Bon Jovi. Alwais

http://pleer.com/tracks/4425034Q0Z8

Некоторое время спустя…

Выздоровление шло тяжело. Только через пару недель после того, как Джиму перестали колоть анальгетики, несмотря на все опробованные на нём Боунзом чудеса современной медицины и сопровождавшую это подбадривающую витиеватую ругань, ткани окончательно регенерировали, переломанные кости рук и ног встали на место, и Кирк начал заново учиться ходить. Особо скучать ему, правда, не приходилось — после того, как о случившемся узнали в Академии, от желающих справиться о его здоровье просто отбоя не было. Мать звонила чуть ли не каждый день, сетуя на то, что её очень не вовремя отправили на миссию, — но по мнению Джима, как раз вовремя. Ему совершенно не были нужны картинные заламывания рук и стенания под дверью палаты. И без того в душе был полный мрак.

Парни и Гейла приезжали часто, тормошили его, не давая окончательно погрузиться в депресняк, а когда Маккой разрешил, начали вытаскивать на улицу. И хоть переставлять непослушные конечности оказалось гораздо тяжелее, чем Кирк мог себе это представить лёжа в кровати, он упорно продолжал тренироваться.

И пытаться вернуть себя к жизни.

Это вообще было, кажется, вряд ли достижимо.

Он не мог перестать думать о Споке и уже не пытался плюнуть или сделать вид, что ему всё равно. Душа была не на месте, и теперь, по прошествии времени, он порой жалел, что не дал Споку высказаться.

Хотя… Вряд ли бы он услышал что-то новое помимо того, что они должны были это сделать, так правильно и прочей херни, от которой его мутило и выворачивало наизнанку.

Он привык к постоянной ноющей боли, поначалу сопровождавшей каждое движение. Но гораздо сильнее, чем физические муки, его выламывало от невыносимой, разрывающей сердце тоски. Она была настолько сильной, что Джиму хотелось лезть на стены и по ночам выть на дурацкую полную луну, как назло, нагло нависавшую над самым окном его палаты в госпитале Звездного Флота.

Со дня аварии прошло уже больше двух месяцев, и тёплый светлый июнь окончательно вступил в свои права. Иногда, правда, погода подводила, и в такие моменты Кирку как никогда хотелось затянуть на шее петлю потуже.

Например, как сегодня.

За окном уныло моросил дождь, и бегущие по улицам потоки воды оставляли в его душе грязные черные разводы. Стоя около приоткрытого окна и опираясь руками о подоконник, Джим понимал, что нужно учиться жить заново, но как — этого он пока не понимал. Его мир, после незаслуженной обиды и собственного предательства обветшавший, покосившийся на одну сторону, как брошенный некогда заботливыми хозяевами дом, по прошествии времени, как могло показаться, встал обратно на прочный фундамент… Но только на первый взгляд. Ощущение опустошенности и потери осталось с ним.

Джим знал, что должен научиться жить с этим. Мириться с непониманием близких ему привыкать не приходилось, — но никогда до этого не было настолько больно.

Он смирился и перестал думать о слове «мы».

Но чувствовать не перестал.

Кирк вздохнул и открыл окно нараспашку. Резкий холодный ветер ворвался в створки, пробежался по палате, расшвыривая во все стороны ледяные дождевые капли. Джим поморщился, опустился на пол и, опершись на ладони, продолжил отжиматься. Три подхода по тридцать раз — ему просто необходимо было отвлекаться, несмотря на то, что Боунз был, мягко говоря, не в восторге. Голову освободить это помогало не ахти, но мышцы, лишённые привычной нагрузки, ныли, требуя действия, и Кирк выжимал максимум, изводя себя и по вечерам засыпая полностью физически и эмоционально вымотанным.

Маккой посмотрел на него через прозрачную стеклянную перегородку и в бессильной злобе стиснул кулаки. Чёрт побери, он готов был отдать что угодно, чтобы только больше никогда не видеть Джима таким. Безжизненным. Потухшим.

Вернувшись в свой кабинет, он вытащил из сумки фляжку с бурбоном, сделал несколько глотков и, с ненавистью отшвырнув её в сторону, пошёл обратно.

С того памятного инцидента Маккой не единожды пытался поговорить с Кирком — каждый раз тщетно. И сейчас его терпение было на исходе.

Он выскажет этому болвану всё, что думает о нём — о них обоих — сегодня или никогда.

Взявшись за ручку двери, Леонард сделал глубокий вдох и вошёл в палату.

— Привет, Боунз, погоди, я сейчас закончу, — пропыхтел Джим, даже не думая прекращать своё занятие.

Маккой скрестил руки на груди, молча наблюдая за ним, и поймал себя на мысли, что настоящего в этом парне было гораздо больше, чем во всех, кого он когда-либо знал, вместе взятых.

За исключением, разве что, Спока.

— Ты долго ещё планируешь убиваться? — как бы между прочим поинтересовался он.

— Я не «убиваюсь», я отжимаюсь, — Кирк сел на пятки, переводя дух. — Если ты снова пришёл промывать мне мозги, то я пас. Иди, втирай кому-нибудь другому.

Он поднялся с пола, подошёл к холодильнику, вытащил с верхней полки бутылку минералки и сделал несколько жадных глотков. Маккой проследил за ним с плохо скрываемым раздражением и сообщил:

— Остроухому бесполезно втирать, он ещё более упёртый, чем ты.

— Какого хрена вам всем от меня надо? — Джим резко развернулся к нему, даже не пытаясь скрыть плясавшую в глазах ярость. — Боунз, займись своими делами, хватит учить меня жить.

Маккой, разозлившись, подошёл к окну и с треском захлопнул его.

— Там вообще-то автоматика, — язвительно сообщил Кирк, на его манер скрещивая руки на груди.

— Я тебе сейчас покажу автоматику, — пригрозил Маккой и упёр руки в бока. — Сколько можно, Джим? Ты на себя не похож. Сколько ты ещё будешь винить себя и его? Поговори ты с ним, в конце концов. Нормально поговори, а не так, как в прошлый раз, чёрт возьми!

— Он сам меня выгнал из своей жизни, — процедил в ответ Кирк.

— Джим, все ошибаются. Даже вулканцы, — резонно заметил Леонард.

— Тебе-то что? — вспылил Кирк. — Ты же его ненавидишь! Какого хрена ты сейчас-то полез его защищать?!

Маккой закрыл лицо руками. Идиоты. Они все идиоты. Все. Включая его самого. А вокруг — полный и окончательный дурдом.

Сделав этот вывод, он подошёл к Кирку и встряхнул его за плечи. Джим вздёрнул подбородок, глядя на него с негодованием, но в тот момент Маккою было глубоко плевать на чувства, которые у окружающих вызывают его манеры.

— Да хрен положить на то, кем я его считаю! — заорал он в лицо Кирку, для верности встряхнув его ещё раз. — И я его не ненавижу! Я тоже ошибался! Я вижу всё, Джим! Он сидел около тебя, как чёртова наседка, не отрывая зада от стула, и я врагу не пожелаю чувствовать то, что чувствовал он!

— Охренеть, какое великодушие! — взорвался Кирк, пытаясь вывернуться из его рук. — Я его об этом не просил! Отпусти меня, твою мать!

— Ты кретин, Джим! Блядь, вы оба кретины! Очнитесь вы, наконец, оба! Я не могу больше смотреть на то, как вы рушите друг другу жизни! Господи! — Маккой отпустил взбешённого Кирка и, схватившись за голову, сделал круг по палате.

— Я не знаю ни одной причины, по которой я должен с ним разговаривать или слушать его, — сквозь зубы выдавил Джим, едва сдерживаясь, чтобы снова не сорваться на крик.

Маккой на пару секунд прикрыл глаза, сделал глубокий вдох и, выдохнув, безнадёжно посмотрел на него.

— Я тебе могу назвать их целых две, — хрипло сказал он. — Ты и он, чёрт бы вас побрал.

Потемневшие от ярости глаза Джима опасно сузились.

— Для Спока эти причины оказались несущественными, — отрезал он и отвернулся, давая понять, что говорить больше не о чем.

Воцарилась тишина. Маккой разглядывал его так, словно видел впервые в жизни, а Кирк просто смотрел в стену и пытался совладать с диким желанием что-нибудь сломать.

Конечно, первым не выдержал Маккой. Да он никогда и не претендовал на звание «Мистер Сдержанность».

— Ладно, Джим, — он покачал головой и тяжело осел на стул рядом с кроватью. — Твоя взяла. Я не могу поменять мозги ни тебе, ни ему, я доктор, а не волшебник. Как хочешь. В таком случае у меня для тебя две новости: плохая и очень плохая. Выбирай, с какой начать.

Кирк смерил его подозрительным взглядом, но всё-таки ответил:

— Давай с плохой.

Маккой поднял на него тяжёлый взгляд и сказал:

— Сегодня, — он посмотрел на висевшие над кроватью часы, — точнее, уже сейчас «Эридан» играет в «Мьюзик-холле» что-то типа последнего концерта.

— Не понял? — Джим нахмурился и, недоверчиво глядя на него, даже отступил на шаг назад. — Что значит «последнего»?

— Мартина и Сэма отправляются на миссию с «Республикой».

У Кирка отвисла челюсть.

— Что? — не веря своим ушам, переспросил он. — Я не понял, какого хрена я обо всем узнаю последним?

Маккой поморщился и отмахнулся от него.

— Ради всего святого, только не надо устраивать сцен, я на них уже насмотрелся. Подозреваю, что парни просто не хотели тебя лишний раз волновать. Я бы тоже молчал в тряпочку, если бы не твоё грёбаное упрямство. Но это ещё не всё.

— Да, я помню про «очень плохую» новость, выкладывай, — нетерпеливо потребовал Кирк. — Что там у них ещё случилось?

— Не у них, — Маккой внимательно посмотрел на него. — У тебя, малыш.

— Понятия не имею, что у меня ещё могло случиться более дерьмового, чем уже случилось, — закатил глаза Джим.

— Могло, Джим, — Маккой отвёл взгляд, помедлил, но всё-таки продолжил: — Спок подал рапорт о переводе в Вулканскую Академию Наук. Он уезжает на Вулкан. Сегодня после концерта.

Кирк застыл, глядя на друга так, словно тот только что предложил ему прочитать некролог на самого себя.

— Это правда? — хрипло переспросил он.

Маккой устало кивнул.

— Правда, Джим. Ты добился, чего хотел. Поздравляю, — ответил он, поднялся с места и пошёл к дверям, бросив на ходу: — Надеюсь, ты счастлив.

Дверь за ним с тихим шипением закрылась. Кирк, тщетно пытаясь справиться с бешено колотящимся сердцем, привалился спиной к стене. Мысли теснились в голове, перебивая друг друга, но одна выделялась особенно чётко.

Если он ничего не сделает, то сегодня потеряет Спока.

Навсегда.

Даже от простого предположения Джиму стало почти физически больно, а все обиды и злость моментально улетучились без следа.

Он в смятении посмотрел в окно и обнаружил, что дождь закончился так же внезапно, как и начался.

Солнце после грозы всегда светит особенно ярко.

Его сердце пропустило удар.

Но… он же не может вот так просто заявиться и объявить: «Спок, я тебя люблю, возвращайся ко мне»…

Или всё-таки может?

Чёрт, почему всё так сложно!

Джим потёр лицо ладонями и уставился в окно.

Он может или не может?

На самом деле, решение нужно было принять ещё пару секунд назад.

Хотя…

Разве не для тебя каждое «нет» — это всего лишь ещё один повод доказать, что на самом деле возможно всё?

Тебе не кажется, что пора перестать вести себя как обиженный на эту жизнь неудачник, а, Кирк? Посмотри правде в глаза, наконец. Она такова, что ты жить не можешь без него, а он — без тебя. Всё остальное — надуманное, неважное и легко решаемое. Возьми себя в руки и признайся сам себе.

Ты любишь его.

Такое бывает раз в жизни.

Поэтому иди и борись за свою любовь.

И лучше бы поторопиться.

Джим оторвался от стены, открыл шкаф, вытащил чистые джинсы с футболкой и, быстро переодевшись, решительно вышел в коридор.

Стоявший напротив дверей палаты Маккой посмотрел на него исподлобья и язвительно сказал:

— Ну вот. Наконец-то передо мной тот самый Джеймс Тиберий Кирк, которого я знал когда-то, а не его бледная тень. Я тебе такси вызвал, приехало уже, так что собирай задницу в горсти и вали к своему ненаглядному, смотреть на вас не могу.

— Спасибо, дружище, — Джим крепко пожал ему руку и, обняв, похлопал по спине. — Я твой должник.

— Да ты мне задолжал столько, что за три жизни не рассчитаешься, — заявил Маккой, обнимая его в ответ. Кирк улыбнулся ему и, подмигнув, рванул к турболифту. Леонард нахмурился и крикнул ему в спину: — И кстати, врачебных предписаний никто не отменял. Если не вернешься через два часа, я приеду туда, и чья-то голова точно превратится в тыкву!

Последние слова были сказаны уже закрывшимся дверям, но Маккой плевать хотел на это.

Похоже, что в его грёбаной жизни хоть что-то наконец начало налаживаться.

Кирк взбежал по ступенькам «Мьюзик-холла» — и сразу же был остановлен дюжим охранником, заявившим, что без пропуска и билета вход дальше закрыт.

— Да вы охренели, я в «Эридане» играю! — справедливо возмутился Джим.

Охранник смерил его снисходительным взглядом и ответил:

— Если бы вы играли с ними, то сейчас были бы на сцене, не так ли, сэр?

— Да, но… — попытался объяснить Кирк, но его бесцеремонно вытолкали за порог.

— Уроды, вашу мать! — не желая оставаться в долгу, выкрикнул Джим закрывшейся двери и зло сплюнул себе под ноги.

Надо было срочно что-то придумать.

Спустившись с широкого крыльца, он огляделся по сторонам, соображая, что же дальше делать и прислушиваясь к доносившимся сверху приглушённым завываниям гитар. Судя по всему, веселуха была в самом разгаре.

Наиболее разумный выход — дождаться окончания концерта и выцепить Спока уже после, в, так сказать, более спокойной обстановке — Джим отверг сразу же. Стоять на месте в то время, когда можно действовать, было не в его правилах, а уж в такой ситуации — и подавно. Подумав, он повернул налево и, обойдя здание с торца, задрал голову вверх, оценивая ситуацию.

Ориентировочно восьмой этаж. Не так уж и плохо, учитывая, что всего их двадцать восемь.

Кирк осмотрелся. Так. Ага, отлично. Справа водосточная труба, слева пожарная лестница. Экстремал в душе нашёптывал двинуть направо, но Джим, памятуя о недавних событиях, всё же решил, что с него пока хватит.

Блин, видел бы его сейчас Боунз…

— Джим, ты полный придурок, чёрт возьми, — сообщил он сам себе и рассмеялся. На душе неожиданно стало легко и спокойно — так, как бывает только когда, наконец, принимаешь себя и этот мир таким, какие вы с ним есть.

Наверное, пора завязывать бороться с собой, Джим?

Ты ведь в любом случае победишь.

Он подошёл к пожарной лестнице, вытер вспотевшие ладони о джинсы, подпрыгнул и, подтянувшись на руках, полез вверх.

Преодолев четыре этажа и убедившись, что музыка стала более различимой, он осторожно свесился вниз на одной руке и, кое-как дотянувшись до карниза, сунулся в первое попавшееся окно. Обнаружив за ним полутёмную кладовку и парочку, увлечённо трахающуюся возле стеллажа с лакокрасочными материалами, он завистливо покачал головой и полез дальше.

Ещё три этажа остались внизу, и теперь Джим мог с точностью сказать, что парни поют что-то о звёздах. Что ж, очень даже в тему — сейчас он стал к ним точно ближе, чем десять минут назад.