ГЛАВА 4. Полковник Богданович не спал подряд несколько ночей

Полковник Богданович не спал подряд несколько ночей. В начале декабря в его семье должно было произойти долгожданное событие – его единственная дочь Наташа, наконец, выходила замуж. Наташе было 28 лет, она считалась старой девой, но, несмотря на это, разборчиво копалась в женихах и никак не могла найти себе достойную партию. Нынешней весной, отправившись в Париж со своей старшей кузиной, тоже девушкой на выданье, она познакомилась там с сыном русского барона – Александром Игельстромом, семья которого давно жила во Франции и, кроме русских, имела шведские, польские и Бог знает какие корни. Его отец Густав Андреевич и сам Александр состояли на дипломатической службе при французском Министерстве иностранных дел. Партия была выгодной, да и сам жених нравился Наташе. Свадьбу хотели устроить еще в июне в Екатеринославе, но тогда ее пришлось отложить из-за «потемкинских» беспорядков и перенести на декабрь.

Обе стороны усиленно готовились к торжеству. Александр из кожи лез, чтобы угодить невесте. Для нее было заказано свадебное платье в лучшем ателье Парижа. Для всех остальных членов семьи тоже были присланы коробки с самой модной одеждой, обувью и головными уборами. В отсутствие главы семьи все только и занимались тем, что говорили о свадьбе и примеряли роскошные наряды.

Наташа, хотя и была уже в возрасте, но за последнее время сильно помолодела и похорошела и ждала только одного – поскорее уехать из России.

Для торжественного обеда арендовали ресторан в гостинице «Франция». На него были приглашены самые именитые люди в городе. Красочные пригласительные билеты печатались в Яковлевской типографии и давно были разосланы по почте и с нарочными.

Венчание должно было проходить 8 декабря в 12 часов дня в Преображенском соборе. Накануне съехались родные из других городов – Киева, Харькова и Полтавы, откуда Иван Петрович был родом. Еще раньше прибыли из Парижа жених и барон. Барону не понравилось, что на улицах города много солдат и казаков. Богданович заверил его, что в день свадьбы по всему пути следования молодых и гостей к собору будут расставлены солдаты, также надежно будет обеспечена охрана самого собора.

Будущий родственник смущал полковника своим высокомерием и явным пренебрежением к провинциальному быту их скромного дома и его обитателям. Хорошо еще, что несколько лет назад Богданович успел произвести реконструкцию особняка и обновить его фасад.

По вечерам они вели с бароном беседы на политические темы, и этот человек, который никогда раньше не был в России, имел наглость поучать его, как нужно наводить порядок и бороться с революционерами. Однако Иван Петрович выдерживал тактичность, сдержанно намекая ему на то, что вся революционная зараза идет к ним из Европы. Там родился I-й Интернационал, там проходят съезды и конгрессы большевиков и других партий, там находят приют бежавшие из России государственные преступники, а все иностранные правительства спокойно относятся к их сборищам и изданиям опасной литературы.

– Я знаю этих эмигрантов, – говорил Игельстром на плохом русском языке, – они очень милые, забавные люди, петушатся, кричат и, кроме разговоров, ни к какому делу не способны. По делам министерства я часто бываю в Женеве и знаю некоего господина Ленина, который каждый день ездит на велосипеде в библиотеку.

– Этот некий господин изучает в библиотеке книги о революциях, баррикадной борьбе и технике наступления, чтобы потом их использовать в тактических целях своей организации. Ваши власти не понимают всей опасности, которая исходит от этих, как вы изволили выразиться, милых, забавных людей. Проживая спокойно за границей, они вредят не только нашей стране, но и всей Европе, и себя еще покажут.

– Франция – демократическая страна, мы не можем арестовывать людей за то, что они эмигранты и любят много говорить. Вы сами виноваты, что даете возможность преступникам бежать за границу. В России нет сильной руки. Николай II и правительство слишком либеральничают.

– Батенька вы мой, – хотел закричать на весь кабинет Богданович, но сдержался, чтобы лишний раз не напугать барона, – вы живете в цивилизованной стране, а здесь настоящий вулкан, который с каждым днем все больше разгорается, потушить его невозможно. Сегодня мы не знаем, что будет завтра.

В подтверждение этих слов днем 7 декабря поступила телеграмма из Департамента полиции, что в Петербурге и Москве началась всеобщая забастовка. Этой же ночью один из его секретных осведомителей явился к нему прямо домой, что разрешалось делать в самых крайних случаях, и сообщил об образовании городскими партиями Боевого стачечного комитета и принятом ими решении начать 8 декабря забастовку в Екатеринославе.

После его ухода Богданович остался сидеть в кабинете, раздумывая, стоит ли ему позвонить Нейдгарту прямо сейчас или дождаться утра, и как сообщить об этой ужасной новости Игельстромам и всем своим родным, собравшимся на торжество.

В 6 часов раздался телефонный звонок от губернатора. Нейдгарт уже был в курсе событий и срочно вызывал к себе всех подчиненных.

Из спальни прибежала жена и стала расспрашивать о том, что случилось.

– Что еще может случиться? – раздраженно сказал он. – Опять началась забастовка. И заметь: ни вчера, ни через неделю, а именно сегодня, в день свадьбы нашей дочери.

– Что же ты cердишься на меня, я в этом не виновата?

– И где вы только выискали этого Игельстрома с сыном, он мне теперь всю душу вымотает.

Почувствовав что-то неладное, в кабинет прибежала Наташа.

– Папочка, неужели опять забастовка, и свадьба сорвется. Я этого не вынесу.

– А я вынесу? – опять сорвался Богданович и тут же взял себя в руки. – Ничего страшного, подождете еще месяц или уезжайте в Париж, там все проводите.

– Как же в Париж, – сдерживая слезы, сказала жена, – столько денег отдали за ресторан, обед, цветы, экипажи, музыку. У нас почти ничего не осталось.

– Зато у барона есть. Пусть теперь он этим занимается.

– Наташенька, – Богданович обнял плачущую дочь, – я поговорю с бароном, вам действительно лучше уехать в Париж. Свадьбу проведете без нас, а мы с матерью туда приедем, как только здесь все кончится. И расходы барона по возможности возместим. Все, девочка, уладится. Мне так будет спокойней. Я сейчас еду к губернатору, потом – в управление. Оттуда пошлю кого-нибудь за билетами в Вену, пока железная дорога не забастовала, а вы собирайте вещи.

Богданович позвал камердинера, приказал подать кофе и, пока тот будил кухарку, написал барону длинное письмо, изложив ему сложившуюся ситуацию. Разговаривать с ним тет-а-тет у него не было никакого желания.

Когда он через час появился у Нейдгарта, там уже были вице-губернатор Лопухин, новый начальник гарнизона генерал Кузнецов, председатель Городской думы Толстиков, полицмейстер Машевский, чиновники разных ведомств. Все сгрудились около стола и карты Екатеринослава.

Кузнецов зачитал «Приказ по гарнизону о приведении войск в боевую готовность», принятый в начале недавних октябрьских событий его предшественником генерал-лейтенантом Сандецким. Решили план действий оставить в том же порядке, а, если будет необходимость, срочно отозвать из Севастополя Симферопольский полк, направленный туда в ноябре в связи с восстанием на Черноморском флоте.

– У меня есть предложение, – сказал Толстиков, – усилить войсками районы, где в прошлый раз проходили погромы.

– Хорошо, – кивнул головой Нейдгарт, поручив Кузнецову внести в план необходимые изменения.

Он пододвинул к себе толстую папку с бумагами.

– Из Петербурга каждый час поступают телеграммы о положении в столице и Москве. На этот раз забастовки приняли всеобщий размах. В Москве большевики поставили цель перевести их в вооруженное восстание, захватить власть в свои руки. В связи с этим Департамент дает нам полное право самим всем распоряжаться, ни перед чем не останавливаясь. Вот что пишет Дурново: «В случае возникновения беспорядков безотлагательно принимать самые энергичные и решительные меры к их подавлению, не жалея жертв. Зачинщиков явных беспорядков подвергать личному задержанию…».

Не успел он дочитать до конца, как в дверь просунулось испуганное лицо дежурного жандарма:

– Ваше сиятельство, к вам депутация рабочих, говорят, у них срочный разговор.

– Скажи, что я занят, смогу принять после двух.

– Они сказывали-с, что не намерены ждать: вам будет хуже.

– Что, угрозы? Это уже выше всякой меры. – прокричал Нейдгарт.

– Надо принять, – сказал Богданович. – Просто так они бы сюда не пришли.

Остальные растерянно молчали.

Жандарм исчез. Через некоторое время послышался громкий стук в дверь. На пороге появилась депутация из шести человек. Впереди всех стояли секретарь Совета рабочих депутатов Петровский и профессор Горного училища Терпигорев, которых теперь многие чиновники знали по частым встречам с ними.

Нейдгарт показал рукой на стулья, но делегаты остались стоять. Петровский сделал несколько шагов к столу, неторопливо окинув взглядом всех сидящих. Глаза его весело блестели

– Господин губернатор, – тихо произнес он, но эти слова резко отозвались в сердце Нейдгарта, – вам, наверное, известно, что в стране началась всероссийская политическая забастовка. С сегодняшнего дня к ней присоединился и Екатеринослав. Все заводы стоят. Вокзал, почтамт и другие важные объекты охраняются рабочими дружинами. Организован Боевой стачечный комитет, который взял на себя всю революционную власть в городе. Забастовка не должна отражаться на жизни граждан, поэтому продолжают работать все пекарни, мелочные лавки, электростанция, водопровод, больницы, лечебницы и аптеки. Комитет намерен принимать самые решительные меры к тем, кто вздумает произвольно повышать цены на продукты первой необходимости. Ряд распоряжений касается железной дороги. Я не буду вам их перечислять. Все это отражено в специальных документах.

Петровский вынул из портфеля пачку бумаг и передал их побледневшему губернатору. Руки Алексея Борисовича тряслись, на лице застыла гримаса отвращения. Он брезгливо взял бумаги, успев заметить, что они отпечатаны в типографии и пахнут свежей краской.

– Позвольте, господа! Кто вам дал право лишать меня власти, данной самим государем. Я прикажу вас немедленно арестовать как возмутителей спокойствия. Вот, – он схватил со стола телеграмму и потряс ее в воздухе перед лицом Петровского, – у меня на это есть личный приказ управляющего МВД Дурново.

Петровский усмехнулся и пошел к двери. Все остальные двинулись за ним.

Нейдгарт взял документы, переданные ему Перовским. По мере того, как он их читал, лицо его покрывалось багровыми пятнами, а на лбу вздувались синие жилы.

– Вы только послушайте, какая наглость: «К сведению товарищей городских рабочих. Боевой стачечный комитет постановил объявить с 8 декабря всеобщую политическую забастовку в городе Екатеринославе и его районе. Постановлению этому в равной мере должен подчиниться и городской район: ни один магазин, ни одна ремесленная мастерская не могут уклоняться от участия в этой политической забастовке. Впредь до особого постановления Боевого стачечного комитета товарищи ремесленники и рабочие не могут стать на работу».

Нейдгарт скомкал бумагу, бросил ее в корзину и стал читать следующий документ.

– А это, вообще, уму не поддается: «Объявить всем жителям Екатеринослава: не вносить в правительственные учреждения и в Екатеринославскую городскую управу никаких платежей, налогов, сборов и недоимок. Согласно постановлению Петербургского Совета рабочих депутатов и действующих в России революционных организаций, все внесенные после этого объявления упомянутые платежи, налоги и сборы будут считаться недействительными». Или вот еще: «Все правительственные и общественные учреждения, кроме Государственного банка и сберегательных касс, должны быть закрыты. Допустим лишь выход изданий Боевого стачечного комитета и революционных организаций, а потому другие газеты выходить не будут».

– Бунт, настоящий бунт, – воскликнут Нейдгарт и устало откинулся на спинку кресла. – Что будем делать, господа?

Все были в полной растерянности. Один только Богданович, несмотря на семейные переживания, не терял присутствия духа.

– Надо посмотреть, как будут развиваться события дальше: у нас в городе и по всей стране, еще раз снестись с Дурново и Департаментом и уже сейчас потребовать у Каульбарса срочно вернуть к нам Симферопольский полк. Что касается войск, то мое мнение: пока их оставить в казармах.

– Нет уж, это слишком, отдавать город в распоряжение черни, – возмутился Александр Борисович и повернулся к Кузнецову. – Ваш план действий остается в силе, выведете все войска в намеченные пункты, только предупредите офицеров, чтобы без специального приказа пока не стреляли. И жандармы пусть остаются на своих постах. Иван Петрович, пожалуйста, свяжитесь со всеми городами губернии, выясните, что там происходит, и докладывайте мне об обстановке каждый час.

– У меня есть предложение, – сказал Кузнецов. – Из тех мест, где окажется более-менее спокойно, запросить дополнительные войска. Сделать это немедленно, пока и там не возникли боевые комитеты.

– Я с вами полностью согласен, только, пожалуйста, вы сами этим займитесь вместе с Лопухиным, – сказал губернатор, который уже отошел от нервного потрясения и взял себя в руки. Лицо его стало суровым. – Не знаю, сколько времени продлится этот бедлам, но как только все кончится, Совет депутатов вместе с боевым комитетом арестовать и – в Сибирь.

– Правильно! – воскликнули все в один голос.

– Сейчас все свободны, в 12 часов проведем новое совещание.

Придя в управление, Богданович послал ординарца за билетами в Вену и позвонил домой. Жена вся в слезах доложила ему, что барон страшно разгневан тем, что свадьба опять откладывается. Они с сыном немедленно возвращаются в Париж. Предложение Ивана Петровича устроить свадьбу в Париже он пропустил мимо ушей.

– А жених?

– Александр успокаивает Наташу. Он, кажется, действительно ее любит и не собирается с ней расставаться.

– Я заказал билеты в Вену на них и на тебя. Поезжай в Париж вместе с ними, а, когда будет можно, я к вам выберусь на несколько дней. Обстановка очень напряженная. Не смогу даже вас проводить, пришлю своего ординарца.

– Ванечка, пожалуйста, береги себя, – сказала жена и зарыдала.

– Возьми все деньги, какие у нас есть. Потом вышлю еще.

Богданович положил трубку и подошел к окну, выходящему на Екатерининский проспект. Его глазам открылась следующая картина: кое-где группами стояли солдаты и городовые, мимо них курсировали рабочие с красными повязками и винтовками. И те и другие делали вид, что друг друга не замечают. Все, как в неправдоподобном сне.

Впоследствии оказалось, что главным центром забастовки стал район, в который входили Фабрика, Чечелевка, Кайдаки и вся часть, примыкающая к вокзалу. Его так и называли «Чечелевская революционная республика». Ее границу днем и ночью охраняли отряды заводских рабочих и железнодорожников. В остальных частях города рабочий патруль дежурил главным образом для того, чтобы не допустить уличных столкновений с полицией и погромов.

Через два часа Богдановичу положили на стол донесения из других городов губернии. Восстанием была охвачена вся Екатеринославщина. Однако поезда ходили, и прибывший вскоре ординарец доложил ему, что билеты куплены и доставлены его жене. Ивану Петровичу пришла новая мысль. Он приказал ординарцу взять охрану из нескольких человек, отвезти его семью на вокзал и сопровождать до самой границы.

– Отвечаешь за них головой, – сказал он удивленному ординарцу и отдал ему все бывшие при себе деньги.