Глава 18. – Как вы поступили после разговора с психологом?

– Как вы поступили после разговора с психологом? – спросила я.

Леонид Григорьевич открыл шкаф и вытащил несколько толстых папок‑скоросшивателей.

– Мне захотелось ясности. Я нажал на разные кнопки, обратился к друзьям‑приятелям, получил копию дела Фирсова. Спросил себя: «Откуда у мамы‑санитарки средства для отправки сына на учебу в США?» Ведь других добытчиков в их неполной семье нет.

– Надеюсь, вы переадресовали этот вопрос Зинаиде Ефимовне? – быстро спросила я.

Леонид Григорьевич потер затылок.

– Напролом лезть я не хотел и не знал, один ли Иван замутил эту историю. Вероятно, Зинаида Ефимовна была в курсе, она резко отличалась от остальных родительниц. Сейчас покажу.

Федорчук нажал на пульт, который лежал на столе. Экран небольшого телевизора, висевший в углу, замерцал, пошли картинки.

– В комнате свиданий ведется постоянное наблюдение. Ну давайте хоть Морозовых поглядим.

Экран мигнул и появилось изображение. Я увидела женщину и хмурого подростка, они сидели за столом друг напротив друга. Сначала беседа шла относительно мирно, мать что‑то говорила, парнишка слушал, опустив голову. Но вдруг тетка отвесила сыну оплеуху, начала стучать кулаком по столу, ругаться. А спустя мгновение вскочила и кинулась обнимать его.

– Теперь Никитины, – вздохнул воспитатель и прокрутил пленку, ситуация повторилась с удивительной точностью. Мрачный тинейджер и мать, которая сначала раздает затрещины, а после бросается целовать чадо.

– Дальше полюбопытствуете или поверите мне, что все ведут себя одинаково? – грустно произнес Федорчук.

– Не сомневаюсь, – кивнула я.

– Тогда вот вам одна из встреч Ивана с Зинаидой Ефимовной, – сказал воспитатель, – смотрите внимательно.

Ни малейших признаков отчаянья или агрессии я ни с одной из сторон не заметила. Общение напоминало деловое совещание. Ваня передал матери тетради с решениями задач и, указывая на страницы, начал что‑то объяснять. Фирсова кивала в такт словам сына. Потом, похоже, они перешли на другие темы, беседовали вполне мирно и расстались довольные друг другом, без объятий, поцелуев, слез и истерик. Ваня помахал маме рукой и ушел в левую дверь. Зинаида Ефимовна собрала тетрадки и удалилась через правую.

– Здорово, да? – прищурился Федорчук. – Ни одна женщина из приходивших на свидание с воспитанником так не поступала. Рано или поздно все отвешивают деткам затрещины. А Зинаида Ефимовна хладнокровна, как удав. Создается впечатление, что они оба воспринимали пребывание Ивана в специнтернате как прелюдию к поступлению в Принстонский университет. Так люди делают прививки от желтой лихорадки, оспы, холеры, если им предстоит работать в Африке. Оно, конечно, больно, неприятно, неделю температура продержится, но иначе‑то никак. Таковы условия игры. Чем дольше я думал о Фирсове, тем яснее понимал: для него интернат тоже условие игры. Почему Иван не сомневался, что стопроцентно очутится в Принстоне? Откуда у парня деньги? Отчего он уверен, что получит визу, несмотря на испорченную биографию? Фирсов, несомненно, был ярко одарен, но его план попасть в США базировался только на таланте, ни капитала, ни связей у его матери нет. Короче, я полагаю, что некий подросток из богатой семьи случайно утопил Логинову, а Ваня взял его вину на себя. Ему пообещали деньги, визу, учебу в США. Фирсов решил, что это замечательный шанс вырваться из нищеты, и ухватился за него.

– У Вани не было времени на раздумья, – отметила я, – в момент смерти Маргариты Зинаида Ефимовна находилась на дежурстве, а когда она вернулась, сын уже все рассказал милиционерам. Как мать и подросток смогли договориться?

– До суда прошел не один день, – пожал плечами Леонид Григорьевич. – Фирсова не помещали в следственный изолятор, на то не было причин. Иван находился дома, посещал школу, ходил в сопровождении адвоката на допросы. Мать наняла сыну юриста, очень грамотный поступок.

Я перешла к другой теме:

– Как погиб Фирсов?

– Случайно. Егор и двое других воспитанников затеяли потасовку, – пояснил Федорчук, – естественно, их разняли и наказали. Гордин затаил злобу, мальчики успели его хорошо потрепать, пока подоспела охрана, вот он и решил расправиться с обидчиками по одиночке. Как я уже говорил, мы ведем круглосуточное наблюдение, но, к сожалению, в помещении есть несколько мертвых зон, подростки о них знают, а у нас штат ограничен. Невозможно поставить охранников во все недосягаемые для камер закоулки.

Егор тщательно разработал план. На первом этаже оборудованы ячейки, куда раскладывают почту. Письма ребята могут получать без ограничений. Естественно, их сначала вскрывают и просматривают. Егор украл конверт, адресованный одному из его обидчиков, Олегу Мирсову, припрятал его, после восьми вечера сунул послание назад и велел восьмикласснику Николаю Вронскому подойти к Мирсову и сказать:

– Почему почту не забираешь? Я спускался вниз, увидел письмо для тебя.

Чтобы взять корреспонденцию, нужно сделать несколько шагов по мертвой зоне. Егор предусмотрительно разбил в коридоре лампочку и затаился. Когда из‑за угла показалась фигура в форме, убийца выскочил, воткнул в обидчика заточенную расческу и удрал.

На что рассчитывал Гордин? Его не видела камера, но перепуганный Вронский бросился к Федорчуку и рассказал о просьбе Егора.

– Чем тебе Фирсов не угодил? – только и сумел спросить воспитатель, когда охрана повязала преступника. – Вы с ним состояли в разных отрядах, вообще не пересекались.

Егор шмыгнул носом.

– Ванька нормальный пацан. Николай урод, не того позвал, не Мирсова, а Фирсова. А я в полутьме не разобрал, в форме все одинаковые. Ну ничего, я до Олега доберусь. Сегодня ему свезло, но так не всегда будет.

– Несчастная Зинаида Ефимовна! – посочувствовала я.

Леонид Григорьевич чуть сгорбился.

– Мне пришлось сообщить ей о смерти сына. Ненавижу эту обязанность. Пригласил на всякий случай Игоря Леонидовича. Но Фирсова отреагировала нестандартно.

Федорчук выпрямился.

– Члены семей наших подопечных демонстрируют два рода эмоций при известии о кончине ребенка. Одни в обморок падают, кричат, плачут. Другие нас в дом не впускают, выйдут на лестницу и говорят: «Помер? Ну и слава богу». Есть родители, которым смерть детей приносит облегчение, и их больше, чем принято считать. Хотя я бы поостерегся осуждать их. В начале весны я случайно столкнулся на улице с матерью Андрея Павлова, она шла веселая, помолодевшая и неожиданному свиданию со мной совсем не обрадовалась.

Леонид Григорьевич не хотел смущать Павлову, но ему показалось невежливым отвернуться и пройти мимо. Федорчук улыбнулся и произнес:

– Добрый день, Раиса Ивановна, замечательно выглядите. Надеюсь, у вас все в порядке? Как дела?

– Прекрасно, – воскликнула Павлова, – летом Андрея убили при попытке ограбить банк. Мы с дочкой сменили квартиру и живем теперь спокойно, прямо глядя людям в глаза.

Меня передернуло:

– Ужасно.

Федорчук выровнял папки с делом Фирсова.

– Андрей с семи лет воровал, таскал деньги из сумок одноклассников и учителей. Его ловили, приводили в милицию, но младшему школьнику можно лишь устное внушение сделать. Павлова безрезультатно стыдили. Раиса Ивановна несколько квартир сменила, потому что сынок шарил у других жителей коммуналки в шкафах. В конце концов детская комната милиции опустила руки и стала ждать, когда вор достигнет подходящего возраста для отправки в специнтернат. У нас Павлов не исправился. Вышел на свободу и вскоре сел за ограбление очередных соседей. Раисе Ивановне пришлось опять складывать коробки и с дочкой в другое жилье перебираться. Устала она, замучилась, смерть Андрея стал для семьи не горем, а избавлением. Разного я на работе нагляделся, мало чему теперь удивляюсь.

Но Зинаида Ефимовна продемонстрировала странную реакцию.

– Я знала, что это плохо закончится, – сухо произнесла она, – но с Ваней не поспоришь. Он ни о чем, кроме учебы в Принстонском университете, думать не мог. И тут раз, вот она, возможность.

Словно испугавшись, Фирсова примолкла.

Леонид Григорьевич моментально ухватился за слова матери:

– Я подозревал, что Иван не трогал Маргариту. Расскажите нам правду, мы накажем настоящего виновника смерти Логиновой.

– Сама разберусь, – обронила Зинаида, – уходите.

Игорь Леонидович попытался настаивать, но Фирсова отказалась продолжать беседу. На похороны от специнтерната никто не пошел, да Фирсова и не просила об этом.

– Более вы с матерью Ивана не общались? – предположила я.

Федорчук встал.

– Нет. Она ясно дала понять: Иван не виновен в смерти Логиновой. Но еще яснее было, что Фирсова не собирается рассказывать правду. Я думал, пройдут девять дней, сорок, я к ней снова приеду, попробую ее убедить, скажу: «Давайте восстановим доброе имя Вани».

Ну и ближе к майским праздникам отправился к Фирсовой. Дверь открыла какая‑то девушка и огорошила:

– Здесь такая не живет, куда подевалась, понятия не имею, родители квартиру через агентство купили.

Федорчук, пустив в ход свои связи, узнал про самоубийство Зинаиды Ефимовны.

– Вам может показаться странной моя включенность в это дело, – проговорил Леонид Григорьевич, – но я никогда ни раньше, ни позже не встречал таких детей. Ваня был гений, перед ним открывалась широкая научная перспектива, он мог стать мировой величиной в области математики. А как мальчик владел компьютером! Виртуоз! Показал мне массу интересного. Я не особенно силен в Интернете, освоил пару поисковых систем. Иван стал, не побоюсь этого слова, моим учителем.

– Погодите, – воскликнула я, – разве вашим воспитанникам можно подключаться к Всемирной паутине?

– Нет, – смутился Леонид Григорьевич, – здесь специнтернат, компьютерного класса нет.

Я показала на ноутбук Федорчука:

– Иван пользовался вашим?

Леонид Григорьевич округлил глаза.

– Он не сделал ничего дурного. Зинаида Ефимовна отправляла решенные им задачи почтой, не простой, а экспресс‑доставкой. Не дешевое удовольствие для низкооплачиваемой санитарки. Я предложил Фирсову пользоваться емейлом.

– В нарушение всех правил, – подчеркнула я.

Федорчук включил чайник и погладил ноутбук по крышке.

– Я занимаюсь проблемными подростками, они вообще конфликтны, но в обычной школе в классах намешаны компании из разных ребят, плохих и хороших. Учителя не роботы. Да, они обязаны относиться ко всем одинаково, но у педагогов всегда есть любимчики. Надеюсь, я не открыл вам страшного секрета?

– Нет, – коротко сказала я, – да преподаватели особенно и не скрывают своего отношения к детям.

– В специнтернате сложно психологически, – продолжал Федорчук, – редко видишь подростков, из которых получатся достойные люди. Последний звонок в школах – радостное событие, мы тоже стараемся доставить воспитанникам приятные эмоции, устраиваем в конце мая праздник с пирогами, шариками и прочими атрибутами. Но я смотрю на шеренгу мальчиков и понимаю: Иванов через короткое время очутится на взрослой зоне, Петров снова сядет на иглу, Сидоров выпьет всю кровь у родителей и плохо кончит. Редко не испытываешь внутренней тревоги, выпуская нашего птенца во взрослый мир. Почитаешь газеты, так у нас судьи поголовно берут взятки, милиционеры оборотни, а в спецучреждениях содержатся ангелы с крыльями. Шел хороший мальчик по улице, увидел кошелек, принес его в отделение, а там злые дяди в форме схватили бедолагу, без суда и следствия отправили в интернат, понадобилось им процент раскрываемости повысить! А за решеткой замечательного подростка бьют, голодом морят! И ведь народ в это верит!

– Всякое случается, – осторожно возразила я, – и портмоне подбросить могут! И взятку прокурор просит! А на кухне в интернате вместо мяса хлеб в котлеты кладут.

– Согласен, – процедил Федорчук, – в семье не без урода. Но вот вам правда, о которой пресса сообщать не любит. Много работает в МВД людей, и большая часть их за маленькую зарплату жизнью рискует. Иначе б вы на улицу спокойно не вышли. В моем интернате никого не бьют и у детей не крадут. Зато почти все воспитанники с червоточиной, как их ни обтесывай – все без толку, из каждого выпуска подавляющее большинство по кривой дорожке пойдет. Ваня был уникум, я его очень любил, хотел скрасить мальчику пребывание среди совершенно не подходящей ему ни по уму, ни по моральным качествам компании. Глядя на Фирсова, я понимал: не зря работаю, кое‑кого могу на ноги поставить. Не хочу оправдываться. Да, я для этого ребенка сделал исключение, Ваня пользовался моим компьютером.

– Дайте мне копию дела Фирсова, – попросила я, – вам она более ни к чему, а нам может пригодиться.

Федорчук не стал сопротивляться:

– Забирайте, но, если всплывет что‑то интересное, расскажите мне, пожалуйста.