Общество 9 страница

Характерные для социологической традиции локальные «попытки сформировать свою собственную фундаментальную теорию» на политически выделенных «особых территориях социального» (курсив мой - И.Д.) должны, по справедливому замечанию А.Ф. Филиппова, оцениваться с точки зрения «признанных стандартов философии и методологии» (Филиппов А.Ф. Теоретическая социология // Теория общества. М.: «Канон-Пресс-Ц», «Кучково поле», 1999. С. 26).

М. Алброу попытался прояснить вопрос о том, как сама социология - в качестве символической системы и в качестве нарратива - отражает глобализацию общества и знания об обществе в себе самой, т.е. в собственных, исторически изменчивых репрезентациях (M. AIbrow, E.King (Eds.). Globalization, Knowledge and Society. P. 5-13). Ему удалось продемонстрировать (в первоисточнике пропущена страница 36).

то отношениях напоминавшим о фазе «национальных социологии» (автор приводит в качестве частного примера «движение за канализацию» канадской социологии, которое интересно было бы сопоставить с ситуацией в югославской или венгерской социологии того же времени). Что же касается наступающей фазы глобализации (V), то её базовый принцип не является ни национальным, ни интернациональным. Объединяя в себе некоторые черты предыдущих фаз, она характеризуется «свободой отдельных социологов работать с другими отдельными социологами, находящимися в любой другой точке земного шара, и воспринимать охватывающие весь мир процессы, внутри которых и над которыми они работают» (M. AIbrow, E. King (Eds.). Globalization, Knowledge and Society. P. 7).

Второй смысл отказа от базового единства мировой социологической традиции менее очевиден и, как нередко случается в сфере неочевидного, таит в себе серьезную опасность далеко не абстрактно-познавательного свойства. Антилиберализм, антимодернизм, критика цивилизации, эстетика «героического» и политическая метафизика «нового язычества», зовущие к (вос)созданию иерархического и недемок-ратически-«органического» общества на почве принципиально-партикуляристской Kultur- это признаки возрождающегося, время от времени, интереса к новым версиям той специфической смеси социальной теории и политического мифа, которую часто обозначают термином «консервативная революция» (Dahl G. Will The Other God' Fail Again? On the Possible Return of the Conservative Revolution // Theory, Culture & Society. 1996. Vol. 13. #1. P. 25-50). Уникальные условия для свободного обмена идеями и символами, создаваемые процессом глобализации, могут привести к возникновению весьма неожиданных политических констелляций и групп интереса, использующих для своей легитимации выше очерченные «пугающие теоретические возможности». «Новые констелляции в идеологии и политике кажутся всё более вероятными в момент, когда «железный занавес» пал, а проект «государства благосостояния» становится всё более проблематичным - и фискально, и политически. Новая волна национализма, вопросы интеграции в Европейский Союз, глобальный порядок и т.п. могут вести к дальнейшему увеличению возможности того, что радикальный консерватизм обретет новых союзников на сложившемся политическом поле» (Ibid. P.33).

В этой ситуации рационализм, демократия и моральный универсализм должны рассматриваться не просто как «семейные реликвии» единой социологической традиции, а как проект и цели, которые имеет смысл защищать.

Девятко И.Ф. Модернизация, глобализация и институциональный изоморфизм: к социологической теории глобального общества // Глобализация и постсоветское общество («АСПЕКТЫ 2001») / Под ред. А. Согомонова и С. Кухтерина. – М.: Издательство «Стови», 2001. – С. 8-38.

Маттей Доган

Фрагментация социальных наук и перераспределение

специальностей вокруг социологии

Понятие междисциплинарности

Термин «междисциплинарность» впервые был введен в 1937 г. социологом Луисом Вирцем. До этого Национальная академия наук США употребляла выражение «пересечение дисциплин», а Институт гуманитарных отношений Йельского университета придерживался словосочетания «разрушение дисциплинарных границ» (Sills, р. 18).

С удивлением приходится констатировать, что Томас Кун в своем капитальном труде о социологии науки обошел вниманием междисциплинарность, хотя и рассматривал проблему специализации. Не нашла отражения междисциплинарность и в классической книге Роберта Мертона о социологии науки. Тогда как Мертон интересовался этой проблемой и; еще в 1963 г. в работе «Мозаика бихевиористских наук» писал: «Пробелы между специальностями последовательно заполняются междисциплинарными специальностями» (Merton, p. 253). Заметим, что он употребляет здесь слово «специальность», а не «дисциплина».

В опубликованном ЮНЕСКО фундаментальном труде «Основные тенденции исследований в социальных и гуманитарных науках» (1970) проблема перераспределения специальностей рассматривается лишь весьма бегло. В главе этого труда «Общие проблемы междисциплинарных исследований и общие механизмы», написанной Жаном Пьяже, затрагиваются очень важные вопросы, но тема, заявленная в заголовке, освещается лишь на двух последних страницах, обладающих, однако, тем достоинством, что там предлагается ввести в обиход выражение «генетическая рекомбинация» применительно к «новым отраслям знания» (Piaget, p. 524).

В весьма содержательной главе «Социология науки», которую написала Гарриет Цукерман для «Руководства по социологии» (1988), составленного Нейлом Дж. Смелсером, отсутствует даже упоминание о междисциплинарности.

Другие работы содержат упоминания о междисциплинарности, однако их авторы утверждают, что трудно уловить ее смысл. Так, Эдгар Морен пишет: «Я употреблял, не давая определений, такие термины, как "междисциплинарность», "много- или полидисципли-нарность"». А не определял я их потому, что они многозначны и расплывчаты. Например, междисциплинарность может означать просто-напросто, что разные дисциплины выкладываются на один стоя или собираются на какой-нибудь ассамблее, как разные страны собираются в ООН и не могут там делать ничего иного, кроме как утверждать, каждая, свои национальные права и суверенитеты против посягательств соседей» (Morin, p. 28). Правда, Морен тотчас добавляет, что «междисциплинарность может означать также обмен и сотрудничество», и приводит некоторые тому примеры, в частности сотрудничество лингвиста Якобсона и анрополога Леви-Стросса в области структурализма.

В наши дни никто не сведущ более чем в одной полной дисциплине. Намерение овладеть двумя или несколькими такими дисциплинами нереально, утопично. Понятие междисциплинарности можно в той мере, в какой оно предполагает способность знать и комбинировать целые дисциплины.

Поскольку одному ученому трудно быть по-настоящему междисциплинарным специалистом, это побуждает некоторых методологов выступать за групповую научную деятельность. Именно такое предложение было сделано Пьером де Би в уже упомянутом труде ЮНЕСКО. Однако работа группами продуктивна в больших естественнонаучных лабораториях, а в общественных науках ее трудно осуществить на практике. Единственные примеры успешных групповых работ касаются производства или сбора данных, но очень редко им сопутствует успех в интерпретации или синтезе, исключая разве что археологию.

Большие программы международных или национальных институтов обычно заключаются для продвижения и координации исследований, которые считаются приоритетными. Публикации, которыми завершаются такие исследования, чаще всего имеют одну, две или три подписи, редко больше.

История социальных наук дает многочисленные примеры провала междисциплинарных проектов. Я приведу лишь один — работу, проведенную в Плозеве, департамент Финистер (Франция), в начале 60-х годов. Это был амбициозный проект с привлечением социологов, демографов, генетиков, этнологов, психологов, лингвистов и историков, поглотивший изрядную долю финансовых ресурсов, которые выделялись в то время во Франции на общественные науки. Инициаторы этой работы хотели сделать исследования в Плозеве «коллективными и полными». Но это междисциплинарное начинание не дало ощутимых результатов. Из этого опыта были извлечены уроки, и такого рода начинания больше никогда не проводились во Франции.

В публикации «Междисциплинарность», изданной Организацией экономического сотрудничества и развития, говорится: «Первые опыты, проанализированные в трех странах (Германии, Франции, Англии), создают общее впечатление провала» (OECD, р. 25). Глава книги, озаглавленная «Междисциплинарный архипелаг», заканчивается признанием, что подобные опыты оставляют «ощущение простой амальгамы» (OECD, р. 71). А междисциплинарность характеризуется как «эпистемологически наивное понятие» (OECD, р. 71).

Междисциплинарный подход обманчив потому, что он предполагает некое разрезание реальности на кружочки наподобие колбасы. В некоторых работах такое разрезание как раз и совершается, когда применяют филологический, антропологический, исторический, этнологический, психологический и социологический подходы. Подход, при котором дисциплины почти никогда не контактируют друг с другом, создает в лучшем случае небесполезный параллелизм, но не дает синтеза. Именно так поступил историк религий Мирча Элиаде, который привлек для поиска богов восемь дисциплин: этнологию, филологию, лингвистику, антропологию, психологию, историю, социологию и философию — однако они не конвергируются в нечто единое целое. Автор предается ученому дисциплинарному параллелизму, но не добивается органического сопряжения факторов.

Когда для того или иного исследования привлекают несколько дисциплин, то фактически комбинируют сегменты дисциплин, специальности, а не целые дисциплины. Поэтому я предпочитаю оперировать понятием «гибридизация», которое обозначает рекомендацию фрагментов наук.

В наши дни специализация на передовых рубежах науки редко бывает монодисциплинарной. «Например, исследователь-онколог может иметь прочные знания в физике, диплом биофизика, работать в сотрудничестве с иммунологами в каком-нибудь медицинском исследовательском центре, преподавать биохимию в высших учебных заведениях, публиковаться в научных и медицинских журналах» (de Certaines, p. 117). В общественных науках, как и в науках естественных, научный прогресс чаще всего достигается на стыках, на пересечениях дисциплин. Наиболее оригинальные и плодотворные инновации появляются в результате рекомбинации специальностей, которые располагаются в местах слияния нескольких дисциплин, притом совсем не обязательно смежных специальностей. Сулящая успех точка контакта находится между специальностями, между секторами, ее не надо искать вдоль границ между дисциплинами. Франсуа Курильский указывает на подлинную проблему: «Давайте ясно договоримся, что такое Междисциплинарность и чем она не является. Чтобы исследование было успешным, оно должно специализироваться до самой крайней степени и прорывать границу знаний на совершенно определенных фронтах с помощью очень узких тем» (Kourilski, p. 16).

Крупная специализированная библиотека, к примеру по биохимии, содержит лишь небольшую часть литературы по химии и столь же незначительную по биологии, это именно те части, которые как-то переплетаются между собой. Обратите внимание, как работают исследователи в такой библиотеке: они отыскивают в предметном каталоге какой-то совершенно конкретный пункт, представляющий меньше одной тысячной доли документации по данное теме. Они ищут точную информацию в чрезвычайно специализированной области. Одновременно сотни других исследователей делают то же самое, каждый — по своей крайне узкой специальности. Исследование ведется одновременно по сотням пунктов. Но эти пункты не обязательно оказываются разрозненными, они образуют часть некоей конфигурации знаний, концепций, методов, интуиции, гипотез, наития. Часто случается, как свидетельствует история наук, что некоторые из этих пунктов сталкиваются друг с другом и высекают искру. В этот момент, предусмотренный или неожиданный, совершается открытие, запрограммированное или опять-таки неожиданное. Эти пункты могут располагаться в различных областях, порою весьма отдаленных одна от другой. В таком случае говорят, что дело идет о междисциплинарном открытии. Но поскольку в действительности встречаются и соединяются между собой специальности, а не целые дисциплины, понятие междисциплинарности должно быть заменено более адекватным понятием трансспециальности, или полиспециальности.

Имеются ли парадигмы в социальных науках?

Если верно, что дисциплины фрагментируются и что большинство важнейших инноваций совершаются на границах дисциплин, то как примерить этот тезис с понятием дисциплинарной парадигмы? Дело в том, что теоретически обе эти вещи несовместимы: наука, над которой доминирует парадигма, должна быть достаточно целостной и связанной, чтобы не поддаваться фрагментации на специальности и не позволять этим специальностям рекомбинироваться вне дисциплинарных границ. Надо поэтому прежде всего задаться вопросом о правомерности понятия парадигмы вообще, а затем — о его применимости в социальных науках.

Заметим, что в «Размышлениях по поводу критики в мой адрес» Томас Кун предложил заменить выражение «научная революция», признанное им самим как «риторическое преувеличение», на «дисциплинарная матрица». Да, понятие научной революции оспаривалось многими учеными, например Имре Лакатошем, ибо коперниканская революция развертывалась в течение полутора веков, а ньютонианская революция продолжалась в течение жизни целого поколения. Был не обвальный процесс, а долгие дебаты. Обнаружение микробов Пастером действительно представляет собой научную революцию, которая разрушила представление о самозаражении, но надо ли называть ее парадигмой?

Тем не менее, допуская, что применительно к естественным наукам понятие парадигмы вполне уместно, важно подчеркнуть, что парадигмы очень часто появляются там, где конвергируют дисциплинарные специальности. Возьмем в качестве примера молекулярную биологию: она является синтезом нескольких специальностей. «Молекулярная биология родилась не в результате идеальной и самопроизвольной любви между физикой и биологией, а в результате сложного перекрещивания самых разнообразных идей и исследований» (Thuiller, p. 14). В молекулярной биологии слились лишь сегменты, а не целостности клеточной физиологии, генетики, биохимии, вирусологии и микробиологии. Основная же часть каждой из этих областей не затронута молекулярной биологией (Jacob, р. 55). Такое же замечание напрашивается, когда речь идет о тектонических континентальных платформах, океанографии, биогеологии, геохимии или любой другой специальности, представленной в спектре наук.

Но пригодно ли понятие парадигмы также и для социальных наук? Томас Кун недвусмысленно полагает, что применительно к этим наукам, в которых постоянно наблюдаются разногласия и борьба мнений, было бы натяжкой говорить о парадигме. Он рассказывает в предисловии к «Структуре научных революций» (р. VIII), что, когда он находился в Центре перспективных исследований в Пало-Альто (Калифорния) и работал в группе, где преобладали представители социальных наук, он сформулировал понятие парадигмы, но сделал это для того, чтобы обозначить коренное различие между естественными и общественными науками. И все же сегодня слово «парадигма» вошло в обиход в социальных науках. Использование этого красивого словечка и даже злоупотребление им особенно часто наблюдается в социологии и экономической науке. Быть может, здесь мы имеем дело с досадной мимикрией, подражательством.

Происходят ли в социальных науках парадигматические потрясения, подобные тем, которые были вызваны Коперником, Ньютоном, Дарвином или Эйнштейном? Можно ли считать парадигматическими теории Кейнса, Шомского или Парсонса? Совершается ли прогресс в социальных науках через парадигматические революции или же в результате кумулятивных процессов? Действительно ли существуют парадигмы в социальных науках?

В рамках той или иной четко очерченной дисциплины могут сосуществовать несколько основных теорий, но парадигма будет в ней присутствовать лишь в том случае, если какая-нибудь одна прочная теория доминирует над остальными и принимается' всем научным сообществом. А между тем в социальных науках наблюдается в лучшем случае конфронтация нескольких неустойчивых и непрочных теорий. В большинстве же случаев там нет даже конфронтации: ученые тщательно избегают и свысока игнорируют друг друга, и поступать так им довольно легко по причине малых размеров научных сообществ, разделенных на школы. Это относится ко всем странам, большим и малым.

Такое взаимное игнорирование давно практикуется в социологии. На грани прошлого и нынешнего веков крупные социологи совсем не сообщались друг с другом или делали это крайне редко. В трудах Вебера нет ни единой ссылки на его современника Дюркгейма. А ведь тогда уже издавался «Социологический год». Со своей стороны Дюркгейм, который читал по-немецки, лишь единожды цитировал Вебера, да и то мимоходом. Тем не менее оба они работали по нескольким объединяющим их темам, таким, например, как религия. Дюркгейм лишь бегло ссылается на Зиммеля и Тонни.

Дюркгейм, которого сурово критиковал Парето, «никогда не цитировал работ Парето... Суждение Парето о книге Дюркгейма "Самоубийство" негативно. Он, Парето, пишет о ней: "К сожалению, логика рассуждений во всем этом произведении весьма слаба"» (Valade, p. 207).

Вебер, по-видимому, не знал теорию Парето о циркуляции элит, а Парето, в свою очередь, ничего не говорит о веберовской теории политического лидерства. Вебер и Кроче встречались лишь один раз, и то мельком. Вебер и Фрейд совсем не общались. Эрнст Блох и Дьердь Лукач посещали Вебера в Гейдельберге, но никакого веберовского влияния в их работах не видно. Не было связи и между Вебером и Шпенглером. Единственным современником Вебера, которого тот цитирует, был Карл Ясперс, но он был философом (см.: Mommsen, Osterhammel). Как выразился Раймон Арон, каждый из трех великих основателей социологии шел своим «путем одиночки».

Для времен, более близких к нам, можно привести немало примеров теорий социологии, сосуществующих без взаимного влияния, как это было, скажем, у Ангуса Кемпбелла и Поля Лазерсфельда, которые, однако, посвятили значительную часть своей жизни одной и той же проблематике политического поведения. Эту констатацию можно распространить и на другие дисциплины.

По поводу конфронтации теорий сожалеть не следует, лишь бы были дискуссии. В социальных науках не существует парадигм потому, что там также нет, в пределах каждой из дисциплин, достаточной связи и общения.

Для наличия парадигмы требуется иное условие: теории должны иметь касательство к основным аспектам социальной действительности. А между тем, чем более амбициозна та или иная теория, тем меньше она выдерживает испытание имеющимися эмпирическими данными. В социальных науках не делают фундаментальных открытий, как это случается время от времени в естественных науках. Здесь, скорее, строят неверифицируемые теории, отчасти потому, что не стоит на месте и меняется сама социальная действительность. Кроме того — а вернее, прежде всего, — «ошибки, допускаемые гигантами естественных наук, совершенно незначительны в сравнении с фундаментальными ошибками, в которые впадают знаменитые личности, занимающиеся социальными и экономическими науками» (Andreski, p. 30).

Возьмем, к примеру, мальтузианство. Что это, теория или парадигма? Мальтузианство представляет собой одну из больших теорий в истории социальных наук. Оно оказало влияние на многих ученых, и прежде всего, на Чарлза Дарвина, который признавал его в качестве одного из главных источников своего вдохновения. Целая фаланга социологов, демографов и экономистов определила свое отношение к нему, либо одобрив, либо отвергнув. Но поскольку демографическая реальность на Западе эволюционировала совершенно определенным образом, предсказания Мальтуса не сработали, и он оказался ложным пророком. Однако, если принять во внимание сегодняшнее расхождение между экономическим развитием и ростом народонаселения в Африке, Азии и Латинской Америке, его можно все-таки провозгласить великим провидцем. Достаточно провести асинхронное сравнение между Англией его времени и нынешним «третьим миром», чтобы признать асинхронную правомерность его теории. Надо ли идти еще дальше и говорить о мальтузианской парадигме? Я, со своей стороны, не вижу в этом никакой пользы, но, во всяком случае, если в мальтузианстве и содержится парадигма, то она представляет собой соединение сегментов экономической науки, демографии, социологии и истории, т.е. является составной парадигмой.

Для социальных наук мне кажутся более подходящими и более верными выражения «фундаментальная теория» или «решительный прорыв», а не понятие парадигмы, которое несет такую теоретическую нагрузку, какая не встречается в неэспериментальных науках.

Наблюдается ли, по меньшей мере, кумулятивный прогресс в социальных науках? Такой прогресс очевиден, ибо каждая дисциплина имеет свое наследие, свое достояние, состоящее из концепций, методов, теорий, практики. Очень быстро узнается, является ли тот или иной исследователь профессионалом или любителем. Кумулятивный прогресс совершается даже в чисто теоретических сферах. Если какая-нибудь теория оказывается несостоятельной, от нее все же остается кое-что, которое интегрируется в новые теории, потому что, совершая ошибки, обучаются многому. Выявленная ошибка больше не повторяется. В недавнее время прогресс в социальных науках обеспечивался большой серией эмпирических открытий в различных секторах. Например, обнаруженная Д. Лернером корреляция между уровнями урбанизации, грамотности и коммуникации принадлежит к достижениям, которые не обесцениваются. В специализированных секторах — будь то гибридные или монодисциплинарные — нет нужды в амбициозных теориях, и там удовлетворяются тем, что Роберт Мертон назвал «средними теориями».

Возьмем конкретный пример кумулятивного процесса. Одно из важных открытий в политологии — открытие воздействия техники выборов на системы политических партий. Библиография по этой теме, даже отобранная очень тщательно, вполне может включать две-три сотни названий на английском языке, не говоря уже о множестве самых различных наблюдений, полученных в результате непосредственного опыта политических деятелей во многих странах. От Кондорса, Джона Стюарта Милля, Бахофена, Айера и Хондта до Герменса, Даунса, Дюверже, Лийфарта теория основывается на вкладах и улучшениях, последовательно вносимых очень большим числом специалистов. Другие примеры кумулятивных процессов приводятся в работе «Инновация в социальных науках: созидательная маргинальность», опубликованная мною в соавторстве с Робертом Паром (1991).

Теперь признано, что «никакая особая парадигма уже не определяет, а тем более не объединяет сферу интересов социальных наук» (Annales, 1989, 1922). Марк Блог пишет: «Термин "парадигма" должен быть исключен из литературы или же ставится в кавычках» (Blaug, p. 149).

Теперь, устранив видимое теоретическое противоречие между гибридизацией специальностей и дисциплинарной парадигмой, рассмотрим более детально процесс фрагментации дисциплин на специальности.

Фрагментация дисциплин и реструктурирование специальностей

Надо прежде всего видеть различие между специализацией в рамках строго определенной дисциплины и специализацией на пересечении монодисциплинарных специальностей. Вторая, т.е. гибридизация, может наступить лишь после того, как достаточно созрела первая.

В истории наук можно пронаблюдать двойной процесс: это, с одной стороны, фрагментация ранее устоявшихся дисциплин, а с другой — рекомбинация специальностей, появившихся в результате этой фрагментации. Новая гибридная область может стать совершенно независимой, как социальная психология, — что хорошо показано в книгах Жана Штёцеля и Сержа Московичи, — или же по-прежнему претендовать на двойное родство, как политическая география. В последнем случае могут происходить колебания между привязанностью либо к географии, либо к политологии. Куда следует отнести книгу Ф. Гринстайна и М. Лернера «Пособие для изучения личности и политики», к психологии или к политологии? А книгу Давида Аптера «За государство, против государства», к политологии или к социологии? Критерием может служить преобладание той или другой составляющей или же формальная принадлежность автора к одной из дисциплин. Политическая антропология представляет собой ветвь антропологии, но также и подраздел политологии. Где кончается историческая социология и начинается социальная история? Еще больше колебаний вызывает наличие тройной комбинации, как в книге Жоржа Баландье «Политическая антропология», где также довольно полно представлена и социология. И поскольку дозировка не всегда ясно различима, остается поле для произвольного толкования дисциплинарной принадлежности, тем более что степень родства между дисциплинами варьируется чрезвычайно сильно: социология и социальная психология — кровные родственники, а вот геология и социальная география имеют гораздо меньшую степень родства, несмотря на обманчивую схожесть внешних признаков.

Если произвести сочетание каждой из двенадцати основных социальных наук со всеми остальными, мы получим матрицу со 144 ячейками. Некоторые ячейки останутся пустыми, но больше трех четвертей их окажутся заполненными гибридизированными специальностями, которые будут пользоваться определенной автономией.

В свою очередь, эти гибридные специальности начинают ветвиться, порождая во втором поколении еще большее число гибридов. Попарное пересечение дисциплин, даже во втором поколении, еще не позволяет составить полный перечень существующих комбинаций, потому что некоторые гибридные области из числа наиболее динамичных имеют множественное происхождение. Таковы науки о процессах познания, исследования по окружающей среде или градостроительству.

Кроме того, такие гибридные области, как предыстория или протоистория, уходят некоторыми своими корнями в естественные науки и оказываются не представленными в матрице из 144 ячеек, которая ограничена комбинациями сегментов социальных наук. Конфигурация гибридных областей непрерывно меняется. Социальная психология, политическая социология, экология человека, политическая экономия уже давно признаны в качестве автономных дисциплин, тогда как социальная психиатрия еще бьется за право приобщиться к науке. Некоторые специалисты в области гносеологии предсказывают скорый конец старой психологии как автономной дисциплины. Психология «должна в конце концов раствориться в нейрофизиологии, достигшей стадии зрелости, и эта последняя наука покажет, как это сделала химия, заменившая собой алхимию, иллюзорный и донаучный характер категорий психологии» (Proust, p. 15). Какая ветвь лингвистики идет по верному пути, структурная лингвистика или генеративная грамматика? Структуралисты критикуют историзм сравнительной грамматики, а генеративисты отвергают предположения структуралистов.

Социометрические исследования показывают, что многие специалисты охотнее поддерживают отношения с коллегами, формально принадлежащими к другим дисциплинам, чем с коллегами из своей собственной ветви. «Невидимый колледж», описанный Робертом Мертоном, Дианой Крейн и другими социологами науки, есть в высшей степени междисциплинарная институция, так как он обеспечивает связь не только между университетами, и притом через все национальные границы, но также и прежде всего между специалистами, принадлежащими, в ведомственном отношении, к разным дисциплинам. Сети трансдисциплинарного влияния таковы, что они сводят на нет старую классификацию социальных наук.

Семь дисциплин в равной мере относят себя и к общественным, и к естественным наукам: антропология, география, психология, демография, лингвистика, археология и гносеология. И уже в силу этого обстоятельства каждая из семи дисциплин дробится надвое, и сожительство обеих частей под одной дисциплинарной крышей порою создает проблему. Давая далее обзор нескольких дисциплин, мы постараемся показать на примере каждой из них процесс специализации, фрагментации и рекомбинации фрагментов путем гибридизации.

История

История, это, видимо, самая разнородная дисциплина, разбросанная во времени и пространстве. И в то же время, в силу самих вещей, наиболее открытая дисциплина. Рано или поздно все падает в корзину историка.

Диспут о роли и границах истории, восходящей к Дюркгейму, Зимианду и Сеньобосу, кажется, еще не затих. Тремя поколениями позже история была исключена из социальных наук по воле такой авторитетной организации, как ЮНЕСКО. В самом деле, история не фигурирует среди так называемых номотетических наук, представленных в опубликованном этой организацией первом томе, посвященном «основным тенденциям в социальных науках». На такое оскорбление историки вроде бы не отреагировали с должной резкостью. Впрочем, некоторых историков это вполне устраивает. Так, по мнению Пьера Шоню, «прогресс истории вот уже в течение пятидесяти лет обеспечивается серией, так сказать, бракосочетаний: с экономической наукой, потом с демографией, даже с географией... с этнологией, социологией, психоанализом. В конечном счете "новая история" сама хочет быть вспомогательной наукой при других социальных науках» (Chaunu, p. 5). Так, слово «вспомогательный», воспринимавшееся некогда с раздражением, произнесено крупным историком. Однако явно иного мнения придерживается школа «Анналов» (Annales, 1989,1923), решительно защищающая междисциплинарность: «История будет прогрессировать лишь в лоне междисциплинарности, и одной из ее задач является разработка обновленной междисциплинарности» (Le Goff, p. 4).