ГЛАВА 2. Григорий Аронович еще с полчаса посидел в кабинете, не было сил идти к своим самым близким людям с таким тяжелым известием

Григорий Аронович еще с полчаса посидел в кабинете, не было сил идти к своим самым близким людям с таким тяжелым известием. Написал две записки: одну в мастерскую, что его не будет в городе несколько дней, вторую – рабби Леви-Ицхаку, где коротко изложил историю со своим племянником, прося срочно прислать в Полтаву хорошего адвоката.

Часы по всему дому отбили одиннадцать. Он поднялся из-за стола, прошел в столовую и, увидев заплаканное лицо жены, был рад, что она уже все знает: не надо выдумывать причину своего ночного ухода.

– Ты к нашим? – спросила она.

Григорий Аронович ласково обнял ее за плечи.

– Ну, ну, не расстраивайся, все будет хорошо. Я останусь у них ночевать, а завтра мы с Семеном и Николаем Ильичом поедем в Полтаву к следователю. Может быть, задержимся там на несколько дней. На письменном столе лежат две записки. Пусть Степан с утра отнесет одну в мастерскую, другую – рабби Леви-Ицхаку, насчет адвоката.

– Сменное белье возьмешь?

– Положи на всякий случай пару рубашек, носков, ну, и остальное, что сочтешь нужным. И попроси Степана подогнать извозчика.

Пришел Степан, доложил, что экипаж ждет у крыльца.

Ночь была промозглая. Ветер проникал в щели экипажа, холодил лицо и шею. Григорий Аронович поднял воротник шубы. За окном мелькали светящиеся названия крупных магазинов и ресторанов, иллюминированная реклама. Проплыли зеркальные двери отеля «Франция» с выстроившимися перед ним экипажами.

Несмотря на поздний час, на Екатерининском проспекте было полно людей. Редко бывая на улицах в такое время суток, он с любопытством смотрел на ночной город. За 30 лет жизни здесь он всем сердцем полюбил Екатеринослав с его широким проспектом и бульваром, красивой архитектурой домов, придававшей ему облик европейского города. Он и сам здесь построил кое-что стоящее. Вот они только что проехали мимо четырехэтажного дома на углу проспекта и Казанской улицы. Даже извозчик причмокнул от удовольствия языком и обернулся к нему, чтобы он обратил внимание на этот дом и оценил его красоту. Это был «его» дом, построенный несколько лет назад для купца Касьянова. Вся плоскость фасада здания от второго до четвертого этажа была покрыта стилизованным лепным орнаментом: сказочными грифонами, фантастическими оленями с огромными, как деревья, рогами, совами, лебедями. А если бы извозчик попал в его внутренние помещения, то увидел бы там поистине царскую роскошь. Именно так, на самую широкую ногу, не хуже, чем цари и их вельможи, хотели жить нынешние купцы и промышленники, не жалея денег на дорогие драпировки тканей, расписные плафоны, стенное панно, мозаику, внутренние дворики с фонтанами и китайскими чайными уголками.

Похожий заказ ему сейчас сделал предприниматель Влас Петрович Шаровский, пожелавший, чтобы его дом стал самым красивым во всей губернии. Человек без образования, с трудом выражает свои мысли, зато имеет заводы, рудники, пароходы, баржи, пристани в разных городах и Бог знает что еще. Выполнять такие заказы для архитектора одно удовольствие, так как не надо экономить на дешевых материалах и отечественном мраморе.

… В окнах Рывкиндов было темно. Боясь разбудить Лию, он слегка нажал на кнопку звонка. Дверь открыла заспанная кухарка и, удивившись позднему приходу гостя, пошла будить хозяина. Семен вышел в халате, с сеткой на голове.

– Гриша, так поздно! Что случилось, опять бандитские угрозы?

– Еще хуже. Лия спит?

– Спит.

Они прошли в кабинет Семена. Григорий Аронович сразу перешел к делу, передав ему слово в слово рассказ Лизы.

Семен сжал руками виски.

– Никогда не поверю, что Кеша – грабитель и убийца. Кто угодно, только не он. Помню этих двух, которые жили у нас, Славу и Арона. Слава больше молчал, из дома не выходил. Арон же все время где-то пропадал. Этот способен на что угодно, грубый, самоуверенный, наглый тип. Тогда еще Лиза сбежала к нам от Николая, и они оба увивались около нее. Так говоришь, все они анархисты, и Лиза твоя анархистка? Когда же они успели с ними связаться?

– Давно, еще до Лизиного замужества, они собирались у нас дома: дети Соломона и Ефима, их гимназические друзья, да и Кеша часто бывал. Я тебе не говорил тогда, ко мне приходил Богданович, хотел произвести обыск. Я надеялся, что Лиза успокоится, займется мужем, учебой. Видно, крепко в них эта чума сидит.

– Что же делать, к кому обращаться? – в отчаянье воскликнул Семен Борисович. – Ты меня, как обухом по голове. И еще депрессия… Неужели он так серьезно болен?

– Мы договорились с Николаем Ильичом завтра ехать в Полтаву, и ты с нами должен ехать. Надо добиться, чтобы Кешу до суда выпустили под залог, – уверенно говорил Григорий Аронович, стараясь успокоить друга, как совсем недавно его самого успокаивал Николай.

– Лия этого не выдержит.

– Оставь ей записку, чтобы срочно пошла к Сарре, та ей все расскажет. Пусть пока поживет у нас, вместе им будет легче. Может быть, теперь возьмешься за ум?

– Не могу, Гриша, это выше моих сил. Да и с Лией мы теперь совсем чужие, прежнего не восстановить.

– Я специально попросил Николая Ильича поехать с нами, он человек толковый, а я что-то совсем перестал соображать со всеми этими делами. И сердце не отпускает, так и кажется, что сейчас лопнет... Да, дожили мы с тобой до веселых дней.

Семен принес Фальку постельное белье и ушел, ошарашенный случившимся. Григорий Аронович лег на диван, но сон не шел. Включил настольную лампу. Мягкий свет упал на единственную в кабинете картину – большой портрет молодой Лии. Очень точно художник сумел передать в ее красоте независимый и своенравный характер, покоривший в свое время в Нежине двух друзей-реалистов. Когда Лиза подросла, она стала точной копией этой молодой Лии. Видимо, они обе пошли в какую-то их общую прабабку. И характеры у них похожи. Семен все терпел, пока была любовь, а когда чувства прошли, стал уставать от капризов жены и искать утешение на стороне. «Как бы ни произошло то же самое у Николая с Лизой?» – подумал Григорий Аронович, и быстро отогнал эту мысль, так как за грудиной тут же появилась знакомая боль.

Всю ночь он вертелся с боку на бок, проваливаясь иногда в пустоту. Очнувшись, смотрел на часы, боялся проспать нужное время.

* * *

Дело Иннокентия и Бокова вел молодой и дотошный следователь Лобоцкий. Встретиться с ним оказалось не так просто. Первые три дня им говорили, что он болен, потом он вообще уехал куда-то из Полтавы. Из Екатеринослава, наконец, прибыл от рабби адвокат – Исаак Маркович Лакерник. Он уже на следующий день сумел встретиться со следователем и добился свидания родных с сыном.

Положение Иннокентия было серьезным. На первом допросе он признался, что является анархистом-коммунистом. В следующий раз он заявил, что убивал и будет убивать таких негодяев, как следователь Лобоцкий и его начальники Каульбарс и Столыпин. Лобоцкий был настроен к нему крайне недоброжелательно, игнорировал просьбу адвоката освидетельствовать его клиента на предмет психического состояния.

На встрече с родными Иннокентий сказал, что за ним все время кто-то следит, и ночью около кровати стоит жандарм с винтовкой. Из-за этого он не спит, ожидая с его стороны нападения. Любому непосвященному человеку было ясно, что Иннокентий тяжело болен. Однако следователь утверждал, что подсудимый может симулировать болезнь – обычное явление в тюрьме. И Лакерник с ним вынужден был согласиться. Сам Иннокентий в присутствии адвоката заявил следователю, что здоров и готов отвечать за свои поступки.

Исаак Маркович принимал родственников в своем номере полтавской гостиницы. Вид у него был озабоченный. Слыша от рабби Леви-Ицхака много хорошего о Фальке, он недоумевал, как племянник такого уважаемого человека мог оказаться замешан в преступном деле, если вообще не был убийцей, о чем свидетельствовало психическое состояние подсудимого, явно вызванное сильным потрясением. Ничего не стоит на него надавить и заставить рассказать всю правду или наговорить на себя лишнее, чем Лобоцкий активно пользуется. Он уже сейчас, после первых допросов Иннокентия и его угроз в адрес Каульбарса и Столыпина, намерен передать дело в военно-полевой суд. Только настойчивое требование Лакерника соблюдать все пункты процессуального кодекса вынуждают следователя откладывать свое решение. Таким образом, Исаак Маркович не мог сообщить родственникам Иннокентия ничего утешительного и неохотно отвечал на их вопросы.

– Разве несвязная речь Иннокентия и мучающие его галлюцинации не свидетельствуют о его тяжелом умственном состоянии? – настойчиво спрашивал адвоката Николай. – Его надо немедленно направить на обследование.

– Повторяю вам, молодой человек, подсудимый может симулировать свое поведение и тщательно продумать, что ему говорить в одном случае, что – в другом... Иннокентий тоже мог заранее спланировать свое поведение.

– Здесь совсем другой случай, – возмутился Фальк. – Откровенно о себе рассказывая, Иннокентий сам себя подводит к виселице. Его надо срочно отстранить от допросов. Исаак Маркович! Мы за деньгами не постоим, найдите путь к Лобоцкому и его начальству.

– Лобоцкий добивается, чтобы он признался, когда и где получил свое ранение. Если он симулянт, то сочинит ложную историю; если же, действительно, болен – рано или поздно выложит все подробности. Поэтому Лобоцкий не торопится отправлять его на экспертизу, но я буду настойчиво ее добиваться.

Николая интересовала судьба Бокова. Он не стал спрашивать о нем в присутствии Григория Ароновича и Семена Борисовича и, проводив их в свои номера, снова постучал к Лакернику. Адвокат был недоволен его появлением, решив, что он опять пришел к нему докучать насчет Иннокентия. Этот молодой человек казался ему слишком самоуверенным.

– Исаак Маркович, – сказал Николай, увидев недовольное лицо адвоката и подталкивая его от дверей обратно к столу, – меня волнует судьба второго вашего подсудимого, Сергея Петровича Бокова? Как его дела?

– А-а! Вы правильно сделали, что не стали о нем спрашивать при всех. Его могут выпустить до суда под залог, хоть сейчас.

– Значит, если завтра мы внесем 400 рублей, его выпустят.

– Несомненно. Только не 400, а 600.

Николай решил обратиться за помощью к своему старому другу, тоже большевику, Мише Левченко, жившему когда-то в Ромнах и перебравшемуся недавно в Полтаву. Тот радостно встретил его. Поговорили о делах. Миша сетовал, что социал-демократы после революции ослабили свои позиции, нет активных людей, хороших пропагандистов.

– Главное нет денег, – грустно добавил он. – Некоторые наши принялись за «эксы», нападают на лавки, грабят прохожих, никакой партийной дисциплины.

– А я к тебе как раз пришел за деньгами, мне надо срочно всего на несколько дней 600 рублей, под залог для доктора Бокова, члена вашей организации. Завтра его уже могут выпустить из тюрьмы.

– Знаю о нем. Но такие деньги?

– Только взаймы. Через два-три дня я тебе их верну. Даю слово.

– Хорошо, постараюсь достать. Приходи завтра вечером, часов в десять.

Левченко не смог найти такую сумму, и оставив Семена Борисовича в Полтаве, они вернулись в Екатеринослав. Фальк сам уже видел, что бесполезно надеяться на действия адвоката. Надо срочно, пока есть возможность, устроить Кеше и доктору побег из тюрьмы. Он хотел обратиться за помощью к своим богатым заказчикам и взять кредит в банке, но Николай его отговорил.

– И то и другое может вызвать подозрение у полиции, – сказал он, – она сейчас за всеми нами следит.

– Что же тогда делать?

– Занимать деньги у близких людей. Семен Борисович может продать часть акций своему дяде.

– Он обязан об этом поставить в известность правление.

– Это можно будет сделать потом, когда Иннокентий окажется за границей.

– Хорошо. Я с ним поговорю. Значит, и свои акции я не смогу продать?

– Давайте все-таки подождем известий от адвоката, потом уже все обдумаем.

* * *

Лия Львовна теперь постоянно жила у Фальков. Однажды она завела с сестрой разговор о том, что ей тоже придется вместе с сыном уехать за границу, ведь при его состоянии здоровья он не сможет находиться один в чужой стране.

– Только на Семена рассчитывать не приходится, – заплакала она, – мы там пропадем.

– Я поеду с вами, – не раздумывая, заявила Сарра Львовна.

– Ты оставишь здесь одного Гришу и детей?

– Гриша сможет изредка к нам приезжать, а здесь останется Зинаида. Лиза замужем, Артем через два года окончит университет и тоже женится, да и у Анны есть молодой человек. Не надо воспринимать все так трагически, перестань плакать и береги себя для сына. Мы найдем за границей самых лучших врачей, поставим его на ноги. Будь спокойна, я вас с Кешенькой никогда не оставлю.

В этот же день она заговорила об этом с мужем.

– Если Кеша окажется за границей, мы с Лией тоже поедем туда. Я должна во всем ее поддерживать.

– Она будет не одна, с ними поедет Семен.

– Ты еще не в курсе: его новая жена ждет второго ребенка. Не сомневаюсь, он их тоже вывезет с собой. Каково все это будет видеть бедной Лии? Ты посмотри на нее? Еще месяц назад она была до неприличия полной, а сейчас остались одни кости и кожа. Она ничего не ест, целыми днями плачет. И Кешенька в своем ужасном состоянии. Ему будут нужны улыбка и ласка близких людей, а не слезы и причитания больной матери, которая сама скоро сойдет с ума.

Григорий Аронович, приготовившийся уже ко сну и принявший две таблетки снотворного, вскочил с кресла и по своей обычной привычке стал быстро ходить по спальне.

– В какую же страну вы намерены ехать?

– В Америку, там много евреев, они помогут нам устроиться и найти хорошую клинику.

– Не понимаю, почему ты так настроена против Семена, он никогда их не бросит и все готов сделать для Кеши и Лии...

– Я должна поехать с ними. Если увижу, что Семен ведет себя нормально, тут же вернусь домой. Здесь без меня Зинаида прекрасно со всем справится. Ведь это всего на несколько месяцев.

– Я все думал, в кого пошла наша Лиза. Теперь вижу: в тебя. Вы все три – взбалмошные и сумасшедшие женщины. Только неужели ты думаешь, что я позволю вам ехать одним? Мы поедем все вместе, с детьми и надолго.

– Гришенька, я знала, что ты так решишь. – Она подошла к мужу и обняла его. – Прости, что я прежде не посоветовалась с тобой. Это такой рискованный шаг. Нам придется все бросить и начинать с нуля.

– Архитекторы везде нужны, в Америке тоже. А мастерскую можно открыть где угодно. Главное, что мы будем все вместе. Сейчас надо срочно найти деньги для побега. Я хотел взять кредит в банке, но Николай Ильич говорит, что это может вызвать подозрение у полиции, и в тюрьме усилят охрану Кеши. Он советует Семену тайно продать свои акции дяде.

– Знаю я этого дядю. Завтра же об аресте заговорит весь Екатеринослав. Надо срочно выставить на продажу наши дома, и продать все драгоценности. Сейчас многие уезжают в Америку, почему бы и нам тоже не уехать…

– Не забывай, что за нами может следить полиция …

– Ну, знаешь ли, человек, который берется за побег Кеши, запросил такие деньги, что обойдет любую охрану. Дождемся возвращения Семена из Полтавы, и если там все остается на месте, надо действовать.

– Ты мыслишь, как Николай Ильич. Он мне сказал то же самое.

– Он же мой любимый зять.

– Даже так, я этого не знал. Впрочем, и я рад Лизиному выбору.

– Гриша, ты сказал, что за нами может следить полиция. Неужели Богданович пойдет на это?

– Он выполняет свою работу, за это его нельзя осуждать. Пока я за собой ничего не замечал.

Он подошел к окну и задумчиво побарабанил по подоконнику.

– Америка! – произнес он вслух, всматриваясь в свое отражение на стекле. – Это даже хорошо, разом решится и другая проблема.

– Какая проблема, ты мне ничего не говорил?

– Да это я так, вспомнил одного купца, – спохватился Григорий Аронович.

Сарра Львовна, никогда не занимавшаяся никакими делами, кроме своего Благотворительного фонда, неожиданно развернула такую бурную деятельность, что Фальк только поражался, насколько она могла быть решительной и предприимчивой в ответственный момент. По разным каналам она выяснила, сколько могут стоить их оба дома, и где можно выгодно продать картины, антиквариат и драгоценности – не все, конечно, а только то, что они отберут для продажи.

Из Полтавы, наконец, приехал Семен Борисович с известием, что Кешу положили на обследование в тюремный лазарет. Оно продлится не меньше месяца, учитывая, что приближается Рождество. Лакерник остался в Полтаве, будет поддерживать связь телеграфом. Он не доверяет Лобоцкому, ожидая от него любого подвоха. Адвокату был выплачен очередной гонорар в 600 рублей.

Семену Борисовичу сказали о решении ехать в Америку. Тот покорно со всем согласился, обещав немедленно заняться продажей акций и выяснить все деловые отношения с дядей. Григорий Аронович предложил ему оставить в России всю его пивную торговлю и найти вместо себя человека, который под пристальным оком дяди будет управлять их общим бизнесом.

– Дядя давно ничем не занимается, все передал мне.

– Теперь пусть он поработает за вас двоих, или наймите управляющего. Так все делают. Зато у тебя останется постоянный доход. Время от времени ты сможешь приезжать в Екатеринослав и наводить ревизию.

Семен и с этим охотноо согласился. Вид сына в тюремной одежде и с больным взглядом не выходил у него из головы. В душе он желал, чтобы Кеша оказался симулянтом, в противном случае жизнь для его мальчика теряла всякий смысл. Он вспомнил своего другого сына, полугодовалого малыша, пухленького и хорошенького, как его мать-украинка. Он его усыновил и дал свое отчество и фамилию – Сергей Семенович Рывкинд. Вскоре появится еще такой красавец и еще… Но не один из них не заменит Кешу. Он хотел сказать Фальку, что ему придется вести в Америку и свою новую семью, но язык не повернулся говорить об этом в данной ситуации.

За два дня до Рождества обе семьи выставили на продажу свои дома и срочно опубликовали во всех газетах объявления о продаже картин, антиквариата (у Фальков) и старинной мебели (у Рывкиндов). Так им посоветовали сделать знающие люди с учетом приближающихся праздников. Григорий Аронович также занялся поиском людей, которые смогли бы в короткий срок приобрести его мастерскую.

На второй день каникул из Киева приехал Артем, срочно вызванный отцом в Екатеринослав. Последнее время сын проводил каникулы со своей невестой и был недоволен, что ему пришлось ехать домой. Григорий Аронович сообщил ему об истории с Иннокентием и их намерении с матерью уехать в Америку.

– А моя женитьба? Я хочу остаться в России.

Григорий Аронович на него так посмотрел, что Артем съежился и опустил голову.

– Хорошо, оставайся, но после нашего отъезда будешь сам себя обеспечивать и платить за учебу и жилье. Наберешь учеников, как Николай Ильич. Что скажет в таком случае твоя невеста?

Артем удрученно молчал. Наконец, он поднял голову и обнял отца.

– Ты прав, папа, сейчас мы должны быть все вместе.

До отъезда Фальк должен был закончить проект дома Шаровского и найти подрядчика для строительства. В конце концов, он понял, что без него никто этот проект не осуществит, вернул расстроенному предпринимателю весь аванс, хотя работал над этим проектом с большим интересом и считал его почти завершенным.

Они еще не сдвинулись с места, а деньги растекались как вода: на телеграммы адвокату, его гонорары, рекламные объявления, участие в торгах и на комиссионные различным посредникам: отдельным лицам и конторам, занимающимся продажей их недвижимости и вещей.

Семен Борисович предложил Лии Львовне вернуться домой и отобрать вещи, которые она возьмет с собой. При виде комнаты сына и его фотографий Лия Львовна начала так рыдать, что с ней случился сердечный приступ, ему пришлось срочно вызывать их общего с Фальками доктора Земскова. После этого Григорий Аронович окончательно убедился, что они с женой приняли правильное решение – ехать за границу всем вместе.