В. Г. СИРОТКИН Марксизм и мифы о марксизме

Как и всякая революционная доктрина, марксизм имеет две ипостаси - собственно марксизм как теория и ее интерпретация, в которой эта теория мифологизируется по мере попыток носителей теории воплотить ее на практике.

Причем относится эта закономерность не только к марксистам, а вообще ко всем практикам - марксистским и буржуазным, - попытавшимся воплотить идеалы своих революций в жизнь.

Проблема эта существует (и на нее пытаются дать ответ лучшие умы человечества) ровно столько, сколько существует проблема революций как таковых, начиная по крайней мере с ранних буржуазных - английской, американской, французской - революций XVII-XVIII веков.

Идеалы революций и их исполнение, свобода и террор, революционный романтизм и революционное доктринерство, государство и личность - все эти вопросы вот уже сотни лет стоят перед писателями и историками, политиками и публицистами.

Так получилось, что как профессионал-историк, занимающийся более тридцати лет проблемами революций, войн и дипломатии XVIII-XX веков, я принял участие в добрых двух десятках отечественных и зарубежных конференций, симпозиумов, "круглых столов", посвященных 200-летию Французской революции. И смею вас уверить - на всех из них так или иначе поднимались вопросы "исходных проектов" всех революций. Дж. Вашингтона и Томаса Джефферсона обвиняли в конституционном закреплении рабства негров (хотя США не знали ни одного дня крепостничества белых фермеров), Оливера Кромвеля клеймили за синтез протестантской доктрины и меча, которым он рубил головы ирландским католикам (отсюда выводится современный конфликт в Ольстере), а уже о Робеспьере я не говорю - он для очень многих во Франции много хуже Сталина, хотя новейшие французские компьютеры подсчитали: "Неподкупный" несет личную ответственность "всего" за 17 тысяч казненных на гильотине.

Вот вам и парадокс истории, и вердикт потомков Наполеон только за один световой день 7 сентября 1812 года уложил на Бородинском поле в три раза больше людей, чем Робеспьер за два года своей диктатуры, и Бонапарт - не "террорист", он национальный герой, нет во Франции города, где бы улицы и бульвары не носили его имя или имена его маршалов (о многочисленных памятниках я не говорю).

У нас в Ленинграде есть набережная Робеспьера, в Тбилиси - улица его имени. Во Франции же почти двести лет спустя после казни "Неподкупного" вы найдете только одну маленькую станцию метро "Робеспьер" в "красном поясе" французской столицы и один памятник во всей стране. Даже в год 200-летия революции комитет "В защиту Робеспьера" не сумел добиться от властей столицы самой малости -назвать часть улицы в Латинском квартале именем адвоката из Арраса.

Как мы видим, суждения потомков о своем прошлом бывают не только у нас несправедливы, когда они спустя десятки лет продолжают в истории и литературе вести "гражданскую войну" и вокруг марксизма, и вокруг своей истории, хотя перед лицом всеобщей термоядерной и экологической катастрофы пора бы всерьез подумать о всеобщем "гражданском мире".

С позиций общечеловеческих ценностей и прав человека, а не с "бугра" классового подхода и не с воздушного шара абстрактной свободы должна быть подвергнута анализу вся наша отечественная история (в том числе и история применения марксизма), слишком долго являвшаяся объектом и полем "гражданской войны" противоборствующих художественных и политических ("долой самодержавие!", "долой Временное правительство!", "долой троцкизм!", "долой сталинизм!" и т. д.) тенденций, когда каждый из "бойцов" извлекал из истории своей отчизны лишь те факты и доводы, которые нужны были ему для текущей критической или политической борьбы.

В обоснование "искажения марксизма" на русской почве многие наши публицисты и писатели берут социал-демократическую посылку, наиболее четко выраженную "левым" меньшевиком Ю. О. Мартовым вскоре после Октябрьского переворота: "Дело не только в глубокой моей уверенности, что пытаться насаждать социализм в экономически и культурно отсталой стране - бессмысленная утопия, но и в органической неспособности моей примириться с тем аракчеевским пониманием социализма (у В. И. Ленина. - В. С.) и пугачевским пониманием классовой борьбы (у масс. -В. С.), которые порождаются, конечно, самим тем фактом, что европейский идеал пытаются насадить на азиатской почве" '.

Похоже, что этот тезис применительно к судьбе марксизма в СССР и странах Восточной Европы звучит и в данной дискуссии (см., в частности, выступление А. А. Гусейнова).

Еще ранее, в 60-х годах, его развивал писатель В. Гроссман, чья повесть "Все течет" недавно была опубликована в СССР.

Ее ключевой тезис: дело не в марксизме, не в Ленине и даже не в Сталине, оба они, по сути, жертвы тысячелетнего российского ГУЛАГа несвободы, вытекавшей из всеобщего российского крепостничества.

Исходный тезис В. Гроссмана не нов, вспомним автора "снов" Веры Павловны - Чернышевского: "Нация рабов, сверху донизу все рабы".

Парадоксальным у Гроссмана для многих сегодня звучит другое. В его интерпретации тысячелетней истории России весь прогресс отечества - реформы Петра Великого, всей литературы критического реализма "золотого XIX века", сам великий революционный демократ Н. Г. Чернышевский - все они тоже "рабы", поскольку "тысячелетней цепью прикованы друг к другу", ибо история России - это история двух близнецов-братьев: невиданного прогресса и невиданного рабства.

В этой цепи не хватает лишь одного звена - кто "верхних рабов" охранял от "рабов нижних", от, по Гроссману, "хаоса, превышающего вавилонский"?! Ведь были же и Стенька Разин, и Емелька Пугачев, и крестьянские бунты "нижних рабов" в Первую русскую революцию. Иначе не понятно, как это "нижние" тысячу лет терпели, а "верхние", обливаясь слезами на несчастную судьбу "бородатых мужичков", сидя в своих поместьях, о них скорбели и ими же так плохо, по-рабски, управляли?

Задолго до Гроссмана на его концепцию "тысячелетнего рабства" ответили авторы сборника "Вехи" 1909 года: охраняла тогдашних "белых" от будущих "красных" царская власть, "которая одна своими штыками и тюрьмами еще ограждает нас от ярости народной" '.

Досталось же тогда за эти слова и "инородцу" М. О. Гершензону, и его соавторам, бывшим "легальным марксистам" философам Н. А. Бердяеву, С. Н. Булгакову, будущему министру иностранных дел барона Врангеля в Крыму П. Б. Струве и другим по первое число - и от большевика В. И. Ленина, и от эсера Виктора Чернова, и от кадета П. Н. Милюкова. А ведь, в сущности, эти философы и политики пытались ответить на тот же вопрос, который спустя 55 лет поставил и Гроссман: почему после Февральской революции "рабы нижние" пошли не за свободой "рабов верхних" - Керенского, Милюкова, В. Чернова и "левого" меньшевика Ф. Дана, а за Лениным и большевиками?

"Веховцы" в своем политическом манифесте публично объявили, что между художественной правдой критического реализма и реальной жизнью народа существует коллизия, которая у Гроссмана преобразуется в коллизию Пролеткульта и самогонного аппарата. "Между нами (российской интеллигенцией. - В. С.) и нашим народом - иная рознь (чем на Западе, где традиционное противостояние классов и сословий медленно, в "химическом процессе", переваривается в некое третье состояние между капитализмом и социализмом. - В. С.),писал Гершензон. - Мы для него - не грабители, как свой брат, деревенский кулак; мы для него даже не просто чужие, как турок или француз: он видит наше человеческое и именно русское обличение, но не чувствует в нас человеческой души, и поэтому он ненавидит нас страстно, вероятно, с бессознательным мистическим ужасом, тем глубже ненавидит, что мы свои" ".

Нельзя сказать, чтобы эти наблюдения о разных социально-культурных типах "верхних" и "нижних" рабов и их восприятии народнической и марксистской идеологии лишены были всякого основания.

Вот, скажем, такой парадокс. В каких народнических или марксистских исследованиях вы прочтете, кто же выдал радикальных агитаторов весной 1874 года при массовом хождении интеллигенции в народ? А ведь выдали-то... крестьяне, те самые, которым народники "несли свободу". И вовсе не по "природной злобе", как утверждали "Вехи" и, по другому поводу (коллективизация), В. Гроссман. Крестьяне понимали еще революционную агитацию против местного начальства, но чтобы прогнать царя Александра II, даровавшего им "волю" от крепостной зависимости, это зачем?

Почему так случилось? Поставим вопрос в другой плоскости - была ли одинакова жизнь интеллигента XIX века и крепостного крестьянина, в курной избе, вместе с женой и детьми вповалку с теленком и ягнятами? И так ли жил просвещенный помещик-литератор из соседней дворянской усадьбы - Ясной Поляны, Спасского-Лутовинова или Карабихи? Разве за одинаковую свободу они боролись?

Одна свобода - политическая (личность - государство). Она - западная, но еще более - городская, основанная на частной собственности, которой отродясь в России у крестьян на землю не было: община арендовала землю у помещика или у государства. Другая - сельская, деревенская, крестьянская. В ней главный стержень - человек и природа.

Но не в нашем современном экологическом смысле, а в смысле: жизнь - смерть. Тысячу лет человеку (крестьянину) никто не помогал, он сам организовывал свое бытие. Прав здесь великий русский поэт Н. А. Некрасов: "... есть в мире царь, этот царь беспощаден. Голод названье ему... " Царь-Голод для крестьянина всегда был главнее царягосударя: "как потопаешь, так и полопаешь". И высшая свобода крестьянина была не в митингах, собраниях, стачках и политических кружках, а в выживании, в борьбе с природой: хороший урожай, дети живы, скотина цела - вот она, моя свобода. Нет урожая, засуха, мор, эпидемии, голод бунты, "красный петух", казаки, всеобщая порка "подстрекателей", ссылка и каторга.

Коренное противоречие этих двух "народов" в одной нации, двух "правд" давно заметила русская литература XIX века. Уход Льва Толстого - пример невозможности примирения этих двух "правд". Теперь за эту квадратуру круга взялись наши "перестроечные" публицисты, и, хотя им трудно еще говорить "гроссмановскую правду", они нашли все того же "веховского козла" - русского "бородатого мужика", того самого, который якобы страстно ненавидит и интеллигенцию, и "исходный проект" Маркса. И снова - повторение пройденного.

^ Судя по полемике против серии статей А. Ципко, эта f^ идущая от Мартова, К. Каутского и современных "евроком1-В мунистов" социал-демократическая теория ответственности "бородатого мужика" за неприятие западных идей, за перманентное рабство в России и СССР сегодня в большом ходу. А один эстонский профессор и депутат республиканского парламента не затруднился сказать всю "гроссмановскую правду" до конца на страницах шведской газеты: "рабство" этих азиатских "бородатых мужиков" есть основа всех 1, тоталитарных - царизма и большевизма - режимов в Рос1. сии внутри и основа ее "оккупационной" политики в нациip, ональных окраинах - снаружи.

1^ Странное дело - в США тоже до Гражданской войны '№' 1861-1865 годов было рабство негров и отменено оно было почти одновременно с "рабством" наших "бородатых мужиков", а вот американская цивилизация и культура почему-то не прикована цепью к этому "синтезу несвободы" (В. Гроссман) с капитализмом? Что, разве суть в том, что это разное рабство: там черное, здесь - белое? Но ведь по времени и в России, и в США закрепощение черных и белых рабов шло почти синхронно - с XVII века, только наших белых крепостили на месте, а черных везли "живым товаром" из Африки. Что же касается географии, то территориально американское рабство охватывало гораздо большее пространство (почти половину США), тогда как у нас оно концентрировалось преимущественно в Центральной Европейской России. Поклоняясь исключительности российского пути к правде, мы в наших школьных учебниках как-то забываем, что российская земля лежала не только вокруг Спасского-Лутовинова, Ясной Поляны или Карабихи. Ни огромная Сибирь до самого Тихого океана, ни север России (поморы), ни многочисленные "инородцы", ни евреи, ни казаки, ни Прибалтика с 1816-1819 годов, ни Финляндия и Польша, входившие тогда в состав Российской империи и имевшие статус автономии (Польша в 1815-1831 годах, Финляндия - с 1809 года вплоть до 1917 года и обретения независимости) никакого крепостного права не знали.

Впрочем, откройте университетский учебник истории под редакцией профессора И. А. Федосова (МГУ, 1981) и посмотрите таблицу "Основные сословные категории России в первой половине XIX в. " - кроме помещичьих крестьян ('/4 населения), все остальные жители империи были лично свободными: в отличие от американских негров ни продать, ни купить их было нельзя.

Но в США, если следовать логике рассуждений наших псевдомарксистов, почему-то из этого негритянского рабства в XVIII веке выходит "белая" свобода и демократия, а у нас в России из такого же рабства в 1917 году - красный "полицмейстер" Ленин. Эта Америка еще при рабстве негров может отторгать у Мексики и оккупировать Техас, но упомянутый выше эстонский профессор-немарксист почему-то не сравнивает техасцев с прибалтами.

Что-то не читал я об этом в истории "великой рабы" России в повести В. Гроссмана. Ни об американской свободе при рабстве негров, ни о закулисной игре револьверами и манипуляциями в революционном движении завербованными царской охранкой агентами Евно Азефом у эсеров, Романом Малиновским - у большевиков, Е. БронтманомГершовичем (кличка Пермяк) - у меньшевиков, Захаром Выровым, депутатом Государственной думы первого созыва - у анархистов и т. д. ' И я согласен с АН. Макаровым, призвавшим в "Советской культуре" (12 августа 1989 г.) воздержаться от раздачи патронов новоявленным "поручикам Голицыным", к какой бы народности СССР они ни принадлежали ("Памяти" или новоявленному "Сионистскому центру").

Теоретическая установка Маркса ("насилие - повивальная бабка истории") применительно к России была предельно ясна: "... настанет русский 1793 год; господство террора этих полуазиатских крепостных будет невиданным в истории, но оно явится вторым поворотным пунктом в истории России, и в конце концов на место мнимой цивилизации, введенной Петром Великим, поставит подлинную и всеобщую цивилизацию" '.

Большевики начали буквально реализовывать посылку Маркса о "подлинной и всеобщей цивилизации".

Как-то мне довелось рецензировать недавно вышедшую книгу молодого философа-аграрника из Института философии АН СССР С. А. Никольского "Власть и земля" ^ Автор заново "проинвентаризировал" все акты большевиков 19171929 годов о земле и крестьянах. До чего же это полезное занятие - мифы рушились один за другим.

До лета 1918 года деревня в массе своей поддерживала большевиков: Декрет о земле (эсеровский, по Ленину, в своей основе) дал, наконец, землю в Европейской России, остальное крестьяне путем разгрома помещичьих усадьб довершили "черным переделом". Советы они поддержали тоже, воспринимая их как вековую общинную форму самоуправления.

Сохранялись и земства (их разгонят лишь в конце 1918 года).

Довольна была и леворадикальная интеллигенция - до 6 июля (мятеж левых эсеров) в стране была свобода печати (выходило до 700 газет и бюллетеней разных направлений, кроме монархических и кадетских), легально существовало несколько левых партий (большевиков, левых меньшевиков, левых эсеров, анархистов-коммунистов. Бунда, националистических и др.), сотни, как мы их называем ныне, "неформальных" объединений.

И вот тут-то и произошла первая осечка: оценка революционной ситуации в мире оказалась догматической (по Марксу) и ошибочной - кроме России, социалистическая революция не победила нигде. И здесь исторический предсмертный прогноз "отца" русского марксизма Г. В. Плеханова оказался более точным, чем ленинский ("мы и начали наше дело (штурм Зимнего. -В. С.) исключительно в расчете на мировую революцию" ').

Но как это нередко случалось и в зарубежной истории (вспомним хотя бы якобинцев, объявивших мировую войну всем дворцам и самому Богу), и в русской истории (народники покушались на царей и их сатрапов во имя освобождения "бородатых мужиков"), доктрина оказалась сильнее жизни: большевики начали готовить плацдарм для вот-вот грядущей мировой пролетарской революции и создания "Мирового Союза Советских Социалистических Республик" уже загодя.

Поскольку основой "мирового" СССР должна была служить крупная промышленность и крупные социалистические земельные хозяйства (совхозы) и крестьянские коммуны (преобразованные из общин), октябрьский закон 1917 года "О земле" был заменен декретом ВЦИК 19 февраля 1918 года "О социализации земли". Этот февральский декрет сыграет трагическую роль в истории российского крестьянства: в 1918-1920 годах он заставит середняка колебаться в гражданскую войну между красными и белыми и в конце концов приведет к страшному голоду 1921-1922 годов в Поволжье и на Южном Урале, а в 1929 году даст Сталину основание для проведения насильственной коллективизации.

Смотрите-де, сам Ленин был за передачу земли "в пользование всего трудового народа" (декрет 19 февраля 1918 года), а "правые" (Бухарин, Рыков, Томский) тянут нас назад, к эсеровскому Декрету о земле 26 октября 1917 года ("вся земля... обращается во всенародное достояние", но "формы землепользования должны быть совершенно свободными: подворная, хуторская, общинная, артельная, как решено будет в отдельных селениях и поселках").

Но и это еще не все - декрет "О социализации земли" остался бы пустой бумажкой, если бы он не был дополнен вторым - от II июня 1918 года за подписью В. И. Ленина и Я. М. Свердлова об организации комбедов. Наряду с реализацией продразверстки ("изъятии хлебных излишков", при которых 25% хлеба оставалось членам комбедов) комбеды нацелены были на перевод всего крестьянства в "коммунию". Плачевные результаты этого "скачка в коммунизм" сегодня хорошо известны: с июля по декабрь 1918 года только в 16 губерниях европейской части России было 129 крупных крестьянских восстаний против "коммунии" под водительством левых эсеров, главным образом в Поволжье, где режим продразверстки был особенно свирепым '.

"Коммунизация" деревни породила режим "чрезвычайщины": Советы фактически были подменены комбедами, чрезвычайными продовольственными "штабами".

Вплоть до конца 1920 года Ленин и большевики осуществляли Марксову модель социализма. Даже после окончания гражданской войны на европейской территории Советской России 29 ноября 1920 года был принят последний "коммунистический" декрет - об обобществлении всех мелких кустарей и ремесленников. Еще раньше, в марте - апреле, IX съезд РКП(б) при полной поддержке Ленина принимает программу полной милитаризации труда. Все идет "строго по Марксу", основную идею проекта которого лучше всех выразил французский социалист Жан Жорес: "По мнению Маркса, мы еще находимся в предысторическом периоде.

История человечества начнется действительно только тогда, когда человек, избавившись наконец от тирании бессознательных сил, будет разумом своим и волей своей управлять самим производством" ".

Проще всего сегодня объявить Ленина за все эти коммунистические иллюзии "полицмейстером", душителем свободы.

Трудно понять, чем питались эти иллюзии, особенно если десятилетиями "арестовывать" разъясняющие эту программу "прыжка в коммунию" документы его соратников. Милитаризация, говорил на IV конгрессе Коминтерна Л. Д. Троцкий, явление временное - только до победы мировой революции: "Если европейский пролетариат завоюет власть... то он возьмет на буксир нашу отсталую... страну, поможет нам технически и организационно, и таким образом даст нам возможность, путем исправления и изменения методов нашего военного коммунизма, прийти к действительно социалистическому^ хозяйству" '.

Точно так же французские якобинцы, объявив мировую войну дворцам, объясняли жителям хижин необходимость временно потерпеть. Если бы мы следовали научному принципу историзма, а не мифологизировали свою историю по художественному принципу "как я хочу", мы бы должны были просто отвергнуть сам принцип революций с их неизбежными ошибками и заблуждениями.

Кто осудит тех романтиков революции, спавших на рахметовских гвоздях и видевших "сны" Веры Павловны, которые летом 1920 года с утра толпились у гигантской электрифицированной карты на сцене Большого театра в Москве (в декабре там же будет висеть уже карта ГОЭЛРО), где проходил тогда II Всемирный конгресс Коминтерна, и "с замиранием сердца", по выражению Г. Е. Зиновьева, следили за наступлением Красной Армии на Варшаву и далее на Берлин? "Тогда стали практически обсуждаться вопросы,докладывал Зиновьев Х съезду партии о деятельности Коминтерна за отчетный период, - может или нет одна победившая рабочая республика "на штыках" нести социализм в другие страны?" ' Вот уже когда ставился вопрос об "экспорте революции" и судьбе будущих воинов-интернационалистов. Оказалось, что не может.

Сокрушительное поражение Красной Армии под Варшавой в августе 1920 года, "второй Брест" - Рижский мир в марте 1921 года с Польшей (отдача Западной Белоруссии и Западной Украины с 15-миллионным населением) сделал вопрос об "экспорте революции" в Европу, по выражению того же Зиновьева, "только теоретическим".

Что предложили соратники Ленина после варшавской катастрофы? Передохнуть и начать все сначала (см. дискуссию на IX партконференции в сентябре 1920 года). Но Ленин первым из большевиков понимает - мировая революция не просто "запаздывает", она скорее всего в ближайшие десятилетия не произойдет, если не случится новая мировая война.

Осенью 1921 года в докладе "Нэп и задачи политпросветов" он уже открыто говорит: "При нашей некультурности мы не можем решить лобовой атакой гибель капитализма" ". Значит, нужна новая модель социализма, рассчитанная на борьбу с капитализмом не силой оружия, не в рамках Марксовой концепции мировой революции, а какая-то другая.

Ленин, как и мы сегодня, мучительно размышляет в конце жизни над "исходным проектом" (лично я считаю, что именно это гигантское переосмысление всей марксистской революционной российской и западной традиции и явилось главной причиной его преждевременной смерти), чтобы в 1923 году сообщить своему личному секретарю М. И. Гляссер беспощадное заключение (дошло до нас в изложении по "Воспоминаниям бывшего секретаря Сталина" Бориса Бажанова): "Конечно, мы провалились. Мы думали осуществить новое коммунистическое общество по щучьему велению. Между тем это вопрос десятилетий и поколений...

Мы должны ясно видеть, что попытка не удалась, что так вдруг переменить психологию людей, навыки их вековой жизни нельзя. Можно попробовать загнать население в новый строй силой, но вопрос еще, сохранили бы мы власть в этой всероссийской мясорубке" '. И та же мысль уже не в передаче Б. Бажанова, а продиктованная Ильичем секретарям в том же 1923 году из статьи "О кооперации": "... мы вынуждены признать коренную перемену всей точки зрения нашей на социализм" ".

"Для Ленина было жестоко мучительно сознавать, что Маркс и Энгельс ошиблись в моделировании нетоварного, безрыночного способа производства, - говорил А. Н. Яковлев в выступлении на партактиве в Перми 16 декабря 1988 г. - Гипотеза не прошла проверку жизнью, "военный коммунизм" был ошибкой, следствием принудительной бестоварной утопии" '.

Не один Ленин размышляет над трагическим несоответствием "исходного проекта" и реальной российской провинциальной жизни. К близким выводам приходит Юлий Мартов. Сравните "Что делать?" Мартова 1919 года и ленинское завещание 1922-1923 годов и вы найдете те же мучительные размышления и схожие выводы.

Если попытаться отвлечься от доктринальных схем фанатиков мировой революции, объявивших, как и французские якобинцы, полный разрыв с историческим прошлым своей страны - "первым отечеством мирового пролетариата", и посмотреть на судьбы развития России после 1921 года с позиций общечеловеческой гражданской истории, то без труда можно заметить определенную закономерность внешние поражения почти всегда вызывали крупные и мелкие реформы. Поражение в войнах с турками и со шведами - великие реформы Петра 1, почти забытая первая русско-французская война 1806-1807 годов - реформы М. Сперанского, Крымская война ускорили отмену крепостного права и великие реформы (военную, судебную, земскую и другие), русско-японская война - реформы П. Столыпина.

В том же ряду находится и советско-польская война 1920 года, в результате которой в Европе Советская Россия по Рижскому миру (а о нем вы не найдете и сегодня ни строчки ни в одном школьном учебнике) была отброшена к границам второго раздела Польши в конце XVIII века - западная граница СССР с марта 1921 и до сентября 1939 года проходила всего в 32 км от Минска. Противопоставив интернационализму большевиков национализм ранее угнетенных империями Габсбургов и Романовых малых народов, Антанта создала на западе обширный "санитарный кордон" из Финляндии, Прибалтийских республик, Польши, Чехо-Словакии, Венгрии и Румынии.

Именно поэтому Ленин ведал, что творил: строить социализм придется пока в одной стране, хотя и самой гигантской в мире, где большевики "все же капля в море, и мы можем управлять только тогда, когда правильно выражаем то, что народ сознает" '. Так родилась принципиально отличная от Марксовой ленинская экономическая модель нэпа.

А насколько эта модель отличалась от предыдущей, написал много лет спустя в "Коммунисте" очевидец нэпа американский миллиардер Арманд Хаммер: предложи нэп не Ленин, а любой другой большевик, "этого человека, наверное, расстреляли бы как предателя революции" ^ Расстрелять бы, конечно, не расстреляли, но вся дискуссия в партии и при Ленине, и, особенно, после его смерти шла только вокруг одного главного теоретического вопроса - когда же будет мировая революция и можно ли строить настоящий социализм в условиях капиталистического окружения в экономически отсталой крестьянской стране? Почитайте последние выступления Ленина в 1921-1922 годах на XI съезде партии, на III и IV Всемирных конгрессах Коминтерна: они все направлены против нетерпеливых доктринеров мировой революции, непрерывно ссылавшихся на Маркса. Возражая Е. Преображенскому, Ю. Ларину и другим доктринерам на XI съезде РКП(б) в марте-апреле 1922 года, Ленин в сердцах воскликнул: "Никакой Маркс и никакие марксисты не могли это (госкапитализма при нэпе. В. С.) предвидеть. И не нужно смотреть назад" '.

Особенно поучительна открытая и скрытая полемика между Лениным и Евгением Преображенским, сыном священника из Орловской губернии, в 1920-1921 гг. секретарем ЦК по идеологии, редактором "Правды", после Х съезда РКП(б) - председателем финансового комитета ЦК и Совнаркома по денежной реформе.

Готовясь к выступлению на Московской губпартконференции, Ленин в октябре 1921 года набрасывает в плане доклада важную мысль: "После великих политических и военных переворотов нужно длительное их переваривание в смысле культурном и хозяйственном" ^ а в ноябре публикует в "Правде" обширную статью "О значении золота теперь и после полной победы социализма" '. Ключевая мысль без твердого золотого конвертируемого рубля никакое "переваривание" (нэп) невозможно. Преображенский в ответ в начале 1922 года выступает с брошюрой "Бумажные деньги в эпоху диктатуры пролетариата", где, полемизируя с Лениным, пытается доказать, что диктатуре вообще никаких денег не надо, все равно после мировой революции государство и деньги отомрут, а пока хватит и бумажных.

В августе 1921 года Ленин, отвечая на письмо лидера оппозиционной "рабочей группы" Г. Мясникова, пишет: при нэпе "... кто не понимает смены лозунга "гражданская война" лозунгом "гражданский мир", тот смешон, если не хуже. Да, в этом вы правы" '.

Не боясь быть смешным ("если не хуже"), Преображенский разражается серией статей, в 1923 году объединенных им в сборник "О морали и классовых нормах". Сборник прямо направлен против ленинской концепции "гражданского мира". Причина провала "скачка в коммунию" - не экономическая, а психическая. Поэтому необходима "гражданская война" с "буржуазными представлениями об общечеловеческой морали, которой не существует". Надо приучать трудящихся везде и во всем искать "классовую подоплеку", и тогда "физиология мозга" рабочего и крестьянина "продвинется вперед дальше теперешнего". Как приучать? Очень просто следует усилить "давление класса на отдельные индивидуумы", лишить личность всякой частной жизни - на работе, в семье, на отдыхе. Детей воспитывать только в яслях и садах, жена должна быть не самкой, а "товарищем мужчины".

Не исключен и "половой коммунизм", ибо секс - это не вопрос морали, а медицины.

Возможно сопротивление отдельных индивидуумов и даже целых социальных групп такой попытке насадить "казарменный коммунизм"? Ну что же, "чистый" коммунизм должен строиться "чистыми" людьми, а "пролетариат в борьбе за власть жесток и беспощаден; он не только не щадит своих врагов, но не щадит, где это нужно для дела (!?), и лучших представителей своего класса... ". Вот так, а у нас все еще ищут, у кого это Сталин взял обоснование обострения классовой борьбы и кровавых репрессий против "лучших представителей" рабочего класса?

Впрочем, доктринеры во всех революциях удивительно одинаковы. "Движущей силой народного правительства в революционный период, - говорил Робеспьер в Конвенте 5 февраля 1794 года, - должны быть одновременно добродетель и террор... Террор - это не что иное, как быстрая, строгая, непреклонная справедливость... " С каким же трагизмом сегодня читаются эти сентенции доктринеров старой ленинской гвардии, по сути, уже тогда писавшей свой собственный некролог: в коммунизм, по "классовым нормам" морали Преображенского, не возьмут и ее, этот тончайший слой, ибо она росла при капитализме и поэтому является "негодным материалом" для социалистической стройки. "Счастье их, - восторженно восклицал Преображенский, не подозревая о подвалах Лубянки для себя, Зиновьева и других членов ленинской гвардии, - что они не доживут до коммунизма и сойдут в могилу революционерами и героями".

Увы, они сошли до коммунизма, но не героями, а как "враги народа" и "шпионы", ибо, как и во Франции, революция пожрала своих детей.

Сегодня все мы зачитываемся антиутопией Оруэлла, замятинским "Мы", "Чевенгуром" и "Котлованом" А. Платонова. Чтобы понять титаническую попытку Ленина повернуть свою партию и III Интернационал от утопии к реальной жизни, следовало бы переиздать настоящую утопию - фантастический роман Преображенского "От нэпа к социализму.

Взгляд в будущее России и Европы" 1922 года, настоящую антитезу ленинской концепции "гражданского мира" (действие происходит в 1970 году, повествование ведется от имени профессора - слесаря русской истории Минаева, за которым без труда угадывается автор).

Так что же ждет СССР в 1970 году, по Преображенскому?

Нэп - это ошибка, возврат к "рыночному хаосу". Возникают кризисы перепроизводства, растет дефицит, инфляция.

Пришлось вернуться к жестким мерам "военного коммунизма" через Госплан. Все расписано по фондам, до последнего гвоздя. Одна закавыка - сельское хозяйство отстает, сплошь единоличники. Срочно все обобществили (чем не сталинский проект "сплошной коллективизации"?).

Кто не понимал социализации - быстро "разумно принудили". Дисциплина труда укрепилась всеобщей "трудовой слежкой".

Словом, готовая модель сталинизма. Но есть и существенные отличия: автор - ярый доктринер мировой революции. Даже казарменный социализм в одной России не построишь - нужен "натиск на Запад". Два варианта - или срочная "агрессивная социалистическая война России с капиталистическим Западом при поддержке европейского пролетариата", или добрая старая Марксова мировая революция.

По счастью, прошел второй вариант - революция свершилась. Возникли первые советские республики в Австрии и Германии. На них напали капиталистические Франция и Польша. Тогда в войну на стороне австрийской и германской советских республик вступил СССР. Конница Буденного лавиной несется по степям Румынии, советская Болгария воссоединилась с СССР.

Комбинированным ударом Красные армии России и Германии громят Польшу. Французский пролетариат свергает капиталистов. За пролетариями Франции следуют рабочие Италии.

США не успевает прийти Европе на помощь. Возникает федерация советских республик Европы с единым хозпланом (почти как СЭВ совсем недавно). Передовая промышленность Германии (вспомним Троцкого - "берет на буксир") соединилась с отсталым российским сельским хозяйством, но все равно азиатская Россия "скромно заняла свое место экономически отсталой страны позади передовых индустриальных стран пролетарской диктатуры". "Русский социализм, - вторил ему Бухарин не в фантастическом романе, а в том же 1922 году на IV Всемирном конгрессе Коминтерна в Москве, - будет выглядеть по-азиатски".

Ленин изо всех сил пытался остановить этот гигантский грохочущий поезд утопии. В той же статье "О значении золота... " он заклинал: "Настоящие революционеры погибнут (в смысле не внешнего поражения, а внутреннего провала их дела) лишь в том случае... если потеряют трезвость и вздумают, будто "великая, победоносная, мировая" революция обязательно все и всякие задачи при всяких обстоятельствах во всех областях действия может и должна решать по-революционному" '.

Что же касается Преображенского, то Ленин в своем письме в Политбюро 16 марта 1922 года камня на камне не оставил от ультрареволюционных тезисов бывшего секретаря ЦК "Основные принципы политики РКП в современной деревне". "Не тот подход к теме. Вредный подход.

Тошнит всех от общих фраз... Это и есть современный "комбюрократизм" ^ - такими оценками пестрит все ленинское письмо. И, наконец, по поводу утопий Преображенского насчет "чистого" коммунизма в "мировом масштабе": "Не надо обольщать себя неправдой. Это вредно. Это - главный источник нашего бюрократизма" '.

Многие критики марксизма сегодня почему-то опускают эту ленинскую модель "движения к социализму" и всю полемику в партии вокруг нэпа. Что бы ни писали вчера и сегодня о нэпе ("зигзаг", "отклонение от генеральной линии" и т. д.), факт остается фактом: не Америка, а мы кормили хлебом, маслом, мясом в 1923-1928 годах разоренную мировой войной Европу, и особенно Германию, имели сами и получали твердую валюту (100 миллионов золотых рублей в 1924 году), да и жили неплохо.

Трагедия соратников Ленина состояла именно в том, что они "обольстили себя неправдой" о доктринальном марксизме, расценили нэп как измену марксизму.

Увы, этой "неправдой" обольстило себя и целое поколение рядовых строителей социализма 20-30-х годов. Даже в канун Великой Отечественной войны комсомольский поэт Павел Коган писал:

Но мы еще дойдем до Ганга, Но мы еще умрем в боях, Чтоб от Японии до Англии Сияла Родина моя ^

Итак, куда же мы сегодня "потечем" от феномена сталинского марксизма? Снова к "гражданской войне" под знаменами очередных интеллигентских утопий во имя блага народа, об истинном положении которого беспощадно написала сельский культработник В. Гречаная: "Доярка и механизатор приходят с работы после семи часов вечера. А дома их ждут корова, теленок, птица, огород. Ведь без этого в селе не проживешь. Вы заглядывали когда-нибудь в сельские магазины? В иных часами сидят люди на ступеньках в ожидании, когда привезут хлеб... О прочем уж никто и не мечтает" '.

Или все-таки попытаемся вернуться к исходной модели, но в ее ленинском нэповском варианте, благо весь цивилизованный, индустриальный и развивающийся мир под влиянием Великого Октября и качественного изменения классического капитализма после первой и второй мировых войн пошел именно в "нэповском" направлении, в направлении "смешанной экономики", сочетающей элементы капитализации и социализации?

Создатели сталинского проекта с 1929 года стремились закамуфлировать самое главное - ленинизм в успешном строительстве нового общества начинается с нэпа, ибо нэп никакое не теоретическое и практическое отступление, вызванное чрезвычайными обстоятельствами гражданской войны и иностранной интервенции, а творческое развитие марксизма на новом историческом витке эволюции человечества. Основное отличие ленинской модели движения к социализму через нэп от довоенной Марксовой концепции состояло в том, что Ленин на практике увидел главное: сами по себе формы собственности (частная или государственная), рынок, деньги (как и формы власти - парламентаризм или Советы) еще не создают ни капитализма, ни социализма, они суть инструменты ("машина") и главное здесь - кто (буржуа или пролетарий) сидит у руля этой "машины", кто распределяет конечный продукт. Отсюда родилось основное звено нэпа -регулирование социально-экономических товарно-денежных отношений на основе экономического плюрализма (многоукладности).

Мы уже отказались от "перманентной" военной и идеологической конфронтации с Западом. После апреля 1985 года мы окончательно отказались от химер Преображенского и признали общечеловеческий приоритет правового государства, прав человека и личности. Более того, мы вносим "коренные перемены" в наши представления не только о Марксовом, но и ленинском (нэповском) проектах социализма (Ленин, как известно, "движение к социализму" через нэп мыслил без политического плюрализма, в рамках диктатуры пролетариата).

"Идея насилия, - отмечал А. Н. Яковлев в докладе II июля 1989 года по случаю 200-летия Французской революции, - исчерпала себя, равно как и идея власти диктатуры, непосредственно опирающейся на насилие".

"Революция - варварская форма прогресса, - говорил великий гуманист французский социалист Жан Жорес. Будет ли нам дано увидеть день, когда форма человеческого прогресса действительно будет человеческой?" '