Общество 7 страница

Теперь считается, что на фактические утверждения о количестве и качестве земли или продаваемых товаров, о финансовом положении корпораций и тому подобных материях, побуждающих вступать в коммерческие сделки, можно оправданно полагаться без специального расследования, не только там, где такое расследование было бы обременительным и трудным (как в случае, когда продаваемая земля расположена далеко от места сделки), но и там, где лживость представления товара в принципе легко разоблачить доступными подручными средствами (Proper W. Л. Handbook of the law of torts / Hornbook Series. St. Paul (Minnes.) West Publishing Co., 1941. P. 749-750).

В то время как в деловых отношениях откровенность, быть может, и растет, в других сферах происходят обратные процессы. Есть некоторые свидетельства того, что брачные консультанты во все большей степени приходят к единому мнению о неуместности взаимных откровений супругов о своих прежних «приключениях», так как это только вызывает ненужное напряжение. Можно привести и другие примеры. Так, почти до 1830 года в британских пивнушках была обстановка, мало отличающаяся от собственных кухонь рабочего люда, но после этой даты в моду внезапно вошли «дворцы джина», создавшие для отдыха почти той же клиентуры гораздо более изысканную показную, переднюю зону, чем они могли бы вообразить себе в мечтах еще совсем недавно (Cicrham M., Dunnelt II. Inside the pub. I.: The Architectural Press, 1950. P. 23-24). В документах по социальной истории конкретных американских городков есть факты, говорящие о том, что произошло опрощение домашнего и профессионального представительских передних планов у местных высших классов. И наоборот, по некоторым источникам началось усложнение и удорожание обстановки в офисах профсоюзных организаций (Hunter I''. Community power structure. Chapel Hill University of North Carolina Press, 1953. P. 19), что сопровождается усилением тенденции «украшать» эту обстановку академически образованными экспертами, которые создают атмосферу глубокомыслия и респектабельности (Обсуждение «витринной функции» штатных экспертов см.: Wilensky H. The staff expert: A study of intelligence function in American Trade Unions / Unpublished Ph. D. dissertation. Department of Sociology. University of Chicago, 1953. Ch. 4. О проявлениях той же тенденции в бизнесе см.: Riesman D. The lonely crowd. New Haven: Yale University Press, 1950. R 138-139). Наблюдаются также изменения в планировке зданий и расстановке оборудования в определенных промышленных и торговых организациях и явное усложнение представительских передних планов, как в отношении наружного вида главных административных зданий, так и в отношении конференц-залов, главных вестибюлей и приемных внутри этих зданий. На примере конкретной фермерской общины можно проследить, как скотный двор, который когда-то был закулисьем кухни и попасть в который можно было через маленькую дверцу рядом с печью, позже стали размещать в отдалении от дома, а сам дом, в свое время беззащитно торчавший посреди сада в окружении сельскохозяйственного инвентаря, мусорных куч и пасущегося скота, в некотором смысле начинает ориентироваться на публику своим огороженным и чистеньким палисадником, представляясь общине принаряженной стороной, в то время как в неогороженных задних зонах беспорядочно разбросан разный хлам. И по мере того, как исчезают пристроенные к домам коровники и все реже начинают встречаться отдельно стоящие кухонные времянки, в фермерском быту наблюдается постепенное улучшение домашнего уклада, в котором кухня, сама когда-то имевшая свои скрываемые задние зоны теперь меньше всего служит представительской зоной дома, хотя в то же время становится все более презентабельной на вид. Можно также отметить тот своеобразный общественный сдвиг, который заставил некоторые фабрики, корабли, рестораны и домохозяйства вычищать свои закулисные зоны до такой степени, что, подобно монахам, коммунистам или немецким муниципалам, их хранители всегда на страже, и не найдешь пятнышка, где их представительский фронт дает слабину, в то время как члены аудитории, в достаточной мере проникшиеся указанной бессознательной установкой общества, с пристрастием изучают места, которые специально для них убирают. Платное посещение репетиций симфонического оркестра — лишь один из позднейших примеров этого. Существует еще одно явление в том же роде, которое Эверет Хьюз называл «коллективной мобильностью». Ей мы обязаны тем, что обладатели какого-то статуса стараются изменить совокупность исполняемых ими задач в таком духе, чтобы сделать ненужным любой поступок, несовместимый по средствам выражения с тем образом своего Я, который эти статусные служители пытаются установить для самих себя. При желании прослеживается и некий параллельный процесс, который можно бы назвать «ролевым предпринимательством» внутри конкретного социального образования — предпринимательством, посредством которого отдельный участник взаимодействия пытается не столько передвинуться на более высокую позицию, уже давно установленную в структуре организации до него, сколько создать для себя новую позицию, с такими обязанностями, которые благоприятны для проявления свойственных ему качеств. Современная жизнь порождает однобокую специализацию, при которой многие исполнители одновременно на правах общественной собственности используют в своей работе весьма богатые социальные декорации, в то же время соглашаясь отсыпаться после работы в одиночестве, в убогих каморках без всяких претензий. Все большее распространение получают сегодня внушительные представительские фасады (такие, как сложная лабораторная посуда, нержавеющая сталь, резиновые перчатки, белый кафель и лабораторный халат), которые вовлекают все большее число людей в выполнение неблагодарных задач поддержания чистоты. После первоначальной тенденции, существовавшей в высоко авторитарных организациях, требовать от одной из своих команд тратить все ее время на достижение строго предписанных показателей чистоты в обстановке, в которой будет работать другая команда, теперь в учреждениях вроде госпиталей, военно-воздушных баз и больших домохозяйств наблюдается упадок этой гипертрофированной строгости к рабочей обстановке такого типа. Последний пример происходящих в антураже общения изменений — это подъем и распространение джаза вкупе с культурными образцами «западного побережья», где в ходу такие жаргонные словечки, как bit (маленькая эпизодическая роль в жизни и на сцене), goof (бестолковый дурак, псих), scene (место сбора данной социальной группы), drag (тягомотное, скучное представление), dig (усердный студент или прилежный посетитель всевозможных концертов и спектаклей), что позволяет людям поддерживать в себе нечто вроде отношения профессионального актера к техническим аспектам исполнений в ежедневных жизненных спектаклях.

Гофман Ирвинг. Представление себя другим в повседневной жизни. – М.: КАНОН-ПРЕСС-Ц КУЧКОВО ПОЛЕ, 2000. – С. 287-295.

ДЕВЯТКО И.Ф.

МОДЕРНИЗАЦИЯ, ГЛОБАЛИЗАЦИЯ И ИНСТИТУЦИОНАЛЬНЫЙ ИЗОМОРФИЗМ:

К СОЦИОЛОГИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ ГЛОБАЛЬНОГО ОБЩЕСТВА

ОБЩЕСТВО(А) И СОЦИАЛЬНЫЕ СИСТЕМЫ:

ОПРЕДЕЛЯЯ МЕСТОПОЛОЖЕНИЕ И ГРАНИЦЫ

Классическая социологическая теория, описывая свой основной предмет изучения - общество, определяла его скорее как структурный принцип, как способ организации человечества, т.е. как видовое или даже функциональное понятие, а не как локализованный в пространстве и времени уникальный объект. Классические теории, в частности, рассматривали закономерности развития отдельных «обществ» как функцию иx количественного роста: чем больше население, тем сложнее социетальная организация и выше внутренняя дифференциация. Как убедительно показывает А. Б. Гофман (Гофман А. Б. От «малого» общества к «большому»: классические теории социального роста и их современное значение // Новое и старое в теоретической социологии. Москва: Ин-т социологии РАН, 1999), при таком подходе пределом эволюции и дифференциации, логической «конечной точкой» является общество, охватывающее все человечество. Иными словами, с точки зрения «отцов-основателей» социологии, венцом социетальной эволюции могло стать исключительно всечеловеческое общество.

И действительно, Сен-Симон писал о неизбежном сближении просвещенных универсальной гуманистической философией европейских народов под эгидой правительства (распространяя свои идеи через периодическое издание «The Globe». Цит: по: Waters M. Globalization. London: Routledge, 1995. P. 5). Э. Дюркгейм, отдавая дань либеральному патриотизму своего времени, все же утверждал, что результатом все большей дифференциации должно быть более терпимое, абстрактное и «неэтатистское» коллективное сознание, ибо только oно может успешно интегрировать непрерывно увеличивающееся разнообразие внутри общества, и, следовательно, в долговременной перспективе лояльность к конкретному государству будет ослабевать, а границы между локальными обществами – стираться (Дюркгейм Э. О разделении общественного труда / Пер. с фр. А.Б. Гофмана. Москва: Канон, 1996. Кн. 2. Гл. 2-3). Даже М. Вебер, куда более близкий к полюсу «либерального национализма», если такое словосочетание допустимо, предполагал, что основной вектор современности - рационализация - неизбежно заключит не только Запад, но и весь остальной мир, в «железную клетку» современного хозяйственного устройства, а именно - в универсалистские рамки технического рационального контроля, обезличенных инструментальных отношений между людьми и господства специализированного экспертного знания (Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма (Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма // М. Вебер. Избранные произведения / Сост. и общая ред. Ю.Н. Давыдова. Москва: Прогресс, 1990. С. 205-207. Подробный анализ веберовской позиции см.: Гайденко П.П. Социология Макса Вебера // М. Вебер. Избранные произведения / Сост. И общая ред. Ю.Н. Давыдова. Москва: Прогресс, 1990. С. 22-25; Brubaker R. The Limits of Rationality. London: Allen and Unwin, 1984. P. 30-35).

Но даже если бы столпы социологической традиции не задумывались о перспективах всемирного общества, оно само с неизбежностью стало бы предметом размышлений в мире. где значительная доля живущих отчетливее представляет себе облик Утенка Дональда или Mapгарет Тэтчер, нежели лицо соседа с пятнадцатого этажа или даже черты давно не виденного родного дяди (либо, если воспользоваться остроумным примером, найденным Э. Гидденсом, в мире, где первым коллективным ритуалом, на который приглашают заезжего антрополога жители отдаленной африканской деревни, оказывается просмотр нелегальной видеокопии фильма «Основной инстинкт» (Giddens A. Globalisation: Reith Lecture – 1999. URL: http://www.lse.ac.uk/Giddens/reith_99/week1.htm)).

Определяя глобализацию в качестве предмета социологического анализа, имеет смысл предварительно решить, когда начинается и, возможно, когда или чем заканчивается этот процесс движения к всемирному обществу. С одной стороны, при узком терминологическом подходе, едва ли имеет смысл говорить о глобализации до начала Эпохи великих географических открытий (XV-XVI вв.), т.е. до того момента, когда были найдены твёрдые доказательства того, что Земля имеет форму, приближенную к шарообразной. Иными словами, речь может идти о начале Нового времени. С другой стороны, как отмечает Гидденс (там же), сама распространенность соответствующих терминов в современных мировых языках - от простой глобализации (globalization, globalisierung) до страшной mondialisation - подтверждает актуальный характер процесса, который этими терминами описывается (и, заметим, концепцию "рефлексивной глобализации", предложенную Гидденсом). Видимо, в своем предельном смысле, глобальное общество - это единые общество, экономика и культура, занимающие весь Земной шар. Причем «единое» отнюдь не значит полностью интегрированное. Как замечает один из первых современных теоретиков глобализации Р. Робертсон, единое общество или единая культура могут быть раздираемы конфликтами, а единая экономика может быть полем беспощадной конкуренции монополизирующих групп (Robertson R. Globalization: Social Theory and Global Culture. London: Sage, 1992. P. 25-31). Представление о мире как о «едином» означает наличие соотнесенности, универсальной системы координат, позволяющей описывать даже непримиримые и воинствующие идеологии или группы в этих общих рамках. В частности, даже фундаменталистские антизападные и/или антикапиталистические течения вынуждены пусть негативно, но соотносить себя с Западом и капитализмом, т.е., в терминах Робертсона, релятивизировать себя. В конце концов, такая релятивизация, расположение всего мира «рядом», делает невозможным радикальный изоляционизм. Глобализация в данной перспективе - это, прежде всего, невозможность «не знать ничего другого», поскольку даже практическое применение самых жёстких ограничивающих предписаний в едином мире требует их интерпретации с точки зрения всепроникающих реалий этого мира: как должен истинно верующий относиться к клонированию людей? Может ли мусульманин приобретать долю в активах немусульманского банка? Следует ли члену жреческой касты ездить в метро?

Суммируя, можно сказать, что полностью реализованное глобальное общество - это общество, в котором географические барьеры и политические границы ни от чего не ограждают. М. Уотерс прямо определяет глобализацию как «процесс, в котором географические ограничения, налагаемые на социальные и культурные установления, отступают, и в ходе которого люди всё более осознают, что эти ограничения отступают» (Waters M. Globalization. P. 3).

Менее очевиден ответ на вопрос о том, каков собственно пусковой механизм процесса глобализации. Ясно, во всяком случае, что, описывая этот специфический механизм, не стоит ограничиваться ссылками на классические эволюционистские концепции экстенсивного роста размеров общества. Даже самые древние из известных нам империй вовлекались в фатальный цикл «расширения-распада» отнюдь не по причинам острой нехватки Lebensraum. По замечанию М. Манна, уже Саргон Аккадский, создавший в конце XXIV века до н. э. эффективную сеть военной, политической и идеологической власти на пространстве в несколько сотен километров в длину и ширину, немедленно столкнулся с дилеммой: «С одной стороны, источником его особой военной силы были «покоренные» пограничные территории (marches) и он не желал видеть никакой другой военной силы, исходящей оттуда же. С другой стороны, в своих походах он зависел теперь от снабжения из орошаемых центральных областей. Он должен был оседлать и центр, и приграничные области, добиваясь большей интеграции между ними. Но пограничные территории никогда не кончаются: имперские успехи создают новые приграничья, и с этой поры находящиеся по краям народы, все ещё непокоренные, втягиваются в сферу имперского влияния» (Mann M. The Sources of Social Power. Volume I. A History of Power from the Beginning to A.D.I 760. Cambridge: Cambridge University Press, 1986. P. 162).

Более адекватные неоэволюционистские теории модернизации, справедливо рассматриваемые многими как «предтечи» современных рассуждений о глобализации, неоднократно и, видимо, справедливо критиковались за их неспособность объяснить природу межгосударственной социоэкономической стратификации и их «избирательное невнимание» к решающей исторической роли экономической и политической зависимости «отсталых» обществ в формировании современного капиталистического хозяйства (Frank A. Capitalism and Underdevelopment in Latin America. Harmondsworth: Penguin, 1971; Wallerstein I. The Modern World-System: Capitalist Agriculture and the Origins of the European World-Economy in the 16th Century. New York: Academic Press, 1974; Wallerstein I. The Modern World-. System-ll: Mercantilism and the Consolidation of the European World-Economy, 1600-1750. New York: Academic Press, 1980; Wallerstein I. The Modern World-System-lll: The Second Era of Great Expansion of the Capitalist World-Economy, 1730-1840. San Diego: Academic Press, 1989). Невзирая на названные теоретические и политические слабости теорий модернизации, их несомненный вклад в современные теории глобализации («культуроцентрические», политико-экономические и др.) заключается в подчеркивании особой роли западных государств в процессе преднамеренного и непреднамеренного распространения либеральной демократии, западной культуры и капиталистической экономики во всемирном масштабе (Waters M. Globalization. P. 13-19). Западная Европа - не просто колыбель глобализации, но и её испытательная площадка, где раньше всего проявляются глобальные тенденции - от попыток национального строительства (в других терминах, сепаратизма) до «демонтажа» национальных государств.

МОДЕРНИЗАЦИЯ, ГЛОБАЛИЗАЦИЯ, ИНСТИТУЦИОНАЛЬНЫЙ ИЗОМОРФИЗМ:

СПОР О НАЧАЛЕ

Некоторые теоретики помещают источники глобализации в глубь веков, признавая, впрочем, что лишь модернизация привела к интенсификации этого процесса, другие трактуют глобализацию как проявление или побочный эффект постиндустриализации. «конца организованного капитализма» и распространения постмодернистской культуры. В любом случае, именно модернизация в своих главных «ипостасях» - индустриализме и капитализме - создает обобщенные средства обмена, преодолевающие географические и политические границы. Совершенные средства транспортировки и коммуникации, минимальные гарантии политического участия и личной свободы, конвертируемые бумажные и электронные деньги - это ключевые результаты модернизации, без которых глобализация была бы невозможна.

Структурно-функциональная концепция модернизации, представленная прежде всего в работах Т. Парсонса, определяет вполне конкретные критерии «модернизированности» обществ (Parsons Т. The System of Modern Societies. Englewood Cliffs: Prentice-Hall, 1971 (рус. пер.: Т. Парсонс. Система современных обществ / Пер. Л.А. Седова и А.Д. Ковалева. Москва: Аспект Пресс, 1997); Parsons T. The Evolution of Societies. Englewood Cliffs: Prentice-Hall, 1977). Такими критериями выступают «эволюционные универсалии» - базовые приспособления, обеспечивающие выживание и стабильность общества на каждой эволюционной стадии. Возникновение собственно современных обществ Парсонс связывал со следующими ключевыми универсалиями: 1) бюрократической организацией, 2) рынком и деньгами, 3) универсалистской правовой системой, 4) демократической моделью принятия решений в публичной и частной сферах (Parsons T. The Evolution of Societies. Englewood Cliffs: Prentice-Hall, 1977). Чем дальше продвигаются общества по пути эволюции, тем более похожи они становятся, тем более торжествуют универсалистские ценностные ориентации, абстрактные интеллектуальные стандарты, функциональная специфичность в работе отдельных подсистем, рациональность и аффективная нейтральность социального взаимодействия. Однако ключевой в процессе модернизации является всё же индустриализация. Как полагал ученик Парсонса - М. Леви, общество является тем более модернизированным, чем более успешно его члены используют неодушевленные источники энергии и орудия для максимизации результатов своих усилий, при этом чисто технических преимуществ в эффективности достаточно для того, чтобы при контакте с модернизированным обществом общество более традиционное встало на путь подражания - не из стремления соответствовать высшим эволюционным императивам, а из простого человеческого желания отдельных членов традиционного общества сделать труд более производительным и улучшить материальные условия жизни. Иными словами, стандартная структурно-функционалистская теория обосновывает неизбежность всеобщей модернизации, и под вопросом остаются лишь условия её устойчивости. Столь же неизбежными оказываются последствия модернизации - глобализация культуры и изоморфизм политических институтов. Их предпосылки - ориентация на индивидуальные достижения, толерантность, инструментальная рациональность и прочее, - с необходимостью возникают из «логики индустриализации». Очевидной слабостью структурно-функциональной теории «глобализации как эффекта модернизации» (помимо упомянутых выше) является то, что она основывается на чрезмерно сильном и трудно доказуемом предположении об «анизотропии влияния». Неплохо справляясь с объяснением распространения политико-административных, технологических или культурных образцов из центров модернизации к периферии (такая динамика исторически характерна, например, для отношений «Север-Юг»), эта теория оказывается несостоятельной при попытке объяснить многочисленные случаи диффузии периферийных/полупериферийных образцов в страны модернизированного «ядра» - от наиболее тривиальных примеров вроде распространения моды на японский менеджмент уже в 1950-е - 60-е гг. до нынешнего, обсуждаемого экспорта элементов и целостных структур неформальной (т.е. частной, неогосударствленной) экономики из стран Центральной и Восточной Европы в страны Запада. Возможным способом преодоления этих теоретических слабостей может стать принятие альтернативных (или, возможно, дополнительных) идей из довольно далекого источника - теории институционального изоморфизма, первоначально разрабатывавшейся в социологии организаций в попытке объяснить, «что делает организации такими похожими» (DiMaggio P., Powell W. The Iron Cage Revisited: Institutional Isomorphism and Collective Rationality in Organizational Fields // American Sociological Review. 1983. Vol. 48. #2). Эта теория утверждает, что со времён классического веберовского анализа капиталистического рационального порядка источники изоморфных изменений в организационных полях стали радикально иными, поскольку механизмы рационализации и бюрократизации переместились с конкурентного рынка в сферы государственной и профессиональной организации. Она также описывает три порождающих институциональный изоморфизм процесса, которые ведут к этому результату - миметический, нормативный и принудительный (коэрсивный) (эта теория описывает и конкретные механизмы, реализующие эти процессы, например, миметические процессы анализируются преимущественно в терминах «подражательного» поведения фирм в условиях неопределенности и недостатка информации, для нормативных процессов одним из важнейших механизмов оказывается контроль профессий над содержанием специального обучения и правилами допуска профессионалов к практике («все менеджеры -бухгалтеры, журналисты и т.п. - учились по одинаковым учебникам»), важнейшим источником принуждения оказываются государственные и надгосударственные агентства, контролирующие деятельность организаций «первого порядка» с помощью единообразных и кодифицированных норм и т.д.). Рассматривая общества как «федерации организаций» (термин М. Манна), можно применить эти, достаточно общие, идеи к созданию более убедительного, по сравнению со стандартным модернизационным, объяснения того, «что делает общества такими похожими».

НАЧАЛО ГЛОБАЛИЗАЦИИ ИЛИ УПАДОК

КАПИТАЛИСТИЧЕСКОЙ МИР-СИСТЕМЫ?

Как говорилось выше, уже в 70-е-80-е гг. теории модернизации стали объектом критики, носившей не столько идеологический, сколько содержательный характер. Описывая систему современных обществ как совокупность относительно независимых единиц со сходной динамикой, модернизационное теоретизирование не просто игнорировало очевидность взаимозависимости и взаимосвязи индивидуальных «динамик», но и фактически отказывало в полноценном воплощении исходному для структурно-функционального подхода универсальному принципу прогрессирующей дифференциации и относительной автономизации подсистем и элементов общества. Утверждать, что мировое общество является единым целым, состоящим из неэквивалентных и в ряде отношений неравных частей, значит принимать трактовку этого общества как «дифференцированного единства» (термин Н. Лумана), отдельные элементы которого, обладая ценностной автономией, всё же сохраняют целостность благодаря системе массовой коммуникации, охватывающей и описывающей все актуальные различия (Alexander J., Colomy P. Differentiation Theory and Social Change. New York: Columbia University Press, 1990. См. также: Robertson R. GIobalization: Social Theory and Global Culture. London: Sage, 1992). Можно сказать, что всё более эффективные формы интеграции становятся неизбежным результатом далеко зашедшей дифференциации. Эта системная интеграция проявляет себя и во всё более обобщенном характере обмена - индивидуальными талантами, капиталами, технологиями и т.д., - и как всё более сложная ценностная система, способная квалифицировать и легитимировать всё более возрастающее многообразие целей и способов действия.

Одной из самых влиятельных современных теорий, описывающих историческую логику процесса дифференциации мира как целостной социальной системы, стала концепция И.Уоллерстайна. Опираясь на более ранние теории «империализма» (в том числе - на известную работу В. Ленина), Уоллерстайн представил достаточно детальный и, безусловно, новаторский анализ возникновения современной мировой системы, который опирается на представление об исходно экономическом базисе её становления (изложение идей И. Уоллерстайна в данной статье в значительной мере основано на моей работе: Понятие мир-системы и мир-системный анализ современности // История теоретической социологии. Т. 4. СПб: Изд-во Русского христианского гуманитарного института, 2000. С. 404-413. Глубокий анализ уоллерстайновской концепции «исторического капитализма» как «всемирного явления, адекватно проясняемого только через весь международный контекст глобальной сети отношений и зависимостей», может быть найден в работе: Садовников В. Мир-системный анализ: происхождение и основные идеи // Философские перипетии. Вестник Харьковского государственного университета. 1998. № 409. С. 95-102).

Уоллерстайн рассматривает возникновение и эволюцию глобальной социальной организации как целостной, относительно замкнутой международной системы обществ, основанной на разделении труда между обществами-компонентами, которые, в свою очередь, характеризуются разнообразием исторически изменчивых культур и политических структур доминирования.

С точки зрения Уоллерстайна исходной единицей для анализа процессов дифференциации, интеграции и социальной эволюции является не отдельное общество, а мировая (глобальная) социальная система. Мировая система обладает имманентной динамикой: определяющие ее развитие силы не зависят от внешнего окружения системы, а также от социальных процессов, происходящих внутри составляющих систему обществ; дифференциация частей мировой системы выражается в международном разделении труда, обеспечивающем самодостаточность системы в целом. Кроме того, всякая мировая система включает в себя множество культур, которые в совокупности образуют воспринимаемый отдельными деятелями «весь мир» (Wallerstein I. The Modern World-System: Capitalist Agriculture and the Origins of the European World-Economy in the 16th Century. P. 347-348).

Уоллерстайн говорит о трех основных типах мировых систем, или мир-систем, которые в целом соответствуют основным стадиям социальной эволюции. Самый ранний тип мир-системы - это мир-империя, которая политически интегрирует многообразие локальных культур. В качестве примеров мир-империй Уоллерстайн рассматривает, например, Древний Египет, Римскую империю, Россию эпохи крепостного права. Второй и господствующий в Новое время тип мир-системы - это мир-экономика (или мир-хозяйство). Мир-экономику составляют политически независимые государства (т.е. «национальные государства» в общепринятом смысле), каждое из которых обычно формировалось или формируется вокруг единой национальной культуры. Входящие в мир-экономику государства объединены общей хозяйственно-экономической системой. Единственный исторически известный пример мир-экономики - это современная, или европейская, мир-экономика, в которую включены и существовавшие прежде, и существующие ныне социалистические государства с плановой экономикой. Третий из типов мир-системы-мир-социализм - является сугубо теоретической конструкцией, до сих пор не нашедшей исторического воплощения. Мир-социализм представляет собой единую политико-экономическую систему («мировое правительство»), в которой культурная дифференциация полностью вытеснит экономическое неравенство и политическое разделение современных национальных государств.

Впервые представленный Уоллерстайном в книге «Современная мир-система» анализ исторического возникновения и эволюции европейской мир-экономики быстро приобрел статус классического. Уоллерстайн прослеживает истоки возникновения современного капиталистического хозяйства и характерного для последнего экономического и политического неравенства стран и регионов вплоть до конца XV - начала XVI вв. Уже в этот ранний период мировое хозяйство, не являясь собственно империей, приобретает ее масштабы и некоторые черты: «Это "мировая" система не в силу того, что она объемлет целый мир, а потому что она больше любой юридически определенной политической единицы. И это - «мир-экономика», ибо основная связь между частями этой системы является экономической, хотя и подкрепленной в некоторой степени культурными связками и...политическими установлениями, и даже конфедеративными структурами» (Wallerstein I. The Modem World-System: Capitalist Agriculture and the Origins of the European World-Economy in the 16th Century. P. 15).

Национальные государства - это единицы политической организации мир-экономики, обеспечивающие устойчивость социальных и культурных условий капиталистического производства и берущие на себя его конечные издержки. Последнее обстоятельство позволяет понять причины сохранения каждым национальным государством роли крупнейшего экономического агента, осуществляющего централизованную фискальную политику и обладающего монополией на производство основного платежного средства капиталистической экономики – денег (данный факт не очень хорошо укладывается в либеральные и неолиберальные экономические доктрины, которые трактуют активную роль государства на свободном национальном рынке либо как исторически сложившуюся, либо как сугубо управленческую и связанную с необходимостью минимизации трансакционных издержек. Такое «эпифеноменальное» рассмотрение экономической власти национальных государств придает несколько загадочный характер эмпирически наблюдаемой универсальности данного явления, а также практической безуспешности попыток «приватизации» структур управления трансакционными издержками или даже функции выпуска денег как обобщенного средства товарного обмена). Немаловажной представляется и историческая роль политической организации современных государств в возникновении и регулировании деятельности монополий, обеспечившей «первотолчок» к экономической экспансии капиталистической системы в глобальном масштабе (монополии контролируют цены и обеспечивают сверхрентабельность производства, - в результате возрастает ценность капитала относительно других факторов производства, монопольные цены становятся источником сверхприбылей, что ведет к формированию «подвижного» и временно свободного капитала, срастающегося с банковским; это, в свою очередь, ведет к ускоренному накоплению и возникновению финансовой олигархии; монопольный капитал не инвестируется полностью в производство, а вывозится в поисках новых рынков более дешевого труда и рынков сбыта, прибыли реэкспортируются, начинается новый цикл экспансии) (подробный анализ ленинской теории «империализма как высшей стадии капитализма» и её влияния на концепцию Уоллерстайна дает М. Уотерс. См. Waters M. Globalization. P. 20-26). Однако было бы упрощением полагать, что отношения между государствами, экспортирующими капитал, и государствами, вновь включаемыми в мировую систему, сводятся к неравному материальному обмену, т.е. к «эксплуатации». Само сохранение лидирующей роли тех или иных государств тесно связано с их способностью производить и перераспределять финансовый, инновационно-технологический, интеллектуальный и т.п. «избыток», так что в интеграции элементов мирового хозяйства, помимо рыночного обмена, значимую роль играют реципрокные и редистрибутивные отношения. Развитые государства неизбежно включаются в подчас обременительную для них игру, гомологичную той «игре щедрости», которую М. Салинз столь убедительно описал применительно к политической экономии примитивных обществ, где политическая роль племенного лидера тесно связана с необходимостью перераспределять реальный или воображаемый экономический излишек (неприятные стороны роли Большого Человека, столь сходные с негативными сторонами роли нынешних Великих Держав, М. Салинз иллюстрирует, в частности, приводя фрагмент отчета миссионеров XVIII в., в котором комментируются жалобы таитянского вождя на недостаточность экономической поддержки с их стороны: «Все дело в том, что все, получаемое им, он немедленно раздавал друзьям и подчиненным; таким образом, получив многочисленные подарки, он не мог похвастаться ничем, кроме глянцевой шляпы, пары штанов и старой черной куртки, которую он украсил оторочкой из красных перьев. И он придерживается такого расточительного поведения, мотивируя это тем, что в противном случае он бы никогда не стал правителем и вообще не остался бы вождем того или иного ранга» {Duff Missionaries. A Missionary Voyage to the Southern Pacific Ocean Performed in the Years 1796-98 in the Ship Duff...[etc.] London: T.Chapman, 1799. P. 224-225; цит. по: Салинз М. Экономика каменного века / Пер. с англ. Артемовой О.Ю, Огороднова Ю.А., Огородновой Л.М. Москва: О.Г.И, 1999. С. 128). Интересной задачей, находящейся, к сожалению, за рамками данной работы, могло бы стать сравнение этих жалоб с инвективами современных ультраправых изоляционистов, разоблачающих предполагаемый паразитизм зависимых стран, которые выступают «клиентами» и «недобросовестными должниками» Великих Держав. Образцом этого жанра, видимо, могли бы служить впечатляющие эссе П. Бьюкенена, борющегося за то, чтобы Великая Америка и Великая Белая Раса не погибли под бременем собственной доброты (в работе Worrell М. Р. The Veil of Paticular Subjectivity: Buchananism and the New World Order. Electronic Journal of Sociology. 1999: 4, 3.[iuicode: http://www.icaap.org/iuicode7100.4.3.2] можно найти полезный каталог ключевых тем и «озабоченностей» этого удивительного мыслителя)). Суммируя вышесказанное, можно сделать вывод о том, что фундаментальные процессы дифференциации в современной мир-экономике как социальной системе затрагивают прежде всего не индивидов, корпорации или даже классы, а целые государства.