Через холмы и ещё дальше. 21 страница

Я увидела, как она сжала кулаки, лицо исказила гримаса отвращения и злобы.

- Извини меня, - вставила я. – Я всей душой сочувствую тебе и твоему чувству, но если ты имеешь что-то против моей лучшей подруги, оставь это при себе. По-хорошему.

В моём голосе не было явной угрозы, но Харриет быстро всё поняла.

- Поэтому я не могла ничего ей сделать, у меня не было возможности ей навредить. Ты слишком проницательна. Мои действия были бы замечены сразу, и ты ни на минуту не задумалась бы сохранить наши положительные отношения.

Я холодно кивнула.

- Правильно думала. Я бы подвинула в сторону и наше родство, и наши отношения.

Харриет кивнула, то ли печально, то ли безнадёжно.

- Забудь об этом. Я уеду, и опасность не будет угрожать ни тебе, ни Нике, ни Андрею.

- Полагаю, о твоих чувствах я должна умолчать?

- В этом нет нужды, он и так всё знает.

Я пилотировала брови под чёлку.

- Я написала ему вчера вечером. Сегодня мы с ним не встретимся, значит, всё в порядке.

- А почему ты не сказала ему об этом раньше?

Харриет пожала плечами.

- Я ему не нравлюсь. Это и так было видно. С объяснением у меня пропала бы возможность нормально с ним общаться.

- Логично.

Это было всё, что я могла сказать. Мы молча смотрели друг на друга. Наконец Харриет прерывисто вздохнула и сквозь сжатые зубы с болью выплюнула:

- Я ненавижу тебя. Ты вздорная, наглая девчонка, ты не так уж и красива, ты не знаешь, чего хочешь, ты не любишь никого, ты не веришь и отвергаешь любовь других. И тебя все любят! Тебя всё равно все любят! Твоим капризам потакают, в тебе друзья души не чают, и почему? И за что?!

Она сжала кулаки, будто готовясь меня ударить. Я отпрянула невольно, как тут вошла бабушка.

- Попрощались? – голос прямо приторный. Тоже рада, небось, что гостьи уезжают.

- Да.

Я протянула руку Харриет. Она помедлила, но затем приняла рукопожатие, стиснув мои пальцы до боли и хруста. У меня ни один мускул на лице не дрогнул.

Я глядела в окно на отъезжающие автомобили и думала, что Харриет чертовски права. Но ничего нового она мне не сказала, я и так это угадывала и сама этому поражалась.

Когда вода начала спадать, мы вместе с Адамом стали ездить к Данте, навещать болеющего и страждущего общества полудемона. К счастью, он просто здорово простудился (а я говорила, чтоб шапку надевал…). Но на поправку после наших визитов пошёл быстро, а к концу марта и вовсе вернулся к нашей бурной жизни.

Мы с Адамом гуляли подолгу, «дышали свежим воздухом». Я не сомневалась, что он окажется замечательным собеседником – и не ошиблась. Иногда мы брали с собой Акуму, который жался ко мне под курткой, но иной раз мог вылезти на солнышко, на минуточку.

Разумеется, я всегда брала с собой очередную тетрадь – сменялись они быстро. Адам предложил мне начать перепечатывать это всё, чтобы не закопаться потом. Но мне пока не хотелось. Пусть тетради будут сколь возможно долго. Я не хочу заканчивать наше уединение над книгой.

Я не могла придумать конец, поэтому продолжала и продолжала. Адам ничуть не волновался по этому поводу, только посмеивался иногда.

- На словах ты Лев Толстой, а на деле ещё хлеще – «Война и мир» нервно курит.

Однажды меня и Диана почтила приездом.

- Царь! Дорогой! – я обняла её, и оглядела. Думала, что она будет выглядеть утомлённой и заученной, но ничего подобного. Диана была бодра, строга и свежа.

- Ужасно по тебе соскучилась! – она села на мягкий диван и блаженно закрыла глаза. – Что нового?

Я быстренько вывалила ей все новости.

- Недурно. Кстати, хотела спросить… Если не секрет, что вон в той шкатулке? – она указала рукой на резную серебряную коробочку на камине. Большую коробочку. – А, а это Андреев подарок?

- Ага.

С его подарком я проводила время после ссор. Мы с Акумой запирались в большой гостиной и я в гулкой тишине крутила ручку шарманки. Ничто не успокаивало так, как London Bridge is falling down. Акума тоже полюбил эту мелодию и неизменно под неё засыпал. Когда я успокаивалась, то брала спящего кота и шарманку, и уходила к себе.

Вообще я подозреваю, что полдома ненавидело эту милую английскую песенку.

- Это дедушкино. Вернее, прадедушкино, - я сняла с камина шкатулку. Села рядом с Дианой, она заинтересованно уселась поудобнее и принялась её разглядывать.

- И?

- Это семейная драгоценность, но её терпеть не могут.

Я отщёлкнула замочек. Внутри лежал серебряный револьвер.

- Оу.

- Из него застрелилось трое Вронских. Отец моего прадеда, его брат и он сам. Говорят, что из него по поверью должна застрелиться ещё и девушка, но никто не хочет в это верить, - я посмотрела на Диану. – Потому что в семье только одна истеричная дама с суицидальными наклонностями, и она единственная наследница. Все эти легенды… Глупость одна, если честно. Просто подошло под меня и всё. Точно так же могло подойти и под маму…

Диана фыркнула.

- Самоубийство – большой грех, радость моя.

- Ну, всё очень относительно, - я усмехнулась про себя. – Ты знаешь, я не принимаю понятие греха, как его преподносят. Кто определяет, что порок, а что добродетель? Это всё люди. Если подумать, в нашей вере сразу видно, что человек ко всему руку приложил. Она похожа на детский современный мультик. Всё упрощено – чисто людское стремление. У нас герой либо хороший, либо плохой, и третьего не дано. У нас нет чистилища, либо ад, либо рай. До абсурда просто. По такой же системе строится оценочная система на ЕГЭ, а? По баллам. Не знаю, может там наверху и ставят оценки. Это было бы забавно.

- Князь, опять ты ересь городишь…

- И ничего подобного, я тебе излагаю свои мысли. Все боятся попасть в ад – а откуда они узнали вообще, что он там есть? Кем доказано?

- Ну, люди переживали клиническую смерть…

- Я ни одного случая такого не знаю, чтобы попадали в ад, или в рай, дорогуша. Всё, что нам известно по религии, придумано другими людьми. Слушай, ну это чисто по-детски. Это вот придумать и бояться. Это я так в шесть лет вдруг задумалась – а что, если у меня в шкафу живёт ну кто-то там? А почему бы и нет! И исправно его боялась до восьми лет. Это из той же оперы, Царь-батюшка.

- Ну…Может быть. Хочешь сказать, ты не боишься?

- Я боюсь только пауков и темноты, больше я ничего не боюсь.

- Ух, как… Мне бы так! А, не знаю, безответной любви ты не боишься?

Я аж поперхнулась.

- Сравнила! Да твоя безответная любовь рядом с моей арахнофобией и рядом не стояла!

- Ха-ха, верю-верю! Нет, а если серьёзно, любовь – это самое прекрасное...

- Кто тебе сказал?

- Князь, это общеизвестно!

- Вау, люблю такие объяснения. Дорогуша, я не доверяю людям в отношении смысла жизни и абстрактных понятий. Никто толком объяснить не может, что такое любовь. С биологической точки зрения она совершенно бесполезна, - я откинулась назад и разложила руки на спинку дивана. – Размножаться можно и без высоких чувств.

- Князь, ты до противного реалист!

- И я этому чертовски рад.

- Любовь – это высшее. Это лучшее, что может быть в человеке…

- Я положительно не понимаю людей, моя дорогая! Одна моя знакомая готова была вешаться на шею каждому встречному любви ради! Что она понимала под этим словом-то? Поцелуи взасос при луне? Букеты роз и сухое вино? Это абсурд, Царь, натуральный абсурд, вы сохнете по тому, о чём понятия не имеете! Это бесполезно, это глушит рассудок… Да, именно так! Любовь глушит разум! Вы носитесь с этим высоким чувством, как с писаной торбой. Это же… да это помешательство, Царь, это болезнь! Психика этого не принимает в адекватном варианте. Смотри, есть объект. Все мысли направлены на него – постоянно! Без него плохо, с ним хорошо, везде искать его, всегда думать о нём, а если его нет, то мама, роди меня обратно.

- Князь, я тебе уже говорила. Любовь делает человека лучше, очищает, облагораживает…

- В каком ж месте?

- Не перебивай! Любовь меняла судьбы, понимаешь?

-Сломанный позвоночник может изменить судьбу куда как масштабнее.

- Князь!

- А с шизофренией так вообще жить весело! Любовь – это как шизофрения, это ненормально. Это ж мания… Потеря рассудка… Ты никто и ничто без другого человека, ты боишься либо того, что его потеряешь, либо того, что он тебя не примет.

- То есть, хочешь сказать, лучше всего одиночество? Остаться одному?..

- Уж лучше так. Если хорошенько присмотреться, любовь – элементарная субстанция отношений. Она примитивна, на самом деле. Сложности возникают, потому что мозг, собственно, не задействован, решить что-то вообще сложно.

- Элементарная? Примитивная? Да ну тебя.

- Да, примитив.

- Князь, я понимаю, если бы ты умел любить…

Мне кажется, я этого не умею. И мне как-то норм.

- Ну да. Зато я с грехом пополам умею дружить, и как следует – ненавидеть.

- Ненавидеть как следует? Это как, можно полюбопытствовать?

- Конечно, можно. Ну вот ты любишь всей душой, а я так же, только ненавижу.

- Отдаёшь ненависти всю себя. Это неправильно.

- Только вот не говори мне про постулаты правильной жизни. Я уважаю и понимаю людей, которые ненавидят. Ненависть, наверное, самое искреннее чувство. Ему можно доверять. Что я и делаю.

- Ты с ним живёшь вот уже сколько лет! Она просто разъедает тебя изнутри!

- Не отрицаю, но это очень практично. И её можно контролировать. Любовь – нет. Там тебе просто снесёт крышу, и дело с концом.

- Князь, это странно; твои размышления странны.

- Я тоже так думаю. Все так думают. Но я ничего такого особенного не говорю, и даже не призываю тебя думать так же, заметь.

- Спасибо! Хоть этого ты не просишь. Князь, но у тебя либо ненависть, либо равнодушие… Даже к родственникам!

- Мм, я хотела бы не чувствовать вообще. Равнодушие, конечно, губительнее ненависти, и в гораздо большей степени осуждаемо, но оно облегчает жизнь. Ну согласись.

- И как же мы выживали бы в таком обществе?

- Никак. Вот тут ты права. Хотя знаешь, для чего-то нам ведь нужно чувство долга? Вот, будет самое время приложить его к месту и как следует.

- Эх, Княжич, Княжич… Ты стремишься упростить себе жизнь.

- Да, и на мой взгляд, это вполне объяснимо и разумно. Не вижу причин, по которым мне нужно было бы жизнь себе усложнить.

- У нас не самая плохая жизнь, нам во многом повезло больше, чем нашим знакомым.

- Я и не хочу ни с кем меняться. Что бы ни случилось, я не хочу оказаться на месте кого-то. Моя философия уничтожит любого.

- Абсолютно! Она просто орудие массового поражения!

Я не успела ответить, потому что вошла бабушка и предложила нам прогуляться.

- Будут тут играть в карты, или опять позвали отца Георгия… - хмыкнула я. – Развращают священника, как могут – карты, вечера, балы…

- Ну-ну, будет тебе язвить по его поводу.

Мы шли под свежими порывами молодого весеннего ветра к морю. Там дуло, конечно, не дай боже, зато виды были замечательные.

Под ногами хрустела галька, волны шумели о прибрежные камни, вода шипела и погружалась ниже сквозь мелкие «блинчики», отшлифованные морем.

- Знаешь, Марин, - начала Диана после продолжительного молчания. – Мне очень нравится Андрей.

- И вполне заслуженно, он достойный молодой человек…

- Нет, не в том смысле… И почему ты никогда не подумаешь сначала про любовь?..

- Потому что я вообще стараюсь думать о ней как можно меньше. Моя истинная любовь ждёт меня дома, и имя ей – Демон.

Диана фыркнула и рассмеялась.

- Я так и знала, что будет что-то вроде этого. Твоя любовь к этому животному меня удивляет.

- У нас горячая взаимность, чтобы ты знала.

- Я не сомневалась.

- Ну так, что там с твоим неспокойным сердцем?

- Ах, ну да. Ну, понимаешь… Он такой… такой умный, такой вежливый, такой… красивый, в конце концов…

- Понимаю, знаешь ли.

- Но мне кажется, ему до меня и дела нет.

- Уверяю, он очень тебя ценит. Не так давно мы говорили с ним о наших общих друзьях, и он очень тепло и с большим уважением отзывался о тебе.

- Но мне нужно не только уважение…

Я прямо споткнулась.

- То есть, конечно, это важно, - быстро поправилась Диана. – Но это не главное… Я думаю, что это мой человек, понимаешь? Мой. Мне кажется, с ним я смогла бы прожить всю жизнь…

- Царь, кормилец, я тебя не узнаю!

Я что-то даже испугалась. Это было совершенно не в стиле Дианы – толкать такие речи.

- Да я знаю, знаю… Ну просто понимаешь, я устала от этого однообразия… Дом, институт, к тебе…

- Особенно последнее, оно добьёт кого угодно.

- Прекрати!

- Я серьёзно! Я не знаю, во что скоро превратятся наши отношения с бабушками, но тебе лучше не видеть наших столкновений!

- Князь, ты ангел по сравнению со мной. Я серьёзно, ты бы видел…

И начинается долгая и горестная история.

Весна погуляла, и ушла.

В один из таких деньков уходящей весны мы с Адамом поднимались по поросшему вереском склону.

Когда мы взошли-таки на вершину, перед нами расстелилась вересковая пустошь.

- Помнишь, мы тут играли? – с улыбкой спросил Адам, оглядывая солнечное пространство, шевелившееся под дуновением ветерка. – Тебя почти не видно было в вереске.

- Это я помню. Ещё бы. До чего же это огромная пустошь… И как нас отпускали сюда?

Мы сели на траву рядышком. Я обхватила колени руками и принялась созерцать вид, от которого сердце начинало стучаться в рёбра, как птица о прутья клетки. Вниз круто уходил склон, и вереск, вереск… А далеко впереди, почти около горизонта, темнели холмы.

- Знаешь, Адам… - я вздохнула и подтянула колени к груди. – Была б моя воля, я бы прямо сейчас убежала… Прочь отсюда, от этих несносных бабушек, неродных сестёр, от школы, от всего…

- И от будущего?

- От будущего… - тихо повторила я. – Если бы от него можно было бы скрыться, спрятавшись в вереске… Сидеть там и сидеть на солнце, дышать ветром, слушать свет и быть самым одиноким и счастливым человеком на свете!

Он промолчал, но улыбнулся.

- Мне всё время кажется, что мне чего-то не хватает… - продолжила я, глядя вперёд.

- А как же Акума? – засмеялся Адам.

- О, он для меня всё. Та мелодия, которую подарил Андрей, Акума и кукла… Всё… Иногда мне кажется, что я живу этими тремя вещами.

Я вздохнула. Адам одной рукой погладил меня по плечу и прижал к себе.

- И куда ты убежишь?

- Мне всё кажется, что это, то, чего мне не хватает, вон там, - я махнула рукой. - Я бы убежала далеко… Через холмы и ещё дальше… Только бы добежать… Если бы я не уставала так… Я бы бежала и бежала, и не останавливалась бы, пока не перешла холмы. Никогда не остановилась бы.

- И я бы куда-нибудь сорвался… До моего счастья далеко бежать.

- Куда? – полюбопытствовала я, заглядывая ему в лицо. Адам засмеялся и махнул рукой на горизонт.

- Через холмы и ещё дальше! Мне кажется, оно именно там. Я всё детство, пока жил здесь, хотел дойти туда и посмотреть – а что там, за этими холмами? Всё время казалось, что что-то там такое, моё…

- А может, там и нет ничего… - вздохнула я.

- Может и так. Но попробовать-то надо? – он лукаво посмотрел на меня. – Хотя я знаю наверняка, что там есть замок. С него можно увидеть нас сейчас.

- Правда? – я удивлённо на него воззрилась.

- Честно. Отец туда ездил. Говорит, замечательный замок… Там лес рядом примыкает, видно море, холмы и вереск. Знаешь, как в Ирландии.

- Я всегда мечтала поехать в Ирландию…

- Говорят, замок собираются продавать.

- Я б купила…

- Он тебе так нужен?

- Очень.

Мы помолчали немного. Да, этот замок – мой реальный выход. Княжества больше нет, а это поместье наверняка идеально бы подошло под мой дом… Я могу просто его купить, и переехать туда после совершеннолетия…

- Тут так хорошо… Так спокойно… - я вздохнула.

- Люблю вереск… Знаешь, как он называется по-другому?

- Ну?

- Эрика. Вереск на языке цветов – символ одиночества.

- А ты разве… одинокий человек?

- Ну, мы все одиноки. От рождения и до смерти. Просто кто-то тяготится этим, а кто-то, как мы с тобой, нет.

- И встретились два одиночества… - пробубнила я.

Он расхохотался.

- Нет, это в другом смысле, и к нам не подходит. В детстве у меня был Андрей и ты, мне никогда не было одиноко. Наверное, тот человек не одинок, который не успевает осознать своё одиночество.

- Кстати, да… - Я задумалась.

- Тебе нравится Данте?

Внезапный вопрос.

- Конечно! Я его обожаю всеми фибрами души. Как и Диану, и Андрея, и тебя.

А не слишком ли много ты наговорил, Князь? Я прикусила язык.

- Хм. И Андрей его обожает. Мне Вероника тоже нравится… Такая сильная, юморная, и простая, что ли… вместе с этим.

- Наш Дант прост, как валенок!

Он снова засмеялся.

- Ну нет, значит, это всё-таки не про нас. Простые – это не мы…

- Ну вот.

- Ты именно из-за Данте разорвала помолвку с Андреем? – спросил он гораздо тише.

- А? – я не поняла.

- Ну, они же с Андреем друг другу нравятся…

- Нет, милый мой, во-первых, это пока симпатия со стороны Андрюхи, а во-вторых, я разорвала из-за себя.

- Что? А ты разве… Вы с Андреем…

Я на него так посмотрела, что он прикусил язык.

- Нет! Мы с Андреем не! Почему все так думают?

- Ну знаешь ли, он так увивается рядом…

- Он мой лучший друг. Наравне с вами. Все дела. А теперь объясни мне одну вещь…

Адам заметно напрягся.

- Почему нельзя было мне сразу сказать, что мы были помолвлены?!

Он грустно улыбнулся.

- Это всё Андрей. Это всё он.

- Сваливаешь всё на него?

- Да я шучу. Но просто, Марин, я слишком люблю и его, и тебя. Неужели ты бы обрадовалась, если бы всё прошло по плану? Представь, тебе сообщают о том, что ты не сегодня-завтра выскочишь замуж за меня. Меня ты к тому моменту не видела уже… Эм… Двенадцать-тринадцать лет, где-то так. Мы с тобой и сейчас-то трудно сходимся, а тогда бы… Тем более, сейчас ты во мне друга видишь, а представь, если бы пришлось видеть сначала будущего мужа. Ты понятия не имеешь, как я изменился за эти года. Только в институт поступила – вся жизнь впереди. Полно планов. И тут я. Явился, дес[23]! Ну и как?

- Я бы повесилась, - откровенно призналась я.

- Ну вот видишь! – он засмеялся. – Так что всё обошлось как нельзя лучше.

- Смысла нет для тебя. Помолвку мы с Андреем разорвали… А ты остался без невесты.

Он посмотрел на меня и улыбнулся.

- По-моему, ты беспокоишься об этом меньше всех.

- Я тебе больше скажу, дорогуша, - я обвела насмешливым взглядом равнину под нами. – Я больше всех радуюсь.

Он фыркнул и рассмеялся от души.

- Ты неисправима! Нет, слушай, я без намёков, просто интересно: почему вы трое так не хотите замуж?

- Трое?.. – я моргнула одним глазом. Раздвоение личности пережить можно, но растроение…

- Ну, ты, Диана и Данте. Вероника.

- А, - я даже успокоилась. Ветерок взъерошил волосы, придавая бравый вид. – Видишь ли, у нас много «удачных» примеров замужества перед глазами…

- Хм. Ну, это же не значит, что и ваша жизнь сложится так…

- Нет, я не так начала.

Я уселась поудобнее, сложив ноги по-турецки. Адам развернулся ко мне и приготовился слушать.

- Что происходит, когда девушка выходит замуж? Я имею в виду, в большинстве случаев. Сначала ничего особенного. Но и с мужем – это уже весело. Я не знаю, как там Данте или Царь, но я сойду с ума от общества одного человека. Видеть одно и то же лицо на протяжении многих лет – пусть даже и любимое лицо, - у меня съедет крыша. Начинается постоянная работа по дому. Частенько в замужестве проявляются все недостатки твоего мужа, о которых ты до того даже представления не имела. Пустая раздражительность, расхожесть интересов, желаний – это всё ужасно давит на человека. А если ещё и очень повезёт, и муж начнёт качать права на мотив «Твоё место на кухне!», «Иди, готовь борщ, женщина!» и т.д., то, боюсь, я без рукоприкладства и постоянных ссор не обойдусь.

А потом… а потом начинаются дети. Есть мужчины, которым, блин, вынь да положь ребёнка. Разумеется, ему девять месяцев не мучиться, не рожать, и, главное, потом не кормить и не нянчиться с ним. Потому что, как ни крути, а мается всё равно женщина. Так, прибавляем предыдущие претензии, плюс дети – а это ни минуты покоя – и получаем единственный выход. Через повешение. К тому же дети – это конец карьеры, это конец тех маленьких остаточков свободы. Ты связан по рукам, ногам и нервам!

- Марин, - Адам не удерживал уже улыбку. – Я понимаю, куда ты клонишь. Но послушай, а если муж не будет препятствовать твоим интересам, а карьеру можно продолжить, когда ребёнок вырастет? И если муж будет поддерживать – ведь есть и такие, согласись? Может, тогда всё не так страшно.

- Нет, страшно, я не могу думать о замужестве без отвращения, - скривилась я.

- А ты упускаешь такое понятие, как любовь к мужу.

Я быстро и изумлённо на него посмотрела.

- Ты это мне говоришь?

- А кому же ещё.

- Адам, ты разве не в курсе?

- Я знаю, как дурно ты относишься к слепому чувству… Но ведь я и не о нём говорю.

- Разумной любви нет.

- Здрассте, это почему?

- Ну уж не знаю! Ни разу её не видела!

Он хитро прищурился и скрестил руки на груди.

- Но ты ведь любишь Диану. И Веронику, и Андрея.

Я встала. Посмотрела на холмы – как будто они могли помочь мне в этом словесном сражении.

- Как сказать – я ведь не влюблена. Наши отношения не мешают мне видеть их недостатки, негодовать на них, я не думаю о них постоянно, хотя и не могу без них. Я уже говорила, как больно мне будет, если их не станет. Но всё-таки, знаешь, я не влюблена в них всеми фибрами своей души. Я… - я задумалась, чтобы подобрать слово. – Я уважаю их. Вот. Я готова преклоняться перед ними, и считаю их гораздо более достойными людьми, чем я сама. Я ставлю их выше себя, как бы там ни было.

Адам кивал, продолжая улыбаться.

- Вот, собственно…

- Это разумная любовь, дорогая моя.

- Это называется «дружба», умник.

Он рассмеялся. Я села.

- А может, ты и прав…

- Конечно, прав. Больше тебе скажу, ты путаешь понятия «любовь» и «влюблённость».

Я недовольно отвернулась.

- Ну признайся, а, что всё это время ты доказывала ошибочное.

- Иди на фиг.

- Ну Марин!

- Иди на фиг, я сказала.

- Будь разумной!

Я вздохнула.

- Ну ладно. Признаю, что всё это время просто-напросто путала два понятия и отстаивала чёрт знает, что.

Адам зааплодировал. Я пихнула его ногой.

- Не ёрничай!

- Но я ведь правда рад!

Я надулась.

- Ладно, оставим это. Хотя нет, почему…

Я закатила глаза.

- Может, не надо? Что мы ещё не выяснили?

- Кое-что. Андрей поделился как-то твоим высказыванием: дескать, ты у нас любить не можешь.

- Ну?

- Не отпираешься от своих слов? – поинтересовался Адам.

- Нет, с чего бы?

- Отлично. Ну, раз мы с тобой выяснили, что ты у нас путала две вещи… То можем с чистой совестью заявить, что ты не можешь быть влюблённой дурой. А любить можешь вполне.

Я расхохоталась.

- Во завернул! Молодец, Адамка, хвалю! Ну давай, расскажи мне, что я ещё умею!

Он лёг на спину, довольно ухмыляясь.

- Раз ты так просишь… Мне кажется (на мой взгляд, заметь!), из тебя вышла бы неплохая мама…

- Нет, радость моя, - прервала его я, - это уже слишком. Я отличная хозяйка для моего кота, но не больше!

- Он тебя любит, этого я не отрицаю…Сегодня ждал тебя…

- Он чуть не сдох от радости, когда меня узрел! Что ж ты хочешь, я единственный человек в этом доме, кому он вообще нужен…

- …Кто каждый раз рискует сыграть в ящик, когда видит его после учёбы…

- Замолчи, я серьёзно! Его терпеть не могут…

Да, история вообще получилась забавная. Мало того, что бабушка не одобряла животных в целом, так я завела кота, чёрного, назвала Акумой, то бишь Демоном, сама записалась в атеисты и вот ещё ношу на шее печать демона из мультика. Скандал по поводу последнего просто вынес мне мозг – вернувшись к себе, я хохотала минут двадцать. Настолько это было глупо и маразматично.

Адам задумчиво смотрел в лазурное небо. Облака живописными громадами двигались по небу, а на вереске торопились за ними мягкие и большие тени. Я глядела на холмы.

- Марин…

- Чего тебе?

Он снова задумался.

- Слушай… Ты ведь у нас начинающий писатель?

- Да. Кому это не знать, как не тебе! Всегда хотела и сейчас хочу. Больше того, я им стану.

Он мягко улыбнулся.

- Вот смотри: сейчас пишется твоя история. История Князя Серебряного. Как она закончится?

- А какие варианты есть? – поинтересовалась я.

- Хм, ну, скажем так: всё может завершиться трагедией, а можно дописать счастливый конец.

Я вздохнула.

- Оба варианты одинаково глупы.

- Почему? – он с лёгким удивлением посмотрел на меня.

Я оперлась на руки и откинула голову назад, закрыв глаза и вдыхая весенний ветер.

- Вся моя жизнь – это противостояние. Я бунтую против бабушек, против родителей, против общественных норм и устоявшихся понятий… Трагичный конец убьёт меня. Если я не выдержу и закончу жизнь самоубийством… - я вспомнила знаменитый револьвер. – То это будет означать только одно – я сдалась, я не выдержала, и это их победа. Они ещё больше утвердятся в этой жизни, в своём мнении, и вся моя жизнь будет прожита даром. Это кошмар. Я не могу вообразить себе концовки страшнее. Все мучения напрасны…

- А счастливый конец?

Адам смотрел на меня совершенно серьёзно.

- Ну а там что может быть… Простить, забыть, отказаться от своих идей, отринуть свои принципы и влюбиться…

Я вдруг внутри вскипела. Не разозлилась, а вскипела. Что-то полыхнуло где-то глубоко, высветив единственный вывод:

- Этого не будет!

- Но почему?

Я как-то презрительно на него посмотрела.

- Ты сам начал говорить о моей жизни, как о книге. Хорошо! Я знаю, моя «книга» мелочна и написана по-детски, сюжет странен, повествование нескладно, а мысли слишком горячи и порывисты, чтобы кто-то воспринимал их всерьёз. Закончить счастливо – это было бы нелогично и смешно. Простить всех означало бы единственно одним махом перечеркнуть всю мою внутреннюю работу. Многолетний труд по созданию самой себя. Все силы, положенные на формирование жизненной позиции, принципов и идеалов. Всё, что было получено через горький опыт, через унижение, боль, обиду, ненависть, через редкие, но рвущие на части слёзы. Господи, я ненавижу плакать… Люди не захотят читать такую книгу, потому что в ней нет сладкий поцелуйчиков при полной луне, нет взаимопонимания и идиллии, им нужна утопия! Всё, что ей не соответствует, тревожит! Заставляет задуматься, лишает покоя! Я не могу ради чужого спокойствия взять и обнулить всё! Это значит плюнуть на наши горести, переживания, выстраданные мысли – и неважно, чьи – мои, Дианины, Вероникины, да многих! Это глупо, да; это пустая детская дребедень, эта книга, но чего она мне стоила! Самоубийство поможет восторжествовать низким, пошлым, трусливым принципам моих родных. Плевать мне на бабушек, на маму, на отца, если они хотят меня сломать, сгубить, я останусь собой до самого конца! Значит, моя история продолжится. Я буду продолжать своё шоу, пока не умру – но не от своей руки. Это будет моё представление, а все остальные вольны уйти со сцены – или я сама прогоню их… Эта книга не имеет конца. Нет ничего однозначного, как же вы этого не поймёте?.. Её невозможно завершить.

- Ты думала о самоубийстве? – тихо спросил Адам. Мне вдруг захотелось его обнять, чтобы отогнать от него эту мысль.

- Да, признаюсь; раньше думала. Да и сейчас иногда мелькает. Но это ничего, ничего, Адам! Я уже решила – что бы ни случилось, я буду жить. Жизнь вопреки. Как бы гадка она ни была.

- Жить из принципа? – вздохнул Адам, глядя на холмы.

- Да.

- Жизнь назло?

- Да.

- Это глупо! – воскликнул он, вскакивая. Я от неожиданности чуть не упала. – Ты хоть понимаешь, насколько это глупо?!

Я смотрела на него во все глаза, растерявшись. Видимо, Адам понял, что нет, не понимаю, раз так на него вылупилась.

- Жизнь с такой целью бессмысленна, Марина! Что ты пытаешься им доказать? То, что они ошибаются? Ты им все шестнадцать лет пытаешься это обозначить, и что?! Их уже ничего не исправит, они до гроба будут на своём стоять, а ты хочешь потратить на них свою жизнь? Свой талант, свою душу отдать на такую грязь… Принести в жертву всё, что имеешь, только из желания противостоять?

Я уставилась в траву. Даже разреветься захотелось от отчаяния.

Адам сел так же резко, как встал. Схватил меня за плечи.

- Оставь это, Марин! Слышишь? Это ни к чему не приведёт.

В эту минуту мне расхотелось быть писателем.