Глава 17. Дежуривший у ворот охранник не разрешил мне одной идти по территории, вызвал Федорчука

Дежуривший у ворот охранник не разрешил мне одной идти по территории, вызвал Федорчука. Я почему‑то предполагала, что увижу седовласого мужчину в костюме и очках. Но к будке подошел человек, по виду одногодок Макса, вместо пиджачной пары на нем были серые брюки и черный пуловер.

– Лампа? – спросил он. – Я Леня. Пошли. У нас не очень уютно, стараемся, как можем, приносим из дома всякие мелочи, но стены давят. Аура тут плохая.

Я делано улыбнулась, но не поддержала беседу. Не очень‑то я верю в судьбу, карму, привидений, леших, экстрасенсов и иже с ними. На самом деле все обстоит просто: если ты совершил преступление, то, скорее всего, попадешь в неприятное, мрачное место, наподобие того, куда меня сейчас привел Леонид. А если живешь честно и справляешься с проблемами цивилизованно, то останешься свободным человеком. Как следует поступить – украсть или не украсть, убить или не убить, каждый решает сам, нечего валить на ауру!

– Нам сюда, – сказал Федорчук и открыл дверь.

Я вошла в небольшой кабинет с самой обычной обстановкой. Письменный стол, на нем компьютер и стопка книг, пара стульев, шкаф, диван со смятыми подушками и синим байковым одеялом. Стены до середины выкрашены в тон застиранному покрывалу, далее идет серая полосочка и выше – покрытая побелкой часть.

– Садитесь, пожалуйста, – радушно предложил Федорчук. – Чаю? Кофе?

Не дожидаясь моего ответа, Леонид включил стоящий на подоконнике чайник, бросил в кружки пакетики с заваркой и спросил:

– Почему вы заинтересовались Ваней Фирсовым?

– Его убили, – ответила я, – сейчас открылись некоторые обстоятельства, в связи с которыми смерть Ивана кажется не случайной.

– Да, – кивнул Федорчук, – к сожалению, Фирсов погиб. Убийца, Егор Гордин, переведен в другой специнтернат, ему исполнилось тринадцать, закон к малолеткам лоялен. На мой взгляд, кое‑кто из деток страшнее взрослых. Ну, допустим, мелкий карманник. Спер кошелек – попался – оказался на зоне – освободился – спер кошелек – попался – оказался на зоне – освободился и т. д. Полный идиот, пользы от него ноль, потерянная для общества личность, но и беды немного. Нехорошо красть чужие деньги, да дурак портмоне из карманов вышибает, и все! Если его граждане в метро поймают и по шее накостыляют, он сопротивляться не станет: во‑первых, он не агрессивен, во‑вторых, знает, что в этом случае получит меньший срок. В результате сто ходок, но социально опасным я его бы не назвал. Мелкий тырщик! И только. А Егор Гордин из другого теста, у него менталитет убийцы, и санаторные условия интерната его лишь раззадоривали. В тринадцать лет на парне числятся два трупа: сначала сосед по квартире, потом Иван.

Меня зазнобило.

– Навряд ли это место можно назвать домом отдыха, – вырвалось у меня.

– Ощутили ауру? – кивнул Леонид. – Я во все такие штучки вроде дурной энергетики не верил, пришел сюда на службу и понял, черные места есть, это не выдумка. Насчет курорта скажу – смотря с чем сравнивать. Мать Гордина проститутка и наркоманка, сыном она не занималась. Егор постельное белье впервые увидел, когда сюда попал, и ел он здесь три раза в день, плюс кефир и булочка от спонсоров на ночь, мы его читать научили, считать, мылся парень регулярно, ботинки получил, новую форму, кино у нас показывают, концерты дают, библиотека отличная.

– Вероятно, мальчик не врожденный киллер, а несчастный ребенок, – попыталась я защитить незнакомого Гордина.

– Нет, – резко возразил Федорчук, – я знаю его отлично. Из таких вырастают «Солдат» и «Македонский» [«Солдат» и «Македонский» – клички профессиональных киллеров. «Солдат» – Алексей Шерстобитов, член медведковской преступной группировки, «Македонский» – Александр Солоник, вторая кличка «Курганский терминатор».]. И вдруг рядом с ним – бедный Ваня Фирсов. Я понять не мог, как такой мальчик сюда угодил.

– За убийство, – повторила я слова Макса.

– Вы знакомы с его делом? – спросил Леонид.

– Нет, но очень надеюсь, что вы меня просветите, – ответила я.

Федорчук поставил передо мной кружку и сел к столу.

– Вроде ничего из ряда вон. Иван Фирсов, ученик десятого класса, отличник, характеристика школы такая, что хоть в президенты его выбирай, убил свою девушку Маргариту Логинову, девятнадцати лет, продавщицу магазина «Курс». Вернее, он ее утопил в ванне, в квартире, где проживал вместе с матерью Зинаидой Ефимовной Фирсовой. Иван раскаялся в содеянном, прятать труп не стал, сам вызвал милицию и чистосердечно во всем признался. Криминальных намерений он не имел. С Маргаритой его связывали интимные отношения. Поскольку Логинова жила в одной комнате вместе с больной бабушкой, а Иван делил «двушку» с матерью, работавшей санитаркой в больнице, заниматься сексом паре удавалось раз в неделю, когда Зинаида оставалась на круглосуточном дежурстве.

В тот день Рита и Ваня решили устроиться в ванне, набрали воды и приступили к любовным играм. В процессе Ваня не заметил, что партнерша перестала шевелиться, а когда он забеспокоился и стал тормошить Риту, было поздно, Логинова захлебнулась. Для людей, профессионально расследующих преступления, ничего удивительного в происшествии не было. Случаи, когда один из партнеров нечаянно тонет в ванне, происходят с неприятной регулярностью.

Медэксперт подтвердил, что Маргарита захлебнулась, он также отметил, что в половые отношения Логинова вступила добровольно, но на шее и плечах несчастной нашли следы удерживания. Ваня сказал, что в интимный момент Рита внезапно начала барахтаться, а он не отпустил девушку, потому что не владел собой, был в пылу страсти. Ивану дали срок два года и отправили в специнтернат.

С первого дня появления юноши в отряде Федорчук стал ему симпатизировать. Ваня отлично учился, у него был явный талант к точным наукам.

– Выйдешь отсюда – подавай документы в МГУ, – посоветовал как‑то раз воспитатель.

– Нет, поеду в Принстонский университет, – возразил Фирсов, – я сдам туда экзамены.

– Американцы не дадут тебе визу, – с жалостью остудил пыл подростка Леонид, – они не пускают в страну судимых россиян, даже тех, кто по малолетству сидел на зоне по случайности.

– Как‑нибудь все устроится, – легкомысленно воскликнул Иван.

По правилам все передачи для воспитанников тщательно проверялись, и их число ограничивалось, существовал список, за рамки которого нельзя было выходить. Контингент в специнтернате подобрался разный, в отрядах было много ребят из хороших семей. Их матери постоянно стучались в кабинет Федорчука и выпрашивали для своих сыночков разнообразные послабления, хотели, чтобы воспитатель разрешил передать чадам запрещенные шоколадные конфеты, одеколон, нитки‑иголки, притаскивали ботинки, свитера, нижнее белье. Федорчук устал отбиваться от заботливых мамаш, которые предпочитали не видеть объявления, вывешенного в комнате свиданий, где черным по белому значилось: «В нашем учебном заведении все ходят исключительно в форме, которая выдается при поступлении». Поэтому, когда Зинаида Ефимовна робко переступила порог кабинета Леонида, тот приготовился произнести сто раз озвученную фразу: «Не имею права нарушать инструкцию. Перечень продуктов и личных вещей утвержден вышестоящей организацией. Лекарства передайте в медпункт, наш врач сам будет их давать воспитаннику по мере необходимости».

Но Фирсова его удивила, она положила перед Леонидом листы с текстом на английском языке и тихо сказала:

– Разрешите приносить Ване задания.

Переписка несовершеннолетних преступников тщательно проверялась, человек, который читал их почту, не владел иностранными языками, Федорчук был обязан запретить передачу непонятного текста, но заинтересованно спросил:

– А что это?

Фирсова замялась.

– Иван готовится к поступлению в Принстонский университет. Ему присылают из США задания, он их решает и отправляет назад. Могу дать координаты профессора Джорджа Неймана, он куратор иностранных абитуриентов.

Леонид под свою ответственность разрешил Ване брать задачи, но попросил учительницу математики, Анну Михайловну, проверять, что тот возвращает матери.

– Вы не исправляйте ошибки, – предостерег ее Федорчук, – мы просто должны убедиться, что Фирсов действительно делает вычисления.

Спустя две недели Анна Михайловна заглянула в кабинет Федорчука и смущенно призналась:

– Леонид Григорьевич, я не могу контролировать работы Фирсова.

– Почему? – удивился воспитатель.

Учительница покраснела.

– Извините, я никогда не прикидывалась Софьей Ковалевской [Софья Ковалевская (1850 – 1891) – великий русский математик.]. Хорошо разбираюсь в школьной программе, даю детям ее в полном объеме. Но Иван находится на более высоком уровне, который для меня слишком сложен. Я не понимаю этих задач, не способна их решить.

– Это математика? – уточнил Федорчук.

– Да, – подтвердила училка.

– Ну и хорошо, – успокоил ее начальник, – по‑вашему, Фирсов талантлив?

– На мой взгляд – он сверходарен, – с пылом заявила Анна Михайловна, – целеустремленный, старательный, работоспособный. У нас среди воспитанников подобных нет.

Наилучшим образом к Фирсову относились и другие учителя, на него никогда не жаловались за непослушание. Всему педагогическому коллективу было понятно: Иван очутился в специнтернате из‑за трагической случайности, он никогда не свяжет свою жизнь с криминалом. Ваня не хотел убивать девушку, он просто потерял способность соображать в момент занятия сексом. Лишь психолог Игорь Борисович поглядывал на воспитанника с некоторым сомнением и однажды сказал Федорчуку:

– Иван не прост, есть у него второе, а может, и третье дно.

– Думаете, он что‑то скрывает? – забеспокоился Леонид Григорьевич.

Психолог кивнул:

– Полагаю, он не имел к жертве никакого отношения. Сомневаюсь, что между ним и девушкой были сексуальные отношения.

Федорчук испытал беспокойство, психолог в специнтернате очень опытный, он не станет швырять слова на ветер.

– Считаете, что Фирсов намеренно лишил Маргариту жизни, а затем представил ситуацию несчастным случаем? – испугался начальник.

– Нет, – отмел его предположение Игорь Борисович, – у меня сложилось другое впечатление. По структуре своей личности Фирсов должен испытывать глубочайшее чувство вины перед Логиновой. Я бы не удивился, обнаружив у него признаки депрессии, желание наказать себя. Но вот странность: Иван безо всяких эмоций говорит о Рите. Правда, произносит слова сожаления и раскаянья, но никаких чувств за ними нет. Я бы назвал все это светской любезностью. А теперь разложите ситуацию по полочкам. Любимая девушка лишается жизни во время полового акта. Такое происшествие вышибет из седла взрослого мужчину, даже если его партнерша являлась проституткой. Что уж говорить о пятнадцатилетнем мальчике! Но посмотрим, как вел себя Иван, увидев труп.

Поняв, что Логинова скончалась, Фирсов оставляет девушку в воде. Абсолютное большинство подростков попыталось бы вытащить несчастную, сделать ей искусственное дыхание, а Иван идет звонить в милицию.

– Он очень испугался, сообразив, что Маргарита лишилась жизни, не всякий взрослый рискнет прикоснуться к мертвому телу, – начал защищать Ивана Федорчук.

– Он звонил в милицию! – повторил Игорь Борисович. – В подавляющем большинстве случаев человек кинется набирать ноль три. Я заинтересовался этим делом, просмотрел его и был поражен эмоциональным спокойствием мальчика, на все вопросы приехавшей бригады он давал четкие, исчерпывающие ответы, ни разу не заплакал, не потерял самообладания.

– Шок? – предположил Федорчук.

Игорь Борисович вынул из кармана блокнот.

– Во время наших бесед я случайно затронул тему домашних животных. Иван рассказал, что у них жила кошка. Мама подобрала ее, когда сын пошел во второй класс. Ваня нежно любил Маркизу. Когда мальчику исполнилось двенадцать, киса умерла от старости, никаких трагедий с ней не случалось, она попала в семью Фирсовых уже пожилой. Со дня ее кончины прошло несколько лет. Вы бы слышали, как Иван о ней говорит! Словно кошка жива! Помнит ее повадки, игры, любимую еду, еле удержался от слез, когда рассказывал о любимице. Он похоронил ее во дворе, поставил там самодельный памятник. На мой вопрос «Почему ты не захотел завести нового котенка?» дал классический ответ: «Такой, как Маркиза, никогда не будет». А Маргарита?! Первая девушка, которую Иван, по его словам, любил, единственный сексуальный опыт, трагическая кончина возлюбленной и… полное владение собой во время следствия, на суде и в интернате. Ивану не хочется беседовать о Рите, он ее не вспоминает, говорит о погибшей заученными фразами. «Я ее любил», «я не хотел», «я очень сожалею». Для Маркизы у него эмоций через край. Получается, кошка ему более дорога, чем первая любовь?

– Некоторые люди боятся воспоминаний, – вздохнул Федорчук, – они для них крайне болезненны.

Игорь Борисович снял очки.

– Леонид Григорьевич, извините за интимный вопрос, вы когда‑нибудь устраивались с женщиной в ванне?

Федорчук усмехнулся:

– Бывает под настроение, некоторые дамы любят повторять сцены из кинофильмов.

– И вам нравится? – не успокаивался психолог.

– Не очень удобно, узко, – откровенно ответил тот, – скользко, с бортиков все падает, когда задеваешь случайно шампунь, мыло. Я живу в пятиэтажке, в санузле особенно не развернешься.

– Как и Фирсов, – тихо произнес психолог, – у матери Ивана «двушка» в кирпичном доме без лифта. Правда, ванная и туалет раздельные, но в них не повернуться! Знаете, что я заметил?

– Ну? – напрягся воспитатель.

Психолог снова посадил на нос очки.

– Я всегда изучаю уголовное дело новенького, чтобы понять, как с ним работать. В документах Фирсова есть фотографии, которые сделаны на месте преступления. По идее, в ванной должен царить беспорядок. Как вы точно заметили, флаконы, бутылочки, губки, мыло – все должно было свалиться в воду. Ан нет! Так сказать, помывочные средства на месте. И пол!

– А с ним что? Говорите, пожалуйста, – поторопил психолога Федорчук.

Игорь Борисович выдержал эффектную паузу.

– На плитке не осталось луж или следов от высохшей воды. Невозможно барахтаться с девушкой в маленькой емкости и не наплескать вокруг. Но пол был идеально чистым, думаю, его протерли перед тем, как пойти к телефону.

– Вы полагаете, что Иван умышленно убил Логинову и представил это как несчастный случай? – повторил Федорчук.

– Нет! – резко возразил Игорь Борисович. – У меня возникла другая версия: Фирсов взял на себя чужое преступление, сидит за другого.