимаю, как они держатся, я не физик, гравитация, видно) и сплошные медицинские приборы. С первой минуты я понимаю, что в больнице и что в моём любимом бурбоне было не что иное, как большущая доза успокоительного. В моей палате никого, остальные девять кроватей пустуют. Я прислушиваюсь, и слышу приглушённый голос отца из коридора. Он о чём-то говорит с медсестрой. Я встаю, в глазах темнеет. Ноги не слушаются, и первый рывок почти заканчивается падением. Но я каким-то образом удерживаюсь на ногах. Подкрадываюсь к матовой двери, и слушаю.

- Мисс Мэдгроув, я плачу не за то, чтобы мой сын уже третьи сутки лежал не обследуемым, плевать, что он в отключке, у вас есть техника, позволяющая определить его состояние…

- Мистер Майерс, я прекрасно понимаю ваши опасения, но он совершеннолетний, а процедура обследования проводится, как вы прекрасно знаете, по согласию пациента.

- Боже, он ещё глуп, и, зная его, он не захочет остаться здесь и на минуту!

- Послушайте, мистер Майерс… Картер, ваш сын здоров, я имею в виду, физически здоров. Но психология это не ко мне, я просто помогаю ему оклематься после дозы транквилизаторов, которую вы ему влили, - сейчас у неё был жесткий голос, - возможно, что... О, вот и она! Познакомьтесь, доктор Таласки.

- Благодарю, Мисс Мэдгроув, - послышались шаги рядом с дверью и мягкий низкий голос, - Могу я поговорить с пациентом?

- А вы, простите, кто? – вмешался мой отец.

- О. совсем забыла, доктор Таласки, специалист в области психологии. Я, как и мои коллеги, думаем, что вас сын нуждается в психологической помощи, нежели в прикладываниях мокрых повязок и пичканье антибиотиками.

- Мой сын не псих! – Отец начинает переходить на повышенные тона, чуть ли не на крик, - И я не позволю…

- Тише, мистер Майерс,- в голосе доктора Ринёвой появляются нотки жёсткости и некого давления, - Думаю, вряд ли кто-то в городе захочет узнать, что ваш сын, скажем так, не слишком прилично себя ведёт. Поэтому, я бы на вашем месте зашла в палату, потому как, судя по тени на двери, ваш сын уже давно проснулся.

Меня как током ударило. Я тут же прыгаю на кровать, в тот самый момент как дверь разблокирована и отец вместе с новыми «друзьями» входит в палату. Я лежу на кровати, положив руки за голову, и, мягко говоря, нахально улыбаюсь. А что, психам можно.

Отец смотрит на меня сурово, как бы намекая на то, чтобы я прекратил ухмыляться. Я как будто не вижу, не замечаю. Но он откашливается, и я всё-таки снисхожу до докторишек во главе с моим папашей.

- Фу, господи, - говорит отец и быстрым шагом удаляется из палаты, я присаживаюсь по-турецки на своей кровати.

Вокруг меня носится сестричка Мэдгроув, снимает показания пульса, температуры. Потом подносит к моему пульсу прямоугольный приборчик. Где-то я его видел.

- Нет, нет, совсем сдурели? – вспомнил!

- Я просто изолирую тебя от других, пока ты не поправишься, - говорит Мэдгроув нежным голосом. Я-то знаю, она мне под кожу свой чип запихнёт, и если я выйду за дверь больницы, а может, и за дверь палаты, то выбегут санитары и повяжут меня.

- Это необходимо, Дарриан, - твердит Таласки, стоящая рядом с моей кроватью.

Я протяжно выдыхаю, давая понять, что сдаюсь, так и быть. Рядом с моей кроватью стоит стеклянный угловой столик, где лежат белый комбинезон, а под столиком стоят белые тапочки, что ли. Нет моего телефона.

- Где мой телефон?

- Мы его забрали, - спокойно отвечает Таласки, - если будешь тихо себя вести, то отдадим.

Мой телефон мне очень дорог, несмотря на то, что он такой же, как и остальных нескольких тысячей людей нашего города. Меня бесит, конечно, то, что у всех одинаковый чёрный цвет, ни единой кнопки, и всё такое, но телефон мне безумно дорог ещё и потому, что там нет пароля и, что там довольно много компромата на меня. Ну, переписки всякие. И подобное. Мне нужен мой телефон!

Я снова выпускаю воздух из лёгких. Провожу ладонями по лицу.

- Оденься лучше, скоро завтрак. Но перед этим мне хотелось бы поговорить с тобой.

О, да, одежда, чуть не забыл. Я в трусах в одних сижу перед дамами, как-то неудобно. Ха! Мне всё равно.

Так и быть, я одеваюсь. Тапочки-ботинки впору, комбинезон для сумасшедших тоже неплохо сидит.

Я замечаю длинное зеркало на противоположной стене. Синяка как не бывало, а волосы растрёпаны. Можно идти к доктору Ринёвой.

Она первая женщина за последние четыре года, которую я послушался. Ей на вид лет сорок, волосы покрашены в тёмно-рыжий цвет, худая. Неплохо для старушки.

Я стучу в дверь, довольно долго. Наконец приходит Мэдгроув.

- Что ты себе позволяешь?- когда она злится, то начинает бесконечно теребить свои белокурые прядки, виднеющиеся из-под белой шляпки медработника.

- Дона, прекрати, со школы прошло много времени, пора перестать злится, - я забыл упомянуть, что Дона Мэдгроув – моя бывшая одноклассница первая девушка.

- Пошёлвжопу, вас вызывает доктор Таласки, - с каменным лицом говорит Дона, и как бы давая мне проход, отступает в сторону от дверного проёма.

Я усмехаюсь, прохожу в светлый коридор с отполированными плитами под ногами. Мы проходим мимо небольшой залы ожидания, с часами и вывеской «Больница имени Филлисии Делибер» на стене. Так меня привезли в то самое печально-белоснежное место! Видимо, я безнадёжен.

Мы останавливаемся у белой двери с надписью «доктор Таласки», конечно, трудно было догадаться, что это кабинет моего псих-врача.

Дона демонстративно разворачивается. Она зла на меня, что и веселит.

- Брось, Дона, тебе же понравилось! – намёк понят, раз она остановилась.

Круто развернувшись, она произносит:

- Майерс, я не злюсь. Если ты подойдёшь ко мне ещё раз не по делу, то мой муж, - показывает кольцо на безымянном пальце, - с тобой разберётся, не посмотрев на то, что ты болен. Иди к доктору, ненормальный.

Мне стало смешно. Я громко заливаюсь смехом, даже не заметил, что Таласки открыла дверь и укорительно смотрит на меня.

- Она меня хочет, - просто и коротко говорю я доктору.

Та кивает и приглашает меня войти. Здесь все такие не смешные.

Комната ещё светлее, чем палаты и коридоры. Но на этот раз глазу есть где остановится. Много картин, везде стоят живые цветы. Стол извилистой формы стоит у окна, как не странно, он тоже белый. Тут всё белое. И кушетка перед столом, на которой я привычно по-хозяйски расположился, и шкафы с книгами, и просто бесполезная мелочь, которой женщины так любят загромождать своё пространство.

- Я рада, что ты чувствуешь здесь себя как дома. Но всё же не забывай о приличиях.

- Конечно, - для вида говорю я.

Она присаживается за стол. Надевает чёрные очки, что иронично для этого белого царства, и принимается заниматься своими делами, что-то смотрит в белом планшете, в общем, всем видом показывает безразличие. Ну, я сюда не для этого пришёл.

- Может мне уйти? – с оттенком издёвки произношу я.

- А тебя задевает то, что я не обращаю на тебя внимания? – вопрос с уловкой.

- Нет, - спокойно отвечаю я, хотя, конечно, меня это задевает.

- Не ври мне, - она смотрит мне прямо в глаза, я чувствую, как она лезет ко мне в душу, - я же психолог, чёрт возьми, я знаю, из-за чего ты страдаешь. Недостаток отцовского внимания, верно?

Доктору пора бы уяснить, что я не ребёнок, меня не трогает всякое там сентиментальное дерьмо. Хотя отец мог бы обращаться со мной по-другому, мне всю жизнь было на него плевать. Ну, не всю, конечно. До смерти мамы, когда он ещё кое-как со мной общался.

- Нет, из-за того, что он ведёт себя как машина, робот, - я пойду на контакт, так и быть.

- Это я заметила. Но он тоже пережил травму и его не в чем винить.

- Я не хочу об этом.

- Конечно. Позволь показать тебе фотографии, - она включает экран на стене позади стола.

Первая картинка.

Лес.

- Что скажешь?

- Лес.

-Нет, нет. Опиши его прилагательными.

- Лёгкий, свободный, опасный, запрещённый.

- Почему именно эти слова?

- Я не знаю.

- Ничего не хочешь мне рассказать?

Я мешкаюсь, мне не очень-то хочется рассказывать замечательные истории из своей жизни малознакомой докторше, но, признаю, Таласки располагает к себе, так что слова льются наружу:

- Мне пятнадцать. Мой день рождения, сутра встаю весёлый и бодрый, Ли ещё маленькая, спит. Я спускаюсь вниз, где меня ждут праздничные блинчики с мёдом от мамы. Она с утра у плиты, я целую её в щёку. Всё должно было быть как обычно, как каждый год: мама подарит мне чудную вещицу, вроде моего медальона, отец похлопает по спине и даст мне денег, а потом я пойду с Трэйтером подсматривать за девушками в бассейн, - эти воспоминания заставляют меня немного усмехнуться, - обычный выходной день, если не считать подарков. Но в этот раз планы изменились. Когда я поел, отец спустился в форме, в камуфляже. В руке у него был рюкзак. Мама изменилась в лице:

- Нет, Картер, нет. Прошу, он не будет…

- Успокойся, Элейт, я знаю, что делаю, - потом он обратился ко мне, - сынок, пойдём со мной.

Он отвёл меня в их штаб, к охране и прочим солдафонам. Меня одели в камуфляж, дали нож, кобуру с пистолетом и винтовку. Я всё ещё не понимал, что происходит, но ко мне обратился мальчик моего возраста, это Кими был:

- Тебя тоже посвящают?

Это мой отец, оказывается, посвящал меня в убийцы. Конечно, сейчас я спокойно могу перерезать любому горло, но тогда я был ещё ребёнком. Для меня это было ударом.

Мы вышли на поверхность из одного из секретных и строго охраняемых шлюзов. До этого момента я думал, что выхода нет, но многое стало проясняться. Я всё меньше верил отцу и Колонии, и всё больше верил себе.

Поднявшись наверх, мы сели в вертолёт, который мирно был укрыт под еловыми ветвями на лётной площадке. Полёт длился не больше тридцати минут, для меня эти тридцать минут были лучшими во всей жизни. Я видел такое, чем взрослые люди здесь, пожалуй, не смогут похвастаться. Верхняя земля прекрасна, нет, восхитительна!

Сказка кончилась, когда мы приземлились на другой лётной площадке около города Трипос, который довольно огромный, потому что ранее это были три разных города.

Мы прошли вглубь леса, подальше от города, забрались на холмик. Оттуда мы прекрасно видели, что люди, в потрёпанной одежде готовили нападение на нас. Разумеется, наша операция была секретна, и мы не желали стычек с местными. Мы бросились врассыпную. Я отбежал довольно далеко. Позже, когда шум стихнул, я пошёл на север, как мы и условились с группой. Нас было всего восемь человек, так что вступать в бой с тридцатью, сорока местными было бы бессмысленно. К тому же, я ещё не знал, кто они.

Вдруг между деревьями я заметил движение. Я испугался, спрятался за толстущее дерево. Увидел, как девушка с ножом, пробирается в мою сторону. Я подумал, что она заблудилась и нашла на нашу группу, ну а те её испугали, всякое бывает. В общем, я, наивный идиот, выхожу к ней навстречу. А та с яростным видом бросается на меня, валит на землю, отбрасывает ружьё в сторону. Рвёт бронежилет, верх камуфляжа и заносит нож над моим сердцем. Я вспоминаю вовремя, что у меня есть руки, и, когда нож уже был на миллиметре от моей кожи, пытаюсь отвести его, в результате чего появляется шрам под правым соском, простите.

В её болотных глазах появляется испуг, я пользуюсь моментом и сбрасываю её с себя, девушка падает наземь.

Хватаю пистолет из кобуры, и замечаю, что одежда на девушке совсем не такая, как на местных или оборванцах из леса. Она качественная, с прошивками наподобие кольчуги.

- Нет, не может быть... – эти слова я произнёс.

- Оружие на землю, - раздался мужской голос сзади. Это был Джек Роув, Главарь изгнанных, - Тиффани, в порядке?

- Ты вовремя, Джек.

Я всё ещё не понимал, что происходит. Оборачиваюсь – мужчина лет двадцати стоит с моей винтовкой в руках и целится в меня. Я не успеваю сказать и слова, как получаю удар по голове. Но отключаюсь не сразу, ещё шатаюсь и расплывчато вижу, и слышу.

Надо мной наклоняется та девушка, Тиффани и говорит:

- Советую запомнить Тиффани Элис и Джека Роув.

А потом просыпаюсь на том же месте, без оружия, в одном порванном камуфляже. На животе зашитый шрам, и пятна крови на ткани майки под камуфляжем. Голова кружится, я шёл наугад и добрался до своих. Уже там отец Кими, военный врач, живо распорол мне живот и достал небольшое квадратное устройство.

- Маячок, - громовым голосом сказал мистер Кими.

Меня в полуживом состоянии доставляют домой, мама ругает отца. Вот и вся история.

- Хорошо, - говорит Таласки, и пролистывает следующую фотографию.

Она даже не удивляется.

- Что ты видишь здесь?

Это здание не уходило из моей памяти столько лет, снилось мне в кошмарах. А теперь просто перед моими глазами возникает образ этого проклятого дома. Я хочу стереть себе память, чтобы никогда не вспомнить ни тот день, ни это здание.

Крематорий, в котором я попрощался с мамой.