Самобытие в условиях времени

Характер бытия человека - предпосылка всего. Можно наилучшим образомналадить действие аппаратов; но если отсутствуют люди в качестве таковых,ничего достигнуто не будет. Может показаться необходимым, чтобы человек непогряз в желании просто продолжать существовать, поставить его в егосознании перед ничто: пусть он вспомнит о своем изначальном состоянии. Еслив начале его исторического пути его физическому существованию угрожали силыприроды, то теперь его сущности угрожает собственный, созданный им мир. Надругом уровне, отличающемся от неизвестного начала его становления, вновьвстает вопрос обо всем. Существование в настоящем, в радости жизни, так же как и отчаяннаярешимость устоять перед лицом ничто, спасти его не могут. То и другое,правда, необходимо как минутное прибежище при неудаче, но их недостаточно. Для того чтобы быть самим собой, человек нуждается в позитивнонаполненном мире. Если этот мир пришел в упадок, идеи кажутся умершими, точеловек будет скрыт от себя до тех пор, пока он в своем созидании не обрететв мире вновь идущую ему навстречу идею. В самобытии человека начинается то, что лишь затем осуществляется вмире. Когда в бездушном существовании мир как будто становится безнадежным,в человеке сохраняется то, что в данный момент вернулось к чистойвозможности. Если сегодня в отчаянии спрашивают, что же еще осталось в этоммире, то каждому следует ответить: то, что ты есть, потому что ты можешь.Духовная ситуация требует сегодня сознательной борьбы человека, каждогочеловека за его подлинную сущность. Он должен устоять в этой борьбе или бытьпобежденным, и это зависит от того, насколько он уверен в основе своегобытия в действительности своей жизни. Настоящий момент выступает как самое трудное, невыполнимое требование.Теряя в кризисе мир, человеку надлежит, исходя из имеющихся у негопредпосылок, вновь создать свой мир из первоначала. Перед ним открываетсявысшая возможность его свободы; ему надлежит либо в невозможности ухватитьее, либо погрузиться в ничтожество. Если он не последует путем самобытия, тоостанется своевольно наслаждающимся своим существованием в неотвратимостиаппарата, против которого он больше не будет обороняться. Он должен, исходяиз собственной независимости, овладеть механизмом своего существования или,превратившись в машину, покориться ему; должен осуществить в коммуникациисвязь самости с самостью, сознавая, что здесь все решается в верности илиневерности; в противном случае он окажется в бездушной покинутости своегосуществования просто функцией. Он должен подойти к границе, чтобы ощутитьсвою трансцендентность, или быть опутанным просто дающим себя бытием вещеймира. К нему предъявляются требования, будто он титан; он должен их признатьи установить, что ему удается в становлении его самости, или же, если он ихотвергнет, ему придется вести существование, в котором он не будет, посуществу, ни человеком, ни животным. Жалобы на то, что от человека ждутслишком многого, что изменены должны быть обстоятельства, не помогут. Иболишь из способа самобытия вырастает подлинное воздействие на обстоятельства.Если я жду от изменения обстоятельств того, чем я могу быть из самого себя,я предаю собственные возможности. Я уклоняюсь, передавая другому то, чтомогло бы зависеть от меня, тогда как это другое процветает лишь в томслучае, если я сам становлюсь таким, каким я должен быть. Против мира или в мир. Первым актом пробуждающегося внимания человекаявляется то, как он относится к миру. Самобытие есть то, что из бытия противмира вступает в мир. Первый путь ведет из мира к одиночеству. Самобытие, которое в своемнегативном решении, в своем отказе от себя не устремляется к бытию мира,изнуряет себя в возможности. Оно говорит лишь для того, чтобы ставить подвопрос. Его атмосфера - создание беспокойства. Этот путь Кьеркегора,неизбежный при переходе, стал бы неистинным, если бы человек в собственнойтвердости допускал бы беспокойство других. Кто занимает какую-либодолжность, осуществляя в жизни положительную деятельность, кто выступает,обучая, у кого есть семья, кто живет в мире релевантного ему исторического инаучного знания, тот отверг путь негативного решения, отказа от мира. Он неможет стремиться к тому, чтобы другие лишились почвы под ногами, не показавим почву, на которой он сам стоит. Второй путь ведет в мир, но лишь через возможность первого пути. Ибофилософствующее самобытие не может находиться в своем мире с не ведающейсомнения удовлетворенностью. Сегодня, когда поглощение всего существования аппаратом уже сталонеобратимым, когда существование протекает в учреждениях и на предприятиях ибольшинство людей являются рабочими и служащими, бессмысленно стремитьсязависеть только от себя в своей профессии и в обеспечении средств на жизнь.Участие в союзе, основанном на общности интересов и защищающем существованиечеловека, работа, направленная на достижение поставленных извне целей иусловий, стали неотвратимы. В некоторых областях еще есть следыотносительной независимости, идущей из прошлого, их следует сохранять всюду,где они обнаруживаются как драгоценные возможности несовременного типа,которые могут показать нам бытие человека в его незаменимости, однако почтико всем предъявляется неумолимое требование: работать на предприятии илипогибнуть. Вопрос состоит в том, как жить. Соблазняет двоякая возможность просто противопоставить себя миру. Однако действительно пойти на это может лишь тот, кто сам приговаривает себяк крушению всякого существования. Если же он пытается, используяблагополучную экономическую ситуацию, обособиться от мира и сохранить полнуюнезависимость, то погрузится в пустоту, в которой все-таки останется в пленуу мира; он теряет истину в бегстве из мира, от которого он, порицая его,уходит, чтобы в своем отрицании все-таки остаться бытием. Действительность мира невозможно игнорировать. Ощутить суровостьдействительности - единственный путь, который ведет к себе. Бытьдействительным в мире, даже если поставленной цели достигнуть невозможно,остается условием собственного существования. Поэтому этос заключается втом, чтобы жить вместе с другими внутри аппарата власти, не давая емупоглотить себя. Значение предприятия, при ограниченности необходимым,состоит в том, чтобы, обеспечивая жизнь всех, одновременно служить сферойдеятельности отдельного человека; он делает то, что делают все, и этосоздает для каждого возможность существования. Однако этос такой работывключает в себя страх перед самобытием. Деградация сферы труда в нечто относительное как будто убивает желаниеприложить свою силу; однако экзистенция человека в том, чтобы суметьвыдержать это отрезвление, не теряя воли к деятельности. Ибо самобытиевозможно лишь в напряжении, которое, вместо того чтобы просто сопоставитьдве сферы жизни, пытается исходя из одной выразить другую, не утверждаявозможность общезначимого образа единения в качестве единственнойвозможности правильной жизни для всех. Это - как бы жизнь на крутой вершине,с которой я сорвусь либо в сферу предприятия, либо в лишенноедействительности существование вблизи от него. Смысл вступления в мир становится содержанием философствования. Философия не является средством, еще менее того - волшебным средством, она -сознание в осуществлении. Философствование - это мышление, посредствомкоторого или в качестве которого я деятелен в качестве самого себя. Оноявляет собой не объективную значимость знания, а сознание бытия в мире. Технический суверенитет, изначальное желание знать, безусловные связи. Вступление самобытия в его мир можно наблюдать в ряде возможныхнаправлений. Путь ведет от технического через изначальное желание знать кбезусловным связям. 1. Повседневная сложность технического мира ставит передо мной2. требование владеть ею в доступной мне сфере. Отношение к вещам3. преобразилось; отодвинутые вдаль, они превращаются в своем безразличии в 4. заменяемую функцию. Техника отделила человека от непосредственного 5. присутствия. Новая задача заключается в том, чтобы посредством технического6. осуществления вновь достигнуть непосредственного присутствия человеческого7. бытия во всех вещах мира; новые предпосылки возросших возможностей должны8. быть принуждены служить нам. Рационализация жизненных средств вплоть до9. деления времени и экономии сил должна внутренне восстановить в каждом10. возможность полностью присутствовать: в размышлении, в ожидании созревания,11. в действительной близости к вещам, которые принадлежат ему. Новая12. возможность заключена не просто во внешне уверенных действиях в области13. целесообразно машинного осуществления материальных условий существования, но14. в свободе, превосходящей все материальные вещи.15. Там, где завоевывается техника, энтузиазм человека проявляется в16. открытиях, превращающих его в инициатора изменения мира, как бы во второго17. строителя мира; это - привилегия тех, кто прорывается к границе18. достигнутого.19. Там, где используется техника, уместно спокойствие в ограничении20. необходимым, строжайшая экономия времени, отсутствие спешки и без21. расточительства. При оглушающей сложности технической сферы тем не менее22. становится возможным неповторимый покой существования, господствующий над23. внешними условиями жизни и собственной жизненной телесностью. С легкостью24. достигнутое, воспринятое с детства послушание законам, регулирующим25. общественные функции, создает свободную сферу и для самобытия.26. Технический мир как будто уничтожает природу. Раздаются сетования на27. то, что существование становится далеким от природы. Однако техника, которая28. вынуждена на своем пути смириться с безобразием и отдаленностью от природы, 29. могла бы в конечном счете создать возможность более интенсивного подхода к 30. природе. Современный человек способен по-новому осознать солнце и стихию31. мира. Техника создает предпосылки для того, чтобы жить в целостности32. географического мира, в обширном пространстве света и воздуха и всех видов33. их явления. По мере того как все становится близким и достижимым, родина34. расширяется. Из этого завоевания природы вырастает подлинная радость от35. близости нетронутой природы, которую я в одиночестве воспринимаю и открываю36. в чувственной близости посредством деятельности в ней моего тела. Только37. расширяя эту возможность открытия в моем непосредственном окружении и не38. освобождаясь от почвы, вернее, пользуясь этим освобождением просто как39. техническим средством приблизить ко мне эту почву, я могу не только увидеть40. в искусственно созданных возможностях шифры природы, но и глубже проникнуть41. в них.42. С технизацией мира мы вступили на путь, по которому надлежит следовать43. дальше. Повернуть вспять означало бы затруднить существование до44. невозможности. Порицание не поможет, необходимо преодоление. Для этого45. техника должна быть чем-то само собой разумеющимся, которое в своем действии46. находится едва ли не вне сферы пристального внимания. Необходимости в каждой47. деятельности создания для большего успеха технической основы следует 48. противопоставить доведенное до несомненности сознания того, что не подлежит 49. механизации. Абсолютизация техники была бы уничтожающей для самобытия; в нем50. каждое чувство свершения должно быть проникнуто другим чувством.51. 52. 53. Техническое обеспечение существования требует знания лишь применительно54. к цели, для которой оно используется. Самобытие же в знании есть лишь в55. изначальном волении знания. Если последним масштабом знания становится его56. пригодность, то я в нем отрекаюсь от себя. Если же знание остается просто57. ясностью, то я обретаю в нем самосознание.58. Практически пригодное знание возможно только как результат подлинного59. знания, которое внутренне разъединяется и обнаруживает мир необходимо60. значимого и действительного как нечто особенное. Поэтому и в техническом61. существовании решительное понимание способа знания вызывает доверие лишь62. там, где есть самобытие, проводящее границы. Там, где это рушится, возникает63. лишь смешение познанного и воображаемого. Абсолютизированное, рационально64. принуждающее знание как бы технизирует все бытие; в непонимании оно65. предоставляет свободу научному суеверию, а затем и всякому суеверию. В этом66. случае человек не может ни с достоверностью познавать, ни быть подлинно67. самим собой, ибо ему доступно либо то и другое в одном, либо ни то, ни68. другое. Науку постигает лишь тот, кто изначально есть он сам.69. Будущее находится там, где сохраняется напряженное единство методов70. знания, где специальное знание пронизано бытием, а философствование -71. особенностью мира. Тогда самобытие - высший орган знания, которое, правда,72. видит лишь в той мере, в какой оно наполнено миром, и только в том случае,73. если оно само остается в настоящем. Жизнь становится одновременно74. ответственностью удостоверившегося в бытии человека и подобна эксперименту75. познающего. То, что человек совершает, исследуя, планируя и строя, является,76. если видеть перед собой целое, путем, на котором он посредством попыток77. находит свою судьбу как способ своей уверенности в бытии.78. 79. 80. Однако жизнь как существование, которое проходит в течение сумм81. мгновений, а затем прекращается, не имеет судьбы; время для него лишь ряд82. моментов, воспоминание безразлично, настоящее лишено будущего - оно лишь83. мгновенное наслаждение существованием или помеха ему. Судьбу человек84. обретает только посредством связей, не принудительных, охватывающих его в85. его бессилии как чуждые, а в принятых им, которые становятся для него86. собственными. Они держат его существование в единстве, чтобы оно не87. распадалось тем или иным образом, а стало бы действительностью его возможной88. экзистенции. Тогда воспоминание открывает перед ним свою неизгладимую89. основу, а будущее - пространство, из недр которого вырастает требование90. ответственности за его нынешние действия. Жизнь становится неопределимой в91. своей целостности. В ней содержится возраст человека, его осуществление,92. зрелость, возможность. Самобытие есть жизнь, которая хочет стать целостной,93. причем только посредством значимой для нее связи.94. В отрыве от исторических связей, в превращении в толпу любым образом95. взаимозаменяемых индивидов, выполняющих определенные функции в аппарате,96. действует тенденция разложить человека на короткие перспективы настоящего.97. Тогда связь относительна; ее можно разорвать, она всегда лишь временна, и98. безусловность всегда воспринимается как не имеющая отношения к делу99. патетика; в такой деловитости вырастает сознание хаоса. Поэтому сегодня100. взывают к новым связям, к авторитету и церковной религиозности. Однако, если101. время и способно производить все, подлинные связи сделаны быть не могут; они102. свободно создаются человеком в сообществе. Если призыв к установлению связей103. сведется лишь к требованию создать искусственный порядок, основанный на 104. послушании авторитетам и сформулированному закону, то это уведет в сторону 105. от подлинной задачи и наступит то, что делает безусловность невозможной, что106. освобождает от свободы, парализуя ее. Перед человеком стоит возможность либо107. успокоиться, забыть о своем существовании, возвращаясь к авторитарным108. формам, освящающим аппарат обеспечения, либо обратиться в качестве109. единичного к той точке своей основы, исходя из которой существование110. определяет некая исключающая безусловность.111. Истинным может остаться в мире только тот, кто живет, исходя из112. позитивного, которое он в каждом данном случае обретает лишь благодаря113. связи. Поэтому возмущение против внешних связей в качестве простого114. отрицания неистинно; оно завершается внутренним хаосом и продолжает115. существовать, когда предмета возмущения уже давно нет; возмущение истинно116. только как борьба свободы за свое пространство, черпающей свое право только117. из силы, посредством которой она связывает самое себя. 118. Погружение в историю. Только тот, кто свободно связывает себя,застрахован от того, чтобы в отчаянии возмутиться самим собой. Невыполнимаяи все-таки единственная задача, которая остается еще сегодняшнему человекукак человеку, состоит в следующем: найти перед лицом ничто, на свой страх ириск, исходя из своих истоков, путь, на котором жизнь, невзирая на всюрассеянность в беспокойном метании, станет целостностью. Как во временамифических героев, все теперь как бы зависит от отдельного человека. Все дело в том, чтобы человек погрузился с человеком в мир историческойконкретности и в своей универсальной утрате родины фактически обрел новую,другую родину. Дистанцирование от мира дает ему свободу, погружение в мир -его бытие. Дистанцирование не может быть совершено посредствоминтеллектуальной абстракции, но лишь в одновременном соприкосновении со всейдействительностью; погружение - незримый акт, его не превозносят, асовершают в тихой безусловности. Дистанцирование мира дает внутреннееблагородство; погружение в мир пробуждает человечность и самобытие. Первоетребует самодисциплины, второе есть любовь. Погружение в историю, в качестве которого безусловность возможнойэкзистенции может привести себя с помощью связи к себе, не совершается попредписанию; о нем можно говорить, лишь апеллируя к нему. Оно может бытьдостигнуто как сила почитания, как концентрация в профессиональном труде,как исключительность в эротической любви. Сила почитания, взирая на исторические образы человеческого величия,твердо исходит из того, чт`о человек есть и на что он способен. Она недопускает, чтобы увиденное ею было разрушено. Она верна тому, что в качестветрадиции воздействовало на ее самостановление, обращается к тому, из чегопроросло ее бытие, к особенным людям, под влиянием которых она обреласознание, и сохраняет пиетет, от которого никогда не отказывается. Для неевоспоминание в качестве абсолютного требования сохраняет в настоящем то, чтоуже лишено действительности в мире. Если же индивид почти всегда встречаетна своем пути тех, кто лишен содержания и ранга, если одно его разочарованиесменяется другим, то мера его собственной сущности проявляется в том,насколько он может проникнуть вглубь, по рассеянным искрам истинного найтисвой путь и обрести уверенность там, где человек действительно есть. Работа, совершаемая день за днем, если в ней нет ничего, кроме этойрутины, сразу же после ее окончания погружается в бездну забвения. Однакоона становится явлением самобытия, если оно активно и длительно преследует вней смысл, который вырастает в трудящемся как концентрация непрерывности еговоли к труду в сознании его определенной направленности. Если человек неможет избежать безработицы или случайного использования его рабочей силывследствие обстоятельств, которые он вынужден выносить, внутренневозмущаясь, то мерой его собственной сущности все-таки остается то, в какойстепени он даже в этой крайней нужде способен посредством своей деятельностиощутить близость к вещам, остается та истина, которую осуществить трудно иникогда не следует требовать от других: хотя я и наковальня, мне надлежитсовершить в качестве молота то, что я должен выстрадать. Исключительность в половой любви связывает двух людей без каких-либоусловий на все будущее время. Она без всякого обоснования коренится врешении, которое связало самость верностью в то мгновение, когда она пришлак себе посредством другого. Негативная сторона - отказ от полигамной эротики- есть следствие позитивного, которое в качестве любви истинно лишь тогда,когда охватывает всю жизнь; негативное требование - не растрачивать себя -следствие бескомпромиссной готовности возможного самобытия в этой верности.Без строгости в эротике нет самобытия; человеческое отношение к эротикевозможно только в исключительности безусловной связи. Если же требованиеэротического удовлетворения находит свое выражение в чарах следующих друг задругом счастливых переживаний индивида, то мерой собственно человеческойсущности остается власть, господствующая над этими чарами и не признающаянепобедимыми требования природы. Почитание подобно основе самобытия, активная деятельность в своейпрофессии - его возможная действительность в мире, все исключающая любовьодного человека или безусловная готовность к ней - истина его души, безкоторой в ней царит непреодолимая грубость. В каждой безусловности человек становится как бы неестественным в своей жесткости по отношению к себе; ибо подлинность бытия в историческойнеповторимости связана с необоснованным стремлением не допускать, не желать и сдерживаться. Путь человека, некогда определяемый принуждением и силойвсеобщих авторитетов, теперь же возложенной на него самого в качестве егоответственности свободой, связан с насилием по отношению к самому себе,пафос которого создается возможностью подлинного выполнения поставленнойзадачи. Эта свобода в историческом погружении, безусловная по отношению к самойсебе, в действительном существовании масс связана с сохранением авторитетадуховных сил. Противоположность свободы и авторитета по своему характерутакова, что друг без друга они потеряли бы сами себя; свобода превратиласьбы в хаос, авторитет - в деспотию. Поэтому самобытие хочет наличияконсервативных сил, в противоположность которым оно только и должно прийти ксебе как единичное. Оно принимает традицию, которая прочно сохраняется вовсей духовной жизни только в авторитетах. Несмотря на то что церковьсовершенно не заинтересована в свободе, она служит условием существованиявозникающей свободы. Она сохраняет духовное содержание во всем его объеме,понимание неумолимости, относящейся к трансцендентности действительности,глубину требований к человеку. Самой страшной опасностью было бы еенезаметное подпадение под власть массового аппарата при молчаливом союзе сневерием и тем самым утрата того, что в ней постоянно становилось истокомсвободы. Благородство человека. Вопрос, возможно ли еще достоинство человека,идентичен вопросу, возможно ли еще благородство. В настоящее время речь больше не может идти об аристократии как о господстве меньшинства в качестве наследственно привилегированного слоя, возвысившегося над толпой в силусвоей власти, имущества, воспитания и осуществленного в нем идеалаобразованности, - того слоя, который считает себя и считается другимисообществом лучших. Аристократия редко могла длительное время действительнобыть господством лучших. Если аристократия как социальный слой временнопринадлежала к числу самых значительных явлений, то очень скоро онапревратилась в господство меньшинства, которое, само являясь массой, обрелотипичные черты таковой; принятие решений большинством, ненависть к каждомувыделяющемуся в толпе индивиду, требование равенства, беспощадная изоляциякаждой особенности, непредставительной для всех, преследование всеговыдающегося. Аристократия, как господство меньшинства в качестве массы,заимствует доступные всем ее членам исключительные качества как социальныесуррогаты действительного благородства человеческой экзистенции. То, что онав ряде случаев создавала неповторимый духовный мир, было следствием еепроисхождения из подлинно благородного социального слоя и постоянногосамовоспитания. И впредь могут появляться, вероятно, могущественные социальные слои, ноони будут варварскими. Проблема человеческого благородства состоит теперь в спасении воздействия наилучших, число которых невелико. Однако эта аристократия не может держаться в стороне от мира, заполняяличную жизнь романтической любовью к прошлому. Если она не войдет всознательном волении в условия существования своего времени, с которыми онафактически связана, она составит лишь искусственные группы с необоснованнымипритязаниями. Лучшие представители благородства внутри человеческого бытия - ненаиболее талантливые, которых можно было бы выделить, не типы рас, которыеможно установить антропологически, даже не гениальные люди, создающиевыдающиеся произведения, то среди них всех те люди, которые являются самимисобой, в отличие от тех, кто ощущают в себе лишь пустоту, ничто не считаютсвоим, бегут от самих себя. Сегодня начинается последний поход против благородства. Он ведется нена политическом или социальном уровне, а в самих дyшax людей. Следовало быповернуть вспять то развитие, которое считают сущностью нового, но теперьуже прошедшего времени, - раскрытие личности. Серьезность проблемы, какпозаботиться о человеке массы, который не желает внутренней независимости,ведет к восстанию в каждом из нас экзистенциального плебейства противсамобытия, требуемого от нас божеством в его таинственности. Возможность,которую человек завоевывает в ходе своей судьбы, может быть в конце концовуничтожена. Инстинкты людей массы вновь, как уже не раз, и опаснее, чемкогда-либо, объединяются с церковно-религиозными и политическимиабсолютистскими инстинктами, чтобы освятить универсальное нивелирование всуществовании массы. Именно это восстание направлено против подлинного благородства человека. Прежние политические восстания могли оказаться успешными, неразрушая его; это же, если бы оно удалось, уничтожило бы самого человека.Ибо не только последние века, но все историческое время, начиная с иудейскихпророков и греческих философов, превратило бытие человека в то, что затем вновое время стали называть личностью. Однако по-разному именуемое, онообъективно недоступно, всегда остается единственным, ничем не заменимымспособом самобытия. Солидарность. Когда люди перемешиваются, как пыль, действительность вее достоверности встречается лишь там, где друзья являются подлиннымидрузьями в фактической коммуникации их открытости и солидарности, в личнойверности. От одиночества спасает не мир, а самобытие, устанавливающее связьодного человека с другим. Это единство обладающих самобытием есть невидимаядействительность существенного. Поскольку объективного критерия надежногосамобытия не существует, оно не могло быть объединено в группы власти."Треста порядочных людей", как принято было говорить, не существует. В этомих слабость, сила их может сохраняться только в невидимости. Существует нефиксированная в договорах связь, более сильная, чем национальное,государственное, партийное и социальное сообщество, чем раса. Эта связьнепосредственно незаметна и проявляется лишь в своих следствиях. Подобная близость обладающих самобытием людей - лучшее, что может бытьнам даровано сегодня. Эти люди служат друг другу гарантией того, что бытиеесть. В миру это те, кто меня волновал как действительность, кто оставалсяво мне, приводил меня к самому себе, а не те, кто проходил мимо, с кем япросто общался. У нас больше нет пантеона, им служит нам память об истинныхлюдях, которым мы обязаны тем, что стали такими, как мы есть. Влияниеизвестных из истории великих людей становится для нас решающим не сразу, нолишь в той степени, в какой они как бы вновь узнаются в тех, кто был намдействителен в качестве живых. Они пребывают для нас как бы в уверенномзнании их близости, остаются без притязаний вовне, без обожествления, безпропаганды. Они не встречаются среди того, что открыто публичности изначимости, и тем не менее именно они определяют правильное движение вещей. В изолированном существе подлинного благородства быть не может. Оно - всвязанности самобытных людей, которые верны обязательству постоянноинтересоваться друг другом, помогать друг другу, когда они встречаются, ибыть готовым к коммуникации, ожидая ее, не проявляя навязчивости. Несговариваясь, они сохраняют взаимную верность, более непоколебимую, чемоснованную на договоре. Такая солидарность распространяется и на врага, еслиодно самобытие подлинно противостоит другому. Тогда осуществляется то, чтомогло бы быть в политических партиях, невзирая на все различия,солидарностью лучших их членов, которая ощущается, даже если не находитсвоего выражения, потому ли, что для этого нет повода, или потому, чтоситуация не предоставляет для этого возможности. Солидарности этих людей надлежит отделиться от встречающихся повсюдуфактических предпочтений, связанных с симпатией или антипатией, отсвоеобразной притягательности друг для друга всякой посредственности,чувствующей себя хорошо при отсутствии высоких требований, от вялого, нопостоянно молча действующего объединения многих против немногих. Если всеони чувствуют себя уверенными в массе, в которой они встречаются и изкоторой они выводят свое право, то солидарность тех, кто обладаетсамобытием, хотя и бесконечно более прочна во взаимной надежности,распространяющейся даже на не допускающее объективацию поведение, но в миреона ненадежна из-за слабости, связанной с малочисленностью и неуверенностьюво встречах. У многих есть десятки друзей, которые не являются таковыми; этиже счастливы, имея одного. Благородство духов, обладающих самобытием, рассеяно в мире. Тот, ктовступает в их сферу, приходит к этому не на основе суждения, а посредствомосуществления своего собственного бытия. Единство этого рассеяния подобноневидимой церкви некоего corpus misticum [мистическое тело] в анонимной цепидрузей, тот или другой член которой благодаря объективности своейдеятельности обнаруживается другим, быть может, далеким самобытием. В этом без`образном царстве духов время от времени находятся отдельные люди,которые воспламеняются в близости строгостью своей коммуникации. Они всегдаслужат началом высшего взлета, возможного теперь в мире. Только они,собственно говоря, создают облик людей. Благородство и политика. Массы приводятся в движение вождями, которыеговорят им, чего они хотят; историю творит меньшинство. Однако в настоящеевремя маловероятно, чтобы массу могла бы постоянно держать в повиновенииаристократия, право которой на господство она бы признавала. К сожалению,сегодня все люди, неспособные действительно мыслить в силу отсутствиясамобытия, все-таки благодаря тому, чему они научились, обрели способностьвысказывать свои мысли и манипулировать ими. Между тем, обретя таким образомсвою долю в. мышлении, масса беспрерывно осуществляет нажим. Поэтому может возникнуть вопрос, каким образом меньшинство, получив намгновение одобрение массы, приходит к осуществлению власти, посредствомкоторой оно впоследствии и при отсутствии одобрения сохраняет господство,формируя человека массы, который не есть он сам и не знает, чего он хочет.Замкнутое меньшинство может в сознании своего благородного происхождения подименем авангарда или в качестве самых передовых, наиболее волевых изпоследователей вождя, в силу исторически унаследованных привилегий по кровиобъединиться, чтобы завоевать власть в государстве. Они формируются поаналогии с прежними сектами: строгий отбор, высокие требования, постоянныйконтроль; они ощущают себя элитой и пытаются после захвата власти сохранитьсвои преимущества посредством воспитания молодежи, способной продолжать ихдело. Однако даже если при возникновении этой элиты сила самобытия вкачестве благородства человека и могла играть известную роль и продолжает ееиграть в ведущих индивидах, то в своей совокупности они создают новую,отнюдь не аристократическую массу меньшинства. Безнадежно в определяемуюмассой эпоху ждать благородства человеческого бытия в образе господствующегоменьшинства. Поэтому аристократия и масса окончательно и на необозримое времяперестали являть собой специфические политические проблемы. Правда, онивстречаются еще как антитезы в политической аргументации, но это толькослова; по существу же, все дело в том, господствует ли организованноеменьшинство над большей массой, или благородство действует анонимно внутримассового порядка; устанавливается ли несправедливая и поэтому невыносимаяформа управления, или благородство человеческого духа находит сферу длясвоего осуществления. Ложное притязание на благородство. Поскольку благородство есть лишь вовзлете, в котором завоевывает себя бытие, оно не может само дать себепредикат. Оно - не род, в который человек входит или не входит, а человеквообще в возможности своего взлета. Поскольку мы склонны находитьудовлетворение только в существовании, сила взлета всегда свойственна тольконемногим и в них непостоянна. Эти немногие - не представители массы вкачестве вершины ее сущности, а скорее смутный упрек ей. Лишь непонятные онистановятся ей известны. Где идея равенства отдаляется от только метафизически мыслимойизначальной возможности и касается фактического существования людей, оналишена истинности; именно поэтому от нее почти всегда безмолвноотказывались. Отвратительные физиогномические черты в поведении и облике,неприятный смех, мерзкие удовольствия, недостойные жалобы, ощущение себясильными только в массе - все это не оттолкнет лишь того, кто только впошлом окружении чувствует себя в сообществе равных. Нет человека, которыймог бы равнодушно видеть себя в зеркале; чем сильнее он переживает взлет,тем острее чувствует он другое в себе. Людей массы следует признавать в тоймере, в какой они служат, трудятся, поднимая взор, знают импульс возможноговзлета, другими словами, в той мере, в какой они сами суть то, чем в большейстепени являются немногие. Любви достоин не человек как экземплярсуществования, а человек как возможная экзистенция, в каждом индивиде - еговозможное благородство. Если же благородство в человеке хочет понять себя как определенноесуществование и выделить себя, то оно становится ложным; истинноеблагородство анонимно как требование человека к себе; ложное становитсяжестом и требованием, обращенным к другим. Поэтому в ответ на вопрос, возможна ли еще в наше время аристократия,следует апеллировать лишь к человеку, задавшему этот вопрос, к нему самому.Поле духовного сражения существует в каждом, если он еще не полностьюутратил силу. Философская жизнь. Благородство человека может быть названо философскойжизнью. Благородством обладает тот, кто обладает истиной веры. Кто опираетсяна авторитет в том, чем он может быть только сам, это благородство теряет;тот же, кто вверяет себя божеству, не теряет себя, но претерпевает истинусвоего взлета как движение конечного самобытия в его крушении, истину,исходя из которой все происходящее в мире не может быть для него большим,чем он сам есть для себя. Сохранить требование к этому благородству - прежде всего дело традиции.Невозможно достичь всего во внешнем действии; для внутреннего действия вцентре вещей человека существует слово, не пустое слово, а слово, котороеможет пробудить то, что приближается. Слово преображается, но остаетсятайной нитью, по которой ощупью пробирается сквозь время подлинное бытиечеловека. В качестве философской жизни это бытие человека, без котороговнешняя действительность существования мира лишена души, есть последнийсмысл философского мышления; только в нем находит свое подтверждениесистематическая философия. В характере философской жизни человека заключена его судьба. Это непредписание, которому надлежит просто следовать, и не идеальный тип, всоответствии с которым надо строить свою жизнь. Философская жизнь вообще неесть нечто идентичное для всех. Она - армия отдельных людей, поток падающихзвезд, который, не зная откуда он пришел и куда направляется, проходитсквозь существование. Отдельный человек, каким бы он ни был ничтожным,последует за ним во взлете своего самобытия. Ситуация самобытия. Человек не может быть завершенным; для того чтобыбыть, он должен меняться во времени, подчиняясь все новой судьбе. Каждый изего образов с самого начала несет в себе, пребывая в созданном им мире,зародыш разрушения. Сегодня он может вспомнить, как история бросала его из одной формысуществования в другую, из одного сознания своего бытия в другое, нопродолжать идти этим путем он, по-видимому, уже не может. С человеком вновьслучилось нечто подобное тому, что было в начале его пути, и свое выражениеоно находит в том, что человек оказался перед лицом ничто, и не толькофактически, но и в своем знании, и что теперь он должен вновь, исходя изистоков, проложить свой путь, пользуясь воспоминанием о прошлом. Сегодня, когда возможности экстенсивного расширения существованиянеизмеримо возросли, стала ощущаться некая ограниченность, которая как будтоуничтожает экзистенциальную возможность. С тех пор как это осозналось, жизньлюдей преисполнилась отчаяния или бессознательного желания забыть о ней, чтов объективном рассмотрении может быть и концом, и началом. Человек не может уклониться от сложившейся ситуации, отступить влишенные действительности - ибо они прошлые - формы сознания. Он мог быуспокоиться в самозабвенном наслаждении существованием, как бы вернуться кприроде, к мирной жизни безвременья. Однако наступит день, когда железнаядействительность вновь станет перед его взором и приведет его взамешательство. Для человека, полностью отброшенного назад в своей беззащитности,остается лишь вернуться к началу вместе с другим человеком, с которым онсвязан верностью. Потрясающие сообщения о том, как в конце войны приотступлении некоторые немцы продолжали сопротивляться: видя себяизолированными, все-таки достигали в своем самоутверждении и жертвенноститого, к чему не мог принудить ни один приказ, в последнюю минуту ещепытались спасти родину от разрушения и сохранить в воспоминании немцевсознание своей непобедимости - эти сообщения свидетельствуют о едва ликогда-либо достигнутой в иных случаях действительности, как символсегодняшней возможности вообще. Это - первое бытие человека, которое передлицом ничто в гибели не могло осуществить свой мир, но предъявило требованиебудущему миру. Если мы назовем состояние перед лицом ничто неверием, то сила самобытия порождает в неверии внутреннюю деятельность во взлете. Эта сила пренебрегаетвозможностью объяснять внешними причинами то, что возникает или теряется всвободе. Она считает, что призвана к наивысшему и живет в напряжении из-задействующего на самое себя принуждение, в сопротивлении тому, что естьтолько существование, в податливости относительного, терпеливой способностиждать, в исключительности исторической связи. Она знает о своем крушении ичитает в крушении шифр бытия. Она - вера, философская по своему характеру,которая в цепи отдельных людей, передающих друг другу факел, способна кновому созиданию. Завершения быть не может. Все время будет возникать вопрос, что естьчеловек. Однако в каждый момент, когда человек, исходя из безусловности,следует своим путем, во времени есть то, что уничтожает время. Прошлое никогда не может сказать человеку, как ему себя вести.Пробужденный в свете воспоминания о прошлом, он должен сам принять решение.Им он наконец скажет, чем была для него духовная ситуация: в каком образе оносознает бытие, уверен в нем, чего он безусловно хочет, к кому он в даннойситуации обращается и к кому он в глубине своей души прислушается. Без таких истоков мир человека останется только предприятием. Для тогочтобы бытие стало миром, тот, кто впоследствии отдается в сообществе сдругими целому, должен сначала проникнуть в самого себя. Самобытие - условие, без которого мир как наполненная идеейдействительность человеческой деятельности уже невозможен. Посколькусамобытие есть лишь в единстве с бытием своего времени, оно при всемпротиворечии ему все-таки принуждает решиться на то, чтобы хотеть житьтолько в это время. Каждый акт действительности самобытия становится, пустьдаже исчезающе малым, зародышем творения мира.

*Прогноз, основанный на наблюдении, и пробуждающий прогноз*

Прогноз, основанный на наблюдении. По сравнению с миллиардами летистории Земли 6000 лет человеческого существования подобны первой секунденового периода в преобразовании планеты. По сравнению с сотнями тысячелетий,когда, как мы знаем по останкам скелетов, на Земле уже жили люди, известнаянам история подобна начальной стадии процесса, в ходе которого определится,каким может стать человек, после того как он пришел в движение, выйдя изпассивно повторяющихся условий. Правда, рассмотренные по сравнению с нашимкоротким существованием, 6000 лет - очень длительное время; сегодня, как идве тысячи лет тому назад, человеку благодаря воспоминанию присуще сознаниеистекшего времени, ощущение, будто он живет в некий конечный период:кажется, что лучшее уже позади. Однако перспектива в истории Земли приноситему сознание краткости всех его предприятий и ясности ситуации, в которой оннаходится в своей лишь начинающейся деятельности; все еще впереди; быстроеследование друг за другом от десятилетия к десятилетию технических открытийкажется несомненным доказательством этого. Однако человек может задатьсявопросом, не составляет ли вся история человечества лишь преходящий эпизод вистории Земли; человек может погибнуть и вновь уступить место неизмеримой посвоему времени истории Земли. Спрашивают о возможности исчерпать запасы угля, рассчитанные только нанесколько тысяч лет; об ограниченном наличии всех доступных нам энергий, огрядущем охлаждении Земли, которое приведет к угасанию жизни. Однако, хотяестественнонаучные данные позволяют прийти к выводам высокой степенивероятности о неизбежном будущем Земли, достоверности они не достигают.Технически релевантные ситуации могут привести и к непредвиденнымтехническим выходам, и к катастрофам. Можно представить себе утопическуюкартину того, как в некоей чудовищной организации человек держит руку нарычаге земного механизма, проникая по своей воле с помощью техническихсредств в мировое пространство; как он при охлаждении планеты создает вмире, где захочет, условия для своей жизни и обретает сферу своегосуществования не на Земле, а вообще в безграничном мировом пространстве;будто в конце концов творение благодаря человеку возвращено самому себе,благодаря тому, что оно в своей совокупности, служа человеку дляосуществления задуманного им, достигло единства. Поскольку все этоневозможно, конец, вероятно, наступит на границах техники в результатекатастроф. Спрашивают также о конце культуры; увеличение населения можетпривести к последним войнам и в конце концов уничтожить с помощьютехнических средств основы технического существования, а вместе с ними инашу культуру. В самом деле, культуры ведь уничтожались, и оставшиеся внебольшом количестве люди должны были, пребывая в состоянии варварства,начинать все с самого начала. Вопрос состоит в том, установилось ли теперьначало неразрывающегося более целого в истории человечества. Особенностьситуации заключается в том, что даже при полном уничтожении какой-либотерритории земного шара ряд других областей мог бы сохранить для будущегосокровища исторического развития; но остается также опасность того, чтонародных резервов больше не будет, если погибнет охватившая к тому временивсю Землю культура. Спрашивают, не составляет ли наибольшую опасность специфика нашегосуществования, не возникнет ли в нем такое увеличение числа людей, чтоотдельному человеку не хватит больше жизненного пространства и в концеконцов все человечество в своей массе духовно задохнется; или не произойдетли отрицательный отбор и изменение рас, которые приведут к прогрессирующемуухудшению человечества, в результате чего вследствие биологических причиностанется только тип трудолюбивых, еще некоторое время функционирующихвнутри технического аппарата людей. Не исключено, что человек погибнет оттех средств, которые он создал для своего существования. Спрашивают о мрачном законе неминуемого угасания всего происходящего вчеловеческом обществе. Не исчезает ли медленно субстанция, некогда даннаячеловеку? Не является ли упадок искусства, поэзии, философии симптомомпредстоящего исчезновения этой субстанции? Не является ли то, как людисегодня изнашиваются на предприятиях, как они общаются, действуют, теряясилы, в рамках своей профессии, бездумно занимаются политикой, предаютсябессодержательным удовольствиям - не является ли все это доказательствомтого, что упомянутая субстанция уже почти исчезла. Правда, в момент утратымы еще ощущаем, что мы теряем. Но в недалеком будущем никто уже не будетзнать, что было раньше, так как это станет непонятным. Однако подобные вопросы и возможные ответы на них не ведут к знанию опути целого. Даже доказательства невозможности дальнейшего существования,сколь несомненными они ни представляются, нельзя считать исключающимивозможность ошибки, ибо нам не дано знать то, что когда-либо может статьдоступно знанию. Познавая, можно всегда ухватить лишь что-то единичное, нокартина неизбежного целого при этом не складывается. Все эти прогнозирующиемысли не носят философского характера. Это лишь технические и биологическиепредставления, имеющие частично реальную основу. Человек как возможнаяэкзистенция не устраняется ни одним из этих наблюдений. Там, где существуют реальные предпосылки, можно сказать только одно: вданный момент я не вижу других возможностей. Обладая доступным нам сегоднязнанием и существующими в настоящее время масштабами, наш разум всегдаувидит в конце неизбежную гибель. Что действительно важно. Предвосхищающее знание о ходе вещей остаетсязнанием возможностей, среди которых то, что действительно произойдет, совсемне обязательно должно присутствовать. Более существенно, чем далекиевозможности, находящиеся вне сферы того, что зависит от нас, - знать, чегоя, собственно, хочу. Применительно к будущему это означает знать, что в немважно для человека. Затем возникает существенный вопрос - какие люди будутжить тогда. Интересоваться ими современному человеку стоит лишь в томслучае, если их существование будет иметь ценность и достоинство в томсмысле, который связан с бытием человека, сложившимся в тысячелетия до нас;те, кто придет, должны видеть в нас своих предшественников не обязательно вфизическом, но в историческом понимании. Но знать, что такое, собственно, люди, не должно быть целью. Люди сутьто, что они суть, не только по рождению, формированию и воспитанию, а посвободе каждого человека на основе его данности самому себе. Создать то, чтодействительно важно, невозможно даже при совершенном знании. Поэтому остается только слушать, как говорит со мной прошлое, сделавшееменя человеком, и говорить своей жизнью с будущим. Однако рассмотрениеистории в ее целостности отвлекает от того, посредством чего история толькои совершается, незримо и незаметно. Возможные на основании истории прогнозыуказывают лишь на горизонт, внутри которого я действую. Поэтому прогноз, основанный на наблюдении целого, если он целое,обособлен от воления, - лишь отговорка, отказ от подлинного действия,которое начинается с внутреннего действования человека. Меня ослепляет"зрелище мировой истории" и высказывания о необходимом развитии, будь томарксистский путь к бесклассовому обществу, продвижение по предполагаемомузакону развития в культурно-морфологическом понимании или распространение иосуществление окончательно достигнутой абсолютной истины человеческогобытия, как его мыслит догматическая философия. Когда я задаю вопрос обудущем человека, я должен, если вопрос поставлен серьезно, разрушить всеэти фасады, будь они великолепны или мрачны, и прийти к источникувозможного, где человек, обладая самым обширным знанием, все-таки еще самсоздает себя таким, каким он будет, а не располагает уже этим в знании. Поэтому, во-первых, ни один прогноз не может быть безусловным. Онозначает открытую возможность. Я ищу его, чтобы изменить ход вещей. Чемближе прогноз, тем он релевантнее, так как дает повод к действию; чемдальше, тем безразличнее, так как не имеет отношения к действию. Прогноз -это спекулирующее предвидение человека, который хочет что-либо совершить; онвидит не то, что неотвратимо происходит, а то, что может произойти, иориентируется на это. Будущее становится предвидением, которое может бытьизменено волей человека. Во-вторых, прогноз по своему смыслу соотносится с ситуацией внастоящем. Он не парит в пустом пространстве, соотносясь с наблюдателем вневремени. Самый убедительный прогноз дает тот, кто обладает, исходя изсобственной жизни, глубоким знанием настоящего. Сознание того, что есть, онобретает только посредством своего самобытия в мире, с которым он связан. Поопыту он знает, что полностью утрачивает видение всего хода вещей, еслизанимает позицию зрителя, наблюдающего извне и желающего знать целое;сильнее всего он это чувствует, когда доводит свое сознание ситуации дограниц доступного ему мира. Его одушевляет не желание собрать бесчисленныефакты настоящего, а чувство, направленное на сферу подлинных решений. Онхочет стать соучастником в знании там, где действительно совершаетсядвижение истории. В-третьих, важен прогноз не как знание, а то, как это знание сразу жестановится фактором происходящего в действительности. Нет видениядействительного, в котором одновременно не заключалось бы или не могло быбыть пробуждено или парализовано воление. То, чего я жду, следует проверять,исходя из того, что я, высказывая свой прогноз, содействую реализации этогопрогноза, пусть даже мельчайшей его части или препятствую этому. Возможнодвоякое: либо я вторгаюсь своим прогнозом в ход вещей и изменяю его этим,либо происходит то, чего раньше никто не желал и не опасался. Когда знаниеспособствует отношению к будущему как к чему-то неотвратимому и передо мнойстоит только выбор, отдамся ли я течению или поплыву против него, то такойпрогноз, воспринимаемый легковерными людьми, получает громадное значение; онусиливает упорство и способствует бездеятельности, поскольку складываетсяубеждение, что и без моего участия все произойдет так, как должно произойти.Этот прогноз парализует волю, если изображает неизбежным то, что кажетсяотвратительным и против чего всякая борьба напрасна. Однако такая вера -заблуждение; она основана на том, что знает больше, чем можно знать. Истиналишь неуверенность в возможном, которая, пробуждая в человеке сознаниеопасности, заставляет его напрячь все свои силы, поскольку он осознаетнеобходимость решения. Духовное сознание ситуации остается знанием и волейодновременно. Поскольку ход вещей в мире недоступен нашему видению, поскольку до сегодня лучшее всегда терпело неудачу и может вновь претерпеть ее, поскольку,следовательно, ход вещей в мире в своем длительном процессе совсем не тот,который для нас важен, всякие планы и действия, направленные на далекоебудущее, теряют свое значение, и все дело в том, чтобы создать бытие иодухотворить его "здесь и теперь". Я должен хотеть то, что важно, даже еслипредстоит конец всего. Действия, предотвращающие нежеланные события, могутиметь силу, только если они исходят из воли осуществить собственную жизнь внастоящем. Из мрака будущего, его угроз, его бездны все настойчивеераздается призыв действовать, пока еще есть время. Прогнозирующее мышлениеотбрасывает нас назад в настоящее, не отказываясь от планирования в сферевозможного. Делать в настоящем то, что подлинно, - единственное, что мне,безусловно, надлежит делать. Это послужит также основой для людей будущего, которые будут, правда,определены тем аппаратом, в коем они пробудятся к сознанию, но решительноевоздействие окажут на них подлинные люди; взирая на них, они придут краскрытию своего собственного человеческого бытия. Поэтому всегда естьточка, в которой концентрируется воля, ориентированная на будущее бытиечеловека; что произойдет с миром, решает парадоксальным образом каждыйчеловек в зависимости от того, какое решение он примет о себе в континуумесвоих действий. Пробуждающий прогноз. Прогноз, основанный на наблюдении, хочет знать,что будет, не вводя в это знание того, кто мыслит. Пробуждающий прогнозвысказывает то, что возможно, так как посредством такой возможности можетбыть определена воля; этот прогноз проникает через наблюдение к решениюсобственного воления. Если видение не дает картины того, что станет с миром, то конструкциявозможностей показывает лишь арену борьбы, где идет бой за будущее. На аренуборьбы вступает то, что само обретает действительность. Тот, кто лишь следитза борьбой, не узнает, в чем, собственно говоря, дело. Арена борьбы неясна. Фактические бои предстают часто как сплетениенепонятных противников. Фронты борьбы застыли, их сдерживает вялое желаниеоставить все, как есть. В своем предвидении размышление, взирая надействительное в настоящем, ищет подлинные фронты в борьбе, где речь идет осущественных решениях. Видение их пробудило бы меня, заставило бы пойтитуда, где я должен быть, так как я хочу этого навечно. Пробуждающий прогноз сделал бы возможным ответ на вопрос: для какогонастоящего я хочу жить. Поскольку прогноз говорит о возможности гибели,ответ может быть - хочу погибнуть вместе с тем, что есть самобытие человека. Представление о возможных направлениях развития дает ответ на вопрос: каким может оказаться мир, в начале которого мы находимся. Концентрациявсего человеческого бытия в стабильных организациях быстро растет.Превращение людей в функции огромного аппарата создает общее нивелирование;не нужны ни люди высокого ранга, ни необычное - нужно только усредненное,обладающее способностями в специальной области; переживает толькопребывающее и поэтому относительно постоянное; принудительные мерысуществующего порядка состоят в том, что для вступления в союзы требуютсяобоснования, что вводится частичный, а затем полный запрет на свободупередвижения. Своего рода страстная тяга к авторитету, который гарантировалбы порядок, призвана к тому, чтобы заполнить внутреннюю пустоту. Развитиеидет к стабильному конечному состоянию. Но то, что выступает как идеалпорядка в земном мире, невыносимо для человека, который знает, что его бытиесостоит в притязании на свободу этого бытия. Кажется, что эта свобода можетбыть задушена незаметно растущим бременем преображенных обстоятельств. Общеемнение деспотически господствует посредством фиксированных убеждений,которые, властвуя над всеми партиями, предстают как нечто само собойразумеющееся. Таким образом, основной вопрос времени сводится, по-видимому, к тому,возможен ли еще независимый человек, сам определяющий свою судьбу. Подвопрос вообще поставлено, может ли человек быть свободным; это - вопрос,который, будучи действительно понят, сам снимает себя, ибо с действительнымпониманием ставит такой вопрос только тот, кто может быть свободным.Напротив, при объективирующем мышлении, которое рассматривает свободноебытие человека как существующую при данных обстоятельствах жизнь и ставитвопрос об условиях свободного бытия, может возникнуть мысль, что вся историячеловека - лишь тщетная попытка быть свободным. Тогда история человека длянас, по существу, не более чем сущее, но терпящее крушение мгновение междудвумя неизмеримыми состояниями сна, первое из которых было природнымсуществованием, второе становится существованием техническим. Постепенноеугасание человеческого бытия оказалось бы более радикальным, чем когда-либо.Свобода была тогда лишь переходом во времени; она сама знала себя в своейтрансценденции как подлинное бытие человека, а результатом оказалсятехнический аппарат, который могла создать только она. В противовес этому мысль объективирует как неустранимую другуювозможность: решение, может и хочет ли человек быть в будущем свободным,выносится для него, а не против него. Правда, в своем большинстве людииспытывают страх перед свободой самобытия. Однако не исключено, что всоединениях внутри огромного аппарата окажется такая брешь, что для тех, ктоосмелится, смогут осуществить свою историчность из собственных истоков, хотяи не в том образе, которого ждали. В нивелировании внешнего существования,представляющемся неотвратимым, исконность самобытия может в конечном итогеоказаться даже более решающей. В концентрации сил на краю гибели возникнет,быть может, независимый человек, который фактически овладеет ходом вещей иобретет значимость подлинного бытия. Мыслить мир преисполненным безверия, а в нем машинных людей, потерявшихсебя и свое божество, мыслить рассеянное, а затем и окончательноуничтоженное благородство возможно лишь теоретически на мгновение. Подобнотому как внутреннему достоинству человека необоснованно претит мысль, что онумрет, будто он был ничто, ему претит и мысль, что исчезнут свобода, вера,самобытие, будто их с таким же успехом может заменить технический аппарат.Человек - нечто большее, чем он видит в подобной перспективе. Но если это меняющееся представление возвращается в сферу позитивныхвозможностей, то оказывается, что существует не единственная истиннаявозможность. Без сохраняющейся в церковной традиции религии в мире нетфилософского самобытия, а без него как противника и возбудителя нетподлинной религии. В отдельном человеке не содержится все. В существующемпрогнозе противники, между которыми в виде напряжения между авторитетом исвободой есть жизнь не допускающего завершения духа, должны ощущать своюсолидарность перед возможностью ничто. Если бы напряжение между авторитетоми свободой, в котором должен пребывать обладающий временным существованиемчеловек, было восстановлено в новых формах, в машинном существованиивозникла бы субстанция. Что случится, скажет нам не беспрекословный авторитет, это скажет своимбытием человек, который живет. Задачей пробуждающего прогноза может бытьтолько одно: напомнить человеку о нем самом.