Пратибха Рай 17 страница

<Простой> человек, погруженный в повседневные заботы, вов-

се не обязан иметь представление об интересах различных соци-

альных групп в обществе. Иное дело - политик, государственный

деятель и даже государственный служащий. Интерпретация инте-

ресов общества и составляющих его групп - это важнейший ас-

пект профессиональной политической деятельности. Политик не

может заявить, что он <не знает>, в чем состоят интересы других

людей. Если он займет такую позицию, то ему нечего делать в

политике. В то же время та или иная интерпретация <интересов

народа> тесно связана с собственной жизненной картиной мира,

основанной на интегральном восприятии действительности и

включающей в себя целый ряд смежных и параллельных катего-

рий и понятий, как, например, социальная справедливость, ра-

венство или неравенство, прогресс и иные формы выражения

общественного и личного блага.

Что же даст современная социология для понимания самих

способов интерпретации интересов народа?

Прежде всего социологи настаивают на аналитическом под-

ходе к обоим понятиям, выделенным в подзаголовке. Можно ут-

верждать, что с точки зрения современных социологических кон-

цепций само понятие народа представляет собою определенного

рода идеологическое клише. Употребление этого термина, осо-

бенно в контексте взаимоотношений народа и власти, содержит

в себе имплицитно притязание на то, что есть некоторая структу-

ра, совокупность институтов, общественное движение или <на-

учная точка зрения>, которые могут знать достоверно, что такое

<народ>, и действовать от имени <его интересов>.

Но поскольку, как выясняется, все политические движения и

властные структуры претендуют на это представительство инте-

ресов и дают им различные и даже прямо противоположные ин-

терпретации, постольку становится все более очевидным, что эти

понятия - главным образом и по преимуществу - не что иное,

как выработанное историческим опытом политической борьбы

мощное средство завоевания политического пространства.

Антони Гидденс (вслед за Д. Хельдом), настаивая на аналити-

ческом подходе к понятию демократии как власти народа, ставит

следующие три вопроса (14):

1. Кого надо считать <народом>?

2. Какого типа участие в правлении предполагается для него?

3. Какие условия ведут к его участию?

Для европейских индустриальных обществ XIX в. ответы на

эти вопросы были в общем понятны: <народ> - это эксплуати-

руемые классы, занятые в сфере материального производства, это

пушечное мясо в войнах, послуживших средством построения <го-

сударств-наций>. Но уже с точки зрения американского опыта

это понятие не является столь однозначным и определенным.

Тем более эта определенность разрушается в постиндустриаль-

ном обществе, которое строится на конституировании сфер дея-

тельности, занимающих промежуточное место между промыш-

ленным и сельскохозяйственным производством, с одной сторо-

ны, и политикой, с другой. Можно сказать так: чем меньше об-

щество охвачено процессами модернизации, тем больше ясности

и больше легитимности в употреблении понятия <народ>.

Постиндустриальное общество, по мере того как оно утверж-

дается, размывает столь ясное и как бы д?ннос в непосредствен-

ном опыте понятие народа. Здесь как раз и выступает потребность

в социологическом анализе, ориентирующемся не на фиксацию

классового положения, а на выявление статусных позиций, не на

концепцию аккумуляции дифференцирующих признаков, а на идею

взаимодополнения и обмена преимуществ и потерь в процессе

социального обмена и социальной мобильности.

Поскольку Россия позже других европейских стран вступила

на путь модернизации, постольку здесь дольше сохранялась некая

реалистическая совокупность смыслов за понятием <народ>. Од-

нако в 30-е годы XX в., когда модернизация осуществлялась мето-

дами тотального насилия, ранее сложившиеся смыслы этого поня-

тия распадаются. Во-первых, государственная власть (партия -

государство) выступила против <народа>, создавая одновременно

новую культурную элиту или слой законопослушной интеллиген-

ции. Во-вторых, она опиралась в своих тотальных преобразова-

ниях на поддержку народа. В-третьих, народ оказался простран-

ственно разделенным колючей проволокой. В-четвертых, нельзя ос-

тавить без внимания и тот факт, что представители власти были

людьми <из народа>.

Иными словами, опыт дооктябрьской и послеоктябрьской ис-

тории России и СССР заключается в том, что народ оказался много-

кратно расколотым по разным основаниям и, следовательно, пере-

стал быть некоторым однородным объектом властных воздейст-

вий, направленных к его собственному благу или, наоборот, к его

гибели. Тем более он перестал быть и неким единым субъектом

действия, за исключением периода Великой Отечественной войны

(1941-1945), когда народ реконструировался под воздействием уг-

розы обращения в рабство и уничтожения. При этом сама власть

(борьба за власть, институты власти и методы ее использования)

стала мощнейшим средством раскола и народа, и общества.

Раскол народа, как считает А.С. Ахисзер, стал основанием

для так называемого системного кризиса, вступление в который

датируется по-разному различными политическими деятелями,

историками и публицистами (15).

Не менее интересна и судьба такого политически значимого

понятия, как <нация>, особенно в современных условиях обостре-

ния межнациональных конфликтов. Здесь много общего с поня-

тием <народ>, но в качестве весомого аргумента добавляется этни-

ческая составляющая нации.

Как отмечает В.А. Тишков, в мировой литературе сложились

две интерпретации подхода к определению того, что есть нация:

объективистское или <примордиалистское> и <конструктивист-

ское> (16). Первое толкование более или менее традиционно для

догматизированного обществоведения, второе представлено в ра-

ботах Э. Геллнера, Б. Андерсона и некоторых других современных

историков, политических и социальных мыслителей, опирающих-

ся на изучение европейской истории и процессов колонизации

(17). В центре их внимания оказался вопрос о соотношении нации

и национализма. Традиционная позиция по этому вопросу состо-

ит в том, что национализм - это определенное выражение инте-

ресов нации, как правило, крайняя и даже экстремистская их фор-

мулировка. В работах Геллнера обосновывается иной подход: на-

ция - это результат национализма, а национализм - определен-

ная форма осуществления государственной политики. Политичес-

кая идеология, концепции государственности, гражданственнос-

ти, межгосударственных границ, системы образования и воспита-

ния, создаваемые именно государственной властью, оказали на

формирование сообществ, именуемых нациями, гораздо большее

воздействие, нежели этническая и биологическая предопределен-

ность, равно как и геополитические обстоятельства.

Следовательно, и здесь мы сталкиваемся с процессом констру-

ирования общественных отношений, субъектом которого высту-

пают властные структуры, а объектом - этнические сообщества.

Сложность вопроса в том, что исторический опыт каждой из

наций или каждого из народов уникален. Один из наиболее важ-

ных аспектов этой уникальности заключается в неодинаковом со-

отношении собственно этнического и политико-идеологического

или мифологического компонентов в современных национальных

сообществах.

Политический опыт послереволюционной, тоталитарной, оли-

гархической и перестроечной России, как и бывшего Союза ССР,

служит лишь эмпирическим подтверждением этого тезиса. Новый

подход к пониманию процессов образования наций показывает,

что конструирование наций не является исключительным уделом

послереволюционного периода, что это общемировой процесс. А

это в свою очередь дает новые подходы и стимулы к осмыслению

процессов суверенизации, которые должны быть понятны соци-

ологически не через абстракцию <национальных интересов>, а

через формирование новых элит и борьбу между ними за пере-

распределение влияния в политическом пространстве с помощью

формирования новой символики.

В этой связи нельзя пройти мимо высказываний П.А. Сороки-

на по этому вопросу, который утверждал, что в понятие нации и

национального вопроса вкладывается самое разнообразное со-

держание в зависимости от того, какова политическая позиция

тех, кто это понятие употребляет и эксплуатирует в собственных

политических интересах (18).

Теперь перейдем ко второй стороне заданной альтернативы:

власть и народ.

Прежде всего напомним тезис Вебера.о том, что любая власть

опирается на те или иные формы признания ее законности, что

легитимность входит в число важнейших механизмов, обеспечива-

ющих ее функционирование. Кризис общества, смена форм прав-

ленкл и политического господства неизбежно проходит и через

кризис легитимности. В целом при анализе взаимодействия гос-

подства и подчинения социология преимущественное внимание

обращает на вторую сторону этого отношения - обеспечение ме-

ханизмов подчинения, поддержки и приятия властных структур.

Российская ситуация демонстрирует нам переплетение тради-

ционных и харизматических способов обоснования легитимности

власти при крайней неразвитости рациональных обоснований.

В ходе перестройки, как известно, сформировался проект перехо-

да к правовому государству, который, безусловно, не учитывал не

только сложностей политических преобразований, но главным

образом не считался со сложившимися стереотипами восприятия

власти массовым сознанием.

Следующая крупная социологическая идея заключается в раз-

работке концепции социального контроля, опирающегося на по-

ощрение законопослушного поведения и принятия самых разно-

образных санкций по отношению к носителям девиантного пове-

дения. В работах некоторых известных публицистов проводится

мысль о противопоставлении Запада и России в том плане, что

российский народ поддался провокациям, инициированным уз-

кой группой заговорщиков, у которых были свои основания быть

недовольными прежним общественно-политическим строем, и что,

мол, интеллигенция не сумела объяснить массам всей пагубности

избранного пути. А вот на Западе люди поступили более благора-

зумно - они отказались от революции и пошли по пути реформ.

Такая точка зрения не выдерживает критики ни с точки зрения ее

соответствия историческим фактам, ни с позиций социологичес-

кого анализа.

Одна из работ известного современного социолога Мишеля

Фуко, названная <Надзор и наказание: возникновение тюрьмы>

(19), имеет прямое отношение к выявлению механизмов добро-

вольности подчинения властям, которые стали важнейшими эле-

ментами социальных институтов европейской государственности.

Фуко показывает, что к концу XVIII в. в европейской практике

объектом социального контроля становится не тело, а душа. На

смену телесным наказаниям и смертной казни, осуществляемым в

назидание народу публично, на площадях, пришло тюремное за-

ключение, имеющее в виду воздействие на душу и <перевоспита-

ние> преступника. Тюрьма становится важнейшим социальным

институтом, осуществляющим всеобщее дисциплинирование. Она

есть не что иное, как дополнение фабрики, и вбирает в себя тех,

кто не смог усвоить средств воздействия на личность, предлагае-

мых фабричной системой организации труда. При этом сама тюрьма

строилась и организовывалась в соответствии с принципом посто-

янного и всеобщего надзора (кигуеШапсе епега1), который (над-

зор) в дальнейшем в связи с развитием превентивных функций

полиции отделился от непосредственной тюремной жизни и стал

самостоятельным институтом <правового государства>, осущест-

вляемым с большей или меньшей избирательностью. В основе этой

избирательности лежит идея иерархической организации общест-

ва и предпосылка потенциальной значимости отклоняющегося

поведения наблюдаемого субъекта. Иерархический надзор подвер-

гает индивида непрерывному контролю, который и выступает как

важнейшая функция власти, как элемент ее существования.

При этом дисциплинирующая власть остается незамечаемой

индивидом, она как бы впитывается с молоком матери. Она ста-

новится инструментом селекции кадрового корпуса во всех облас-

тях деятельности. Кроме того, возникает система документации,

категоризирующая законопослушное и отклоняющееся поведение

во всех его разновидностях. Благодаря этому каждый отдельный

индивид превращается в некоторый частный случай более общего

статистического распределения, по отношению к которому выра-

батывается своя собственная норма властного контроля.

Дальнейшая разработка этой проблематики приводит Фуко к

выводу о необходимости разработки аналитики власти не столько

применительно к отношениям господства и подчинения на мак-

роуровне, сколько на уровне повседневных человеческих отноше-

ний в семье, в детском саду и школе, в производственном коллек-

тиве или спортивной команде. У каждой системы власти, утверж-

дает Фуко, есть своя автономия. Эти системы не могут быть выве-

дены из государственных и классовых отношений. У них своя ис-

тория, собственный путь развития, особая технология и тактика.

Но все эти системы, рассматриваемые в совокупности, представ-

ляют собою механизмы конфискации жизни с ее начала и до кон-

ца. Без выяснения всей совокупности систем осуществления влас-

ти невозможно понять реальный процесс воспроизводства и соци-

альных изменений (20).

5. ПОЛИТИЧЕСКИЙ КОНФЛИКТ И ВОЗМОЖНОСТИ

ФОРМИРОВАНИЯ РЕФЛЕКСИВНОЙ ПОЛИТИКИ

Как мы выяснили, интерпретация таких понятий, как <инте-

ресы народа>, <интересы класса и нации>, является важнейшим

инструментом конструирования социальных отношений. В этом

заключается, если угодно, незаменимая функция власти, без кото-

рой она не может существовать. Однакоэто далеко не единствен-

ное средство конструирования социальной реальности.

Несомненно, что к числу понятий, конструирующих социаль-

ную реальность, относятся и такие понятия, как <вхождение в

рынок>, <включение в мировую цивилизацию>, <утверждение само-

бытности России>, <обращение к истокам>, и другие многознач-

ные и в силу этого весьма смутные понятия, активно используе-

мые в современном символическом пространстве.

Расхождение в интерпретации этих понятий само по себе мо-

жет составлять предмет теоретической дискуссии или содержание

постоянного <дискурса>, который в соответствии с представлениями

современной социологии составляет неотъемлемую часть социаль-

ной реальности. Здесь еще нет собственно политической борьбы,

здесь формируются ее предпосылки и обоснования.

Политическая борьба, сопровождающаяся кипением страстей.

возникает при переходе от интерпретации понятий к <помина

ции> - публичному и официальному называнию соответствую-

щих отношений. Бурдье показал, что это один из наиболее важ-

ных этапов формирования новых отношений, конструирования со-

циальной реальности. <Способность осуществить в явном виде,

опубликовать, сделать публичным, так сказать, объективирован-

ным, видимым, должным, т.е. официальным, то, что должно было

иметь доступ к объективному или коллективному существованию,

но до тех пор оставалось в состоянии индивидуального опыта, за-

труднения, раздражения, ожидания, беспокойства, представляет

собой чудовищную социальную власть - власть образовывать груп-

пы, формируя здравый смысл, ясно выраженный консенсус для

любой группы> (21). В результате называния-номинации завоевы-

ваются определенные позиции в политическом простринствс и фор-

мируются новые отношения. А поскольку публичность в совре-

менном мире невозможна без средств массовой информации, по-

стольку всякая власть стремится прежде всего обеспечить себе до-

ступ к этим средствам. Феномен номинации объясняет широко

распространенный термин <четвертая власть>. Массовое сознание

принимает непосредственный источник своего информирования

за реальный источник власти. От этой иллюзии не свободе)! ч:кур-

налистский корпус: мотивация его деятельности сопряжена с

престижем, т.е. причастностью к власти по крайней мере в вос-

приятии массового сознания.

Дальнейший социологический анализ выдвинутых проблем

должен был бы дать ответ на вопрос, какова доля номинационных

актов, исходящих от представителей высшего эшелона власти,

имеющих конструктивное и деструктивное значение. Несомнен-

но, что значительная часть такого рода акций рассчитана на про-

воцирование конфликтных ситуаций, на создание конфликтной

среды как определенного поля риска, в котором имеется шанс на

выигрыш.

Таким образом, третий шаг конструирования социальной ре-

альности властными структурами после интерпретации ключевых

понятий и номинации заключается в создании конфликтных си-

туаций. При этом активно используются как ранее сложившиеся

различия, так и новые социальные расслоения: между богатыми и

бедными, между теми, кто имеет доступ к властным структурам, и

теми, кто его не имеет, между экономическими интересами, опи-

рающимися на разные источники образования и накопления ка-

питала. Политическая агитация вызволяет эти различия из смут-

ного, темного, неосознанного состояния и придает им актуальную

форму.

Поэтому в социологическом плане необходимо различать два

уровня развертывания политического конфликта.

Во-первых, это конфликт в масштабах всего политического

пространства, который прежде всего в современной российской

ситуации выступает как конфликт по поводу легитимности влас-

ти, ее признания - непризнания, частичного признания и час-

тичного непризнания. В более интенсивной форме этот конфликт

выступает в качестве поддержки или неприятия властных структур.

Второй смысл этого понятия заключается в том, что им обо-

значаются конфликтные отношения внутри самих властных струк-

тур по поводу объема властных полномочий. Каждая из сторон

конфликта, достаточно четко обозначившая себя к концу 1993 г.,

ведет борьбу за расширение своего влияния в политическом про-

странстве. В этой борьбе суть политического процесса и сокро-

венный смысл политической деятельности: политик тем и отли-

чается от иных смертных, что каждый момент своей жизни он

подчиняет именно этой задаче - расширению своего политичес-

кого влияния, обеспечению поддержки и завоеванию благодаря

этому политического пространства в ущерб своему оппоненту или

противнику.

И здесь мы приходим к четвертой группе инструментов, с по-

мощью которых политическая власть конструирует социальную

реальность. Речь идет о выборе средств политической борьбы, среди

которых особое место занимает проблема соотношения насилия и

ненасилия. Планирование насилия, как правило, не декларирует-

ся ни одной из конфликтующих сторон. Оно совершается как бы

спонтанно, в результате некоей <инициативы с мест>. Однако по-

беда с помощью аргументов оружия наносит ущерб не только по-

бежденным, но и победителям. Она открывает путь к трагическо-

му развитию событий, к напрасным жертвам, усилению взаимной

отчужденности и враждебности. Опыт показывает, что примене-

ние насилия в большой политике можно прогнозировать с того

момента, когда между конфликтующими сторонами прекращается

общение.

После всего пережитого массовым сознанием можно сказать,

что само общество таково, каковы средства борьбы за власть, из-

бираемые политическими оппонентами. Именно средства поли-

тической борьбы в гораздо большей мере, чем что-либо иное, вклю-

чая отношения собственности, определяют характер обществен-

ных отношений еп го8.

6. ЧЕТЫРЕ ПОЛЯ БОРЬБЫ В РОССИЙСКОМ

ПОЛИТИЧЕСКОМ ПРОСТРАНСТВЕ

Рассматривая послеавгустовскую (1991) политику в качестве

средства формирования новой России, мы выделим четыре основ-

ных поля борьбы:

1) конституционный процесс;

2) приватизация;

3) соотношение локальных (региональных) и общероссийских

интересов;

4) вхождение России в мировую цивилизацию, сопряженное с

соотношением ее интересов с глобальными интересами.

Специфика послеавгустовской ситуации состояла в том, что

ни на одном из этих полей исход борьбы не был предопределен.

После августовских событий 1991 г. Россия вступила в зону повы-

шенного риска, что означало возможность как выигрыша, так и

проигрыша на каждом из обозначенных полей.

Каждая из группировок, действующих в политическом про-

странстве, видит ситуацию как бы из своей части поля и поэтому

замечает лишь один из альтернативных вариантов развития, не

принимая во внимание противостоящей тенденции и углубляя тем

самым раскол общества.

Медленное ре4>орматорство, характерное для перестройки

(1985-1991), объяснялось прежде всего нежеланием вступать в

зону риска. Но, по-видимому, без прохождения этой зоны, кото-

рое требовало смены политического менталитета в высших эше-

лонах власти, серьезные социальные изменения оказались невоз-

можны. Весьма маловероятен и выход из зоны риска без потерь.

С этой точки зрения распад СССР следует понимать не как есте-

ственный результат борьбы с имперскими амбициями и не как

закономерное воспроизведение судеб, постигавших все великие

империи, а скорее как плату за сопротивление реформам, как

проигрыш на одном из решающих участков политического про-

странства при выигрыше на другом его поле.

Рассмотрим соотношение сил к концу 1993 г. на каждом из

обозначенных полей.

Конституционный процесс. Выигрыш на первом поле означал

формирование правового государства и обеспечение более высо-

кого уровня легитимности власти, во всяком случае с точки зре-

ния формальной законности. Смысл конституции, как известно,

состоит в том, чтобы выработать основу всей иной законодатель-

ной и распорядительной деятельности, обозначить и охарактери-

зовать природу государственного строя, определить законодатель-

ным образом функции политической власти и ее отношения с граж-

данами государства, с народами и этническими группами, его на-

селяющими, определить взаимоотношения высших органов госу-

дарства, наделяемых властными полномочиями.

Проигрыш на этом поле означал углубление раскола властных

структур и невозможность политической стабилизации.

Борьба на конституционном поле имела два аспекта: во-пер-

вых, содержательный, связанный с формулировкой принципиаль-

ных положений, определяющих основы политического и эконо-

мического строя российского общества; во-вторых, формально-

правовой аспект, состоящий в достижении согласия относительно

способа принятия новой Конституции: кто имел право ее прини-

мать? Верховный Совет, Съезд народных депутатов, специально

созываемое только для этой цели Учредительное собрание, кото-

рое должно было бы, приняв Основной Закон страны, саморас-

пуститься и объявить выборы органов законодательной власти на

основе новой Конституции?

Вплоть до референдума по проекту Конституции 12 декабря

1993 г. в России действовала Конституция РСФСР, принятая в

1978 г. на основе Конституции СССР 1977 года, дополненная много-

численными поправками принципиального и редакционного по-

рядка. Вся эта Конституция была пронизана идеей верховной власти

23К

Советов, которые должны были сочетать в своей деятельности как

представительные, так и распорядительные функции.

Особое значение при этом имела 121 статья прежней Консти-

туции, в соответствии с которой высшая законодательная власть в

стране принадлежала Съезду народных депутатов, имевшему пра-

во отзыва Президента. Съезд чуть было цс воспользовался этим

правом после обнародования Президентом Указа о введении осо-

бого порядка управления в стране в марте 1993 г.: для отстранения

Президента не хватило нескольких десятков голосов.

Задача обновления Конституции России была поставлена еще

Первым съездом народных депутатов РСФСР, который утвердил

соответствующую комиссию под председательством Ельцина. Сек-

ретарем комиссии был утвержден депутат Румянцев - один из

лидеров социал-демократического движения в стране. Проект Кон-

ституции, опубликованный от имени этой комиссии, вызвал ост-

рую дискуссию в средствах массовой информации и в обществе в

целом. Критика раздавалась и справа, и слева. Через несколько

недель после публикации <румянцевского> проекта был опубли-

кован проект, подготовленный юристами-сторонниками проком-

мунистической ориентации.

После разрыва отношений между законодательной и исполни-

тельной властью Президент принял решение вывести конституци-

онный процесс в целом из сферы влияния законодательной влас-

ти. На основании специального указа было созвано Конституци-

онное совещание, которому вменялась в обязанность оперативная

подготовка нового проекта Конституции, в большей мере ориен-

тированного на складывающиеся политические реалии. Но и Кон-

ституционное совещание, начавшееся сценой выноса одного из

депутатов прокоммунистической ориентации из зала и захлопыва-

нием председателя Верховного Совета Хасбулатова, не привело к

ожидаемому результату.

Лишь через месяц после событий 3-4 октября 1993 г. - пере-

ломных во многих отношениях - был опубликован в прессе новый

проект Конституции, вынесенный на всенародный референдум.

Основные положения этой Конституции сгруппированы в два

раздела, девять глав и 137 статей. Согласно Конституции Россий-

ская Федерация - Россия объявляется демократическим федера-

тивным правовым государством с республиканской формой прав-

ления. В центре внимания Конституции неотчуждаемые права и

свободы личности, принадлежащие каждому от рождения. В со-

став России входят 89 субъектов Федерации (в том числе 21 рес-

публика), обладающие статусом, который определяется Консти-

туцией РФ и конституцией или уставом соответствующего субъ-

екта РФ. Конституция закрепляет взаимоотношения трех отно-

сительно самостоятельных государственных институтов: Прези-

дента Российской Федерации, Федерального Собрания и Прави-

тельства Российской Федерации таким образом, что доминирова-

ние в этих взаимоотношениях принадлежит Президенту. В соот-

ветствии с этой Конституцией Россия становится президентской

республикой.

Предложенный проект Конституции решает конфликт на кон-

ституционном поле в пользу разрыва с традицией существования

Советской власти. Радикальная демократия покончила с деклара-

тивным и фактическим принципом руководящей роли КПСС в

1991 г., но роль Советов еще сохранялась вплоть до октябрьского

кризиса 1993 г. Политическое значение разрешения этого кризиса

заключается в том, что оно означало не только ликвидацию Вер-

ховного Совета РФ и Съезда народных депутатов, но и покончило

с принципом Советской власти в целом, не говоря уже о конкрет-

ных персонажах, организовавших политическую авантюру по за-

хвату телестудии <Останкино>.

Проблема собственности. Второе поле борьбы связано с изме-

нением форм собственности. Выигрыш на этом поле означает сти-

мулирование производства, соединение производства и потребле-