Происхождение научности из господства очевидности субъекта

Необходимо снова развернуться к учреждающему заявлению Декарта о том, что субъект всегда мыслит о себе как о «достоверно существующем я». Декарт замечает что «Я» характеризуется тем, что всегда способно увидеть само себя – что «я», говоря иначе, реально. Чтобы понять, что именно было вызнано из этого открытия, необходимо сначала оценить масштаб тех сведений, которое из декартова постулата никак нельзя, напротив, извлечь. Так, примечательно, что из акта своего существования в качестве «я» субъект не узнает о себе ничего нового – ни о своих особых, доселе неведомых ему возможностях, ни своего "предназначения" – ничего из того, что было бы ценным для человека традиционного сообщества. Но субъект получает взамен нечто еще более уникально и ценное - свое "я" в раскрытости его данности.

Не следует поспешно решать, будто человек таким образом впервые узнал "себя самое" - до человеческой сущности как до того, на что она способна или годна, Декарту не было ни малейшего дела. Напротив, прием, им примененный, освободил человека от всего того, что ранее именовалось самопознанием, применяемым с целями морального и иных видов самосовершенствования. То, что Декартом предъявлено – это некий факт, наблюдаемый и фиксируемый ближайшим образом. Мы определяем его научным словом «факт» в сугубо отрицательной манере – он является фактом лишь поскольку, как и полагается фактам, не носит никакого поучительного значения и абсолютно стерилен в отношении разного рода «жизненных смыслов» и «ценностей». Но пока здесь мы все еще не дошли до возможности научного мировоззрения. Так, если «я» и является тем, что полностью видит себя в каждый момент присутствующим, то из этого еще нельзя ничего произвести. Субъект – это тот, кто ясно и полно видит то, что (он) есть «я». «Я» удостоверено как то, что и вправду существует. Это факт, но не такой, чтобы из него что-то можно было извлечь что-то похожее на "научное знание" в его известном для нас виде. Чтобы быть способным что-то с этим поделать, необходимо удержать из операции самоусматривающего "я" что-то еще.

Что по сути Декартом было сделано, так это открытие самой по себе очевидности, в которой дано себе самому человеческое сущее. Первым и основывающим признаком этой очевидности является ее самотождественность – она всегда неизменно предъявляет одно и то же. Каждый способен посмотреть на себя так, чтобы обнаружить все то же самое «я». «Я» оказывается некоей вещью с особенным статусом – она всегда обнаруживается «на том же месте», готовно подставляя себя рефлексивному (самоусматривающему) взгляду. Собственное «я» достаточно только запросить, как оно тут же предстанет перед вопрошающим о себе (а, значит, о нем) субъектом. При этом «я» никогда не страдает от злоупотребления им – иначе говоря, не подвержено амортизации: оно не разрушается и не истирается от постоянного умозрительного использования. «Я» всегда равняется себе самому, его назначением является бытие одним и тем же.

Не следует недооценивать это картезианское открытие – необходимо указать на то (и мы уже затронули этот момент), что ничего подобного раньше в человеческой реальности не было. Как мы увидели, в досубъектном сознании – например, сознании человека эпохи Средневековья и Возрождения – ни одна вещь не является себе тождественной, но всегда отсылает к какой-то иной: грецкий орех к мозгу, глаз к вороньей ягоде. Даже бог был символом для сущих разного рода – блага, абсолютного могущества и тому подобных. Заключение Декарта дает уникальную возможность появиться в мире чему-то такому, что не имеет ничего себе подобного (говорить, что "я" на что-то походит или с чем-то может быть сличено - нелепость).

Именно самоочевидность, не предполагающая никаких посторонних образцов для сличения и удостоверения, и стала новым поистине приобретением, открывшим возможности доверительного обращения с очевидностью как таковой. Обещание Декарта, ставшее пророчеством и обещанием нового мышления – «никогда не принимать за истинное ничего, что я не признал бы таковым с очевидностью» – по сути означает отказ принимать во внимание что бы то ни было, помимо очевидности.

Что по сути есть субстрат, сырьевой ресурс научного познания? Прежде всего, его опорой является то, что вещи принимают некое расположение относительно друг друга, которое удерживается как данность самого этого расположения – это и есть «факт» по сути. Вещи как те или иные объекты подвержены порче, разрушению и исчезновению. Но очевидность, с которой они являют свое соотношение, неистощима и воспроизводима до бесконечности – она сохраняется в качестве того, что не может быть истерто, истрачено. Именно этим не обладал средневековый специалист. Характерные для его ментальности суждения в духе: «только чистый душой получит золото посредством философского камня» или «только при определенном настрое духа корневище аира подействует на густоту крови» выражают не незнание или неготовность воспринять «научный закон» в его строгости, но недоверие к неистощимости достоверности как таковой. Достоверность подвержена капризам, зависима от интриг постороннего (часто потустороннего) для объекта эксперимента характера. Для индивида, инициированного досубъектным образом, однажды имевшая место очевидность не гарантирует воспроизводства очевидности точно такого же типа.

Таким образом, тот ментальный навык, что делает науку возможной, не сводится к овладению экспериментом, индуктивно-дедуктивными выводами или теоретико-гипотетическим построением. Порукой всему этому стала первичная явленность, с которой субъект научился в акте рефлексии сам себя обнаруживать, оказалась решающей для всей познавательной ситуации. То, что «я» существует, не является «научным фактом» в том смысле, в котором это словосочетание понимают сегодня. Достоверность, с которой «я» каждый раз усматривает само себя, не может быть подтверждена научным заключением, пришедшим сделать это подтверждении задним числом. Также не подвергается она теоретическому анализу - факт "я = я" неразложим на составляющие. Но при том данная в этом факте достоверность очевидности составляет существо, минимальную единицу научности самой по себе именно потому, что существо научного познания состоит в операциях над планами очевидностей. Именно так объясняется условие эксперимента под названием «при прочих равных условиях» – будучи расшифровано, оно указывает на то, что при одном и том же способе усмотрения (включающем в себя постановку эксперимента, время выжидания, оценку результата) всегда будет получено одно и то же очевидное положение вещей. Объектом внимания становится не сумма предметов для наблюдения, но сама явленность факта той достоверности, с которой один обнаруживает другой и сам обнаруживается с их помощью.

Именно благодаря всему этому в зоне формирующегося субъектного способа обращения с планами очевидности возникает понятие «явления», ставшее визитной карточкой любого научного постижения. «Явление» буквально есть то, что очевидно и несомненно в ясности своей представленности для субъекта. "Явление" для научной ментальности стало тем же, что идея или мысль для ментальности интеллектуальной. После того, как научное познание все вещи и события, в которых участвуют вещи, становятся «явлениями» или же «феноменами». Но суть явления состоит не в том, чтобы, как порой считают, узнать, что «стоит» за явлением как внешней поверхностью происходящего – буквально скрывается там как то, что необходимо узнать, продолжая работу над видимым. Так, часто говорят, что наука, само существо научности состоит в открытии т.н. «законов природы», упорядочивающих вещи и явления и подчиняющих их неким единым правилам. Но с самого начала формирования научного мировоззрения речь шла не о законах, как невидимых правилах, управляющих происходящим, но о работе с планами видимости. Наблюдаемое – это не что-то, что нужно "открыть", но то, что дано. Закон (природы) не располагается «за» планом очевидного – но закон и есть данный план. Тем самым он не подразумевает никакого распоряжения, которое производится извне, но лишь является другим именем этого плана.