Хроника Быховца 1 страница

«Y po onom poboiszczu korolu Kazimiru zalostno bi welmi, у myslit'w sercy swojem, kako by nad nepryjatelem swoim uskore z bozyiu pomoczyiu zlo za zio oddaty; у ро sylaiet' woskore do panow litowskich, zada iuczy, aby iemu pozyczyli kniazey (должно быть «pieniazey», т. е. денег.– Я. У.) ku toy potrebie ieho. Y pry tych postoch korolewskich у odprawiat swoich posiow panowe ladskije do panow litowskich, bratij swoiej, prosiaczy о pomocz, aby ich ludrai zapornohli, a na tot by upad ich faaczyli» (т. XXXII, c. 162).

Хроника Стрыйковского

«A po onej dzit; bitwie, to jest Chojnickiej, bedac krol Cazimirz zaloscien, ze go porazono, myslil jakoby nieprzyjacielowi swemu oddal i poslal do panow litewskich, zadajac, aby mu pieniedzy pozyczyli ku tej potrzebie jego. A przy poslech panowie koronni poslali do panow litewskich, aby ich w ludzie zapomogli wejrzawszy na ten upad ich» (ч. II, c. 256).

Исходя из того, что ссылка дана не на Берестовицкую летопись и даже не на «одного летописца», а на «русских летописцев», можно заключить, что приведенный отрывок содержался в ряде летописей. В настоящее время такое сообщение известно только по хронике Быховца. Сравнив оба текста, видим, что они несколько различаются между собой, но разница очень невелика. В сущности, она касается только одного места. Так, в хронике Быховца сказано, что король хотел своему неприятелю отплатить «с божиею помощию злом за зло». Это не весьма христианское желание у Стрыйковского передано в более смягченном виде: «как бы своему неприятелю воздать». Остальное совпадает почти дословно.

Предыдущие примеры показывают, что текст Берестовицкой летописи редко совпадает с другими летописями, и поэтому в данном случае, кажется, можно заподозрить ошибку Стрыйковского, указавшего вместо летописи Заславских «русских летописцев».

Подводя итог этим наблюдениям, можно сказать, что Стрыйковский редко цитировал тексты тех летописей, которые были у него, но

это были действительно цитаты с незначительным отступлением от источника как при переводе, так и при передаче на языке оригинала. Несравненно чаще Стрыйковский пересказывал летописные источники, иногда сравнивая их с данными польских хронистов. Учитывая почти точную передачу текста при цитировании, можно думать, что и в пересказах Стрыйковский мало отступал от оригинала.

Система ссылок Стрыйковского на летописи

Точнее всего систему ссылок можно установить, изучая ссылки Стрыйковского на одну летопись («одного летописца», по выражению автора «Кроники»), Однако прямые ссылки на «одного летописца» встречаются в «Кронике» не часто, и поэтому мы разберем случаи, когда ссылки даются на одну летопись, т. е. когда говорится «летописец», «летописец русский» и т. д.

Наиболее определенные ссылки встречаются на Берестовицкую летопись, так как известно, где находится (находилось) селение Великая Берестовица и кто был владельцем рукописи. Относительно двух других, названных хронистом «достоверными летописцами», сказано, что их «каждый может найти в Гродке» (Гродно?), что они хранятся в собрании гродненского старосты Александра Ходкевича и что экземпляр этих рукописей имеется «у меня», т. е. у самого Стрыйковского (ч. I, с. 253). Из этого туманно изложенного места (рукописи были у Ходкевича, а одновременно и у Стрыйковского) следует, однако, что две летописи, которыми пользовался хронист, находились в Гродно. Были ли они собственностью Стрыйковского или он только пользовался ими, в данном случае несущественно. Что касается остальных 12 рукописей, то их следует принимать как «бездомные», поскольку места, где их нашел хронист или откуда они к нему поступили, остаются неизвестными. Примечательно, что ссылки на одного летописца Стрыйковский дает в самом начале хроники, после чего наступает длительный перерыв, и затем они возобновляются лишь в конце XV – начале XVI в.

Рассказ о жизни Войшелка Стрыйковский передает со ссылкой на «стародавнего литовского летописца» (ч. I, с. 297). В этом источнике сказано, что Войшелк был раздражен против отца зато, что тот отступился от «христианской римской веры», ушел от него в Галич «к русскому королю Даниилу» и его брату Васильку, несмотря на то что братья находились во враждебных отношениях с Миндовгом. В Галиче Войшелк переменил веру с католической на православную («русскую»), стал монахом и три года жил у галицкого архимандрита Григория. Затем Войшелк отправился на Святую гору и в Царьград, но из-за дальности пути повернул обратно, ушел в Новогрудок и там над Неманом «между Литвой и Новогрудком» основал монастырь, в котором и жил. У его отца в это время возник конфликт с князем Довмон-том, потом Миндовг был убит (ч. I, 298). Учитывая, что ряд выписок, касающихся эпохи Миндовга – Войшелка, Стрыйковский делал из Берестовицкой летописи, естественно предположить, что данный рас-

сказ заимствован оттуда же, т. е. что «летопись князей Заславских» и «стародавний литовский летописец» – одно и то же.

Однако у Стрыйковского рассказ о Войшелке лишь в самом начале опирается на «стародавнего летописца», а немного ниже на поле есть отметка, что последующие сведения заимствованы из «летописцев о Войшелке Миндовговиче», т. е. что они находились в нескольких летописях, специально посвященных Войшелку.

Помимо Стрыйковского, о Войшелке сообщается лишь в Ипатьевской летописи и хронике Быховца, не говоря о туманных известиях в других летописях. Основные данные об этом князе изложены в Ипатьевской летописи в записи за 1262 г. Запись начинается с сообщения об убийстве Миндовга, происшедшем в 1263 г. О Миндовге сказано, что он стал избивать родню, свою дочь отдал замуж в Холм за Шварна Даниловича, и затем без всякого перехода сообщается, что Войшелк начал править в Новогрудке, будучи язычником, причем проявлял крайнюю жестокость. Потом наступил перелом: Войшелк крестился «ту в Новегородьце», ушел в Галич, крестил там Юрия, сына князя Льва Даниловича, а затем, уйдя в Полонину, стал монахом. Пробыв там три года, он направился на Святую гору, но не дошел, так как в «тех землях» (не сказано, в каких) был «великий мятеж». Возвратившись, он отправился обратно в Новогрудок и там над Неманом «межи Литвою и Новымъгородъком» основал монастырь. Миндовг порицал Войшелка за такую жизнь, Войшелк, в свою очередь, не любил отца (т. II, стб. 858–859). В записях за 1263, 1264 гг. сообщается об убийстве Миндовга, бегстве Войшелка в Пинск, возвращении его оттуда «с пи-нянами», захвате власти в Новогрудке и избиении противников (т. II, стб. 860–861). В записи за 1268 г. говорится, что Войшелк, оставив Новогрудское княжение Шварну, ушел в Угровск, а затем был убит Львом (т. II, стб. 867–868).

События 1263, 1264 гг. изложены в Ипатьевской летописи еще раз под 1255 г., но очень кратко. Эта запись сделана после 1264 г. В ней Войшелк показан не как сын великого князя, а как самостоятельный правитель: заключил мир с Даниилом Романовичем, выдал замуж сестру, Новогрудское княжество отдал Роману «от Миндовга и от себя» (т. II, стб. 830–831).

Текст хроники Быховца за 1262–1264 гг. почти целиком совпадает с Ипатьевской летописью, но если в Ипатьевской сказано, что Миндовг был убит после «сейма» 1262 г. «минувшу лету единому», то в хронике Быховца – после «сейма» прошло «время немало». Крестился Войшелк не «ту в Новегородьце», а просто в «Новогородцы». Из Полонины Вой-шелк двинулся не на Святую гору, а на Острую. В хронике сказано, что убитый Войшелком Остафий был воеводой, чего нет в Ипатьевской летописи. По летописи, Войшелк после смерти Миндовга княжил в Литве, а по хронике – «на Новгородцы и на руских городех». В войне с поляками, согласно хронике, Войшелк сжег город Ильзу, чего нет в летописи (т. II, стб. 861, 864–866; т. XXXII, с. 133). Причиной, по которой Лев убил Войшелка, по летописи, была зависть – почему Войшелк отдал «землю Литовьскую» Шварну, а по хронике,– месть за «окрутенства», которые делали в русских землях Миндовг и Вой-

шелк. Наконец, в хронике все это завершается словами: «И тут закончился род римского князя Па демона», чего, естественно, не могло быть в летописи (т. II, стб. 868; т. XXXII, с. 133–134), При всех этих расхождениях язык хроники совпадает с языком летописи – он такой же архаичный. Что касается записи за 1268 г., то ее содержание как в летописи, так и в хронике Быховца одинаково, но язык хроники модернизирован (это язык XVI в.). Как обычно, год в хронике Быховца не указан.

У Стрыйковского раздел, в котором описаны те же события, датирован 1267 г. (ч. I, с. 304–306). Ссылки в разделе даны на «летописца» и на «летописца литовского и русского», а также на Меховского и Кромера в тексте, на поле же еще указаны труды Кадлубека, Длугоша и Бельского. Начальная часть раздела является у Стрыйковского как бы вступлением к главному моменту, т. е. убийству Войшелка. В нем сказано, что Войшелк, использовав раздоры, возникшие между волын-скими князьями после смерти Даниила Романовича, захватил «несколько русских замков», а потом двинулся с войском на Волынь, намереваясь завладеть ею. Лев Данилович, не имея возможности сопротивляться Войшелку, предложил начать переговоры. Войшелк принял это предложение, распустил основную часть своих сил, оставив при себе только ближайшее окружение из панов, князей и бояр, и затем уехал в Угровск, где ранее был монахом. Лев послал к нему своих братьев, приглашая Войшелка во Владимир; посланцы гарантировали ему безопасность.

Далее, со ссылкой на «летописца» изложены обстоятельства убийства Войшелка, но они даны несколько иначе, чем в Ипатьевской летописи, и почти так, как в хронике Быховца. Так, Стрыйковский назвал Маркольта Немчина «паном русским», чего нет, да и не могло быть, в летописи, поскольку это терминология XVI в. Во всех трех источниках Войшелк и Лев называются кумовьями, но в Ипатьевской летописи они покумились задолго до убийства, в 1262 г., когда Войшелк крестил сына Льва – Юрия (т. II, стб. 859); то же в хронике Быховца без указания года (XXXII, с. 133). По Стрыйковскому же, они стали кумовьями только на пиру у Маркольта (ч. I, с. 305). Как и в хронике Быховца, причиной убийства у Стрыйковского указаны жестокости Миндовга и Войшелка в отношении русских земель. Так же как в хронике Быховца, у Стрыйковского сказано, что Войшелк похоронен в монастыре Святого Владимира во Владимире (ч. I, с. 306), в Ипатьевской же летописи сказано, что Войшелк похоронен в церкви Михаила Великого, но без упоминания о нахождении церкви в монастыре (т. II, стб. 868). Сверх того, что есть в хронике Быховца, у Стрыйковского добавлено, что Лев приехал в монастырь со слугами, которым он приказал окружить Войшелка; что убит Войшелк был саблей, причем его мозг брызнул на стену и на слуг Льва. Значит, источником хроники Стрыйковского, как и хроники Быховца, не могла быть Ипатьевская летопись. Вместе с тем можно предположить, что «летописец» и «летописец литовский и русский» – одно и то же и что это все та же Берестовицкая летопись.

Между прочим, утверждение Берестовицкой летописи (в передаче

Стрыйковского), что Войшелк первоначально был крещен по католическому обряду, не должно казаться невероятным, ведь Миндовг был крещен именно таким образом.

В свое время В. Т. Пашуто высказал предположение, что в Новогрудке велось летописание¹⁶. Учитывая наличие «летописцев Войшелка Миндовговича», на которого ссылался Стрыйковский, существование подобной летописи кажется вполне возможным.

Наиболее ранние (после сообщения о прибытии «итальянцев» в Литву) известия Стрыйковского, основанные на «одном летописце», касаются персонажей легендарной части. Стрыйковский считает ошибочным сообщение «одного летописца», будто Поята была дочерью Куковойта, так как в действительности она была его матерью (ч. I, с. 245). Значит, «один летописец» содержал версию, расходившуюся с версией летописей Красинского, Археологического общества, Ра-чинского, Румянцевской, Ольшевской и Евреиновской (т. XXXV, с. 91, 131, 148, 176, 196, 217).

Стрыйковский считает неверным и другое сообщение «одного летописца», будто та же Поята была замужем за девялтовским князем Гирусом-Кирусом (тоже легендарной личностью) (ч. I, с. 246). Такое сообщение есть в летописях Красинского, Румянцевской, Рачинского, Ольшевской, Евреиновской (т. XXXV, с. 130, 146, 174, 194, 216– 217). Значит, и в данном случае версия «одного летописца» была Стрыйковским отвергнута. Ясно, что «один летописец» содержал не ту версию, как ряд других летописей. Учитывая, что между Берестовицкой и остальными летописями имелось различие в самом начале, можно предположить, что «один летописец» – в данном случае та же Берестовицкая летопись.

Следующая (хронологически) ссылка Стрыйковского на «одного летописца» касается имени ливонского магистра (дело происходит в эпоху Миндовга). Здесь Стрыйковский отмечает, что летописец называл магистра Андреем; при вторичном упоминании – что магистр Андрих в летописи назывался Андреем,– ссылка дается уже на «русского летописца» (значит, тоже на «одного») (ч. I, с. 287). Следовательно, «летописец» и «русский летописец» – одно и то же. Магистр, но не лифляндский, а рижский упоминается только в хронике Быховца (т. XXXII, с. 132). Учитывая наличие ряда цитат из Берестовицкой летописи, приводимых Стрыйковским в начале работы и касающихся именно этой эпохи и лично Миндовга, можно предположить, что «летописец» и «русский летописец» – та же Берестовицкая летопись или летопись о Войшелке.

Последняя ссылка Стрыйковского на «русский летописец» при изложении событий XIII в. касается сыновей Трабуса. Стрыйковский отмечает, что его источник – «летописец» не только ошибся в отношении Пояты, но и неверно указал, будто у Трабуса было пять сыновей, тогда как на самом деле они были сыновьями Ромунта (Романа) (ч. I, с. 316). Ипатьевская летопись не знает ни Трабуса, ни Ромунта (Романа). В хронике Быховца отцом пяти сыновей назван Роман, племян-

-------

¹⁶ Пашуто В. Т. Образование Литовского государства. М., 1959, с. 42.

ник Трабуса, Трабус же был сыном Скирмонта (т. XXXII, с. 134). То же в летописях Красинского, Археологического общества, Рачинского, Румянцевской, Евреиновской, Ольшевской (т. XXXV, с. 93, 132, 150, 177, 198, 218). Значит, и здесь «русский летописец» не совпадает ни с одним из известных сейчас источников.

После этой поправки Стрыйковский начинает делать ссылки на одного летописца (это делается по-разному: «русский летописец», «литовский летописец», но здесь говорится о тех случаях, когда ссылка дана на одного) при описании событий конца XIV в., т. е. с перерывом примерно в сотню лет. Поскольку ни одна из известных сейчас летописей и хроник не имеет такого длительного перерыва в известиях, то можно предположить, что или «русский летописец» был дефектным (недостача многих листов), или Стрыйковский, говоря об «одном летописце», «русском летописце» и т. д., имел в виду не ту летопись, на которую ссылался ранее, а ту, которая содержала индивидуальные сведения.

Первая ссылка на «русского летописца», сделанная после очень длительного перерыва, содержит описание войны Ягайла с Польшей, захвата шляхтичем Довойна в Польше фрагмента деревянного креста, возвращения литовского войска домой и чудес, происшедших в Вильно в связи с привозом туда обломка креста (ч. II, с. 68). При этом в начале дается ссылка на «русских и литовских летописцев», затем вообще на «летописцев», а в конце, где описываются вступление литовского войска в Вильно и происшедшие затем чудеса,– на «русского летописца», причем помечено, что этот летописец «пишет далее». Однако, поскольку весь рассказ представляет собой одно целое, ясно, что Стрыйковский один и тот же источник обозначает и в единственном и во множественном числе. В таком случае правильнее предположить, что у него было несколько летописей, потому что, имея подобный текст в одной летописи, написать, что так говорят «все летописцы единогласно», едва ли было возможно.

Сообщение о походе Ягайла и всех последующих событиях имеется еще только в хронике Быховца (т. XXXII, с. 144), но, говоря об одном и том же, обе хроники значительно расходятся в деталях. В них, например, сообщается, что под Завихостом литовское войско переправилось через Вислу вплавь на конях, но у Стрыйковского инициатором такой переправы назван Радзивилл, тогда как в хронике Быховца– просто «один литвин». (Издавая хронику, Нарбут в этом месте сделал сноску, в которой написал, что литвином, проявившим инициативу, «очевидно, был Радзивилл, так как с того времени о нем вспоминают».) Подобное объяснение, однако, кажется совсем неубедительным. Здесь Нарбут не вполне определенно сказал то, что уверенно изложено Стрыйковским. По Стрыйковскому, Ягайло был перевезен через Вислу в челноке, о чем в хронике Быховца не упоминается. Однако «литвин», который первым бросился в воду, произносит в обеих хрониках слова, лишенные смысла: по Быховцу, он крикнул «тут воде не бывать», а по Стрыйковскому,– «таки в тех руках воде не бывать» (ч. II, с. 68; т. XXXII, с. 144). Очевидно, и в «летописце» Стрыйковского, и в протографе хроники Быховца в этом месте был дефект. По

Стрыйковскому, тот же Радзивилл, переплыв реку и став у города, предложил забросать крепостной ров остатками сожженных домов, а затем перебросить через стену в город много «киёв» (палок), после чего город был подожжен; в хронике Быховца сообщения, что в ров бросали обгорелые бревна, нет, а «кии» якобы были заброшены в город по приказу Ягайла. Далее в хронике Быховца сообщается, что литовская армия сожгла Опатов и ряд других городов и дошла до Вислицы; у Стрыйковского же Опатов не упоминается, но сказано, что Вислица находится в 9 милях от Кракова. У Стрыйковского говорится, что войско по пути обратно проходило около Лысой горы, где один литовец по имени Довойна захватил часть святого креста; в хронике Быховца о Лысой горе не сообщается ничего, и поэтому неясно, где Довойна захватил свою добычу (ч. II, с. 68; т. XXXII, с. 144). В этом месте расхождения между хрониками Быховца и Стрыйковского настолько велики, что первая для второй служить источником не могла. «Русский летописец» в данном случае – это источник, значительно отличающийся от хроники Быховца.

Следующее сообщение, основанное на «одном летописце», дано опять после очень длительного перерыва и относится к 30-м годам XV в., точнее, к обстоятельствам избрания на престол Великого княжества Литовского Казимира Ягайловича. Ссылаясь на Длугоша, Ме-ховского, Кромера и Ваповского, Стрыйковский излагает ход дела следующим образом: когда литовские магнаты решили избрать великим князем Казимира, они отправили в Сандомир, где в то время жил королевич, двух жмудских панов – Михаила и Яна Кезгайлов. Однако польские паны не хотели, чтобы Казимир стал великим князем, так как намеревались сделать его лишь губернатором Великого княжества. Поляки проводили Казимира как губернатора до границы Литвы, но литовцы против воли польских панов короновали Казимира в Вильно великим князем. Изложив это, Стрыйковский добавил, что «литовский летописец» изобразил дело неверно, и указал, в чем заключаются его ошибки.

«Летописец» сообщал, что, когда Казимира Ягайловича избрали на престол, ему было 13 лет, на самом же деле 16 лет. Далее «литовский летописец» (!) неправильно утверждал, будто Казимир, когда его избрали на престол, должен был тайно уйти из Сандомирского замка, хотя в действительности он уехал открыто. Казимира, по летописцу, «поднесли» на престол в Бресте, а на самом деле это было сделано в Вильно (ч, II, с- 206–207). Без сомнения, замечания Стрыйковского касаются одного и того же источника, который в одном случае назван «летописцем», а во втором – «литовским летописцем».

В хронике Быховца сказано, что Казимиру, когда его избрали великим князем, было 13 лет, что он «спустился з града» (в Сандомире) к литовским послам и что его «поднесли» на престол в Бресте, т. е. здесь имеется все, что Стрыйковский считал ошибочным у «летописца». В этом рассказе любопытна еще одна деталь. По Стрыйковскому, в Бресте Казимира встретили великий земский маршалок Николай Радзивилл, виленский каштелян и жмудский староста Кезгайло, Ян Гаштольд, князь Юрий Гольшанский и Николай Немирович. По хро-

нике же Быховца, его встретили князь Юрий Гольшанский, Кезгайло, Иван Гаштольд, Николай Немирович и Остик (звания панов опускаем). Значит, у Стрыйковского Радзивилл назван первым, тогда как в хронике у Быховца он поставлен на последнее место, причем не как Радзивилл, а как Остик (это была как бы предфамилия Радзивиллов, гораздо менее известная, чем Радзивилл) (т. XXXII, с. 157).

Следующая ссылка на «русского летописца» дана опять после длительного перерыва и касается битвы под Хойницами, происходившей в 1454г. У Стрыйковского, перечисляющего пять ошибочных данных, они изложены в разделе, озаглавленном «Ошибки литовских летописцев во времени, месте и неприятеле», причем несколько раз путается один летописец с несколькими («русские летописцы», «русский летописец», «летописец» и «летописцы»). Поскольку все время говорится об одном и том же, то вероятнее всего, что ссылки даны на один источник, только называющийся по-разному. О Хойницкой битве, согласно Стрыйковскому, писали «старосветские хроники и некоторые русские и литовские летописцы», а также Длугош, Кромер, ВаповскиЙ, Меховский, Гербурт (ч. II, с. 244). Известие об этой битве есть только в хронике Быховца, и там, действительно, все перепутано – дата, место и неприятель ¹⁷. По хронике Быховца, битва произошла между поляками и чехами, тогда как в действительности она была между поляками и немцами, и не под Вроцлавом, а у Хойниц. Что касается времени, то в хронике Быховца год не указан, но последующие события датированы у него 1453 г., из чего следует, что битва, по хронике, произошла ранее этого года.

Отсюда можно сделать заключение, что Стрыйковский ссылался если не буквально на хронику Быховца, то па источник, аналогичный ему (по крайней мере в этом месте). Однако здесь Стрыйковский ссылается не на одного летописца, а на «некоторых русских и литовских летописцев» и на «литовских летописцев», из чего можно предположить, что у Стрыйковского было несколько летописей, содержащих ошибочное описание битвы под Хойницами.

Далее отмечена еще одна ошибка «русского летописца» (ч. И, с. 284), тоже относящаяся ко времени правления Казимира Ягайловича. Подобного места в хронике Быховца нет.

Следующая ссылка на «летописца», который опять ошибся, относится к концу правления Казимира. В Коломые, где молдавский господарь Стефан принес Казимиру вассальную присягу, король дал ему в помощь 3 тысячи бойцов под командованием Яна Поляка, тогда как, по свидетельству «летописца», командовал ими королевич Ян-Альбрехт (ч. II, с. 287–288).

В хронике Быховца сказано лишь, что король послал на помощь Стефану «королевичей и многих своих людей» (т. XXXII, с. 163). Здесь и далее Стрыйковский обычно приводит летописные данные как будто лишь для того, чтобы показать их ошибочность.

Ниже со ссылкой на «летописца» сообщается о приезде в Литву тверского князя Михаила Борисовича (ч. II, с. 288). На этот раз ука-

¹⁷ ПСРЛ, т. XXXII, с. 161.

зания, что данное известие летописца ошибочное, нет. Подобное сообщение имеется в хронике Быховца (т. XXXII, с. 163), но по сравнению с хроникой Стрыйковского там добавлено, что Тверское княжество «подали» московскому великому князю сами тверичи. Очевидно, все последние ссылки на «одного летописца» относятся к одному и тому же источнику.

Ряд следующих сообщений со ссылкой на «одного летописца» связан с описанием неудачной попытки польского короля Яна-Альбрехта захватить Молдавию (конец XV в.). Описывая поражение, понесенное польской армией от молдаван в буковом лесу, Стрыйковский сообщает, что «некоторые пишут, а в особенности русский летописец», что больной подагрой молдавский господарь Стефан, который, очевидно, не мог сидеть на коне, приказал возить себя на санях (дело происходило летом). В конце этого рассказа, перечисляя знатных поляков, попавших в плен, Стрыйковский отмечает, что «летописец» ошибочно называл графа Тенчинского, краковского подкомория и старосту мальборгского, великим маршалком (ч. II, с. 302). Поскольку здесь последовательно передается рассказ об одном и том же событии со ссылкой на два источника, то есть основание предполагать, что это не два источника, а один, т. е. что «русский летописец» и просто «летописец» – одно и то же. У Стрыйковского назван ряд лиц, попавших в плен, но ошибка летописца отмечена только в отношении графа Тенчинского.

О названных событиях есть сообщение лишь в хронике Быховца, где сказано, что Стефан был «болен на ноги» (подагрой?), а из лиц, попавших в плен, указан один Тенчинский (по хронике, Точинский), который назван «маршалком великим Польской короны» (т. XXXII, с. 165–166).

Продолжая рассказ о том же неудачном походе, Стрыйковский сообщает, что на следующий день после битвы на помощь польскому войску явилось «рыцарство» от великого князя Александра, которым командовали Станислав Петрович Кишка и князь Семен Осемятич. Согласно «литовскому летописцу», помощь запоздала, потому что, как только этот отряд переправился через Днестр, его встретило молдавское войско, которое, однако, было разбито. Стрыйковский отмечает, что польские хроники обо всем этом не сообщают (ч. II, с. 303).

В хронике Быховца, в том месте, где говорится об отправке на помощь королю Яну-Альбрехту «всех людей», которые были при великом князе Александре, отмечено, что отряд был послан под командованием Станислава Петровича, о Семене же Осемятиче ничего не говорится (т. XXXII, с. 166). Здесь как будто между текстами обеих хроник получилась неувязка, и хотя в хронике Быховца несколько ранее отмечено, что Александр послал на помощь королю Яну-Альбрехту «маршалка своего, наместника лидского пана Станислава Петровича, князя Семена Ивановича Можайского и кпязя Василия Ивановича Семячича» (т. XXXII, с. 165), неувязка остается, даже учитывая, что Станислав Петрович – этот тот самый Кишка, о котором упомянул Стрыйковский.

В рассказе о том же походе Стрыйковский делает еще две ссылки на «летописца», а затем на «летописцев». В первом случае сообщается,

что «литва», возвращаясь из-под Брацлава, в 12 милях за этим городом разгромила отряд татар. Во втором случае ссылка касается причины, по которой король Ян-Альбрехт предпринял неудачный поход в Молдавию. Стрыйковский утверждает, что польские летописцы – Меховский, Бельский, Ваповский, Кромер – считали, что неудача произошла вследствие измены Стефана, тогда как, согласно «летописцам», Ян-Альбрехт имел коварное намерение выгнать Стефана из Молдавии, чтобы посадить на молдавский престол своего брата (Сигизмунда.– Н. У.) (ч. II, с. 304).

В хронике Быховца в конце рассказа об этой эпопее сообщается, что великий князь Александр стоял «немало время» у Брацлава, где «город Браслав зарубил», разгромил в 12 милях от него несколько сот татар (т. XXXII, с. 166). Что же касается причины похода, то мысль о том, что король Ян-Альбрехт идет в Молдавию, чтобы захватить эту страну, в хронике Быховца выражена очень неясно: «И потягнул» (пошел.– Я. У.) король Ян-Альбрехт «на Стефана воеводу волоского» (т. XXXII, с. 165).

Великий князь Александр, возвратившись из Молдавии, наведался, согласно «летописцу», к больному трокскому воеводе и великому гетману Петру Ивановичу Белому и советовался с ним, кого бы назначить гетманом после смерти собеседника. Тот рекомендовал потомка князей Друцких Константина Ивановича, который «позже звался Константином Острожским, князем из Острога» (ч. II, с. 305). Этот эпизод есть и в хронике Быховца и почти дословно совпадает с текстом Стрыйковского. Однако по Стрыйковскому, гетман – это Петр Иванович Белый, а по хронике Быховца,– Петр Янович (фамилия его Моитигирдович.– Н. У.). Очевидно, и в данном случае «летописец» не был хроникой Быховца, тем более что, по Стрыйковскому,– гетман Петр Иванович, а по хронике Быховца,– Петр Янович.

При описании войны 1500 г. с Россией Стрыйковский ссылается то на «летописцев» или «иных летописцев», то на одного из них. Ссылка на одного дается при описании приемов, с помощью которых русские пытались взять Смоленск. Сын московского великого князя, руководивший осадой Смоленска, согласно Стрыйковскому, штурмовал этот город не только днем, но и ночью, разрушал замок не только из орудий, jho и «турами, как свидетельствует летописец, насыпанными песком и землей, производил несказанные штурмы» (ч. II, с. 311). Схожее место есть в хронике Быховца, притом оно изложено более вразумительно, чем у Стрыйковского: русские «за великими турами, насыпанными песком и землею, неописуемые штурмы на пего чинили». В обоих случаях сын великого князя, командовавший русскими войсками, назван Дмитрием Жилко (т. XXXII, с. 168).

Осенью 1501 г., «как свидетельствуют русский летописец и Меховский», на помощь Литве пришел заволжский царь Ахмат-Гирей (Сахматкирей, по Стрыйковскому), сын Ахмата, и при нем был посол князя Александра пан Михаил Халецкий. Ахмат-Гирей разорил Северщину (принадлежавшую тогда великому князю московскому.– Я. У.), «добыл» Новгород Северский, прочие же северские города подчинились ему без сопротивления, а затем между Черниговом и Киевом

нанес тяжелое поражение перекопскому «царю» Менгли-Гирею. После этого Ахмат-Гирей отправил Халецкого со своими послами к Александру, сообщая о победе и о том, что он привел 100 тысяч воинов для борьбы с Россией. Однако Александра в это время избрали польским королем, и он уехал в Польшу, «выдав царя заволжского на мясные ятки» (ч. II, с. 313).