Коммерческое право России 10 страница

тельство важно для характеристики интеллектуалов.

К примеру, при характеристике и классификации элементов ок-

ружающего нас мира все мы, прошедшие школу образования, поль-

зуемся следующими оппозициями: теоретическое/практическое, на-

учное/обыденное, элитарное/массовое, прогрессивное/отсталое,

внешнее/истинное, мнение/знание. Большая часть этих оппозиций

восходит к оппозиции сакральное/профанное (священное/мирское).

Исследователи, специально занимавшиеся этим вопросом, при-

шли к выводу: эти оппозиции в значительной степени - органиче-

ская принадлежность группы интеллектуалов. Потом они <навязы-

ваются> всем остальным. Это <навязывание> происходит не насиль-

ственно, не через запись на теле, не через наказание. Данные кате-

гории представляются в качестве всеобщих категорий мышления

или объективных свойств мира. Мы все принимаем их за объектив-

ные свойства мира.

Сказанное не означает, что от власти интеллектуала в этом ее

проявлении надо избавляться. Это навязывание подобно <навязыва-

нию> новых представлений о времени, о котором говорилось в свя-

зи с формированием новых представлений о времени (см. тему 6). В

данном случае речь также идет о внешнем социальном принужде-

нии, которое формирует тонкую сеть социальных ограничений. Эти

ограничения точны и ненасильственны, но вездесущи. Мы говорим

об этом мире в рамках таких-то категорий. И не можем иначе, пото-

му что других нет. Избежать их невозможно. Символ и реальность

сливаются. Еще одна аналогия, которая также нами проводилась, -

язык. Мы пользуемся языком для целей коммуникации. Мы приме-

няем его так же, как используем улицу, по которой мы идем к своей

цели. До цели мы можем дойти по улице, которая уже существует,

уже проложена другими.

Приведем еще один пример. К числу ключевых классификаций

относится оппозиция теория/практика. Ее используют все. Но рож-

дена она в поле интеллектуалов. Эта оппозиция восходит к оппози-

ции верх/низ. Теория (и теоретик) - наверху, практика (и люди пра-

ктики) - внизу. Практическое знание есть знание ненаучное, т.е.

оно определяется <от противного>.

Теоретик - тот, кто занимает позицию абсолютного наблюдате-

ля. Теория - взгляд сверху, зрелище, спектакль. Теоретик создает

представление (о мире). По-русски представление может обозна-

чать зрелище, спектакль. Такая позиция связана с социальной пози-

цией самого теоретика, которая дает возможность конструировать

реальность как объект наблюдения, анализа. Именно из этой пози-

ции мир может казаться спектаклем, который наблюдают на рассто-

янии и сверху как представление. Суть сказанного: отношение на-

блюдателя является социальным отношением. Оно делает наблюде-

ние возможным, например, через реконструкцию принципов описа-

ния, правил, моделей.

Мы уже говорили о сходстве интеллектуала и партийного функ-

ционера. Имеет место сходство позиции теоретика и позиции чело-

века во власти. Политики также наблюдают зрелище жизни общест-

ва из привилегированной позиции. Они занимают <хорошее место>

в социальном театре. И политики, и интеллектуалы подобны режис-

серу. Режиссер по своей воле играет с возможностями, приближает

или отодвигает объект, увеличивает его или уменьшает, налагает на

объект собственные нормы конструирования. Главное, он подчиняет

актеров своей воле.

По мысли П. Бурдье, теория - зрелище, которое может быть по-

нято с точки зрения, отдаленной от сцены, на которой развивается

действие. Дело в социальной дистанции, которую следует распоз-

нать как таковую. Ее принцип лежит в дистанции от необходимости.

С практическим типом существования больше знакомы те, у кого

нет свободы дистанцирования от мира. Практическое знание нельзя

получить из книг. Это знание может быть основой как более остро-

го чувства дистанции, так и реальной близости, солидарности за пре-

делами культурных различий^.

Новая картина мира, новые классификации мира, новые катего-

рии мышления распространяются через систему образования. Су-

ществуют параллели между системами классификации, которыми

мы пользуемся в повседневной жизни, и структурой образователь-

ной системы.

Образование систематически разрушает <естественную установ-

ку>, полученную в семейном окружении. Подобному воздействию

подвергается каждый человек, учившийся в школе. В особенности это

касается тех, кто проводит значительную часть своей жизни в школах

разного рода, что позволяет постепенно обрести габитус интеллекту-

ала.

Например, в средней школе человек получает некую картину ми-

ра. Там учителя учат его тому, что в данном обществе, в данный пе-

риод времени считается правильным. Затем человек приходит в уни-

верситет, и там ему советуют забыть то, чему его научили в школе.

Затем в аспирантуре он снова будет подвергать критической рефле-

ксии то, чему он научился в вузе. Что-то останется, что-то уйдет. Пе-

реходы с одной ступени на другую аналогичны инициации, тем более

что они обозначаются экзаменами.

^См.: Bourdieu P. The Logic of practice. - Stanford, 1990.

Наряду со всеобщими классификациями складываются и живут

те, что действуют только в поле интеллектуального производства.

Этому вопросу уделял внимание П. Бурдье. Пример - классифика-

ции наук, которые напоминают нам об оппозиции <чистого/нечисто-

го>. Так, естественные науки противостоят гуманитарным, социоло-

гия - психологии; лингвистика - политологии. То же касается на-

учных методов: здесь действует оппозиция <жесткий/мягкий>. Име-

ет место иерархия факультетов, которая позволяет ощутить, что

представляет собой разметка поля: <Только физики - соль, осталь-

ные все - ноль. / А филолог и химик - дубина>. Политология -

мужская, филология -женская. Иногда части оппозиции меняются

местами.

Так происходит вхождение в корпорацию, которую кто-то назо-

вет невидимым колледжем, а кто-то социальным корпусом, кто-то

племенем. В этот магический круг нельзя войти только <по жела-

нию>, но лишь через медленный процесс инициации, который экви-

валентен второму рождению. Обретение капитала, который позво-

ляет делать ставки в этом поле, - длительный и тяжелый процесс.

Получение дивидендов - вещь рискованная и сомнительная.

Таким образом происходит конституирование мира интеллектуа-

лов, их социального пространства. Этот процесс не есть простое ус-

воение суммы знаний. Передается сам способ обнаружения компе-

тенции, культивируется вера в базовые ценности институций. При-

чем эта вера не проявляется в форме эксплицитно выраженного

кредо, письменного кодекса, но, скорее, в виде непринужденности

отношения к институции. Складывается манера держаться, состав-

ляющая экспрессивный порядок особого рода. Сюда же относятся

манера письма, уважение к форме. Складываются ментальные и те-

лесные структуры, глубоко приспособленные к структурам институ-

ций и социальным делениям и иерархиям, посредством которых вос-

производятся данные структуры. Воспроизводится форма согласия с

миром. Это согласие - то, что древние называли доксой (мнени-

ем)^, - имеет разные формы антропологического выражения.

Можно говорить об этих формах применительно к интеллекту-

алу вообще и к разным группам интеллектуалов. Недаром даже по

внешнему виду можно различить технократа, музыканта и худож-

ника, естественника и гуманитария. Различие представлено в ру-

тинных практиках, языке, ритуалах. Последние различаются, как

различаются повадки разновидностей одного вида в мире живот-

ных. Их можно описывать так же, как мы описываем жизнь дале-

кого племени.

Самих себя разглядывать трудно. Так или иначе, поскольку груп-

па существует, у нее есть специфические интересы. Она должна вос-

производить себя.

^См.: Бурдье П. Университетская докса и творчество: против схоластических

делений; Пэнто Л. Докса интеллектуала //

SOCIO-LOGOS'96. - М., 1996.

4. ВОСПРОИЗВОДСТВО СЕБЯ И СОЗДАНИЕ СТИЛЕЙ ЖИЗНИ

Интеллигент в русской культуре трактуется как высокодуховный.

Это подразумевает бестелесность и <безбытность> как неотъемле-

мые черты существования. Социолог скажет, что ощущение безбыт-

ности связано с неукорененностью, двусмысленностью социальной

позиции. Немецкий социолог К. Маннгейм характеризовал данную

группу как <парящую интеллигенцию>. Он полагал, что она не вхо-

дит ни в какую социальную группу, а потому <парит> над всеми.

На деле интеллектуал-интеллигент создает собственное социаль-

ное пространство, в котором производит самого себя как человека

вполне земного и телесного. Люди, принадлежащие к этой социаль-

ной группе, способны создать своеобразные и неповторимые стили

жизни. В свою очередь, эти стили жизни могут стать образцами для

людей из других социальных групп.

Противоречивая позиция интеллектуала сказывается во внешно-

сти и манере. Чем маркируется интеллектуал, выстраивая свое <я>?

Он отвергает официальность, любит свободную одежду, не испыты-

вает любви к разного рода форме. Он старается выделить себя - в

разные времена по-разному - то усами, то бородой, то свободным

воротничком и пледом, то принципиальным отсутствием галстука.

Он то носит шляпу, то отвергает ее. Способы маркирования много-

образны и заслуживают пристального исследовательского внима-

ния. Они неотъемлемы от истории данного типа людей.

В любом случае имеет место оппозиция, противопоставление

собственного стиля жизни стилям других (дворян, буржуа, чиновни-

ков, <мещан>). Именно так вырабатывается специфический экс-

прессивный порядок. Весьма часто имеет место род ритуального пе-

реворачивания. Например, если <мещане> днем работают, а ночью

спят, то в среде <богемы> все происходит наоборот: ночью работа-

ют или предаются интеллектуальному бдению. Если первые носят

жесткие крахмальные воротнички и стриженые волосы, то вторые -

длинные волосы и свободные воротнички. Интеллектуал (интел-

лигент) может отличаться богемностью, а может быть своего рода

джентльменом по воспитанию.

Целью маркирования служит установление границ, которые за-

щищают от посторонних, от проникновения чужих. Часто интелле-

ктуалы (интеллигенция) пользуются языком, не понятным непосвя-

щенным. Этот язык может быть эзотеричным.

Социальные деления осуществляются не только через язык. Соз-

даются собственные пространства, границы которых охраняются.

Посторонний не мог войти на <Башню> Вячеслава Иванова, присут-

ствовать на встречах английского Братства прерафаэлитов. Если

они туда попадали, то ощущали резкую границу. Посторонним дава-

ли знать, что такая граница существует, через последовательность

ритуалов доступа, уважения, избегания.

В советском обществе интеллигенция также существовала в осо-

бом пространстве, которое имело свои физические параметры: дома

творчества писателей, композиторов, художников, специальные дач-

ные поселки (Переделкино и Малеевка, Руза и Николина гора под

Москвой). На примере советской интеллигенции хорошо видно, в

какой степени именно политическая власть делала из этой группы

субъекта. Различия и иерархии в среде самой интеллигенции, пози-

ции подгрупп складывались вокруг отношений к власти политиче-

ской (неважно, какие бы они ни были - апологетические или оппо-

зиционные). Практически все группы интеллигенции пребывали в

общем физическом пространстве (того же Переделкина, Малеевки

и т.д.). Любопытно, что даже так называемые представители анде-

граунда (неофициальной <катакомбной> культуры) держались в не-

посредственной близости от привилегированных пространств. <Ка-

такомбы> были рядом с ними. Непривилегированные члены группы

(безвестные писатели, художники) были рассеяны по всем социаль-

ным пространствам.

Сказанное касается не только советской интеллигенции. Сегодня

интеллектуальная элита в качестве органического элемента входит в

круг привилегированных во всем мире. Она принята на равных в

кругу политиков, предпринимателей, банкиров, аристократов крови.

Что касается жизненных стилей, то здесь имеют место два хода,

в зависимости от истории тех или иных групп интеллигенции. Что

это за ходы?

Первый - утверждение себя как группы, существующей в авто-

номном поле. Здесь может культивироваться принцип свободной иг-

ры, свободного творчества жизненных форм, аристократизм науки,

культивирование принципа искусства для искусства. Выстраивается

сакральное пространство Культуры с большой буквы, которое про-

тивостоит обыденному, косному, повседневному, мещанскому, кре-

стьянскому. Складывается стиль жизни в башне из слоновой кости.

Вот описание <Башни> Вячеслава Иванова, принадлежащее

Е.А. Кузьминой-Караваевой (будущей матери Марии). Обратим

внимание на то, что в тексте постоянно, как рефрен звучит тема

<высоты>. Напомним, что в описываемом сообществе реальное

положение квартиры под крышей дома переосмысливается мета-

форически.

<Новичком, поистине варваром, пришлось мне побывать на

<башне>, у Вячеслава Иванова. Там собирались люди, в полной

мере владеющие ключами от сокровищницы современной куль-

туры.

Ночное бдение до зари, какая-то непередаваемая пряность и

утонченность всех речей... И у меня было первое впечатление от

этого мира, будто бы то, о чем мы таились даже перед самыми

близкими, что нам казалось самым нашим глубинным достиже-

нием, является темой для остроумного и утонченного словесного

турнира...

Сначала мне казалось, что это происходит оттого, что наше

сокровенное - еще не подлинное достижение, что люди, достиг-

шие больших высот, смотрят на наши холмики с долей презре-

ния, что их достижение нам просто недоступно...

А на <Башне> или на заседаниях религиозно-философского

общества чувствовалось, что Кант, даже Платон, более того -

все мыслители всех времен и народов - в известном отношении

младенцы какие-то, ушедшие в свой переулок, не умеющие ши-

роко и всесторонне взглянуть на мир...

Тут же, у наших современных мыслителей, не только кан-

товский или платоновский переулок, а весь город с птичьего по-

лета виден> (Кузьмина-Караваева Е.А. Избранное. - М.,

1991. - С. 193,194).

Приведем описание еще одной попытки жить в эстетическом

мире. Это описание <вечера бумажных дам>, в котором участво-

вали А. Блок, В. Мейерхольд, С. Городецкий, актеры Н. Волохова,

В. Веригина и др. Отметим, что переход в <иной мир> обозначал-

ся переменой одежды. Бумажные платья были символом эфе-

мерности этого мира.

<Решили одеться в платья из гофрированной цветной бумаги

и из той же бумаги сделали головные уборы. Вечер должен был

называться вечером бумажных дам. Мужчинам было разрешено

не надевать маскарадного костюма, их только обязывали наде-

вать черные полумаски, которые предлагались при входе каждо-

му...

Почти все дамы были в бумажных костюмах одного фасона.

На Н.Н. Волоховой было длинное, со шлейфом светло-лиловое

бумажное платье. Голову ее украшала диадема, которую Блок

назвал в стихах <трехвенечной тиарой>. Волохова в тот вечер

была как-то призрачно красива. Впрочем, теперь и все осталь-

ные кажутся мне чудесными призраками... Я сама, одетая в крас-

ное, показалась себе незнакомой в большом зеркале. У меня то-

гда мелькнула мысль: не взмахи ли большого веера... вызвали нас

к жизни?..

Условились говорить со всеми на <ты>. В нашей литератур-

но-артистической среде царила непринужденность, но все же мы

были сдержанны и учтивы. Поэтому так жутко было говорить

<ты>, несмотря на маску... Так... с вечера бумажных дам мы всту-

пили в волшебный круг игры, в котором закружилась наша

юность. Центром нашего круга игры была блоковская <Снежная

дева> (Веригина В.П. Воспоминания. - М., 1974. - С. 108, 109,

110).

Второй - своего рода превращение стигмата (клейма отвержен-

ности) в добродетель: сделаться <ничем>, чтобы стать <всем>, обре-

тая правило выносить суждения обо <всех>. В этой группе имеет ме-

сто процесс, на первый взгляд противоположный первому. Происхо-

дит маркирование через <близость к народу>. Выражается это не

только в том, что она говорит за народ и отличается повышенным на-

родолюбием. Реальная <близость к народу> (разночинцы, вышедшие

из непривилегированных слоев общества) начинает претворяться в

жизненный стиль, который специально культивируется. Особенно-

сти повседневной жизни тех слоев, из которых выходит разночинная

интеллигенция, символически нагружаются, превращаясь в средство

маркирования. Это были те черты, которые не позволяли этим лю-

дям прямо войти в круг так называемой дворянской интеллигенции.

В их число входили <дурные манеры> (отсутствие светских манер),

простая пища (ржавая селедка и полутухлая ветчина из мелочной ла-

вочки, пресловутая редька с квасом), дешевая одежда, курение деше-

вых папирос. Разночинная интеллигенция принадлежала к классу об-

разованному, однако не обладала властью, которая давалась богатст-

вом или официальным положением (т.е. культурным и социальным

капиталом). Знаки унижения она превращала в символический капи-

тал. <Вульгарное> становилось социально значимым, приемлемым,

значительным, ценимым и желанным.

Следует подчеркнуть особую значимость символизации повсе-

дневности как условия преображения новым человеком и своего со-

циального пространства, и себя самого, и общества в целом. В рус-

ской культуре одним из поразительных примеров такого рода слу-

жит роман Н.Г. Чернышевского <Что делать?>. Этот роман способ-

ствовал рождению новых жизненных стилей не одного поколения

русской молодежи через переосмысление старых культурных сте-

реотипов и их перестройку. Через подражание героям романа люди

меняли классификации мира, культивировали новые жизненные

практики. Возникали новые знаковые формы в отношениях между

полами, менялись реализации систем родства, испытывались новые

формы общения (ритуалы адресации, маркирования и пр.). По-ново-

му конструировалась собственная внешность.

И. Паперно, автор книги о Н.Г. Чернышевском, пишет: <Как уто-

пический роман <Что делать?> предлагает модель идеального жиз-

неустройства. Так, роман учит, как уладить конфликт с деспотиче-

скими родителями, изгнать ревность из супружеских отношений,

вылечить девушку, умирающую от любви, и перевоспитать прости-

тутку, и как платить за квартиру при ограниченных средствах. Нич-

то не обходится вниманием, начиная от теоретических оснований но-

вого общественного порядка вплоть до мелких практических под-

робностей, до расположения комнат в коммуне и в частной кварти-

ре, до диеты, до стоимости и качества зонтиков в рационально орга-

низованном домашнем хозяйстве новых людей>^.

Существуют воспоминания замечательной русской женщи-

ны, шестидесятницы прошлого века Е.Н. Водовозовой. Там ярко

описывается складывание новых стилей жизни в тогдашнем рус-

ском городском образованном обществе:

^Паперно И. Семиотика поведения: Николай Чернышевский - человек эпохи

реализма. - М., 1996. - С. 148.

<Опрощение во всем обиходе домашней жизни и в привычках

считалось необходимым условием для людей прогрессивного ла-

геря, особенно для молодого поколения. Каждый должен был

одеваться как можно проще, иметь простую обстановку; наибо-

лее грязную работу, обыкновенно исполняемую прислугою, де-

лать по возможности самому, - одним словом, порвать со всеми

разорительными привычками, привитыми богатым чиновничест-

вом и барством. Мужчины в это время начали усиленно отращи-

вать бороду. Они не хотели походить, как выражались тогда, на

<чиновалов> и <чинодралов>, не хотели носить официального

штемпеля. Женщины перестали затягиваться в корсеты, вместо

пышных разноцветных платьев с оборками, лентами и кружева-

ми одевали простое, без шлейфа, черное платье, лишенное каких

бы то ни было украшений, с узкими белыми воротничками и ру-

кавчиками, стригли волосы, - одним словом, делали все, чтобы

только не походить, как говорили тогда, на разряженных кукол,

на кисейных барышень... Гостей на вечеринках не рекомендова-

ли. Этот обычай находили смешным, каждый должен был сам ре-

комендоваться. Молодежь называла друг друга только по фами-

лиям, случалось, даже каким-нибудь прозвищем, и лишь людей

постарше величали по имени и отчеству> (Водовозова Е.Н. На

заре жизни. Мемуарные очерки и портреты. Т. 2.-М., 1987. -

С. 36,37).

В той же книге есть целая глава, специально посвященная

<формирующему> воздействию романа Н.Г. Чернышевского

<Что делать?>.

В России уже после революции, в 20-е годы группа авангардист-

ской интеллигенции также культивировала новые стили жизни, как

бы предлагая модель и для собственного (группового) потребления,

и для <других>.

5. <СВЕЖИЙ> ИНТЕЛЛИГЕНТ

В записках В.В. Шульгина, известного политика и литератора

первой послереволюционной эмиграции, есть меткое наблюде-

ние над обликом русского интеллигента: <... в России была другая

тонкость - не чертами лица. Тонкие черты лица указывают на

старую культуру - это заслуги предков. Этого в России было

мало. В России начинал образовываться порядочный слой тонко-

сти приобретенной. Это интеллигентные лица, - тонкие своим

выражением. Это люди одного, двух, трех поколений усиленной

культуры. Черты лица у таких не могли сложиться в тонкость,

это требует веков, но сложилась тонкость взгляда, улыбки. Эти

русские лица легко выделяются и в эмиграции. Они именно и

служат признаком русского лица. Русская эмиграция не принес-

ла никакого определенного типа. Черты наших лиц подойдут под

всякое <неправильное> лицо всякой нации. Но выражение этого

русского лица, <сложность> его, взгляд, который способен если

не <все простить>, то <все понять>, резко выделяют русских из

среды заграничных лиц, которые, поражая иногда благородством

своих <вековых очертаний>, все же, кроме себя самих, ничего по-

нять не могут.

Русское интеллигентное лицо есть синтез быстро усвоенной

культуры, и притом культуры многих народов. Оттого оно такое

сложное и часто так мучительно противоречивое...> (Шульгин

В.В. Три столицы. - М., 1991. - С. 71).

Действительно, интеллигент, с одной стороны, разночинец. Раз-

ночинец действительно был <новым человеком>: <без личного дво-

рянства, и не приписанный ни к гильдии, ни к цеху> (В. Даль). Раз-

ночинцы были детьми купцов, священников, чиновников и низших

офицеров. Но интеллигентом-интеллектуалом мог стать и дворянин.

Особый случай - так называемый <свежий> интеллигент, интелли-

гент из низов. Когда говорят <интеллигент в первом поколении>,

имеют в виду именно таких людей.

Итак, человек, разорвавший путы традиционных социальных связей

(или вырванный с корнем), чувствует себя свободным в том смысле,

что ничто его вроде бы не связывает. Эта черта не является специфич-

ной для интеллектуала-интеллигента. Об этом процессе говорилось

выше (см. тему 6). Но свежий интеллигент то, что его связывало, объ-

являет предрассудком, приписывая себе качества рассудочности.

В. Зомбарт полагал, что рассудочность - ведущая черта пролетар-

ской психологии. По Зомбарту, обстоятельства жизни пролетария

требуют от него сообразительности, умения составить суждение. Ча-

стая смена мест пребывания как бы побуждает к сравнению и оценке.

Однако новый городской житель уже пользуется всеми преимущест-

вами городской анонимности и унификации. Он учится <работать> с

нормой, отделенной от отдельного случая.

Коммивояжер - представитель такого типа мироотношения. Его

работа вообще не требует от него особых умственных усилий, но тре-

бует рода рационального мышления. Здесь нет места наивному твор-

честву крестьянина или ремесленника.

Встает, естественно, вопрос: а кто, собственно, рассудочен, если

иметь в виду, что пролетариат- продукт номинации? Вероятно, не

<пролетарий> и не <человек массы>. Вероятно, это те, кто попадал

в орбиту разума, Просвещения как важного измерения обществ Мо-

дерна. Свежие интеллектуалы были и есть на Западе, так же как в

России есть свежие интеллигенты.

Их жажда знания может поражать. Они стремятся к образова-

нию, но под образованием достаточно часто понимается накопле-

ние сведений, которые выучиваются по книгам, т.е. уже прошли че-

рез фильтр рассудочного мышления. Их неудержимо влечет выра-

ботка рассудочных систем. Они легко оказываются в плену нового

для них языка, и кажется, что не мир и не люди интересуют их, а

теория о происхождении мира и людей; не цветы, а ботаника, не

звери, а зоология, не человеческая душа, а психология. Рождается

сознательное, критически обоснованное неудовольствие. Образо-

вание и критика останавливаются на полпути. Они утрачивают

свою живость, легко превращаясь в догмы, облекаясь в избитые

фразы. Сбросив предрассудки, считающий себя свободным чело-

век опутывается сетью окаменевших теорий. И неважно, как будет

называться рассудочная ловушка - антисемитизмом, монархиз-

мом, социализмом, интернационализмом или социальной револю-

цией. Нельзя не признать, что догматизм - типичнейшая черта

свежего интеллигента - заложника слов. Такими были русские

кружковые марксисты начала XX в.

Допустим, личная жизнь человека нелепа, а в работе удовлетво-

рения нет. Нет его и в семье. Но человек недоволен своим положе-

нием. Если способности позволяют, он легко становится рассудоч-

ным существом, умеющим критиковать и теоретизировать. Он пола-

гает, что причина его бедствий заключается во внешнем устройстве

жизни. Он соединяется с такими же песчинками, как он сам. Он чи-

тает газеты, слушает ораторов, обсуждает резолюции. Поверхност-

ность образования заставляет его верить ходячим фразам. Естест-

венно, точка зрения его будет радикальна в том смысле, что тради-

ции и авторитету он не доверяет. Он будет доктринером. На арене же

доктринерства подвизаются все фантазеры, желающие разом осча-

стливить народ, все демагоги, коим подчиняется масса.

Стремление к союзам - естественная черта общественного че-

ловека. <Свежие> интеллигенты легко попадают в ловушку догма-

тической теории, становятся жертвами амбиций политиков. Так про-

исходит потому, что политическая игра нова для них.