Общество 11 страница

Общий вывод

Основная мысль, проведенная в этом исследовании, состоит в том, что научный прогресс в очень значительной степени обеспечивается рекомбинацией специальностей, которые появляются в результате фрагментации дисциплин. Социальные науки генетически запрограммированы на порождение гибридов. Тем самым образуется разнообразная и сложная сеть новых гибридных областей, которые делают неузнаваемой прежнюю картину официальных наук. Большинство гибридных специалистов видят свое место не в центре своей дисциплины; центр скорее занимают монодисциплинарные генералисты. Гибридные специалисты находятся на периферии дисциплины и контактируют с другими учеными, которые тоже являются нарушителями границ. Обмен совершается лишь между некоторыми секторами. Социальный психолог, изучающий мотивации, не интересуется функционированием центральной администрации и поэтому не будет общаться с социологом, занимающимся проблемами организаций.

Такие перестановки и перемещения совершенно определенно проявляют себя в конкретных исследованиях, но их совсем не нужно вводить в университетское образование, где монодисциплинарность все еще играет весьма полезную роль в передаче знаний: ведь совершенно очевидно, что общие знания должны предшествовать специализированным знаниям.

Библиография

Almond GA. A Discipline Divided, Schools and Sects in Political Science. Newbury, CaL: Sage, 1990.

Andreski S. Les sciences sociales: sorcellerie des temps modernes.P.: PUF,1975.

Annales. Tentons 1'experience // Annales. 1989. V. 44. № 6. P. 1317—1323.

Balandier G. Anthropologie politique. P.: PUF, 1969.

Beaud M. Economie, theorie, histoire, essai de clarification // Revue economique. 1991. № 2. P. 155—172.

Benson 0. The Mathematical Approach to Political Science // Contemporary Political Analysis / Ed. Charlesworth J.C., 1967.

Bernard J. Le sang et 1'histoire. P.: Buchet-Chastel, 1983.

Blaug M. Khun versus Lakatos on Paradigms versus Research Programmes in the History of Economics // Method and Appraisal in Economics / Ed. Latsis S.J. Cambridge: Cambrige Univ. Press, 1976. P. 149—170.

Braudel F. Histoire et Sociologie // Traite de Sociologie /Ed. Gurvitch G. P.: PUF, 1960. 2 vol. P. 82—93.

Chaunu P. Le courrier du CNRS. 1979. № 33. P. 5.

Dogan M., Pahre R. Creative Marginality. Innovation et the Intersections of Social Sciences. Boulder, Calorado: Westview Press, 1990.

Easton D„ Schelling C.F. Divided Knowledge, Across Disciplines, Across Cultures. Newbury Park, CaL: Sage, 1991.

Eliade M. Religions // Internat. Social Science J. 1977. V. XXIX. № 4. P. 615—627.

Frieden J.F., Lake DA. International Political Economy. N.Y.: Saint-Martin Press, 1991.

Giddens A. Weber and Durkheim: Coicidence and Divergence // Max Weber and his Contemporaries / Eds Mommsen W., Osterhammel J. L.: Allen-Unwin, 1987.

Gilfillan S.C. Roman Culture and Diogenic lead Poisoning // Mankind Quarterly. 1965. № 5(3). P. 3—20.

Jacob F. Biologie moleculaire. la prochaine etape // La recherche en biologic moleculaire. Op. cit. P. 57—62.

Jones E. Geography, New Perspectives on an Old Science // A Quarter of Century of International Social Science / Ed. Rokkan S. Delhi: Concept Company, 1979. P. 95—110.

International Handbook of Political Science / Ed. Andrews W.G. Westport, Conn.: Greenwood Press, 1982.

Izard M. Presentation de 1'Anthropologie politique aujourd'hui " Revue Francaise de Science politique. 1988. V. 38. № 5.

Certaines J.D. La biophysique en France: critique de la notion de discipline scientifique // Perspectives on the Emergence of Scientific Disciplines / Eds Lemaine G., Macleod R., Mulkay M„ Weigast P. The Hague: Mouton, 1976.

Brunk G.G. Social Science Journals: A Review of Research Sources and Publishing Opportunities for Political Scientists // Political Science. P.S. 1989. Sept. P. 617—627.

Handbook of Political Science / Eds Greenstein F.J., Polsby N.W. Mass.: Addison-Wesley, 1975. V. VIII.

Kourilsky F. Introduction // Actes de colloque Carrefour des science. P.; CNRS, 1990. P. 13—17.

Kuhn T. The Structure of Scientific Revolutions. Univ. of Chicago Press, 1970.

Laponce J. Political Science: An Import-Export Analysis of Journals and Footnotes // Political Studies. 1989. p. 401—419.

Le GoffJ. Discours lors de la reception de la medaille d'orduCNRS, 1991.

Lesourne J. Une science balkanisee // Le Monde. 1990. 16 Oct.

Upset S.M. Politics and Social Science. N.Y.: Oxford Univ. Press, 1969.

Martinelli A., Smelser N.Y. Economic Sociology, Historical threads and analytic issues // Current Sociology. 1990. V. 38. № 2. P. 1-49.

Merton R. The Mosaic of the Behavioral Sciences // The Behavioral Sciences Today / Ed. Berelson B. N.Y.: Basic Books, 1963. P. 247—272.

Mitchell W.C. The Shape of Political Theory to come: From Political Sociology to Political Economy // Politics and the Social Sciences / Ed. Lipset S.M. N.Y.: Oxford Univ. Press, 1969. P. 101—136.

MikessellM.W. The Borderlands of geography as a social science // Interdisciplinary Relationships in the Social Sciences/Ed. SherifM. Chicago: Aldine, 1969. P. 227—248.

Max Weber and his Contemporaries / Eds Mommsen W., Osterhammel J.L.: Allen-Unwin, 1987.

Morin E. De 1'interdisciplinarite // Actes du colloque Carrefour des sciences. P.: CNRS, 1990. P. 21—39.

OECD (Organization of Economic Co-operation and Development). Interdisciplinarity, Problems of Teaching and Research in Universities. P.: OECD, 1972.

Perspectives on the Emergence of Scientific Disciplines / Eds Lemaine G., Macleod R., Mulkay M., Weigast P. The Hague: Mouton, 1976.

Political Science and Geography // Intemat. Social Science J. 1983. P. 449—458.

Political Science and Interdisciplinarity. Report of the World Congress on Political Science. Washington, 1988.

Proust J. L'interdisciplinarite dans les sciences cogni-tivies. Report to 1'UNESCO, 1991.

Runciman W.G. Social Science and Political Theory. Cambridge: Cambridge Univ. Press, 1962.

Sachs I. Le developpement: un concept trahsdisci-plinaire par excellence. Report to 1'UNESCO, 1991.

Sarouf F.J. Political Science, an informal overview. Columbus, Ohio: Men-ill, 1965.

Sarton G. Introduction to the History of Science. N.Y.: Willians & Wilkins, 1927.

Sills D.L. A note on the origin of Interdisciplinary. ITEM. Social Science Research Council, 1986. March.

Handbook of Sociology / Ed. Smelser N. Beverly Hills: ' Sage Publications, 1988.

Stoetzel J. La Psychologie sociale. P.: Flammarion, 1963.

The Impact of Political Context on Political Science in the United States. World Congress on Political Science. Washington, 1988.

The Study of Total Societies / Ed. Klausner S.Z. Garden City, N.Y.: Anchor Books, 1967.

The Behavioral Sciences Todat / Ed. Berelson B. N.Y.: Basic Books, 1963.

Thuillier P. Comment est nee la biologic moleculaire // La recherche en biologic moleculaire. P. 13—36.

Traite de Sociologie / Ed. Gurvitch G. P.: PUF, 1960. 2 vol.

Turner R.H. The Many Faces of American Sociology. A Discipline in Search of Identity // Divided Knowledge, Across Disciplines, Across Cultures / Eds Easton D., Schelling C.F. Newbury Park, Cal.: Sage, 1991. P. 59—85.

Valade B. Pareto: la naissance d'une autre sociologie. P.: PUF, 1990.

Varion S. La recherche en biologic moleculaire, P.: Seuil, 1975.

Доган Маттей. Фрагментация социальных наук и перераспределение специальностей вокруг социологии // Международный журнал социальных наук. Социология: состояние исследований. 1. Основы, культурные и институциональные процессы. – Издательство Российская Академия наук / ЮНЕСКО. - № 3 (6). – Август 1994. – С. 39-56.

Маттей Доган — директор по научной части Национального центра научных исследований в Париже и профессор политологии Калифорнийского университета в Лос-Анжелесе, председатель Комитета сравнительной социологии Международной социологической ассоциации и Комитета по изучению политических элит Международной политологической ассоциации.

Заславская Т. И.

Роль социологии в процессах преобразования России

В этом сообщении я хотела бы поделиться своими соображениями о современной общественной ситуации и — в этой связи — о положении в социологии, ее роли в переживаемом нашим обществом трансформационном процессе, стоящих перед нею задачах и возможностях их решения. Начну с первой группы проблем.

1. Оценка современной общественной ситуации

Вот уже почти десять лет продолжается реформирование российского общества, через каких-нибудь полгода можно будет отмечать его юбилей. Тех, кто когда-то встретил перестройку как свое кровное дело и принимал активное участие в социальных преобразованиях, эта дата побуждает к подведению определенных итогов. Но по каким критериям следует оценивать результаты реформ? Ни доля приватизированных предприятий, ни курс рубля к доллару, ни размер бюджетного дефицита здесь, конечно же, не годятся. Не правильнее ли попробовать оценить степень реализации тех целей, которые выдвигались реформаторами в начале преобразований? Вспомним — тогда цели виделись в том, чтобы остановить очевидные процессы распада, вызванные отсталостью общественных отношений, открыть дорогу научно-техническому прогрессу, динамичному развитию экономики, духовному возрождению общества и на этой основе сделать жизнь россиян более комфортной, содержательной и свободной. Главными же источниками общественного подъема должны были стать демократизация политических отношений и развитие рынка, содействующие более активной мобилизации общественной творческой и деловой энергии.

Однозначно оценить степень реализации этих целей сегодня трудно, так как Россия все еще находится на перепутье между уничтоженным старым и не построенным новым. Но вместе с тем нельзя отрицать, что за истекшие десять лет наше общество неузнаваемо изменилось. Одни стороны его жизни оздоровились, внушают надежды, другие, напротив, пришли в упадок. Какая же из этих тенденций является главной, определяет общий итог? На мой взгляд, реформы, несмотря на многие связанные с ними тяжкие издержки, в целом все-таки дали толчок развитию, а не деградации общества. В частности, удалось преодолеть характерную для предперестроечных лет атмосферу застоя, разложения и безнадежности. Если прежняя система, не давая нормального выхода человеческой энергии, толкала людей в первую очередь к пьянству, то современная заставляет их прежде всего работать, "вертеться", пусть только ради средств существования. А это уже большой прогресс. Тем не менее социальная цена реформ оказалась гораздо более высокой, чем ожидалось и обещалось, что, в конце концов, привело к разочарованию, усталости, анемии весьма большой части населения.

Социология, как и другие общественные науки, несет определенную ответственность за то, как именно осуществлялись реформы, так как она была и остается их активным, хотя и далеко не главным, участником. Надо сказать, что российские социологи нечасто обсуждают проблемы своей социальной роли и ответственности на конференциях, равно как и в обычном общении. В отличие от западных коллег, постоянно рефлексирующих по поводу места социологии в обществе, ее взаимодействий с различными институтами, участия в осуществлении различных реформ, у нас "социология социологии" не получила заметного развития. Думаю, что это — наша ошибка. Если мы хотим, чтобы наша наука была действительно полезной и нужной, то также обязаны систематически оценивать, обсуждать и, если надо, корректировать свое участие в социальной трансформации России. Но прежде, чем остановиться на этом подробнее, попытаюсь подвести основные итоги десятилетия реформ в социально-экономической области, которая мне ближе других.

Экономическими реформами, вызвавшими наибольшие социальные сдвиги в российском обществе, на мой взгляд, явились: а) либерализация потребительского рынка, б) приватизация производства и в) формирование свободного рынка труда. Кратко охарактеризую их результаты. Либерализация потребительского рынка решила одну из самых болезненных проблем России, позволив преодолеть изматывавший людей дефицит. С 1992 по 1995 год дефицит среди четырнадцати наиболее беспокоящих население проблем перешел со второго на предпоследнее место. Это — крупное социальное достижение, существенно облегчившее трудности, связанные с другими сторонами реформ. Но за насыщение потребительского рынка людям пришлось заплатить обесценением сбережений и резким падением реальных доходов. Сейчас средний доход российской семьи в три с лишним раза ниже уровня, позволяющего, согласно общественному мнению, "жить нормально". Причем динамика все еще отрицательна: только за два последних года доля россиян, считающих свое материальное положение "плохим", увеличилась с 42 до 49%, а тех, у кого это положение "хорошее", снизилась с 8 до 5%.

Приватизация производства существенно изменила всю структуру собственности в стране, но не в ту сторону, как ожидалось и обещалось. Вместо создания широкого слоя мелких собственников она привела к огромной концентрации богатства в руках узкого слоя "новых русских", в разных формах и на разных основах владеющих банками, биржами, инвестиционными фондами, предприятиями экспортных отраслей, уникальными природными ресурсами и пр. Пока еще трудно судить о социально-правовом и деловом лице новых собственников российских богатств. Определенные признаки оживления экономики есть — чего стоит один только размах строительства, развернувшегося по всей стране. Но монополистический характер нового частного капитала в сочетании с продолжающимся спадом производства, кризисом инвестиций в российскую экономику и громадным оттоком финансов на Запад внушают больше тревог, чем надежд.

Что касается экономических интересов и поведения массовых социальных групп, то проведенная приватизация предприятий пока не оказала на них существенного влияния. Правда, наиболее активная и дееспособная часть населения приобрела (и в значительной мере использовала) большую свободу выбора форм занятости и хозяйственной деятельности, в зависимости от своих интересов и конкретных условий. В результате сформировался, пусть сравнительно слабый, но все же уже заметный бизнес-слой общества. Однако позитивное влияние приватизации на конечную эффективность экономики ослабляется кризисным положением промышленности, слабой помощью государства предпринимательству, неподготовленностью трудовых коллективов к самостоятельному управлению производством и многими другими факторами.

Не оправдались и надежды на то, что либерализация экономики повысит трудовую активность основной массы работников, занятых по найму, улучшит их отношение к труду. Напротив, мотивации к творческому заинтересованному труду, повышению образования и квалификации, как показывают исследования, скорее снизились. Находящиеся в тисках постоянной нужды, озабоченные поиском дополнительных заработков, большинство людей рассматривают свой труд не как самоценность, а как средство к существованию. К тому же, прямую зависимость заработка от личных усилий видят лишь 7% работников, остальные считают главными путями к успеху использование родственных и социальных связей, спекуляцию, мошенничество и пр.

Формирование свободного рынка труда, регулируемого спросом и предложением, потенциально может способствовать установлению более справедливых и вместе с тем стимулирующих оценок квалифицированного и неквалифицированного, умственного и физического, сложного и простого труда. Но в условиях сокращения производства функционирование такого рынка неизбежно ведет к безработице. Пока она носит в значительной мере скрытый характер, хотя распространена достаточно широко: зарегистрированы свыше 3 млн. безработных. Три пятых директоров предприятий фиксируют наличие скрытой безработицы, и такая же доля работников боится потерять свое рабочее место. Среди беспокоящих население проблем безработица за последние годы передвинулась с шестого места на третье, уступая только инфляции и росту преступности.

Не менее важно, что сочетание остатков планово-распределительных механизмов труда и доходов с действием свободного, но пока "дикого" рынка труда вызывает невиданно резкие разрывы в оплате разных категорий работников и огромный рост социального расслоения. По уровню дифференциации доходов Россия сравнялась с развивающимися странами Африки, а многие из них оставила позади. Поэтому три четверти россиян считают современную систему распределения доходов еще менее справедливой, чем прежняя, а каждый четвертый респондент готов участвовать в массовых выступлениях против снижения уровня жизни.

Как показывают опросы ВЦИОМ, позитивными сдвигами наши сограждане считают в первую очередь разные стороны либерализации общества, а именно, расширение свободы печати, экономической и политической свободы, а также свободы зарабатывать. Эти положительные перемены называют от 40 до 50% опрошенных, как правило, принадлежащие к более энергичной, образованной, развитой и потому относительно адаптированной части общества, ориентированной на ценность самореализации и свободы. К негативным сдвигам население относит падение уровня жизни, ослабление общественного порядка и законности, снижение личной безопасности в связи с ростом преступности, потерю уверенности в завтрашнем дне, ухудшение отношений между людьми и проч. Причем эти результаты реформ ощущают 80-90% населения, то есть почти все.

Стоит ли удивляться, что за продолжение рыночных реформ высказываются лишь 20% опрошенных, только треть из которых верит, что рынок приведет страну к процветанию. Остальные две трети просто считают, что вернуться к прежней системе нельзя. Прекратить рыночные реформы предпочла бы четверть опрошенных. Половина из них связывает это с надеждой на восстановление социализма, а другая половина с тем, что реформы не получаются. По мнению же самой многочисленной группы (около 40%), продолжать реформирование экономики следует, но при условии гарантированной социальной защиты граждан. На прямой вопрос о том, как, по их мнению, в целом идут дела в России, только 10% выбирают ответ, что "дела идут в правильном направлении", в то время как, по мнению двух третей, "события ведут нас в тупик". Именно те же две трети россиян при возможности выбора предпочли бы вернуться в доперестроечное время, в то время как жить сейчас предпочел бы один из шести.

В целом общественная ситуация тревожна. Во многих сферах общественной жизни — от экономики до нравственности и от политики до культуры — наряду с определенным прогрессом заметны признаки деградации. Доверие россиян к любым политическим силам исчерпано. Они равно не доверяют ни президенту, ни правительству, ни Федеральному собранию, ни партиям и движениям, ни их лидерам. Извечно бывшая слабой в России связь власти с управляемым ею обществом еще более истончилась. Правящий слой обособился от остального общества, которое ответило ему тем же и занялось собственными делами. Нынешнее "молчащее большинство" не готово действовать в пользу какой-либо политической силы, но на этом фоне возрастает опасность возможных авантюр со стороны различных меньшинств. В этой ситуации даже близкое будущее общества становится мало предсказуемым.

Из сказанного, как мне кажется, видно, что до практической реализации целей, выдвигавшихся реформаторами в середине 1980-х годов и поддерживавшихся большинством социологов, нам пока еще весьма далеко. Более того, по ряду критериев, в первую очередь — по уровню и условиям жизни большинства населения, можно констатировать заметный откат назад. Сложившаяся ситуация повышает одновременно и значение, и ответственность науки, профессионально изучающей процесс социальной трансформации общества, преобразования его структур и институтов, механизмы поведения и взаимодействия социальных сил, определяющих общественное развитие. Социологическое сообщество должно выработать ясное представление о подлинном (в отличие от декларируемого политиками) социальном содержании осуществленных и проектируемых реформ, осуществить всестороннюю объективную оценку как их общественных итогов, так и вероятных последствий.

2. Современное состояние и задачи социологии

В неменьшей мере сложившаяся ситуация требует от социологов рефлексии и по поводу их собственной роли в преобразовании советского и российского обществ. Ведь если достигнутый результат во многом противоположен выдвигавшимся целям, то это может объясняться двумя причинами: либо сознательным изменением целей субъектом реформирования в связи с признанием ошибочности ранее выдвигавшихся, либо незаметным и не вполне осознанным обществом (а может быть, и субъектом) отклонением реформ с намечавшегося правильного пути. Так не настало ли время разобраться, с чем мы имеем дело сейчас? Большинство социологов активно участвовало в "перестройке" и последующих социальных преобразованиях. Так что без критического осмысления роли, сыгранной социологией в последнем десятилетии, мы вряд ли сможем правильно определить ее задачи на будущее. К сожалению, сама я далеко не готова дать ответы на поставленные вопросы, это функция всего социологического сообщества. Позволю себе поделиться только некоторыми соображениями.

На мой взгляд, современная российская социология выполняет три главных функции. Первая из них носит внутри-научный характер и заключается в приращении фундаментальных и конкретных знаний о строении и функционировании общества и его крупных частей. Ее можно назвать научно-познавательной. Вторая функция, которую я назвала бы политической, отражает взаимодействие социологии с властными органами и состоит в содействии эффективному руководству общественным развитием. В основном она сводится к обеспечению "обратных связей" управления путем информирования органов власти о том, как принимаемые ими решения реализуются на местах, к каким результатам это приводит и как можно повысить эффективность реформ. Третья функция нашей науки связана с формированием гражданского общества. Она заключается в методически надежном, доступном широкой публике и регулярном информировании общества о сущности происходящих в нем процессов, их причинах и результатах. Назовем эту функцию "гражданской".

На разных этапах развития социологии роль этих функций была различной. В дореформенный период (1965-1985 г.г.) социология развивалась в трудных условиях. Но она, как и другие общественные науки, вовсе не представляла собой "интеллектуальной пустыни", как сейчас иногда утверждают. В действительности рядом с застывшим официозным истматом успешно развивалась вполне научная и творческая социология. Сама специфика предмета этой науки, ориентированной на изучение реального состояния общества, обусловила преимущественно гражданскую, демократическую направленность социологических исследований. Причем отрицательное отношение власти к конкретной социологии, раскрывавшей слишком много того, что она хотела бы утаить, содействовало довольно интенсивному развитию фундаментальных исследований, которые, как это ни парадоксально, тревожили власть существенно меньше. Однако суровая цензура препятствовала публикации общественно значимых результатов социологических исследований. Примером может служить хотя бы знаменитое таганрогское исследование, проводившееся несколькими крупными коллективами, а обсуждавшееся тремя десятками ученых за неприступными стенами АОН при ЦК КПСС. В таких условиях влияние социологии на формирование общественного сознания не могло быть сильным, и она вынуждена была выполнять по преимуществу лишь одну, хотя и главную, научно-познавательную функцию.

Начало перестройки ознаменовалось прежде всего восстановлением гласности, постепенно переросшей в подлинную свободу слова. Открылись двери не только для современной западной, но и для ранее загнанной в подполье отечественной критической мысли. Оказавшись объектом активной критики, марксизм вскоре потерял прежний статус "единственно верного" учения об обществе. Его развенчание в свою очередь породило методологический кризис социальных наук, снижение их общественного престижа, коллапс обществоведческого образования. В результате реализация объективно расширившихся возможностей свободного творческого развития общественных наук парализовалась их внутренними трудностями.

Большинство социологов в этот период видело главную задачу в содействии становлению демократической власти. Однако надо откровенно признать, что российские ученые-обществоведы не были готовы к научному анализу событий, связанных с перестройкой и последующим развитием страны. У них не было даже предварительного варианта программы социальных преобразований, которую следовало реализовать с помощью демократической власти. Не было и достаточно ясного представления о направлениях и способах проведения реформ. Обществоведы, принадлежавшие к официальной ветви науки, привыкли сосредоточивать внимание на "преимуществах" социализма, а не на его слабых местах. Те же, кто понимали бесперспективность советской системы и надеялись на перемены, были разобщены и не имели возможности дискутировать связанные с этим сложные вопросы, потому что это было опасно. Научно обоснованная программа реформ могла родиться лишь в результате длительной коллективной работы, свободных дискуссий ученых разного профиля, о чем в советское время не приходилось мечтать. В результате, когда новая власть обратилась к науке с вопросом, что и как следует делать, она услышала хор взаимно противоречивших голосов.

Действительная последовательность событий была противоположной: не перестройка стала итогом развития науки, а напротив, интенсивное и плодотворное развитие науки началось в результате утверждения демократии и гласности. Но и тогда мы не смогли, не сумели или не сочли нужным сплотить усилия для разработки научных основ предстоявшей социальной трансформации общества. Такая работа не была начата, так как казалось, что требуемые реформы будут проведены быстро, в течение каких-нибудь нескольких лет, так что для разработки фундаментальных проблем российского общества просто нет времени. Большинство социологов переключилось на изучение общественного мнения и проведение исследований, прямо связанных с осуществлением реформ, а многие непосредственно включились в политику, став народными депутатами, членами Верховных Советов СССР и РСФСР, руководителями социологических центров при разных органах власти и пр.

В ответ на конструктивную позицию социологов ЦК КПСС по инициативе М. С. Горбачева принял в 1988 году постановление "О повышении роли социологии в развитии советского общества", серьезно содействовавшее институционализации нашей науки. Однако вскоре началось расхождение ученых с властью, обусловленное, с одной стороны, утратой Горбачевым своей демократической харизмы (в связи с событиями в Тбилиси, Вильнюсе и пр.), а с другой, ростом недоверия и антипатии власти к не отвечавшим ее ожиданиям результатам исследований. В целом в период "перестройки" социология выполняла прежде всего гражданскую и политическую функции, в то время как основная — научно-познавательная — функция на время словно бы отошла в тень. В известной мере здесь проявился компенсаторный эффект по отношению к советскому периоду, когда две первые функции были угнетены. Главной нашей ошибкой в то время, о которой можно сейчас сожалеть, на мой взгляд, было необоснованное свертывание фундаментальных социологических исследований, результаты которых сейчас были бы в высшей мере полезны.

Распад СССР, а затем почти сразу последовавшие за ним шоковая либерализация цен и переход к рыночным отношениям, ознаменовавшие собой начало постсоветских реформ, тяжело отразились на состоянии науки. Прежде единое научное сообщество разделилось на части, механическая сумма которых неравносильна прежнему целому. Резкое сокращение государственного финансирования привело к упадку многих социологических школ, распаду сильных социологических коллективов, вынужденной коммерциализации науки. Волна опросов общественного мнения, дополнившихся маркетинговыми исследованиями, едва не захлестнула социологию как таковую. Не только в обществе, но и среди ученых распространилось стереотипное представление о социологии как о науке, сводящейся к проведению массовых опросов населения.

Однако одновременно шли очень важные позитивные процессы, связанные с преодолением методологического кризиса, возникновением новых форм социологического образования, переподготовкой российских социологов на Западе. Расширилась сеть социологических центров в большинстве регионов России. Новое развитие получили международные научные связи, возникло несколько новых социологических журналов и информационных бюллетеней. Появление большого числа международных и российских научных фондов, систематическая организация конкурсов исследовательских, издательских и других проектов облегчили материальное положение ученых, а также позволили существенно укрепить и обновить техническую базу исследований. Наконец, что самое важное, о себе достаточно настойчиво заявило новое перспективное поколение социологов. Так что сегодня мы не только живем в новом обществе, но и представляем новое социологическое сообщество.

Остается сказать, как все эти перемены повлияли на выполнение функций социологии. По-видимому более или менее полный и точный ответ на этот вопрос можно выработать лишь коллективно, я же выскажу лишь некоторые личные соображения. Как мне представляется, с выполнением научно познавательной функции социологии дело обстоит относительно благополучно. Однако достигнутый уровень развития нашей науки еще недостаточен для полноценного, профессионального участия в научном обосновании реформ. Главные причины этого я вижу, во-первых, в отсутствии достаточно полного надежного и конкретного знания социальных структур, институтов и механизмов функционирования современного российского общества, которые в значительной части являются "теневыми", представляя собой как бы "подводную часть" нашего общественного "айсберга". И, во-вторых, в неразработанности общей теории или генеральной концепции постсоветского общества, которая могла бы составить методологическую основу специальных отраслей социологического знания, наподобие того, как это делал марксизм. Формирование такой концепции — центральная задача как социологии, так и других общественных наук. Однако ее решение упирается в проблему не только времени, но и рождения новых крупных талантов.