К. М. КАНТОР Суд скорый и неправедный

"Умер ли марксизм?" - так сформулирована тема нашей дискуссии. Между тем иные выступления, прозвучавшие здесь, напоминают не врачебную экспертизу у постели безответного больного, а скорее судилище и расправу над тенью Маркса, которую, однако, воспринимают как живое и при этом "зловредное" существо, вполне "заслуживающее" быть похороненным заживо. Ситуация макабрическая.

Умер ли марксизм? Если иметь в виду учение самого Маркса, то у нас оно еще не родилось - для этого не было условий ни до Октября, ни после. Ибо первоначальный марксизм возник как духовная квинтэссенция западноевропейской культуры, как теория полной самореализации гуманистического проекта западноевропейской цивилизации.

Прямого отношения он не имел ни к Африке, ни к Азии, ни к Америке, ни к России. Первомарксизм объяснил неизбежность временного "поражения" еще по преимуществу эстетического ренессансного гуманизма -под напором (выросшего на том же планктоне простого товарного производства) капитализма. Он предсказал, что, лишь пройдя через капитализм, западноевропейское общество снова вернется к гуманизму - но уже не только эстетическому, но и реальнопрактическому. Первомарксизм, у нас еще не родившийся, тем не менее может в свой срок возникнуть из советского "марксизма-ленинизма", поскольку он все-таки содержится в последнем, подобно тому как в тоталитарном средневековом католицизме хранились скрытые от взоров паствы истинные заповеди Христа.

Что было бы, если бы в XVI веке вместе с догмами католицизма Ренессанс и Реформация отвергли учение Христа? Не было бы ни Ренессанса, ни Реформации, ни современного демократического Запада. Так и теперь. Речь сегодня должна идти о Ренессансе и Реформации в марксизме, о разрыве с "марксизмом-ленинизмом" как государственной и партийной идеологией нашего насквозь идеологизированного общества, о разрыве с "католицизмом" православноязыческой марксистско-ленинской "церкви", с ее невежественным и агрессивным клиром, но не с тем нетленным отчасти научным, отчасти утопическим, идеальным и проектным, - что содержится в "священных книгах" марксизма, отгороженных от нас, простых прихожан, одностороннеклассовой, поверхностно-революционаристской их интерпретацией. Происходит же нечто другое. Под прикрытием плюрализма идет игра в поддавки с пробудившимся языческим мракобесием. Увы, никто так не усердствует (и не "преуспевает") в этой "забаве", как только что вылупившиеся из скорлупы журнальных и газетных листов попики-расстриги "марксистского прихода". Разоблачили кровопийцу Сталина, взялись за "развенчание" Ленина, теперь спроворились "ухватиться" за Маркса.

И тут-то возликовали: Маркс - вот он корень всех несчастий! ' Я убежден, что убийство эмбриона гуманистического первомарксизма не вернуло бы здоровья и жизнестойкости державе, исторически предрасположенной к идеологическому монизму, не знавшей и до революции широкой экономической самодеятельности, органической демократии и свободомыслия.

Не следует забывать, что неприятие Западной Европой первомарксизма в качестве господствующей идеологии не помешало тому, что Западная Европа развивалась в том самом направлении, которое предвидел Маркс, то есть "без Маркса, но по Марксу". И все-таки почему же "без Маркса"? Ответ на этот вопрос мы находим у такого убежденного противника "реального социализма", как ЗбигневБжезинский. Отметив, что уже Ленин адаптировал марксизм к русским условиям, что послужило основой для девестернизации марксизма, бывший помощник президента США по государственной безопасности продолжает: "Создав деспотическую модель коммунизма и настаивая на том, чтобы все другие коммунистические партии подчинились ей, Сталин сильно повредил привлекательности коммунизма в то время, когда восприимчивость более передового Запада (который Маркс изначально рассматривал как наиболее подготовленный для исторической трансформации) могла сделать коммунизм истинно господствующей и жизненной силой нашего общества" ^ Даже так! Не более и не менее.

Называя свое учение "научным социализмом", Маркс и Энгельс менее всего вкладывали в это понятие представление о еще не возникшем общественном строе. Не может быть науки без научного познания, не может быть научного познания несуществующей эмпирии. "Научный социализм" есть научное познание ранней стадии капиталистического способа производства в Западной Европе, обнаружившее объективные социалистические тенденции. "Капитал" - это системно-структурный и культурно-исторический анализ конкретно-исторической общественной формации, осуществленный через критику буржуазной политэкономии.

Можно сказать, что "Капитал" - это культурно-историческая и историософская метатеория капитализма. И только в качестве таковой она и выступает как "научный социализм" Маркса и Энгельса. Никакого другого "научного социализма" у них нет. Все прямые высказывания основоположников собственно о социализме связаны с их участием в партийнополитической борьбе.

Такова, в частности, "Критика Готской программы", которую использовал Ю. Буртин для доказательства враждебности К. Маркса демократии на том основании, что в ней "подследственный" рассуждает о замене товарообмена продуктообменом. Непременные предпосылки такой замены, согласованность с другими социальными, производственно-техническими, политическими, духовными переменами в обществе, на которые указывает Маркс, игнорируются.

По отношению к рынку и демократии, говорит Ю. Буртин, Маркс "совершил крупномасштабную ошибку". Странным образом в этом "криминальном" тексте литературный критик не заметил, как "враг демократии" высмеивает "верноподданническую веру в государство", не реагирует на радикальное демократическое требование Маркса отстранить государство от всякого влияния на школу, на воспитание народа.

Увидев "мышку на ковре", "домашний хищник" не заметил главного в "Критике", а именно того, как Маркс, живущий под флагом "королевы английской", "вправляет - простите - мозги" авторам Готской программы, убежденным, что они "марксисты". "Свобода состоит в том, - наставлял он "двоечников", - чтобы превратить государство из органа, стоящего над обществом, в орган, этому обществу всецело подчиненный; и в наше время большая или меньшая свобода государственных форм определяется тем, в какой мере они ограничивают "свободу государства".

И стоит ли удивляться тому, что литературный критик не осознал тщетности своих прежних и нынешних "демократических упований", коль скоро он не задумался над предостережением Маркса (для нас до сих пор актуальным) о неразумности "требовать вещей, которые имеют смысл лишь в демократической республике, от такого государства, которое представляет собой не что иное, как обшитый парламентскими формами, смешанный с феодальными придатками и в то же время уже находящийся под влиянием буржуазии, бюрократически сколоченный, полицейски охраняемый военный деспотизм"... ' Далеко глядел Маркс, не правда ли? И все-таки даже "Критику Готской программы" следует рассматривать как "первоисточник" лишь при соотнесении ее с "Капиталом".

А в этом четырехтомном труде не нашлось места ни "диктатуре пролетариата", ни "двум фазам" коммунизма. Зато в "Капитале", где исследуются объективные закономерности формации (некоторые оказались "факультативными", быстро исчерпывающими себя), Маркс разработал теорию сознания, включающую в себя положение о его бытийственных формах, образующих пласт культуры более глубокий, чем экономика. Эта теория исключает понимание капитала как явления, обусловленного только производительными силами и экономикой. Первичными (по Марксу) были ценности, идеалы, нормы западноевропейской культуры, действовавшие на протяжении тысячелетий. В "Капитале" реализован и метод восхождения от абстрактного к конкретному, то есть диалектический метод познания, логическую структуру которого открыл и описал выдающийся русский философ и писатель А. А. Зиновьев.

При острейшем критицизме по отношению к марксизму, к марксистско-ленинской идеологии, к "реальному коммунизму" А. А. Зиновьев отнюдь не считает ни наш общественный строй, ни Октябрьскую революцию, его породившую, некой ошибкой, отступлением от нормы человеческого общежития или чем-то навязанным извне. Он изучает "реальный коммунизм", как Маркс изучал капитализм, исходя из явлений наиболее массовидных, выделяя в них ту "клеточку", из которой вырастает вся сложнейшая социальная организация. Здесь это, разумеется, не "товар", а элементарное, повсюду наблюдаемое коммунитарное отношение "управляющий - управляемые". Главный принцип существования этого общества - социальная (а отнюдь не экономическая) эффективность.

Как мастер диалектики, А. Зиновьев показал, что все недостатки "реального коммунизма" вырастают из его достоинств, о чем не следовало бы забывать сегодня, когда наше общество переживает острейший кризис. Искать выход из нашего кризиса следует, исходя из закономерностей нашего общества, а не западного. А. Зиновьев понял, что нельзя решить проблемы советского общества, добиваясь экономической эффективности по примеру Запада, на путях вестернизации, введения свободного рынка и тому подобного. Поступать так - значит, с его точки зрения, ничего не понять в российской истории - ни дореволюционной, ни пореволюционной. С А. Зиновьевым, конечно, можно не соглашаться, но выслушать именно его, бескомпромиссного критика и одновременно несравненного знатока марксизма, необходимо.

Перейду теперь к рассмотрению претензий к Марксу со стороны А. Ципко. Нельзя отрицать того, что большевизм кое-что заимствовал у Маркса, однако не самую суть. Ведь марксистами были и Г. Плеханов, и Ю. Мартов, отказавшиеся признать Октябрьскую революцию. Марксистом был и Каутский, рассмотревший уже в самых первых декретах Советской власти начало эпохи террора. Ципко же считает, что Ленин и большевики совершали революцию в точном соответствии с учением Маркса.

К счастью, третейским судьей в этом споре может выступить сам Маркс. Это он заявил, что его теория никакого отношения к России не имеет. В письме в редакцию "Отечественных записок" (1877 г.) он решительно отверг намерение Н. К. Михайловского "превратить" его, Марксов, "исторический очерк возникновения капитализма в Западной Европе в историко-философскую теорию о всеобщем пути, по которому роковым образом обречены идти все народы, каковы бы ни были исторические условия, в которых они оказываются" '. Еще четче об этом же - в письме В. Засулич (1881 г. через 20 лет после отмены крепостного права и всего за 35 лет до российской революции): "историческая неизбежность" этого процесса точно ограничена странами Западной Европы" ". На Западе, разъясняет далее Маркс, просуществовавшая на протяжении многих столетий частная собственность, основанная на личном труде, вытесняется (но не вытеснена - это NB) капиталистической частной собственностью, что и создает возможность (как это Маркс показал в "Капитале") Возрождения Возрождения, то есть возврата к индивидуальной собственности и кооперации на фундаменте коллективных форм производства, уже заключенных в капитале. "У русских же крестьян, - продолжает Маркс, - пришлось бы, наоборот, превратить их общую собственность в частную собственность" '. Иными словами, никаких социально-экономических и культурно-исторических предпосылок для посткапиталистической социалистической революции в России Маркс не видел.

Другую революцию в России - буржуазно-демократическую - Маркс и Энгельс ожидали и очень надеялись на нее; надеялись на то, что она избавит возможную социалистическую революцию на Западе от угрозы ее военного подавления царизмом, и на то, что она ускорит социально-экономическое развитие самой России. При этом Энгельс предупреждал, что капиталистический переворот в аграрной стране с многочисленным крестьянским населением вызовет потрясение более сильное и острое, чем где бы то ни было.

Он может быть осуществлен, по его словам, "лишь ценой страшных страданий и потрясений. Но история, пожалуй, самая жестокая из всех богинь, влекущая свою триумфальную колесницу через горы трупов не только во время войны, но и в периоды "мирного" экономического развития" ". Как ни ужасен этот мифо-поэтический образ Клио, он, кажется, отвечает не только эстетической потребности возвышенного.

Если бы Февральской революции суждено было утвердиться и тот экономический переворот, о котором говорил Энгельс, охватил бы всю страну, его горестные предвидения, скорее всего, оправдались бы. Но в России в результате развития капитализма, в значительной мере иностранного, западноевропейского, обострились до крайности другие противоречия, которым ни Маркс, ни Энгельс, ни позже Ленин не придавали значения, - противоречия между государственно-общинным укладом народной жизни и чужеродным, полностью враждебным ему капиталом и буржуазным образом жизни. Они, эти противоречия, вызвали другую, более глубинную революцию. Великую Октябрьскую, за победу которой народу пришлось заплатить цену еще более страшную, более ужасную, чем пришлось бы за гипотетическое продолжение Февраля.

Октябрь положил начало почти столетнему периоду национально-освободительных революций, приведших к восстановлению национальной независимости и обретению государственного суверенитета бывших азиатских, африканских, латиноамериканских колоний и полуколоний капиталистического Запада, без чего были бы и не нужны и недостижимы революционные научно-технические и социально-экономические преобразования самого Запада, и вызванный ими переход (с конца 40-х годов и по сию пору) от капиталистического империализма к современной демократии.

Ближайшая к буржуазному Западу величайшая держава - Россия, еще средневековая, а отнюдь не капиталистическая империя, - давно находившаяся хотя и не в государственно-политической, но во все возрастающей экономической и культурной зависимости от Западной Европы (чреватой, в конечном счете, возможностью утраты и политической самостоятельности), благодаря Октябрю восстановила национально-имперскую целостность и самобытность, первая разрешила внутри себя противоречия между собой и Западом в пользу Отечества и тем подала пример другим, уже вполне колониальным стракс. м, и с помощью "экспорта революции" оказала им "поддержку". Утверждать, что Октябрьская революция произошла по предписаниям, рекомендациям, наставлениям, планам Энгельса и Маркса, могут лишь те, кто не знает ни реальной истории, ни их учения.

Вспомните слова автора "Капитала": "В политике дело обстоит так же, как в поэзии. Революции никогда не делаются по приказу" '.

Ю. Буртин и А. Ципко утверждают: но ведь это именно Маркс и Энгельс приравнивали социализм "к ликвидации частной собственности" - что у нас и осуществилось ^ Буржуазной - да, помещичьей - да, но никоим образом не частной собственности тружеников. Читайте внимательно "Манифест", "Капитал". Массовую экспроприацию непосредственных производителей, образующую пролог капиталистического способа производства, Маркс клеймил как величайшее преступление.

Более того, лейтмотив "Капитала" таков: только благодаря частной собственности непосредственных производителей формируется свободная индивидуальность - эта непременная человеческая предпосылка и капиталистического способа производства, и его последующего самоотрицания. Но был ли в России капитализм? Как органического образования, возникающего из отрицания свободной частной собственности непосредственных производителей, его не было, потому что и свободной частной собственности крестьян также не было. Капитализм отечественный только-только к началу XX столетия стал оперяться. Так откуда же было взяться посткапиталистическому,, то есть Марксову, социализму? Неоткуда. Но если не было тогда предпосылок для посткапиталистического социализма, то были предпосылки для возрождения докапиталистического и даже дофеодального социализма - социализма азиатского способа производства. Они-то в первую очередь и "заработали".

В "Интервью" А. Ципко в "Литературке" (17 января 1990 г.) просматриваются "следы" знакомства с Н. Бердяевым. Однако о судьбе марксизма в России автор "Истоков и смысла русского коммунизма" говорит прямо противоположное тому, на чем настаивает А. Ципко. Прошу убедиться: "Большевизм гораздо более традиционен, чем это принято думать, он согласен со своеобразием русского исторического процесса. Произошла русификация и ориентализация марксизма". А вот его суждение и относительно якобы марксистского характера Октября: "Русская коммунистическая революция, наверно, очень изумила бы Маркса, ибо совершенно противоречит его учению и даже опровергает его" \ А. Ципко делит все революции на революции "здравого смысла" и на революции, которыми "двигали утопии". Соответственно этой странной классификации А. Ципко относит Октябрь ко второму типу, а перестройку - к первому. Апология "здравого смысла", казалось бы, забота совсем не философская, но не в этом дело... согласимся "на минутку" с дефиницией А. Ципко, чтобы снова прислушаться к слову Николая Бердяева: "Большевизм... оказался наименее утопическим (!) и наиболее реалистическим, наиболее соответствующим всей ситуации, как она сложилась в России в 1917 г., и наиболее верным некоторым русским традициям" ^ Это же подтверждают А. Платонов и В. Короленко, на которых невпопад ссылается А. Ципко. Вспомним "Чевенгур". Не найдя ничего в "Капитале" о классе "остаточной сволочи" (то есть о середняках), Чепурный, руководитель чевенгурской "коммуны" ("самозародившейся", без всяких указаний "центра" - это писатель специально подчеркивает), делает "вывод": раз у Маркса ничего не сказано про этот "класс", то его и быть не должно, и принимает решение "уничтожить" всех, кроме нищих и бездомных. Происходит это в глубине России, в пору введения нэпа, который чевенгурские коммунары отказались признать.

Ленин, в отличие от Чепурныто, Маркса читал и перечитывал: но, хотя и признавался в 1914 году (лишь самому себе - в конспектах "Логики" Гегеля, для печати не предназначавшихся), что Маркса по-настоящему до этих пор не понимал (как "/ю читавших "Капитал"), "дополнил" Маркса тем же, что и чевенгурский комиссар: бороться насмерть с мелкобуржуазной стихией, и притом по той же самой причине - как бы из мелких собственников снова не образовались капиталисты. Ленин, таким образом, действовал в согласии с тем, чего добивались российские низы, которые по городам и весям необъятной России самочинно устанавливали "марксистский коммунизм". Ленин, как известно, стремился внести "научный социализм" в стихийное рабочее движение, на самостоятельный разум которого не полагался (за что Г. В. Плеханов и обвинил основателя партии "нового типа" в разрыве с учением Маркса), но на деле Ленин оказался идеологом стихийного социализма (правда, совсем другого - не рабочего, не западноевропейского), выразителем тысячелетнего стремления русского крестьянина к равенству, охраняемому патерналистской властью государства. Не большевики внесли разумное в стихийное, но, напротив, стихия бунта народного внесла ничем не ограниченный произвол в идеологию и практику "диктатуры пролетариата". Большевики смогли подчинить себе народ только потому, что сами подчинились его наиболее обездоленным и темным слоям. Самоуправство новой власти осуществлялось по "мандату" народных низов.

Чевенгурцы были фактически носителями христианскоязыческих идеалов равенства, которые они не без некоторых оснований отождествили с марксистскими. "Совет социального человечества Чевенгурекого освобожденного района" разместился, заметьте, в церкви. Здесь-то на заседании ревкома и "читали" Маркса. Над входом в церковь были написаны слова Христа: "Приидите ко мне все труждающиеся и обремененные, и аз упокою вы". Чепурныму нравились эти слова - "целиком против капитализма говорит". Тронули они и Копенкина, он отнес их к себе, но все же решил "перемазать" их по-советски, ибо бог не может единолично успокоить массу, масса должна сама "успокоить" себя.

Пониманию российско-культурных корней ленинской ревизии Маркса, может быть, более, чем что-либо иное, поможет энергичное высказывание архимандрита Серапиона Машкина: "Адепты справедливости должны быть активны, должны бороться за нее. И в этом случае, думается мне, не прав был Маркс, когда утверждал, что "капиталистическая оболочка промышленности, идущей своим "естественным" путем, должна под конец разорваться". Разорвется она или нет, это еще вопрос, но во всяком случае ждать ее самовольного - так сказать - разрыва и тяжело, да и совершенно не к чему". И место, и время написания этих слов задержат, я уверен, внимание читателя: "Оптина Пустынь, 26 января 1905 г. ". И, надеюсь, еще более задержит его то, что, приводя их сочувственно, отец Павел Флоренский ' говорил, что социал-демократы, как и все русские - Сковороды, Хомяковы, Толстые, Достоевские... стремятся в жизни реализовать свои идеалы. Принадлежность к русской духовной традиции предопределила то, что большевики действовали в согласии со "стихией", по сути дела, "отступая от основ философии Маркса" (слова В. Г. Короленко), в чем и обвинял их этот совестливейший русский писатель. "Чувство правды, - писал он А. В. Луначарскому, - обязывало вас, марксистов, разъяснять искренно и честно ваше представление о роли капитализма в отсталых странах. Вы этого не сделали. Тактическим соображениям вы пожертвовали долгом перед истиной. Тактически вам было выгодно раздуть народную ненависть к капитализму и натравить народные массы на русский капитализм, как натравливают боевой отряд на крепость.

И вы не остановились перед извращением истины" ".

Ленин мог и не знать этих слов В. Короленко. Но переход от политики "военного коммунизма" он сравнил с переходом от "лобовой атаки" крепости к ее "осаде", разумея на этот раз под крепостью не капитализм, а "мелкобуржуазную стихию". Капитализм, если он государственный, не казался ему опасным, напротив: "Нам необходим блок или союз пролетарского государства с государственным капитализмом против мелкобуржуазной стихии" '.

То, что Ленин считал "творческим развитием" учения Маркса, было на самом деле его ревизией - не менее радикальной, чем ревизия Э. Бернштейна, но прямо противоположной ей. Гуманизм Маркса ставился под сомнение и одним, и другим, только первый хотел - для верности вытравить из сознания русских марксистов даже "корешки" Марксовых "сентиментов" по отношению к христианству, к демократии, к этике Канта, тогда как второй полагал необходимым дополнить марксизм кантианством, поскольку

Маркс будто бы игнорировал принципы морали. А. Ципко разделяет взгляды Бернштейна. И потому он советует нам всем "еще раз внимательно прочитать" работы К. Маркса "К еврейскому вопросу", "К критике гегелевской философии права. Введение", дабы удостовериться, что Карл Маркс был противником "основного принципа" христианской культуры, демократии, духовного суверенитета каждой личности.

Воспользуюсь этим советом, хотя, разумеется, наша блиц-дискуссия не очень-то подходящее место для обстоятельного (как того заслуживает предмет) анализа этих двух богатейших по содержанию и блистательных по форме произведений. (Они, кстати, написаны еще до "Экономическофилософских рукописей 1844 г. " - одно в 43, другое в 4344 - и, следовательно, принадлежат единственно ценимому А. Ципко "раннему Марксу".) Оба рекомендованных произведения замечательны как раз тем, что, как бы в насмешку над А. Ципко, представляют собой апологию "основного принципа" христианской культуры, демократии и духовного суверенитета личности. Пусть, однако, - за краткостью времени - Маркс сам опровергнет замшелые инвективы перестроечного "господина Фогта". Итак, "последнее слово" предоставляется "обвиняемому": 1. "... в стране с завершенной политической эмансипацией религия не только существует, но проявляет жизнеспособность и силу" '; 2. "в демократическом государстве... человеческая основа христианства есть основа этого государства"; 3. "В чем состоит свободаЬ) - спрашивает Маркс и отвечает на этот вопрос, цитируя статью 6 "Декларации прав человека и гражданина" 1791 г.: "Свобода есть право делать все то и заниматься всем тем, что не вредит другому".

И далее разъясняет: "Практическое применение права человека на свободу есть право человека на частную собственность))', 4. Рассматривая демократию, где осуществляется эта индивидуальная свобода как великий прогресс (нам еще и до сих пор неведомый), Маркс тем не менее предостерегает от абсолютизации этой свободы, ибо "она ставит всякого человека в такое положение, при котором он рассматривает другого человека не как осуществление своей свободы, а, наоборот, как ее предел".

5. Одной из теоретических предпосылок Марксова вывода о социалистическом преобразовании общества является кантовская этика, ее основной постулат - категорический императив. Маркс выводит свою духовную преемственность из революционера мысли в области морали (так он называл Канта) в следующих словах: "Критика религии завершается учением, что человек - высшее существо для человека, завершается, следовательно, категорическим императивом, повелевающим ниспровергнуть все отношения, в которых человек является униженным, порабощенным, беспомощным, презренным существом".

Не достаточно ли? И пусть теперь А. Ципко попытается опровергнуть, что к советскому обществу не относится, не является его предвосхищающей характеристикой (от возникновения и до современного кризиса) следующее рассуждение Карла Маркса (из статьи "К еврейскому вопросу"): "В те эпохи, когда политическое государство насильственно появляется на свет из недр гражданского общества, как политическое государство... - в эти эпохи государство может и должно дойти до упразднения религии, до уничтожения религии. Но оно может прийти к этому лишь тем путем, каким оно приходит к упразднению частной собственности, к установлению максимума на цены, к конфискации, к прогрессивному обложению, тем путем, каким оно приходит к уничтожению жизней, к гильотине. В моменты особенно повышенного чувства своей силы политическая жизнь стремится подавить свои предпосылки - гражданское общество и его элементы - и конституироваться в виде действительной, свободной от противоречий, родовой жизни человека.

Но этого она может достигнуть, лишь вступив в насильственное противоречие со своими собственными жизненными условиями, лишь объявив революцию непрерывной, а потому политическая драма с такой же необходимостью заканчивается восстановлением религии, частной собственности, всех элементов гражданского общества, с какой война заканчивается миром". Про нас ведь! И как метко - как будто видел все собственными глазами. Ныне все происходит так, как происходит, будто для того, чтобы подтвердить предвидение Маркса во всей его полноте, включая в него и ту перестроечную разновидность антимарксовского антимарксизма, наиболее популярным выразителем которой стал А. Ципко.

А. Ципко настойчиво противопоставляет учению Маркса (именно ему, а не многоликому марксизму) христианство, не уточняя какое (первохристианство, средневековый католицизм, лютеранство, никонианство, старообрядчество и т. д.), исходя, видимо, из того, что во всех исторических разновидностях христианства сохранились и исполнялись заповеди Евангелия. Итак, если быть точным, речь должна идти об учении Иисуса Христа, о евангелическом первохристианстве.

Но коль скоро это так, то как же можно именем Христа оправдывать частную собственность, поклонение мамоне, торгашество (свободный рынок), труд, продиктованный лишь заботой о пропитании и одежде, труд подневольный, бездуховный и затрудняющий духовное общение?! Как можно, следуя учению Христа, потакать толпе, ее приверженности порокам, лжеверию?! Как можно не уразуметь, что учение Христа есть величайшая революция против "здравого смысла", до сих пор не завершившаяся?! Много ли и сегодня людей, живущих по заповедям Христа: любящих ближнего, прощающих врага своего, не убивающих - хотя бы только в помыслах своих, - не крадущих, не прелюбодействующих, не соблазняющихся властью, богатством, славой?!

Как можно, следуя Христу, связывать с ограничением рынка падение духовности в нашей стране (не было ли других причин?!) и уповать на возрождение христианского духа благодаря возрождению рынка?! Разве не изгнал Иисус из Божьего храма всех продающих и покупающих: "... дом Мой домом молитвы наречется; а вы сделали его вертепом разбойников" (Мф., 21; 13). У нас еще и рынка нет, а фурии частного интереса уже когтят "души" людские, и смрад наживы стелется по городским кварталам.

Но если выбраться из котлована нельзя иначе, как только через свободный рынок и частную собственность, то не следует (решаюсь сказать) питать иллюзий: мы на пути в "чистилище", а не в "рай". Не является ли частная собственность - оковами, а забота о ее сохранении и приум ножении, поглощенность своим "делом", бизнесом (если это понимать не по веберовскому толкованию протестантизма, а по Евангелию) - попранием в самом себе замысла Бога, сотворившего человека "по образу и подобию своему"?

Из всех "внешних" свобод, оберегающих "внутреннюю" духовную свободу человека, самыми важными являются свобода от частной собственности и свобода от труда. Это заповедовал людям Христос. Даже власть кесаря, согласно Его учению, не могла помешать духовной свободе. Кесарево - кесарю, Богу - Богово. А частная собственность могла, а поглощенность материальными "делами" и благами - могла.

А из этого следует, что, обвиняя Маркса во враждебности к частной собственности и рыночным отношениям, А. Ципко, прикрываясь именем Христа, на самом деле отрекается от него, а не от Маркса, поскольку Маркс, разделяя социалистические идеи Христа, был более терпим к частной собственности и рынку, понимая их преходящий характер и предостерегая от преждевременного отказа от них.

Что же касается исторического христианства (официального, лицемерного, оправдывающего капитализм), то, по убеждению такого беспощадного критика Маркса, как Карл Поппер, не кто иной, как Маркс, содействовал освобождению из этой идеологической "темницы" живого учения Христа. "Если такой вид христианства сегодня исчезает в лучшей части нашего мира, это в немалой степени обязано моральной реформации, вызванной Марксом... Его влияние на христианство скорее всего может быть сравнимо лишь с лютеровским влиянием на католическую церковь... " ' Религия, нравственность, право, философия, искусство все это идеологические формы сознания, но не идеология как таковая. Идеология (класса, общества, государства) строится из элементов всех этих форм сознания (религиозных заповедей, нравственных постулатов, философских идей, юридических норм, эстетических суждений), специфическим образом обработанных, превращенных в совокупность идеологем, весьма прочную, несмотря на внутреннюю противоречивость или даже благодаря ей. Идеология паразитирует также и на

науке, превращая ее истины в "научные идеологемы", то есть в нечто противоположное научному знанию.

Учение Христа - религия, а не идеология, но католицизм, протестантизм, православие - это все различные виды религиозной идеологии. Учение Маркса - по преимуществу наука, а не идеология, но меньшевизм, ленинизм, каутскианство, "марксизм-ленинизм", маоизм, кастроизм, еврокоммунизм и т. д. - это все различные виды марксистской "научной" идеологии.

А. Ципко и Ю. Буртин, по сути дела, "пленники" той самой официальной "марксистско-ленинской" идеологии, отличающиеся от до-перестроечных идеологов (они и сами были среди них) только тем, что там, где "бывшие" ставили знак "плюс", они ставят - "минус". К реальному учению Маркса, взятому во всей его полноте, это отношения не имело и не имеет.

В научном отношении Маркс не безупречен, как, впрочем, и Христос в своем вероучении. Но разве в этом дело? По заповедям Христа, по звездам Марксова идеала (часто не называя Маркса по имени, или не зная этого имени, или даже проклиная его) сверяют сегодня путь в будущее люди всех континентов.