Коммерческое право России 7 страница

ставления о человеке как индивидуальности.

Личность/индивидуальность - проблема невмещаемости в роли.

Эта проблема ключевая в романе как ведущем литературном жанре

эпохи Модерна. М. Бахтин писал о романном герое как о человеке,

<который до конца не воплотим в существующую социально-ис-

торическую плоть>. Он писал, что <одной из основных внутрен-

них тем романа является именно тема неадекватности герою его

судьбы и его положения. Человек или больше своей судьбы или

меньше своей человечности. Он не может стать весь и до конца

чиновником, помещиком, купцом, женихом, ревнивцем, отцом и

т.п... В нем всегда остаются нереализованные потенции и неосу-

ществленные требования>... <Нет форм, которые могли бы до

конца воплотить все его человеческие возможности и требова-

ния>. В эпосе <все его потенции, все его возможности до конца

реализованы в его внешнем социальном окружении, во всей его

судьбе, даже в его наружности>^. <Открытие> автономии индиви-

да - осознание выхода человека за пределы всех и всяческих

идентификаций.

Индивид пребывает как раз в точке пересечения всех определе-

ний этого мира. Отсюда - невозможность итогов, окончательных

решений. Пока человек жив, он не в силах совпасть с собственной

внутренней формой. Этой сложности, бесконечности, в которую

вписывается личность, соответствует понятие культуры.

Представление о собственной уникальности, о возможности

избежать влияния общества по собственному хотению кажется

современному более или менее образованному человеку <естест-

венным>. Столь же самоочевидным видится противопоставление

^Бахтин М. Эпос и роман (О методологии исследования романа) // Бахтин М.

Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет. - М., 1975. -

С. 479-480.

себя непосредственному окружению. Приведем два высказыва-

ния. Одно из них принадлежит испанскому философу Х. Ортеге-

и-Гассету. Другое - нашей соотечественнице писательнице

Н. Берберовой. При всем отличии словесного выражения и кон-

текстов сказанного они отличаются общностью настроения.

<Животное не властно над своим существованием, но разви-

вается из самого себя, а подчинено внешнему, погружено в

<иное>, в <другое>... Но разве человек не пленник мира? Разве он

не окружен тем, что внушает ужас или, наоборот, влечет? Разве

мы не обречены - и пожизненно - на бесконечную неустанную

заботу? Да, конечно. И все-таки здесь есть одно решающее отли-

чие. Человек способен на время забыть о своих заботах, от-

влечься от окружающего мира, не обращать на него внимания.

Указанное действие, абсолютно немыслимое в мире животных,

заключается в том, чтобы повернуться, если так можно сказать,

спиной к миру, уйти в себя. Иными словами, человек принимает

во внимание собственный внутренний мир: проявляет заботу о

самом себе, а не о чем-то другом, всецело принадлежащем внеш-

нему миру> (Ортега-и-Гассет Х. Человек и люди // Ортега-и-Гас-

сет Х. Избранные труды, - М., 1997. - С. 484,485).

<Я ненавидела главным образом все, что имело отношение к

<гнезду>, к семейственности, к опеке, к защите малых.... Никог-

да в течение всей моей жизни я не могла освободиться от этого и

до сих пор думаю, что муравьиная куча лучше гнезда, что в му-

равьиной куче можно жить более вольно, чем в гнезде, что там

меньше тебя греют твои ближние (это грение мне особенно от-

вратительно), что в куче, среди ста тысяч (или миллиона) ты сво-

боднее, чем в гнезде, где все сидят кружком и смотрят друг на

друга, ожидая, когда, наконец, ученые выдумают способ читать

мысли другого человека... Психология гнезда мне омерзительна,

и я всегда сочувствую тому, кто бежит из гнезда, хотя бы он бе-

жал в муравьиную кучу, где хоть тесно, но где можно найти оди-

ночество - самое естественное, самое достойное состояние че-

ловека> (Берберова Н.Н. Курсив мой: Автобиография. - М.,

1996. - С. 46, 47).

Ощущение индивидуальности связано с абстракцией самым

тесным, но парадоксальным образом. Индивид оказывается спо-

собным воспринять себя как сложную и уникальную личность

именно вследствие возникновения абстрактных структур, кото-

рые сами по себе вряд ли могут обеспечивать потребность в лич-

ном участии и желании доверять, которое всегда испытывает че-

ловек.

Публичное и частное неотделимы друг от друга, они представ-

ляют две стороны медали. Гражданское общество <структурирует-

ся> как другая сторона проникновения государства в область повсе-

дневности.

Обозначения <публичный> и <приватный> - порождения Мо-

дерна. Первое имеет своим источником возникающее чувство сов-

местного владения собственностью, общего поля перемещения то-

варов. Приватность относилась к привилегиям правящих классов. К

концу XVIII в. в Европе слово публичный стало ассоциироваться с

областью общественного блага. Приватность - то, что отделено от

области публичного.

Как <сделан> Модерн с антропологической точки зрения? Мы

уже отмечали, что Крестьянин и Джентльмен как люди традицион-

ного общества доверяют друг другу. Кому доверяет человек на улице

большого города? Он не знает тех, кто его окружает, не хочет знать

и даже находит удовольствие в этом незнании. Поэт Шарль Бодлер,

вероятно, первым обратил внимание на исторически новую фигуру

фланера, который бродит по улицам большого города и наблюдает за

множеством чужих, незнакомых. Позицию бодлеровского фланера-

наблюдателя обсуждал немецкий теоретик культуры В. Беньямин^.

Знаменитый социолог XX в. Э. Гоффман характеризовал эту ситуа-

цию как <вежливое невнимание> (civil indifference). В традиционных

обществах контраст между своими и чужими резок, чужих избегают,

по отношению к ним агрессивность кажется <естественной>. В го-

родских обществах Модерна <вежливое невнимание> представляет

некий молчаливый контракт признания взаимных прав, доверия и са-

мозащиты. Доверие к <чужим> - род ритуала, который можно тра-

ктовать как свидетельство привычности, как средство снижения тре-

воги. Человек, гуляющий в толпе, не ожидает, что незнакомцы будут

относиться к нему с явной враждебностью. Немотивированная агрес-

сия все же воспринимается как отклонение от нормы. Нельзя ска-

зать, что мирное сосуществование незнакомцев обеспечивается

только большими социальными системами-институциями, представ-

ленными, например, полицией. Человек на улице обладает качества-

ми самоконтроля, которые позволяют ему не вступать в конфликт с

незнакомцами. Мы не реагируем агрессивно, если нас случайно толк-

нут на улице. Следует отметить, что в традиционных обществах та-

кие социальные технологии, в общем-то, отсутствуют.

Возникающий контекст всеобщего анонимного общения трудно

оценить знаком плюс или минус. Он просто существует. Люди про-

сто живут в этом контексте.

Можно назвать ряд взаимосвязанных составляющих процесса

складывания абстракции, индивидуальности и приватности:

- превращение малых общностей в большие, процесс урбаниза-

ции;

- универсализация общественной связи;

-усложнение посредников, связывающих людей в общество.

Последнее, конечно же, не отменяет человеческую потребность лю-

дей в теплом личном начале;

^Беньямин В. Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости.

Избранные эссе. - М., 1996.

- смена формы доверия: доверие к персонам сменяется довери-

ем к сложным абстрактным (неличным) посредникам, связываю-

щим людей в общество. Речь идет о государстве и бюрократии, пра-

ве, науке, экспертном знании, деньгах и идеологии;

- изменение типа сoциaлизaции. образование демократизирует-

ся, а потому школы и другие институции начинают конкурировать с

семейной социализацией. В школе человек получает знания о мире,

которые он не может получить в ходе семейной социализации.

Рассмотрим несколько подробнее проблему абстрактных (нелич-

ных) посредников, которые, впрочем, могут найти вполне матери-

альное выражение в форме социальных учреждений. Но они могут

быть и нематериальными. Обратим внимание на символические зна-

ковые системы, функционирующие безотносительно к специфиче-

ским характеристикам индивидов и социальных групп.

В качестве главного из них следует назвать деньги. Монеты и

банкноты - выражение отношения. Деньги полагают символом

Модерна. Но это - не единственный символ. Таковым являются и

легитимирующие идеологии. Еще один вид таких посредников -

экспертное знание, научное и техническое. Человек не получил его

самостоятельно, но опирается на него в решении повседневных жиз-

ненно-практических проблем. Это - еще одно проявление того, как

доверие людей друг к другу сменяется доверием к абстрактным сис-

темам и абстрактным возможностям.

Следует обратить внимание на такое значимое институциональ-

ное измерение Модерна, как развитой аппарат надзора. Он позволя-

ет осуществлять монопольный контроль за насилием. В разных об-

ществах может преобладать то или иное измерение. Вербальное

письмо на бумаге может преобладать над письмом на теле, однако

последнее присутствует и в экономических, и правовых обществах

(см. тему 2).

Представление об индивиде и индивидуальном начале как ценно-

сти сопровождает эволюцию общества от объективного вменения к

субъективному, от пенитенциарной нормы как системы необсужда-

емых запретов и табу к личностной морали, к правосознанию в ши-

роком социально-культурном плане. Добавим к этому способность

контролировать собственные аффекты, телодвижения и жесты.

Уже Ренессанс и Реформация свидетельствуют о возможности

эмансипации индивида, который любому внешнему овещненному ав-

торитету противопоставляет принудительность своей совести, своей

веры, своего вкуса - словом, своей ответственности. Правопос-

лушный человек, человек-субъект признает и неукоснительно со-

блюдает обязанности, которые состоят в том, чтобы чужой индиви-

дуальностью дорожить как своей собственной. Правопорядок пре-

вращает принцип индивидуальной всеобщности в универсальную

всеобщность. Обязанность переживается как личное право индиви-

да. Интимно-личностное, интимно-культурное стушевывается перед

правом, отодвигается в приватную сферу. Право тут равно идее пра-

ва в голове индивида. Здесь как бы нет человека рефлектирующего,

страдающего, борющегося с собой, бунтующего.

Личность-индивидуальность немыслима, таким образом, без су-

ществования высокоорганизованных и абстрактных, <отчуждаю-

щих> структур. Сама идея личности выработана в новоевропейской

культуре, которая трактует право как общественный договор между

суверенными индивидами как агентами гражданского общества.

<Левиафан> Т.Гоббса, представляющий собою трактат о государст-

ве, - классический пример.

Право формально относится к людям так, как если бы они были

одинаковыми. Оно отказывает им в особом, задушевном, в богатст-

ве человеческих определений, но зато дарует возможность высту-

пить гражданином, участником и агентом гражданского общества.

Внешняя оболочка равнодушно, но надежно отделяет и оберегает

частную жизнь человека, предоставляя ее собственным задачам,

драмам самоосуществления, личного призвания, нравственных вы-

боров^.

Именно в процессе формирования абстрактных <сверхчеловече-

ских> посредников произошло рождение представления о правах че-

ловека и человеческом достоинстве, о том, что даже самые слабые

члены общества имеют право на защиту и достоинство. В этот ряд

следует включить и ошеломляющее открытие прав ребенка, и воз-

никновение чувствительности к жестокости и страданиям себе по-

добных, а также идею ответственности даже за то, что совершаешь

по приказу. Возникновение нуклеарной семьи, самой идеи детства

как специфического периода жизни человека также находится в

этом ряду. Именно в результате действия абстрактных посредников

возникло пространство приватности, в котором и развивается то,

что называют личностью, неповторимой индивидуальностью.

Следует подчеркнуть огромную значимость вопроса о социаль-

но-историческом пространстве развития индивидуальности. Часто

рассуждают так: коль скоро мы говорим о возникновении индивиду-

альности-личности, индивидуальности-субъекта, то это касается

всех людей. Это не так. Обратимся к хрестоматийному примеру. Ка-

ждый помнит разговор Татьяны Лариной с няней в романе А.С. Пуш-

кина <Евгений Онегин>: <А знаешь, Таня, в наши лета мы не слыха-

ли про любовь>... Здесь в одном физическом пространстве встреча-

ются люди, представляющие разные социальные пространства. В

одном индивидуальная любовь - реальность. В другом само пред-

ставление об индивидуальной любви отсутствует, а брак - не ре-

зультат таковой, а лишь абсолютная хозяйственная необходимость.

В социальном пространстве, где пребывает няня, нет возможности

индивидуального брачного выбора, основанного на любви.

Новые качества оказываются социально распределенными, т.е.

^См. подробнее: Соловьев Э.Ю. От обязанности к призванию, от призвания к пра-

ву // ОДИССЕЙ. Человек в истории. - М., 1990.

распределенными неравномерно. Знаменитый французский фило-

соф М. Фуко в труде по истории сексуальности отмечает, что соот-

ветствующие медицинские практики, равно как техники нравствен-

ного руководства, исповедывания самого себя складывались в узких

группах буржуазных или аристократических семей (привилегиро-

ванных и руководящих, доминирующих в области политики). Имен-

но в этом социальном пространстве была проблематизирована сек-

суальность ребенка. <Народные> слои до поры до времени этой тен-

денцией не были затронуты. Понятно, что о какой-либо точной хро-

нологии речь идти не может^.

Реально индивидуальность присутствует только в тех обществах

и в тех социальных пространствах, где о таковой существует пред-

ставление, где индивидуальным отличием дорожат, где индивидуаль-

ность является ценностью. В обществах Модерна возникает про-

странство, где культивируется ценность индивидуальности. Напом-

ню о том, что оно отнюдь не обширно. В обществах сегодняшнего

дня оно также ограничено.

Следует обратить внимание еще на одну важную черту. Одна те-

ма Модерна влечет за собой другую. Проиллюстрируем этот про-

цесс.

Распространение денег в крестьянской сельской среде способст-

вовало возможности рассчитывать вклад, который каждый из чле-

нов общности вносил в жизнь группы. По мнению М. Вебера (в ра-

боте <Экономика и общество>), с той поры, как хозяйственная дея-

тельность ориентируется на выгоду, она становится <профессией>.

Новая ситуация в корне отлична от положения в крестьянской семье

как хозяйственной единице, от ситуации в ремесленной мастерской.

Ни там, ни там нет разделения на профессиональную деятельность

и досуг.

Сама возможность счета и расчета ведет к распаду ценностей со-

лидарности и обмена. Именно эти ценности регулировали отноше-

ния между родителями и детьми в семье. Как уже было сказано вы-

ше (тема 3), в традиционной сельской семейной экономике хозяйст-

венные функции распределялись между членами семьи. Семья -

одновременно единица производства и единица потребления, имуще-

ство неделимо. Как многократно показывали антропологи, именно

эта неделимость порождает вытеснение расчетов из сознания. Сло-

во труд употребляется крестьянами, но в значении работа. Работы

здесь социально определены, распределены и дифференцированы.

Они зависимы от системы ценностей солидарности и обмена. Эта си-

стема, связанная с удовлетворением первичных потребностей, вы-

живанием группы и ее безопасностью, объединяет людей сложной

полифункциональной социальной связью личного типа. Труд в тра-

диционном понимании независим от денежного обмена и тех пред-

^Фуко М. Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности. - М.,

1996. - с. 224, 226.

ставлений, которые этот обмен предполагает (представление об изо-

лированном индивидуальном работнике, о свободном рынке, о воз-

можности пересчета времени на деньги).

С развитием наемного труда и социальным <навязыванием> оп-

ределения труда как продуктивной и рентабельной деятельности

приходит в расстройство взаимозависимость членов группы (семей-

ного хозяйства, соседской общности). Представление о труде меня-

ется. Трудом начинают называть лишь ту деятельность, которая

вознаграждается и оценивается. Те занятия, которые нельзя оценить

в деньгах (работа по дому, уход за детьми), воспринимают как безде-

ятельность.

Постепенно деятельность членов крестьянской семьи, глубоко

дифференцированная по полу, воплощенная в повседневных ритуа-

лах, индивидуализируется. Возникает неудержимое стремление опре-

делять и различать статус каждого как работника или неработника.

Одновременно меняется представление о <возрастах жизни>: о

том, что есть старость или молодость. Возникает восприятие старо-

сти и стариков как бремени, как источника <расхода>. Это воспри-

ятие тем сильнее, чем скуднее средства, которыми располагает се-

мья (например, в среде неквалифицированных рабочих). Постепен-

но функция обеспечения стариков переходит на системы государст-

венного страхования. Эти системы выступают в качестве абстракт-

ных посредников в отношениях между людьми. То, по поводу чего

велись переговоры и устанавливались соглашения на личном уровне

(семья должна содержать стариков), перекладывается на институ-

ты, которые действуют по собственной логике.

Еще один аспект связан с возрастанием роли школы как посред-

ника в передаче опыта и знаний от одного поколения к другому. В

традиционных общностях социальное знание передавалось в виде

логики практики. Имеются в виду агрокультура и ремесленные на-

выки, ритуалы и нарративное знание, воплощенное в историях, сказ-

ках, пословицах. Школа обеспечивает крестьянских детей знаниями,

которые не могут быть переданы в виде логики практики. В резуль-

тате дети крестьян изменяют установки в отношении городских про-

фессий. Они становятся работниками по найму со всеми относитель-

ными преимуществами по сравнению с порабощающими обязанно-

стями крестьянской жизни: ранняя материальная независимость,

фиксированное время труда, наличие свободного времени.

4. ТРЕВОГИ МОДЕРНА

Происходящее в истории всегда имеет свою цену. Это в полной

мере относится к Модерну. Современность проблематична, как,

впрочем, и другие эпохи. Принося людям блага, которые сегодня ка-

жутся данными от века, естественными и самоочевидными, она не-

сет то, что воспринимается как беды. Можно, конечно, эти беды

критиковать. Можно мечтать о возврате в Золотой век или о Свет-

лом будущем, в котором противоречия благополучно разрешатся, и

наступит новый Золотой век. Вероятно, лучше не делать того, что

не имеет смысла. Однако нельзя считать бесполезным стремление

понимать, что произошло и происходит.

Каковы же беды и тревоги Модерна?

К числу таковых относят рационализацию, если понимать ее, по

М. Веберу, как господство целерациональности. Человек в совре-

менных обществах всегда жалуется на засилье бюрократии и соот-

ветствующих институций. Социальные связи анонимны. Это связа-

но с возрастанием сложности и абстрактности социальных посред-

ников между людьми.

Общественные отношения и институциональная ткань стано-

вятся непонятными человеку. Так, анонимность политической жиз-

ни может служить источником аномии, т.е. негативного отношения

человека к нормам и моральным ценностям общества. Для самого

человека ощущение, что общество и его символы абстрактны, при-

нимает форму представления о власти безличных обстоятельств.

Люди ощущают, что зависят не друг от друга, даже не от себя са-

мих, но от анонимных сил. Наиболее яркий пример - ощущение

анонимной силы денег. Эти силы лишь отчасти представлены эмпи-

рически, в повседневном опыте. Сам же мир повседневности вос-

принимается как <конфискованный>, <колонизированный> деньга-

ми, бюрократией и пр.

Иногда говорят, что на индивидуальные связи, на <человече-

ское> переносятся способы обращения современных технологий с

материальными объектами. Но есть и иные оттенки этой пробле-

мы. Колонизация повседневного опыта может пониматься следую-

щим образом. За границы повседневной жизни, <за кулисы> задви-

гаются безумие и преступление, болезнь и смерть, сексуальность,

даже сама природа. <За скобки> выносятся предметы экзистенци-

альные, неотъемлемые от сущности человека.

В традиционных обществах смерть была открытым феноменом.

Ее не скрывали. Умирающего не прятали от семьи. Постепенно се-

мья отдает область смерти во власть экспертов-врачей.

То же можно сказать о преступлении. Преступника в доиндуст-

риальных обществах казнили публично. История смертной казни -

история превращения смерти в событие, происходящее за кули-

сами публичной жизни. Мы ничего не знаем об исполнении смерт-

ных приговоров и знать не хотим. Нас возмущает их публичное ис-

полнение, хотя многие выступают за сохранение смертной казни.

Что именно происходит с обществом и человеком? Для людей

традиционного общества социальный и природный миры даны Бо-

гом. Человек Модерна уже полагает, что природу и общество мож-

но и нужно изменять в соответствии с велениями разума. Предста-

вление о норме и девиации (отклонении от нормы) тесно связано с

убеждением: данные <от природы> обстоятельства можно менять,

регулировать. Идея коррекции - элемент представления, согласно

которому социальная жизнь открыта целенаправленному (целера-

циональному) вмешательству человека. Сказанное делает понят-

ным, отчего Модерн иногда называют цивилизацией нормы. Эта

норма видится универсальной, т.е. пригодной для всех.

До прихода Модерна <безумие>, <преступление>, <бедность>

практически не различали. Их не совсем отделяли друг от друга.

Россия - страна, культура которой до сих пор окрашена традици-

онализмом. В русском простонародном языке бедных, больных,

преступников определяли одним словом: несчастные. Даже сейчас,

в конце XX в., такое отношение нельзя считать исчезнувшим. На

Западе четкое разделение названных трех групп произошло рань-

ше. Средневековый госпиталь имеет дело не с болезнью, а, скорее,

с бедностью. Госпитали - предшественники сумасшедших домов,

тюрем и современных медицинских организаций.

<Безумие>, <преступление>, <бедность> постепенно дифферен-

цировались, превратились в разные качества, за которые человека

изолируют в разные места: в сумасшедший дом, в тюрьму, в работ-

ный дом (трудовой лагерь).

Постепенно произошли изменения в отношении к бедности.

Они также дифференцировались. В традиционном социальном по-

рядке в число бедных включались вдовы, сироты, больные, старые

и немощные. Различия между ними не проводилось. Акцент, таким

образом, делался не на особых жизненных обстоятельствах и соци-

альных качествах, а на моральной потребности и нужде.

Постепенно бедность стала рассматриваться как состояние,

требующее социального внимания. Соответственно социальные

группы вдов и сирот, стариков и людей трудоспособного возраста,

но бедных были разделены. Для бедных были придуманы работные

дома. Для вдов, сирот и стариков - институции социального при-

зрения.

Идея изоляции преступника и сумасшедшего ускорилась тогда,

когда эти категории отделились от бедных. Безумие постепенно

медикализировалось, т.е. стало рассматриваться как <душевная бо-

лезнь>. Кроме того, безумие стали связывать и с социальными об-

стоятельствами. Так получалось, что преступность и душевные бо-

лезни чаще поражали бедных, т.е. непривилегированных. Отсюда -

контроль за поведением как часть лечения. Нельзя отрицать су-

ществование веры, что безумие может поразить любого. Возмож-

ность сойти с ума - один из факторов риска Модерна. Безумие

связывалось с неспособностью или нежеланием вести жизнь, кото-

рую требует этот мир.

Точно так же в традиционном обществе не различались грех и пре-

ступление. Специалисты отмечают, что примерно к началу XIX в.

преступление начинает рассматриваться как отклонение от нормы

(напомним, что определение точных дат по отношению к процессам

такого рода невозможно!). Возникает идея наказания как собственно

социального вмешательства. Цель наказания - через изоляцию

преступника от общества в тюрьме вернуть человека в мир нормы.

Импульс к организации тюрем был первоначально связан с мо-

ральными устремлениями. Дисциплина и режим тюремной жизни

виделись формой морального образования. Именно на них возлага-

лась функция реабилитации. Пенитенциарная (карательная) систе-

ма казалась лабораторией социального усовершенствования. На-

помним, что те же задачи ставились и при организации сталинских

лагерей, колоний для взрослых и малолетних преступников, кото-

рые планировались как школы перевоспитания.

Эти болезненные вопросы находятся в центре внимания соци-

альных мыслителей XX в. - от М. Фуко до Э. Гидденса. По этим

проблемам выходит множество книг и статей.

Надо сказать, что рутины тюремной жизни в предельной форме

воспроизводят то, что происходит в обществах Модерна как целом.

Организация среды человеческого существования и социальное

изменение рефлексивно проектируются. Выше в связи с пробле-

мой индивидности и приватности говорилось о том, что человек на-

чинает проектировать свою жизнь. Проектирование имеет место и

на уровне общества в целом. Причем оба процесса тесно взаимо-

связаны, как связаны абстракция и приватность. Именно поэтому

Модерн называют не только цивилизацией нормы, но и цивилиза-

цией проекта.

Когда говорят о тревогах Модерна, часто ставят вопрос о том,

что эмоциональные импульсы контролирующего себя человека

подвергаются репрессии, а значит, возникает психологическое на-

пряжение. Столь далекий от социально-антропологической проб-

лематики мыслитель, такой как теоретик психоанализа К.Г. Юнг,

отмечал: <Среди так называемых невротиков существует немало

людей, которые, родись они ранее, невротиками не стали бы, т.е.

они не страдали бы от внутренней раздвоенности>^.

Не следует думать, что жизнь традиционного общества покойна

и не отличается напряжениями, что она гармонична. Напряжения

возникают и там. Выше уже говорилось о большей эмоциональной