19 страница. Хватит, попросил я. Понятно

Хватит, попросил я. Понятно.

Ты покачал головой и негромко продолжил: а затем родился ты. Должно быть, ваш отец оказался сильным Бойцом, способным к долгому существованию без Жертвы, раз оба сына унаследовали от него силу. Но поделиться ею с женой он не мог: нельзя научить врожденному дару. Слепому не передашь способность видеть, глухому – возможность слышать… И мама оказалась в изоляции. А происходившее в семье выходило за все рамки ее представлений о реальности.

Откуда ты знаешь, прервал я резко. Ты опустил глаза и признался: когда тебе однажды пришлось маму усыплять, ты увидел ее страх, как набор ярких воспоминаний. И считал ее мысли. Она была уверена, что сходит с ума. А потом эта паника заместилась иными переживаниями: Сэймэй якобы погиб, муж ушёл к другой женщине – вероятно, нашел себе Жертву… и остался только ты, Рицка. Ты был для мамы единственной надеждой: оказаться «обыкновенным» и выровнять мир. Когда стало ясно, что эта надежда несбыточна – мир рухнул. Тогда мама убедила себя, что тебя подменили, и сама поверила в эту версию, потому что допустить существование второй реальности было еще страшнее.

Почему, хмуро изумился я. И потом – может, у меня способности и не проявлялись никак! Они даже с тобой начали работать не сразу, а только спустя несколько месяцев!

Ты отличался, ответил ты уверенно. Я видел твои детские снимки в домашнем альбоме. У тебя глаза паранорма. Онээ-сан не могла не соотносить твой взгляд с взглядами мужа и старшего сына. А почему страшнее… Потому что, Рицка, если мы живем в обоих слоях, а обычные люди живут только в первом, не зная второго – это одно. Но доподлинно знать о существовании второго и ощущать полную неспособность повлиять на события, как влияют твои самые близкие люди – совсем другое. Мы знаем, что мир держится на наших волевых импульсах. Люди полагаются на судьбу и богов. Вообрази, как они должны воспринимать паранормов? Бояться и чувствовать себя в их присутствии низшей расой?

Погоди, возмутился я, а кто тут из нас в фатум верит так, что хоть вешайся – не ты? Я, ответил ты без улыбки. Но это не одно и то же.

…Почему «не одно и то же», хотел бы я знать.

А потом наконец в маминой жизни появились мы оба. То есть не только ты, но и я – в новом качестве. И начали маму успокаивать. Постепенно исцелять старый невроз. Поэтому теперь она реже считает, что я не ее сын, и зачем мне психотерапевт был нужен, тоже вспоминает с трудом. Но полностью исцелить многолетнюю травму, увы, не в нашей власти, как бы мы ни старались.

Еще ты добавил, что сам не рассчитывал на подобный эффект, а после глубоко задумался и попросил пока не спрашивать, о чем. Я заподозрил тему, но выпытывать не стал.

- Рицка, - возвращаешь ты меня к действительности, - я захватил из дому учебник Може.

- Куда ты его сунуть умудрился? – изумляюсь я, невольно оживляясь.

- Во внутренний карман пальто. Что скажешь?

- Доставай, - я усаживаюсь удобнее и выпрямляюсь. – Поупражняемся в произношении.

*

- А почему Кавагоэ называют «маленьким Эдо»? – спрашиваю я спустя полчаса, радуясь возможности перейти наконец на родную речь. Ты закрываешь книжку, напоследок еще раз пробежав глазами страницу, и откликаешься:

- В основном из-за улицы Куразукури. В 1893 году в городе случился большой пожар, и после него здесь начали строить склады в стиле периода Эдо. А потом в одном из этих складов открыли музей, посвященный быту и традициям тогдашнего торгового сословия.

- Только не говори, что вам и это преподавали!

- Нет, - ты фыркаешь. – Мы ездили в Кавагоэ с Кио, еще на первом курсе. Хотели взглянуть поближе на Колокол Времени.

- На что? – я опять чувствую себя неучем. Как тебе не надоедает со мной, в самом деле? По-моему, мама права – тебе должно быть жутко скучно.

- На Колокол Времени, - повторяешь ты терпеливо. – Это башня, построенная по приказу Сакаи Тадакацу примерно во второй четверти семнадцатого века. После того пожара ее тоже перестраивали.

- Угу. А почему она так называется?

- Потому что на ней установлены колокола, как в храме. И они уже триста пятьдесят лет отсчитывают для жителей время. Четыре раза в день оповещают весь город, который час. Мы с тобой их услышим, Рицка. Последний бой бывает в шесть вечера.

- Соби, - не выдерживаю я, - тебе со мной не скучно?

Ты собирался что-то добавить, но после моих слов обрываешь себя и сразу серьезнеешь:

- Конечно, нет. Почему ты спрашиваешь?

Я уже сто раз говорил, почему. Ты старше, столько знаешь, умеешь, помнишь, а я…

- Рицка, - ты, кажется, угадываешь мои мысли. Или они у меня на лице написаны, - мне приятно, что тебе нравится слушать меня. Я не привыкаю к твоему вниманию, оно мне дорого. Я хочу, чтобы тебе было со мной интересно. Правда, иногда я боюсь тебя утомить… Но вроде бы этого не случается?

- Уж точно нет, - зря мы расцепили пальцы, пока читали упражнения в учебнике. Оба страницы ладонями закрывали, чтоб в транскрипцию не подсматривать. Я дотрагиваюсь до твоего запястья: - Здорово, что ты рассказываешь, честно.

Ты вдруг отворачиваешься и опускаешь голову. Волосы у тебя сегодня распущены, и укороченная прядь сразу падает вперед, некстати загораживая мне обзор. Я осторожно заправляю ее тебе за ухо, а ты вздыхаешь. И откликаешься совсем другим голосом:

- Если бы я рассказывал, что собой представляют Семь Лун, как ты когда-то попросил, это было бы куда ценнее. Прости, что не могу.

- Да ну тебя! – я почти пугаюсь. – Нашел, за что извиняться! И потом, я по твоим намекам неплохо соображаю!

- Я подвожу тебя, - ты пожимаешь плечами. – Знаешь, я пробовал даже начать записывать объяснения. Не помогло. Эффект был тот же, что при попытках заговорить вслух.

Вот теперь мне делается страшно по-настоящему:

- Соби, ты что, рехнулся?! Ты еще, поди, и без меня это делал, да? Конечно, без меня! Иначе я бы в курсе был! У тебя… у тебя не поэтому голова в последний раз так болела?

Я два дня кряду приезжал из школы домой, а ты был чуть живым и очень тихим. Я чувствовал, что тебе плохо, но причину установить нипочем не мог. Оставалось тебе верить, что просто мигрень от резкого перепада давления… А ты, значит, опыт проводил?!

Ты не отвечаешь и упрямо хмуришься. Я дёргаю тебя за руку:

- А ну погляди на меня! Быстро!

Ты поворачиваешься – так устало, что мне чуть не изменяет напор. Но я не сдаюсь:

- Больше ты так делать не будешь! И вообще… без меня не будешь пытаться проверять блоки, понял? Это не обсуждается!

- Приказываешь?

- Приказываю! Не смей!

Ты долго смотришь на меня, не прерывая молчание. Поезд замедляет ход, становится слышен приглушенный стук колес, а мы сидим и меряемся взглядами. Наконец ты признаешь поражение: отводишь глаза, киваешь и встаешь.

- Хорошо, как скажешь. Идем, Рицка. Наша станция.

- Можем отправиться к замку и храму, - начинаешь ты, когда синкансен с механическим шелестом отходит от платформы. Голос у тебя по-прежнему нетвердый, но я делаю вид, что не замечаю. – Можем просто побродить по улицам и оценить местные достопримечательности.

- Второе, - выбираю я, не колеблясь. Ты искоса взглядываешь на меня:

- Мне кажется, или первый вариант не вызывает у тебя энтузиазма?

- Не кажется, - соглашаюсь я, вставая так, чтоб задевать тебя плечом. – Что мы, замков и храмов не видели? У нас их и в Токио хватает, и в окрестностях!

Ты хочешь что-то сказать, но передумываешь и только непонятно вздыхаешь. Я поднимаю брови:

- Что, Соби?

- По-моему, я навязываю тебе свой образ мысли, - осчастливливаешь ты меня внезапным выводом. – Раньше тебя успокаивала возможность обратиться к богам, а теперь я не могу припомнить, чтобы ты молился. Меня это тревожит, Рицка.

- Почему?

Ты, наверное, прав: я тоже не помню, когда в последний раз входил в какой-нибудь храм… Но тревожиться-то зачем?

- Потому что то, что я агностик, не должно мешать твоей собственной вере, - отвечаешь ты, немного подумав. – Я не хотел бы влиять на тебя в этом вопросе.

- А ты и не влияешь, - я кручу головой по сторонам, - пойдем, а?

Ты киваешь, мы спускаемся с платформы, и я на ходу продолжаю:

- Я думаю, что наша сила… ну, что-то вроде врожденного дара. И он сам по себе доказывает, что мы не одни, понимаешь? Значит, с богами можно общаться не только в храме. И вообще молиться действиями, а не словами.

Ты недоуменно хмуришься и вытаскиваешь из кармана сигареты.

- Действиями, а не словами… Что ты имеешь в виду?

- Молитвы – это тоже заклинания, - озвучиваю я давно пришедшую в голову мысль. – Просто они всем известны. А мы заклинания пишем сами, и они работают! Тогда зачем учить не тобой разработанную молитву и идти к домашнему алтарю, если мы в Системе делаем то же самое?

- Но боги здесь ни при чем, - ты щелкаешь зажигалкой и сосредоточенно затягиваешься. – В Системе действуют наши собственные способности.

- Тем более, - заключаю я. – Я верю в нас, Соби. И еще, что…

Ты ждёшь продолжения, а я молчу. Погоди, дай мне сосредоточиться.

- Рицка? – переспрашиваешь ты в конце концов.

- Сейчас.

Мы проходим шагов тридцать, пока я не убеждаюсь, что голос не сорвется:

- «Я верю в то, что прав. Во что – ты веришь? Я знаю все, что можешь мне сказать, я знаю эти доводы, но верность анализу рассудка неподвластна».

Ты останавливаешься, словно у нас над головами грянул гром, и так на меня смотришь… Лицу делается жарко, будто солнце не декабрьское, а июльское. Я отвожу глаза.

- Я не агностик, Соби, - договариваю почти шепотом. – В богов я верю. Но если мы не будем действовать сами… они не помогут.

Я предпочитаю верить в тебя и в Систему. И в себя. Моему буддизму это не мешает.

- Это был бой, в котором ты нашел для меня верные слова с первой попытки, - произносишь ты, по-прежнему не сводя с меня глаз. – Я помню его по минутам, но понятия не имел…

- Я тоже.

Ты едва различимо улыбаешься:

- Теперь я тебя зову: идём?

Я молча вкладываю запястье в твою протянутую ладонь.

- Значит, не к храму, - говоришь ты почти беспечно, будто мы ничего такого не вспоминали. – Тогда сначала я свожу тебя к Колоколу Времени. В этой башне шестнадцать с лишним метров, и она относится к девятнадцатому столетию. Мне кажется, тебе будет любопытно. Потом побродим между складами, а затем отправимся на Кашийя Йокочо.

- А там что?

- Целая улица кондитерских. Пообедаем.

Я смеюсь.

- Спасибо тебе, - произносишь ты, когда мы неспешно идём по уходящему к северу туристическому проспекту. То есть это я думаю, что туристическому, потому что здесь повсюду мелкие магазинчики с «настоящими» сувенирами. Я на такие насмотрелся уже на жизнь вперед.

- За что?

- За откровенность, - ты сбиваешь пепел со второй сигареты. – Я отплачу.

- Только не как в прошлый раз!

Когда ты решил рассказать, о чём у Ритцу диссертация, а я тебя потом полчаса в чувство приводил. Не хочу я знать, «что такое Семь Лун», ни с какой стороны не хочу! Забей ты наконец на мой дурацкий вопрос, два года уже прошло, а ты никак не уймёшься…

- Нет, - соглашаешься ты спокойно. – Я скажу о другом. В том бою, заклинание из которого ты до сих пор помнишь… я поймал себя на поразительном ощущении.

- На каком?

- Я брал твою силу, сознавая, что всякий раз, когда ты делишься со мной, твоя власть надо мной крепнет. И желал этой власти. Мне кажется, я принадлежу тебе почти с самого начала.

От моего резкого вдоха ты почти вздрагиваешь:

- Рицка, что такое?

- Ничего… Это ты удачно время выбрал! И место!

- А что? – судя по твоему виду, ты правда не понимаешь.

Нас никто здесь не знает, никто не опишет, и вообще – раз ты куришь, значит, мы в сфере, я о ней теперь даже забываю иногда…

Молча делаю к тебе шаг, обхватываю обеими руками за плечи и начинаю целовать.

Я тебя выбрал, когда увидел. И с Недышащими не пошёл поэтому. Ох, Соби…

Не остановиться, не оторваться, внутри всё горит так, что… я только один способ знаю… Но негде же! Мы сейчас домой перенестись не можем!

- Рицка, - ты, задохнувшись, утыкаешься мне в шею, - Рицка…

- Мой, - у меня, наверное, даже губы дрожат. – Соби, не могу…

Ты поднимаешь голову, смотришь на меня расфокусированным взглядом:

- М?

- Не могу, - признаюсь я срывающимся голосом, втискиваюсь в тебя, пытаясь хоть как-то успокоиться, - мой и всё… Мой…

Ты медленно улыбаешься, поняв, о чем я, и с силой прижимаешь к себе мои бедра:

- Твой. Только твой. Навсегда.

…Становится чуть легче. И тебе тоже, я чувствую. Точно, есть же ещё этот вариант. Хорошо, что он сработал, не всегда помогает… и здорово, что тебе нравится это слово слышать. Когда-нибудь мне за него даже стыдно не будет.

- Я тебя люблю, - твои губы задевают моё ухо, мягко прихватывают мочку. Я передергиваюсь и обнимаю тебя крепче.

- И я тебя.

Мы долго бродим среди старинных складов: ты показываешь мне кладку кирпичей, рассказываешь об особенностях архитектуры того времени, а затем заводишь в небольшой музей. Тут прохладно и кроме нас почти никого нет: нам попадается лишь пара человек, поодиночке бродящих от экспоната к экспонату. Мы проводим в разделенных ширмами и седзи комнатках полчаса, потом выходим, выкидывая в керамическую урну квадратики билетов, и отправляемся чего-нибудь поесть. Ты напоминаешь, что в кондитерских бывают не только сладости, но и разные мясные пироги, для перекуса хватит. Я соглашаюсь. Мы почти не разговариваем – я прислушиваюсь к твоему дыханию, ты – к моему. И, по-моему, мы оба прикидываем вероятность, что нашего возвращения будут ждать до ночи. Но вслух мы эту тему не обсуждаем. Мы отдыхаем. Раз уж занятие в дзюку всё равно сорвалось – у нас свободный вечер.

…Шестичасовой колокольный звон плывет над Кавагоэ точно так же, как в Токио разносится звон колоколов в парковых храмах. Только он, пожалуй, мелодичнее, потому что колоколов несколько, и поэтому же громче. Мы недолго прислушиваемся, стоя на углу какого-то перекрестка, а потом ты предлагаешь:

- Исторический центр мы осмотрели, в замок ты идти отказался. Может быть, выберемся за город? До ближайшей окраины отсюда минут двадцать-тридцать. Хочешь?

Я энергично киваю:

- Ага.

У меня есть догадка, зачем тебе на природу понадобилось.

Когда я оказываюсь прав, спрятать глупую улыбку просто не удаётся. Мы устроились на земле, бросив на нее изнанками вверх наши пальто – солнце пока припекает так, что они не нужны, а ты нашел пригорок, за которым совсем нет ветра. Сидишь и уже минуты три изучаешь качающуюся рядом, почти на высоте лица, метёлку какой-то травы. Прослеживаешь пальцами плетение колоска, запоминаешь, как пушатся острые зелёные стрелки… А потом слегка смущенно поворачиваешься:

- Рицка, я спиной чувствую твой взгляд. Мне приятно, но…

- Ты не отвлекайся, - советую я чуть хрипло. – Повышай художественную образованность.

- А сверху бабочка, - откликаешься ты будто невпопад. – Только не знаю пока, жёлтая или голубая.

- Твоя.

Ты выпускаешь травинку – она упруго распрямляется и покачивается, как маятник – и разворачиваешься окончательно, решительно роняя меня навзничь:

- Наша.

Небо над головой яркое от солнца и светлое, будто выстиранное. Я секунду гляжу в него, не жмурясь, а потом закрываю глаза – от кончиков твоих волос щекотно.

Ты удовлетворенно целуешь меня в нос и ложишься рядом, опираясь на локти:

- Давай еще помучаем французский?

И поломаем языки. Я морщусь, не открывая глаз:

- Давай.

…На последний вечерний поезд в Токио мы поспеваем каким-то чудом.

*

До дому осталась пара кварталов, и мы сбавляем шаг. Удачно, что вышли из автобуса на полпути, заодно погуляли перед сном. И настроения такого хорошего у нас давно не было. Может, отдохнули немного?

- И что было дальше?

- Дальше мама сказала, что поскольку мы с Акико всё равно уже перемазались по уши, не годится оставлять их чистыми.

Я прыскаю:

- И?

- И выкрасила нам уши, и обычные, и кошачьи. Той же самой кисточкой. Еще и хвостам досталось.

Мы смеемся вместе. Я понадежнее хватаюсь за твою руку, сцепляю в замок наши пальцы:

- Представляю, что сказал Агацума-сан, когда вернулся!

- Он нами гордился, - ты по-прежнему улыбаешься, - заверил, что даже американским краснокожим не всегда удавалась такая боевая раскраска.

Я хохочу снова:

- Надо было вас в этом виде сфотографировать!

- Мама пыталась, но мы с Акико от нее убегали, поэтому все снимки вышли смазанными. А после мама велела хулиганам мыться и загнала нас в душ: меня первым, её второй. Помню, что вода сначала была чёрной, а после второго ополаскивания поголубела. Я думал, с кошачьих ушей цвет так и не сойдет. Они два дня оставались пятнистыми, как я их ни тёр.

- Повезло вам, что краска в банках оказалась не масляная!

Ты фыркаешь, глядя в прошлое, и аккуратно высвобождаешь ладонь. Обнимаешь меня за плечи:

- Это точно. Иначе пришлось бы мыть нас растворителем. Должно быть, в тот вечер я и решил окончательно, что хочу стать художником.

- Хороший был повод для принятия решения!

- Я тоже так считаю, - ты вытаскиваешь из заднего кармана расплющенную упаковку сигарет и с сомнением на нее смотришь: - Иногда я понимаю, что стоит всё же купить портсигар. По-моему, я неисправим.

- Ты лучше помни, куда пачку суешь, - я отнимаю у тебя смятую коробочку и пытаюсь придать ей прежнюю форму. Сигареты, наверное, тоже деформировались, но сломаться вроде не могли.

- Я помню, - оправдываешься ты, - но потом как-то забываю.

- Ага, заметно… Ну и что в итоге – стену перекрашивали?

- Нет, - ты принимаешь от меня сигарету. Вид у нее основательно пожёванный, - это же была моя комната. Отец решил, что наши художества оставит нетронутыми. Докупил краски, выкрасил все поверхности, кроме этой, и сказал, что я могу продолжать. Ну… как ты понимаешь, я продолжил.

- И он на вас не ругался?

Ты раздумчиво качаешь головой:

- Ни он, ни мама. Нет, Рицка, не ругался.

- Здорово, - говорю я тихо. Ты обнимаешь меня крепче:

- Покажи мне свои рисунки, пожалуйста. Я не буду критиковать, обещаю.

Я отвожу глаза. Отказать после того, как ты мне последние полчаса пути рассказывал о детстве… и как вы с сестренкой водоэмульсионную краску нашли, приготовленную родителями для подновления стен…

- Дались они тебе, Соби.

- Пожалуйста, - настаиваешь ты негромко. – Мне тяжело жить с мыслью, что ты мне не доверяешь.

Я даже приостанавливаюсь:

- Здрасте! С чего ты взял?

Ты пожимаешь плечами, упорно увлекая меня вперед:

- Мне так кажется. Ты не хочешь, чтобы я видел твои рисунки по живописи, я едва уговорил тебя не прятаться при выполнении заданий по каллиграфии… В чем причина, если не в недоверии?

- Ясно, - прерываю я. – Покажу.

Ты глубоко затягиваешься, пристально глядя на меня сбоку:

- Я не прав?

Может, привычка сначала ляпать, а потом думать заразна?

- Не-а.

- Тогда в чём дело?

Я бессильно развожу руками, продолжая вертеть в пальцах сигаретную пачку:

- Ни в чём.

- Рицка, - ты укоризненно взглядываешь на меня.

- Я не умею рисовать, понимаешь! – получается громче, чем стоило, но ты явно слушаешь слова, а не тон. – Зачем тебе на это любоваться – чтоб самому убедиться? Ладно, убедишься!

- Рицка…

- Что ты заладил, - я понуриваюсь и отворачиваюсь. – До сих пор чуть что – предполагаешь обо мне худшее! Соби, надоело, правда! Сколько можно!

- Прости, - выдыхаешь ты, отбрасывая окурок. Заступаешь мне дорогу, обнимаешь за плечи: - Я не хотел тебя обидеть. И я в тебе не сомневаюсь.

Я знаю. Но от знания совсем не легче.

Поднимаю взгляд – наверное, он у меня сейчас совсем мрачный – и молча на тебя смотрю. Ты зарываешься ладонью мне в волосы, пропускаешь пряди сквозь пальцы и меняешь тему:

- Мы рассуждали днём о богах.

Я не отвечаю, но и не отворачиваюсь: продолжай.

- Рицка… Если там, наверху, есть некий высший разум – я признателен ему за нашу встречу больше, чем за всё хорошее, что со мной когда-либо случалось, - ты глядишь мне в глаза, открыто и прямо. – Я не раздумывая отдам за тебя жизнь. Ни мой талант, в который ты так веришь, ни будущее не имеют без тебя смысла. Всегда помни об этом. Помни… что без тебя мне ничего не нужно.

- Я помню, - получается не громче выдоха, и я с трудом расслабляю сведенные у тебя за спиной руки. Ничего себе извинение.

- Иногда промолчать выше моих сил, - продолжаешь ты как ни в чем не бывало. – Ты не сердишься?

Нет, честное слово, ты ненормальный.

Я медленно поднимаю руку, наматываю на пальцы длинную прядь твоих волос – и тяну к себе, заставляя тебя нагнуться. Ты следуешь за моим движением, опуская ресницы, губы размыкаются… Ждёшь, что поцелую? Я прихватываю зубами твою нижнюю губу – не больно, просто обозначая действие – и отклоняюсь назад:

- Не молчи. Всегда говори, понял?

Я язык однажды сотру это повторять. Всю жизнь придется, наверное.

Ты ловишь мой затылок сложенной лодочкой ладонью, не давая увернуться, приближаешь свое лицо к моему:

- Так точно.

Целуешь меня сам – глубоко-глубоко, не жадно, как днем, а так, будто… будто мы оба давно хотели пить и теперь жажду утоляем. Даже дыхание успеваем переводить. Я прижимаюсь к тебе вплотную, твои руки гладят мою спину, мои – смыкаются у тебя за шеей… Соби…

От твоих губ слабо пахнет табаком, от волос – теплом и ветром, и еще мне спокойно, вот сейчас почему-то спокойно настолько, что кажется, никого в мире нет больше, кроме нас.

Ты смыкаешь сферу, я активирую Имя – просто чтоб ты ощутил то же, что и я.

- Рицка, - вздыхаешь ты между поцелуями, не открывая глаз.

Я иногда жду, что добавишь еще слово. Одно, совсем короткое… но его ты никак не выучишь. Или, может, озвучить не решаешься. Разве что «моя Жертва» произносишь, это твой максимум. Ничего, я упорный… в смысле, терпения у меня мало, но тут я подожду, пока ты не скажешь. Скажешь ведь однажды, правда?

- Загрузка Системы! – раздаётся рядом резко, как щелчок бича.

Мир заливает темнота.

Ты вздрагиваешь, выпрямляясь, но не выпуская меня из объятия:

- Принято. Загрузка Системы.

Тьму расцвечивают прозрачно-синие всполохи нашей объединенной силы. Твоя скорость реакции до сих пор даже меня впечатляет, а противников обычно сразу пугает. Прошло от силы две секунды, я едва успел повернуть голову, а вокруг уже светлеет и делается легче дышать. Как ты говоришь – «воистину, быстро».

Я переступаю в твоих руках, встаю так, чтоб оказаться к тебе спиной. Твоя ладонь остается у меня на бедре. Я прикидываю, что это левая, неосновная, прижимаю ее своей – и поднимаю взгляд на противников.

Они стоят напротив нас, соприкасаясь локтями – два парня примерно одинакового роста, повыше меня, пониже тебя. У обоих волосы до плеч, одинаковые джинсы и похожие джемпера. Они и внешне друг друга так напоминают, что даже странно – черты лиц вроде разные. А, доходит до меня не сразу, дело в выражениях. Точнее, в выражении. Общем. Удивительно, но это точно не враждебность, скорее любопытство.

- Мы Неброские, - сообщает тот, у которого волосы темнее и чуть вьются на концах, как у меня. – Привет, Нелюбимые.

Те, о ком сегодня предостерегал Нацуо. Значит, они нас всё-таки укараулили, а мы увлеклись и не почуяли приближения. Но начало для боя какое-то необычное.

«Соби?»

«У меня есть предположение», - откликаешься ты, словно я задал полноценный вопрос.

- Добрый вечер, - произносишь вслух. Тебе, по-моему, никогда корректность не изменяет. – Не будем тратить время. Боевой запуск?

Парень качает головой, отбрасывая со лба длинную рваную челку:

- Успеем. Не вечер, ночь уже, мы полдня около вашего дома проболтались.

- Стены целы? – осведомляешься ты всё так же вежливо. Разобрать, что иронизируешь, практически невозможно.

- Естественно, - подает голос второй. Так, это точно Жертва, в Системе я профиль силы быстрее распознаю, особенно на сравнении. Значит, первым с нами заговорил Боец. – Вы сферу не разомкнете? Хотелось бы видеть лица собеседников, а не угадывать их.

Ты ощутимо колеблешься. Я с тобой согласен.

- Внезапных ударов не будет, - обещает Боец Неброских, правильно истолковав наше молчание.

- Рицка? – спрашиваешь ты нерешительно.

Я по-прежнему сомневаюсь.

- Реши сам, - отвечаю почти беззвучно. Хорошо, что Имя активировано, ты меня сейчас почти как мыслеречью слышишь. – Если что, определимся по ситуации.

- Понял.

Сфера размыкается. Правда, судя по тому, как ты напружинен, ты ее в четверть секунды развернешь снова. Неброские смотрят на нас – и неожиданно усмехаются. Оба. И выглядят при этом не злыми, а скорее… Так обычно улыбаются Зеро. С подначкой, но без издёвки.

- Нелюбимые, - будто смакуя звучание Имени, говорит Жертва. – Те, которые не Loveless.

Я неприязненно жду продолжения:

- Вроде с утра ими были. Вы в зоопарке что ли?

- Нет, - Боец не теряет самообладания. Или нет, он в самом деле не злится… удивительно. Я не успеваю довести мысль до вывода: он продолжает.

- Сейшеру Ичиго, Кобаяши Мибу. Неброские, которые не Garishless.

- Я был прав, - негромко замечаешь ты у меня над головой.

В самом деле. Как я сам не догадался? Не ожидал, наверное. Я прерывисто вздыхаю, а стоящая напротив пара раздергивает молнии, вшитые в плечи джемперов: у Бойца слева, у Жертвы справа. Рукава расходятся, открывая руки – и в объединенных Системах сразу делается светлее. Голубое сияние теперь не пробивается сквозь ткань, а льется открыто. Но я гляжу не на него, а на четкие, будто пером выведенные кандзи их Имени.

- Приветствуем собратьев, - четко произносит Кобаяши, поочередно вглядываясь в нас. – Моё уважение, Аояги Рицка.

- Моё почтение, Агацума Соби, - одновременно с ним здоровается Сейшеру.

Ты молча склоняешь голову. Я секунду медлю и отвечаю за нас обоих, стараясь унять частое сердцебиение:

- И мы вас приветствуем.

Если нас считать, они третья пара, у которой Имя проступило так же, как у нас – иероглифами. Не знаю, от чего написание зависит, и чувствую почти… почти ревность. Стихийная пара из Горы… Ты говорил, что такая связь – огромная редкость. Кажется, наши сегодняшние противники того же мнения. Во всяком случае, поединок пока объявлять не торопятся.

- Первый ученик и Жертва-самоучка, выступившие против Лунной сети, - Кобаяши слегка улыбается. – Лучшие не благодаря, а вопреки. Мы очень долго ждали, рискнут ли сэнсеи выставить нас против вас.

- Больше года, - соглашается его Боец. Теперь они соприкасаются плечами, и света от их Имени убавляется. – Вероятно, в Горе сомневались, что это знакомство принесет нам пользу.

- Не нам, а учителям, - без улыбки поправляет Кобаяши. – Нам-то как раз принесет… как и Нелюбимым.

- А нам какую? – спрашиваю я напрямик.

- Вы хотите поединка? – так же открыто интересуется в ответ Сейшеру. Я только хмыкаю. – Вот и мы тоже. Системы загружены, снаружи нас не видно. Постоим и разойдемся без ущерба для сторон.

- Энергоэхо лоцируется и записывается, - откликаешься ты непонятно. – Если мы не проведем бой, по возвращении в Гору вас ждут серьезные неприятности.

- Хм, - он задумчиво трет ладонью лоб. – Ты прав, Агацума-сан. Значит, устроим представление.

Я осторожно отодвигаюсь от тебя и встаю так, так, чтоб в случае чего видеть площадку для битвы. Хочется им поверить, и вроде боя действительно не намечается… Однако подстраховаться не повредит.

- Всем в Горе известно, что Нелюбимые – стихийная пара, - произносит Кобаяши, в открытую нас изучая. – Кому как не нам знать, какой это повод для ненависти.

Я незаметно взглядываю на тебя: так и есть, ты заламываешь бровь.

- Не в нашей власти смягчить чужую зависть. Хотя, признаю, она обоснованна.

Давно такого не случалось, чтоб я стоял с тобой рядом и ничего не понимал. Зато Неброские вникают сходу – и хором кивают:

- Аналогично. Сами встретились и оправданий не подбираем. Привыкли… но очень уж хотелось увидеться с такими же.

- Для нас это первый случай, - поддерживает Кобаяши, - предыдущая пара выпустилась в прошлом году, и их распределили куда-то в Индию, кажется. Нам не позволяли общаться.

- Всем можно, а таким как мы, нет, - хмыкает Сейшеру. – Стихийники особая статья.

- Не возвращайтесь в Гору, - неожиданно добавляет Кобаяши. – Что бы вам ни сулили… не верьте.